роной. Я  напрягся,  пытаясь  себе  это  представить.  На
секунду показалось, что понял - потом все смешалось. Тарантул  усмехнулся.
А  каково  мне  пришлось?..  Ладно,  пример  посложнее.   Екатеринбургский
расстрел. Император Николай Кроткий с супругой, детьми  и  челядью.  Сорок
седьмой год, следственная комиссия. Год  работы,  все  перерыто,  опрошены
сотни три свидетелей... Итог: то ли все расстреляны  сразу,  то  ли  часть
увезена куда-то. То ли увезены все, а расстреляна для отвода  глаз  другая
семья. Тела: брошены  ли  в  шахту,  растворены  ли  кислотой,  сожжены?..
Вскрыто четыре  захоронения,  каждое,  согласно  одной  из  версий,  может
оказаться настоящим - тогда чьи остальные? Наконец,  будто  бы  по  свежим
следам  могила  вскрыта  в  присутствии  Колчака  Александра  Васильевича,
останки уложены в гробы и вывезены - куда? Есть сведения, что в Шанхай.  И
так далее. Что это значит? А значит это то, что стабильность  мира  в  том
месте  и  в  то  время  была  очень  низкой,  что  полоса   нестабильности
продолжалась и в сорок седьмой год, и  в  наши  дни,  и  что  в  то  время
произошло все то, о чем рассказали свидетели: и расстреляли всех  сразу  и
бросили в яму, залив кислотой, и расстреляли царя и наследника, а царицу с
дочерьми вывезли куда-то и убили после, и останки лежат в тех могилах -  и
ни в какой конкретно, и как бы в каждой, и в то же время выкопаны, уложены
в  гробы  и  увезены  куда-то  для  честного  захоронения...  Когда-нибудь
останется одна версия, незыблемая, перекрестно подтвержденная - это  будет
означать, что вот эта конкретно мировая линия стабилизировалась...  и  вот
тут возникает вопрос о причинах и следствиях. Казалось бы, все однозначно:
кризис приводит к дроблению реальностей. Но если представить себе,  что  -
наоборот... или что существует хоть какая-то обратная связь...
     - Ты спишь? - прервав рассказ, спросил меня Тарантул.
     - Нет, - сказал я. - Я просто пытаюсь понять.
     - Давай-ка, сынок, для разнообразия - расскажи,  что  было  с  тобой.
Кстати, могу я сесть нормально?
     - Да, конечно...
     Тарантул сел нормально: спустил  одну  ногу  на  пол  и  подпер  щеку
ладонью. Я помолчал немного, собираясь с мыслями, и начал  рассказывать  -
"ничего не скрывая и ничего не добавляя от себя".
     Тарантул не перебил меня ни разу.
     Потом мы оба долго молчали.
     - Ладно, - сказал, наконец, он. - Дорасскажу, а уже потом...
     В общем, эти его ребята, объясняя несовпадения прогнозов  с  реальным
ходом событий, создали не больше-не меньше, как новую модель мироздания. В
этой модели главной структурной единицей был не атом и не  пси-функция,  а
некая одномерная нить причинно-следственных связей, в которую  и  атом,  и
вулкан, и человек входили на равных основаниях  "капель  дождя  для  ворот
радуги". Нить тянулась из практически бесконечного прошлого в  практически
бесконечное будущее. Таких нитей существовало бесконечное  множество,  они
перекрещивались и переплетались, но  никогда  не  исчезали  и  никогда  не
возникали из  ничего.  Как  и  во  вполне  материальных  натянутых  нитях:
струнах,  проводах  и  тому  подобном,  -  в  них   возникали   колебания,
распространяющиеся в обе стороны: и в  прошлое,  и  в  будущее.  Колебания
переходили  на  соприкасающиеся  нити,  постепенно  гасли  или,  напротив,
усиливались. Иногда возникал  резонанс,  охватывающий  большое  количество
нитей, и человек, живущий в этой зоне резонанса, воспринимал  происходящее
как кризис. Именно на этом - интуитивно - создали  в  свое  время  систему
прогнозирования кризисов: улавливались колебания,  идущие  из  прошлого  в
зону  резонанса,  а  именно:  раухер  оценивал   не   столько   содержание
информационных   пакетов,   сколько   расхождение,   диастаз   информации,
полученной одновременно с разных рецепторов...
     - Ты все понимаешь? - оборвав лекцию, спросил Тарантул.
     - Пока да, - мрачно сказал я. Зрело  ощущение,  что  Тарантул  то  ли
заговаривает мне зубы, то ли тянет время.
