исчез, а кончик ножа стал погружаться в  тело!  Нечеловеческим  усилием  я
разжал пальцы - нож, звеня, запрыгал по полу. Всеобщий "А-ах!"  -  девушка
сомкнула веки, что-то сделала с собой, лицо ее стало  настоящим,  дрогнули
губы, и когда она открыла глаза, то в глазах этих были испуг  и  неистовая
жалость. Бедный ты мой, прошептала она и вдруг повалилась  вперед,  я  еле
успел ее подхватить  -  и  тут  поймал  взгляд  парня.  Он  так  и  стоял,
вдавившись в стену - только теперь спиной. У  него  был  взгляд  человека,
узревшего конец света.



          8.06.1991. 02 ЧАС. 55 МИН. ДМИТРОВСКОЕ ШОССЕ, 400 МЕТРОВ ДО
            ПЕРЕЕЗДА ЧЕРЕЗ ЛИНИЮ СТ. -ПЕТЕРБУРГСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ

     - Не придет, - сказал, наконец, журналист. Его звали  Валерий,  и  мы
были уже на ты. - Все. Не придет.
     Он поскреб пальцами скулы, потер  глаза  -  с  такой  яростью,  будто
разрывал веки. Он страшно хотел спать.
     - Паршиво, - сказал он через минуту. -  Мы  платим.  Да,  мы  платим.
Хорошо платим. Иногда - очень хорошо. За информацию. И люди,  в  общем-то,
знают, на что идут. И все равно - так паршиво...
     - Мало ли что могло случиться, - сказал я. - Упал, ногу сломал...
     - Знаешь, - сказал он, - когда такое было  в  первый  раз  -  я  тоже
надеялся. Но когда в пятый...
     - Кто-то знал еще?
     - Нет.
     - Тогда?..
     - Следили. Пасли. Вряд ли - гепо. Хотя... Впрочем,  не  знаю.  Только
это уже пятый случай.
     - Валера, - сказал я, - тогда, может быть, ты мне расскажешь все  так
- без доказательств?
     - Смысл?
     - Н-ну... скажем так: есть смысл. Есть.
     - Это просто бесполезно - без документов. Без доказательств.
     - Но ты же знаешь, что доказательства есть.
     - Были. Не есть, а были.
     - Есть. Не эти, так другие. И если этим займутся профессионалы...
     - У меня тоже есть контакты в гепо. Но  там  без  хотя  бы  косвенных
доказательств... - он махнул рукой.
     - Немцы всегда любили порядок в делах.
     - Ладно. Значит, так: внезапно и без видимых причин резко увеличились
японские инвестиции в  Индии.  Причем  в  отрасли,  не  приносящие  сейчас
существенного дохода. И без особых перспектив  на  обозримое  будущее.  Не
буду расписывать подробно, это, в конце концов, не так  уж  важно.  Японцы
вкладывают большие деньги - десятки  миллиардов  золотых  марок  -  причем
через подставных лиц - туда, откуда ждать прибыли  не  приходится  ни  при
каком раскладе, за исключением  единственного:  что  контроль  над  Индией
переходит к Японии. Полный и безраздельный контроль. Такая вот уверенность
- откуда? Мы стали думать. Получается вот что: допустим, Россия выходит из
Рейха, причем хлопая дверью. Теперь все туранские эмираты и  султанаты  от
Рейха отрезаны, ну, да Господь с ними,  главное  -  отрезаны  Туранская  и
Тянь-Шаньская группы армий. Снабжать их  через  Иран  трудно,  практически
невозможно. И все: Индию можно брать голыми руками, потому что защищать ее
нечем. Разве что флотом... И вот вам японцы  упираются  носом  в  нефтяные
поля Ирана... Чуешь? Это страшнее, чем валерьянка для кошки.  Значит,  так
вот мы рассудили. Стали оглядываться по  сторонам.  И  нашли.  Есть  такое
предприятие "Эйфер", смешанный  сибирско-российско-египетский  капитал,  в
прошлом году проявляло интерес к якутским алмазам,  не  выгорело,  но  это
неважно... так вот, оказалось, что они регулярно переводят очень приличные
суммы, до миллиона марок  в  месяц,  на  счета  "Патриотического  фронта",
"Единства" и "Муромца".  И  они  же  служат  одним  из  каналов  перекачки
японских денег в Индию...