     - Просто я все не решаюсь перейти к главному, - усмехнулся он. - Мне,
видишь  ли,  понадобилось  в   свое   время...   в   общем,   много   чего
понадобилось... Можно, я возьму портфель?
     Так, подумал я, началось. Он уверен, что укачал меня. Ну... И вдруг я
понял, что мне все равно. Что у него там, в портфеле: граната, пистолет? Я
не сдался - мне вдруг стало  безумно  скучно.  Безумно  скучно  продолжать
играть в эту игру, пусть даже ставка и высока.  Я  бросил  карты  и  встал
из-за стола... в смысле: я выключил релихт, закрыл диафрагму и пустил  его
по полу к пистолетам Тарантула.
     - Бери, - сказал я.
     Он внимательно посмотрел на  меня,  потом  понимающе  кивнул  и  чуть
улыбнулся. Вообще улыбающийся Тарантул - зрелище не для  слабонервных,  но
сейчас у него получилось что-то людское.
     Я  подсознательно  ожидал,  что  появится  знаменитый  кожаный  рыжий
портфель, доставшийся Тарантулу еще от отца;  я  застал  время,  когда  на
крышке портфеля была латунная планка с надписью "ХХ лет РККА".  Но  нет  -
из-под стола выскочил плоский канцелярский  портфельчик,  сплющенный  так,
наверное, от тысячелетнего лежания на складах. Тарантул щелкнул замочком и
достал черный бумажный пакет.
     - На вот, посмотри.
     Так... Электрокопии каких-то газетных вырезок, фотографии. Я разложил
их  на  столе  и  стал  рассматривать.  Все  фотографии  были  групповыми,
официальными: какие-то  делегации,  депутации,  черт  знает...  На  каждой
несколько лиц были обведены рамочкой... ага,  вот  они,  с  увеличением  и
раухер-ретушью... И белые стрелочки - к одному из лиц.
     Таня Розе.
     Я поднял глаза на Тарантула.
     - Посмотри на обороте, - сказал он.
     Я посмотрел и ничего не понял.
     Париж, 1912. Париж, 1928. Берлин, 1931. Берлин, 1939.  Берлин,  1942.
Лондон, 1949. Токио, 1950. Токио, 1959.  Владивосток,  1967.  Владивосток,
1973. Токио, 1974. Санкт-Петербург, 1981. Томск, 1982.
     - Это то, что я нашел сам, - сказал Тарантул. - А вот  это  они  мне,
думаю, подкинули. Чтобы натолкнуть на мысль...
     Он подал мне еще одну фотографию. Цветную. Очень  четкую.  На  первом
плане стояли, обнявшись, девять  человек  в  одинаковых  коротких  кожаных
куртках: я, Командор, Панин, Дима Крупицын, Сережа Кучеренко, Гера,  Яков,
Саша и кто-то незнакомый. Рядом, но как-то отдельно, стоял, засунув руки в
карманы светлого плаща, Тарантул. И - Таня... Над головами нашими нависало
серебристое самолетное крыло, а на заднем плане виднелось  красивое  белое
здание с множеством лестниц, балконов, галерей,  башенок...  На  горизонте
вырисовывались странные сопки: с голыми обрывистыми  склонами  и  плоскими
лесистыми вершинами. Я никогда не был в этом месте.
     -  И,  похоже,  что  мы  здесь  постарше,  -   сказал   Тарантул.   -
Присмотрись-ка.
     - Да, пожалуй...
     - Ты понял это, сынок?
     Я пожал плечами:
     - Я очень устал.
     - Давай хряпнем кофе, - предложил Тарантул. - У хозяек должно  что-то
остаться.
     - Не возражаю...
     Он пошаркал на кухню, а я расслабленно осмотрелся. Знакомая гостиная,
огромная  и  неприятно-пустая.  Приоткрытые  двери  в  спальни:  черная  и
красная. Красные раздернутые шторы, серое небо за ними.
     Темпера.
     Дотянуть бы до полудня, вдруг подумал я. А что будет  в  полдень?  Не
знаю... Опять блок? Я прислушался к себе. Нет, не блок. Просто  понимание,
что до полудня сил еще кое-как хватит, а дальше - все. Край. И надо  найти
себе надежную нору...
     А блоков, наверное, больше нет. То есть - наверняка нет. Электрошок -
это такая сила... как я допер до этой идеи? Ведь  тоже  должна  была  быть
блокирована? Скорее всего, падение повлияло. Хорошая встряска...
     Когда, сидя в танке, я понял, что не смогу  ни  до  чего  додуматься,
потому что о некоторых  вещах  мне  по-прежнему  думать  запрещено,  я  по
какому-то наитию  соорудил  приспособление  для  электрошока,  присоединил
провода  к  батарее  релихта  и  дал  на  собственный  бедный   мозг   три
пятисотвольтовых импульса. Полчаса я был  без  сознания,  кожа  на  висках
обгорела страшно, зато в голове все стало на места. И я понял,  куда  надо
нанести первый визит. Но вот опоздал...
     А может, и хорошо, что опоздал. Что бы я с ними делал?
     И вообще - если все, что говорит Тарантул, правда... То что тогда нам
делать?
     Понятно, что делать с террористами. С агентами иностранных  разведок.
Но с агентами... будущего?..
     Несчастная моя голова.
     Противодействовать им? Содействовать? Тупо истреблять?
     Вернулся Тарантул,  поставил  чашки.  Сходил  за  кофейником.  Потом,
отдельно, за сахаром. Четвертой ходкой принес бутылку с остатками  коньяка
на дне.
     - Для запаха, - пояснил он. - Капель по пятнадцать.
     Кофе был что надо -  ложка  стояла.  У  коньяка  был  странный  запах
зеленых лесных орехов.
     - А как эта штука к тебе попала? - я кивнул на фотографию нас на фоне
самолета.
     - А помнишь, как меня пытались захватить? После этого я ее и нашел.
     - Хочешь сказать, что все это было затеяно, чтобы?..
     - Почему нет?
     - Черт его знает... как-то не в одном масштабе...
     - Дорассказать тебе, что напридумывали мои хлопцы?
     - Дорасскажи.
     ...если иметь возможность передвигаться вдоль  мировых  линий  в  обе
стороны, причем вне  хода  времени,  то  определенную  -  хотя  далеко  не
абсолютную, как казалось бы - власть над  миром  можно  получить.  Правило
причинности исключает вмешательство непосредственно в те или иные  события
- и хлопцы тут же проиллюстрировали это таким примером: вы пытаетесь убить
своего дедушку, но безуспешно:  вас  поражает  молния,  сбивает  извозчик,
режет пьяный хулиган, - но зато можно  возбудить  или  погасить  колебания
выбранных вами линий. Гасить, видимо, легче; возможно, и точность при этом
достигается более высокая. Так, например, в бильярде:  разбивая  пирамиду,
самый лучший игрок не может быть уверен в исходе партии. Однако в середине
игры даже очень посредственный игрок, украв незаметно со стола нужный шар,
может  предопределить  выигрыш.  В  случае  с  царской  семьей  прекратить
колебания  линии  очень  легко:   достаточно   подбросить   исследователям
неопровержимые  доказательства  одной  из  версий.  Этого  не  происходит,
скорее, наоборот: чем больше информации появляется, тем больше  возрастает
неопределенность, тем,  следовательно,  выше  амплитуда  колебаний.  Можно
предположить, что где-то в  будущем  эта  линия,  пересекаясь  с  какой-то
другой, гасит колебания той, не позволяя развиться  резонансу  -  кризису.
Это, конечно, чистые спекуляции. Но в рамках  этой  же  гипотезы  получает
объяснение, скажем, Сахалинский кризис.  Где-то  в  прошлом,  относительно
недавнем, были стабилизированы некоторые проходящие через ту  зону  линии,
несшие колебания, условно говоря, одного  знака.  Другие  линии,  лишенные
стабилизирующего противодействия,  стали  колебаться  в  резонанс.  Возник
кризис, в который мы вкатились, как по рельсам,  по  стабильным  линиям...
Зачем? Зачем им все это? О,  это  вопрос!  Это  вопрос  вопросов,  который
Тарантул и хотел задать, летя сюда вместе с десантом... Допустим, они там,
в будущем, страшные эстеты  и  в  то  же  время  полные  засранцы.  Теребя
прошлое, они строят для себя роскошный гармоничный мир. Но, скорее  всего,
они просто бьются за свое существование, гасят пожар, который вспыхивает у
них под ногами... Ведь чем дальше в будущее, тем плотнее становится  сеть,
сотканная из мировых линий, да и сами  линии,  сами  эти  нити  становятся
тяжелее, что ли. Темп жизни нарастает, число причинно-следственных  связей
в каждом отрезке нити увеличивается. Наверное, там, в  будущем,  колебания
гасятся с гораздо большим трудом, а резонансы возникают чаще  -  и  бывают
куда более разрушительными... Почему бы не  предположить,  что  и  мировая
линия имеет некий предел прочности, и если ее потрясти как следует...