     Я присвистнул. В общих чертах что-то  такое  намечалось,  "собиралось
стать известным", как говаривал Тарантул... но тем не менее - интересно.
     - Это интересно, - сказал я. - Предприятие "Эйфер". Запомню.
     Мне вдруг стало скучно. Выключатель - щелк... и все  вокруг  заливает
желтая скука. Бывает... и в последние месяцы - все чаще.
     - А все-таки - зачем ты меня сюда потащил? - спросил я. Скуке  нельзя
позволять распоряжаться собой, ее надо бить тем, что  подворачивается  под
руку...
     - Мне нужен был свидетель. Кроме того, меня не оставляет чувство, что
ты вовсе не инженер.
     - Интересно.
     - Нет, я просто увидел, как ты подышал из баллончика.
     - У меня тяжелый отходняк. Впрочем, где-то ты прав. Я инженер, но  из
подразделения "Таймыр".
     - О! А я думал, вас давно распустили.
     - Ну, зачем же нас распускать, мы еще много пользы принесем.
     - Скорее, не пользы, а добра.
     Мы  посмеялись.  Подразделение  "Таймыр",  созданное  еще  в   начале
пятидесятых, занималось контрабандным ввозом изделий, технологий и  прочих
секретов. Сейчас это синекура для дожидающихся пенсий чинов из разведки  и
МИДа.
     - Кроме того, ты сибиряк, - продолжал Валерий, - а значит,  патриотам
заведомо не сочувствуешь.
     - То есть?
     - Ну, вряд ли много сибиряков хотят,  чтобы  их  страна  снова  стала
российской колонией.
     - М-м... да, пожалуй,  таких  я  не  встречал.  Но,  как  ты  знаешь,
азиатская партия у нас сильна.
     - Это другое.
     - Другое... Ты давно знаешь Кристу?
     - Лет десять, наверное. А что?
     - Да мне может понадобиться  человек,  владеющий  арабским.  Я  хотел
поговорить с ней самой, но - видел сам.
     - Что я тебе скажу? Язык она, конечно, знает превосходно, но  слишком
много пьет и слабовата на передок. Если это тебя не смущает...
     - Смущает. Это и смущает. А других, кто владел  бы  арабским,  ты  не
знаешь?
     - Пожалуй, нет. Но Криста должна знать. Поговори с ней.
     - Поговорю... Ну, что? Четверть четвертого. Поедем?
     - Да. Да, надо ехать.
     - Куда тебе?
     - На Трубную.
     - Там живешь?
     - Нет, там редакция. Надо еще поработать.
     Я завел мотор, прогрел его, потом оглянулся - чисто  автоматически  -
прежде чем выехать на полосу. Если бы я промедлил  еще  одну  секунду,  на
этом все бы и кончилось.
     - Прыгай!!! - заорал я, выбрасываясь на дорогу.
     "Элефант"-тягач разгоняется до ста сорока, думаю, с  такой  скоростью
он и шел. Наш "зоннабенд" смяло, как пустую жестянку, и я уж не знаю,  чем
меня оглушило:  грохотом,  или  воздушной  волной,  или  это  была  просто
психогенная  реакция  -  только  я  очнулся  уже  тогда,  когда  "элефант"
развернулся и надвигался, ревя; я столбом стоял на осевой и тупо  смотрел,
как он быстро увеличивается в размерах, и на душе  у  меня  было  легко  и
спокойно, как бывало разве что в том семеновском  подвальчике.  До  тягача
было рукой подать, когда я обманно вильнул корпусом вправо, а сам  прыгнул
влево. Голый автоматизм, этому  нас  учили.  "Элефант"  проскочил  мимо  и
больше не возвращался - растаял во мраке, растворился, как призрак.
     - Валера!
     Он вылез из кювета - еще один призрак. Я  его  еле  видел.  В  глазах
плыли лиловые круги - и от напряжения, и от  слепящих  фар  "элефанта".  И
тут, понимаете, загорелся наш "зоннабенд" - сразу весь.
     - А реакция у тебя хорошая, - сказал я. Он промычал что-то в ответ.
     Даже в  том  красно-дымном  свете,  что  исходил  от  нашего  бедного
"зоннабенда", видно было, что Валера бледнее смерти. Потом он сел прямо на
асфальт.