     - Ладно, - сказал я. - Будем считать, что я кое-что понял. Хотя может
быть, понял не совсем правильно... Шеф, мне хотелось бы погасить некоторые
колебания... м-м... в себе самом.
     - Спрашивай.
     - Могу я верить ответам?
     - Можешь не верить. На сами ответы это не повлияет.
     - Кто вывел на улицы "трубы"?
     - Еще не знаю. Вообще про эту кашу я знаю  слишком  мало.  Давай  про
другое.
     - Хорошо. Гейковцы тралили эфир семизначным скользящим кодом. Это?..
     - Это из того пакета дез, который они съели. Когда я понял, что Гейко
играет в свои ворота, я стал скармливать ему все, что попадало  под  руку.
Надо было сбить его с темпа, заставить нервничать, озираться...
     - Код пять-пять-семь-пять-семь-шесть-четыре - что он включает?
     - Ты и это знаешь?!
     - "Спите, герои русской земли, отчизны родной сыны..." - напел я.
     - Молодец... Этот код отключает твою телеметрию.
     - Отключает?
     - Отключает.
     - А включает ее что? А, знаю. "Спит гаолян..." Да?
     - Правильно.
     - Бомба во мне есть?
     - Нет.
     Я посмотрел Тарантулу в глаза.  Он  не  удивился  моему  вопросу,  не
спросил "какая бомба?" Просто сказал "нет".
     - Нет бомбы, сынок, не смотри так. Но вся эта жестяная требуха в тебе
- в рамках  той  программы.  Программа  сорвалась...  Не  удалось  создать
надежной защиты. Рентгений излучает сильно, а  слизистая  кишечника  очень
чувствительна. Агент с постоянным  кровавым  поносом  -  это,  знаешь  ли,
нонсенс.
     - А взрыв в игле?
     - Не наш.
     - "Тама"?..
     - "Тама" нашли еще позавчера. Ты же дал гепо наводку...  С  вертолета
засекли излучение.
     - Слава Богу...
     - Ты тоже молодец. Вернемся, мой шею.  На  "Андрея  Первозванного"  я
тебя представлю.
     - Всех.
     - Посмертно "Андрея" не дают.
     - Тогда Кучеренко.
     - Если жив - представлю.
     - Слуга народа.
     - Вольно, поручик... Еще ничего не кончилось...
     Это точно, подумал я. Еще все длится и продолжается.
     - И вот что, Игорь. Будешь работать на новом направлении?
     Я не стал уточнять - на каком "новом". Это было ясно.
     - А - нужно? Вообще? На этом направлении?
     Тарантул долго молчал. Очень долго. Я ждал. Он тоже не  знал  ответа,
но думал-то он об этом куда больше, чем я...
     - Нужно... не нужно... - пробормотал он наконец. - Не то это. Не  тот
разговор. Они есть, они действуют - значит, мы должны знать о них все.  По
возможности все. А зная - решать, что делать. Но - зная.  Не  гадать,  как
сейчас... Может быть, мы будем помогать им. А может, истреблять, как псов.
Это решится само - потом. А сейчас - знать. Они лезут в нашу жизнь, играют
нами, как... как  куклами...  -  Тарантул  закашлялся.  -  Как  оловянными
солдатиками. Это унизительно, наконец. Мы люди, и мы должны  заставить  их
считаться с собой...
     - Заставить... - усомнился я. - Шеф, а не кажется вам, что мы с  вами
уже в какой-то степени - их агенты? Независимо от своего желания?
     - Кажется, - тут же согласился он. - Ну  и  что?  Пусть  мы  даже  на
триста процентов будем действовать в их интересах -  но  и  в  наших  ведь
тоже! Представь - им вдруг станет невмоготу от того, что творится  тут,  и
они решат, скажем, отдать победу Сталину? Что получится?
     - Шеф, - сказал я, - вы меня убедили. Но прежде  чем  дать  ответ,  я
хотел бы принять душ и выспаться.
     - Душ - пожалуйста. А выспаться - уже дома.
     - Но - сегодня?
     - Сегодня.
     Я чуть не умер  под  душем.  От  наслаждения,  боли  и  слабости.  Но
все-таки не умер.
     Когда я вышел из душа, похожий на полурастаявшего снеговика, Тарантул
сидел все в той же позе: одна нога на столе, щекой  опирается...  о,  нет,
переменил позу - не на ладонь, а на сжатый кулак. Он  напоминал  Атоса  из
богато иллюстрированного, но очень древнего, без обложки и многих страниц,
"Виконта де Бражелона", который как-то приблудился ко мне и живет  в  моем
старом доме - вместе с другими старыми,  странными  и  никому  не  нужными
вещами вроде черного репродуктора-тарелки, двух белых фарфоровых  собачек,
фарфоровой же бутылки в форме рыбы, стоящей  на  хвосте,  "Краткого  курса
истории ВКП(б)" с карандашными  пометками  на  полях,  пачки  перевязанных
ленточкой писем с ятями и твердыми знаками, подшивки журнала "Знание-сила"
за тридцать третий год без последнего номера... Домой, подумал  я,  домой.
Без Гвоздева. К черту Гвоздево. Домой.
     И тут  снова  побежала  по-щеке-на-подбородок-на-пол  струйка  крови:
потревожил,  приподнял  коросту.  Я  матюгнулся,  а  Тарантул,  вспорхнув,
закружился, засуетился вокруг меня, перевязывая, обмазывая с головы до ног
йодом, давая какие-то советы  и  что-то  объясняя.  Наконец,  он  закончил
малярные работы, дал мне надеть, кряхтя и поеживаясь  -  это  я,  конечно,
кряхтел и поеживался - комбинезон, потом почесал нос и спросил:
     - Слушай, сынок, а нет ли тут места, где можно выпить?
     Места - выпить... В памяти моей пролистнулось несколько страниц, и  я
ответил:
     - Есть такое место!
     Небо имело пепельный цвет, а солнце  висело  над  крышами  близким  и
четко вырезанным оранжевым диском. Тени были  густо-черные.  После  ночной
пиротехники, если не пройдут дожди или не подует ветер, такое непотребство
может продержаться не один день.
     Мы пересекли Гете - морпехи маячили  на  обычном  месте,  за  оградой
консульства - и углубились в переулки. Так, пытался я сообразить, а теперь
- налево... Ага, вот и скверик. В скверике биваком  расположился  егерский
батальон. Были натянуты навесы на легких козлах, на газонах стояли каре из
рюкзаков. Дымилась кухня. Десяток "Барсов" уже на колесах,  со  скатанными
юбками и убранными винтами, выстроились  в  очередь  к  заправщику.  Самих
егерей  было  немного,  вряд  ли  больше  роты:  слонялись  лениво  и  без
очевидного дела, лежали на траве или на  раскатанных  циновках,  и  только
часовые истово несли службу. Интересно, что среди  темных  комбинезонов  я
заметил  песчаного  цвета  гимнастерки  солдат  Русского  территориального
корпуса - надо полагать,  активно  шло  братание.  Незаметно  было  только
гражданских, и это как-то неприятно посасывало...
     Пивная "Боруссия" занимала цокольный этаж и подвал  "дурацкого  дома"
на  Шаболовке.  Традиционно  "Боруссия"  работала  круглосуточно   и   без
выходных, и я рассчитывал, что  из-за  такого  пустяка,  как  десант,  они
традицию ломать не станут. Так и оказалось. Дверь была распахнута настежь,
и егеря тянулись к ней, как муравьи по своей муравьиной  дороге.  Тарантул
остановился и покрутил носом. Сначала я подумал, что он не хочет туда, где
много других, но оказалось, что его смутил "дурацкий дом". Я объяснил, что
несмотря на производимое им - домом -  впечатление,  он  стоит  уже  почти
тридцать лет и еще ни разу не падал. Тарантул кивнул головой и  пошел,  но
чувствовалось, что это требует от него некоторых волевых усилий.
     Мы шагнули за порог и погрузились в темный  воздух,  почти  такой  же
густой, как "дубльшварцэнгельхенсбир". Вот  куда  бы  Кропачека!  Вот  где
увидел бы он апофеоз "панибратства наций"! Но Фил был далеко, и оставалось
просто помянуть его хорошим глотком хорошего здешнего пива...
     Потные испуганные кельнеры не успевали наполнять кружки, и от  стойки
отваливали, прижимая  к  груди  добычу,  егеря,  морпехи,  рейхсгренадеры,
территориальщики, чехи, финны, танкисты, зулусы, венгры, польские уланы  и
гусары, стоял ровный разноязыкий гул, и  если  кто-то  что-то  кричал,  то
кричал приподнято и радостно. Шел необъявленный праздник, самые  первые  и
самые искренние его часы,  когда  враг  вдруг  перестает  быть  врагом,  и
маятник   откачивается   в   противоположную   сторону...   солдаты   были
предупредительны друг с другом, а офицеры платили за всех. Нас, полковника
авиации и егеря с окровавленной повязкой на г