     - Ты что, ударился?
     - Башкой... вот тут...
     На темени у него вздулась шишка никак не меньше кедровой.
     - Ничего, нормально,  -  выдохнул,  наконец,  он,  когда  я  закончил
осмотр. - Нормально, обойдется. Бывало хуже...
     - Значит, они не убили твоего агента, - сказал я.
     - Значит, так. Только ему вряд ли от этого лучше.
     - Кто он? Как зовут и как выглядит? Говори скорее,  вон  уже  полиция
едет.
     - Анжелика Папст. Тридцать лет, невысокая, полная,  очки  с  толстыми
стеклами, очень маленький нос. Специалист  по  налогообложению  -  в  этой
самой "Эйфер"...
     - Понятно, - сказал я.
     Сразу четыре машины - по две с каждой стороны -  подлетели  к  нам  с
визгом, ребята в черной коже выскочили с огнетушителями  наперевес...  Там
никого нет! - крикнул я  по-немецки.  Все  живые!  Только  сейчас  у  меня
началась реакция, задрожали колени, зашумело  в  голове...  все  вокруг  я
видел чрезмерно четко  и  контрастно,  но  воспринимал  полуосмысленно,  и
вопросы, которые мне задавал полицейский лейтенант, понимал не  с  первого
раза. Да, стояли, вот тут,  на  обочине:  на  ходу  открылся  багажник,  и
остановились,  чтобы  закрыть,  закрыли  и  только  собрались  ехать,  как
увидели... нет, еще не тронулись, нет... вот здесь. Битые стекла и  брызги
масла. Потом тягач развернулся вон там - и пытался наехать на меня,  но  я
успел отскочить... нет, не ошибаюсь, он ехал  прямо  на  меня,  не  снижая
скорости... не знаю. Не заметил. Тоже не знаю.  Много  странного.  Нет,  у
меня ни малейших подозрений...



                 8.06.1991. ОКОЛО 9 ЧАС. ТУРБАЗА "ТУШИНО-ЦЕНТР"

     Живцов положили в коттедже, где жили Панин и Кучеренко. Вся  операция
прошла гладко, если  не  считать  огрехом  то,  что  самолюбивая  Сашенька
обошлась-таки без "лонжи", и Крупицыным осталось лишь перетащить ничего не
понимающих грузин в другой коттедж. Тут они и лежали рядышком на сдвинутых
кроватях  и  спали  -  усатые  младенцы.  Саша  уколола  их  аббрутином  -
сильнейшим психомиметиком; в малых дозах он  разгружает  подкорку,  и  его
раньше использовали для ускорения адаптации; в больших дозах -  парализует
волю,  начисто  отключая  лобные  доли.   Часто   этот   эффект   остается
необратимым...
     - Просыпайтесь, - сказал я негромко.
     Они одновременно открыли глаза.  Аббрутин  мы  между  собой  называем
"буратин". Сделай из него Буратино. Делаю, начальник.
     - Садитесь.
     Они сели. Они улыбались мне. Искренние улыбки детей, еще не  знающих,
что мир не слишком добр. Я подал одному из них блокнот, ручку, сказал:
     - Пиши по-русски: "Буря мглою небо кроет, вихри  снежные  крутя.  То,
как зверь, она завоет..." - я  продиктовал  две  строфы.  Передай  блокнот
соседу. Улыбка - он сделал мне приятное. У соседа тоже улыбка -  он  готов
сделать мне приятное. "Буря  мглою  небо  кроет..."  Передай...  Улыбки...
"Буря мглою..." Дай ручку  и  блокнот  мне.  Шквал  улыбок.  Так...  делая
поправку на "буратин"... вот этот.
     - Вот этот, - сказал я Панину.
     - Как тебя зовут?
     - Меня зовут Тенгиз, - очень легкий акцент.
     - А фамилия?
     - Моя фамилия - Гурамишвили.
     - Хорошо, Тенгиз. Меня зовут Сергей. Я твой лучший друг. Лучший друг.
Ты должен делать все, что я тебе скажу. Запомни меня. А теперь отдыхай.
     - Отдыхайте все, - сказал я.
     Они улеглись и закрыли глаза.
     Мы вышли на застекленную веранду. Дверь  в  комнату  Крупицыных  была
приоткрыта. В душе обильно лилась вода.
     - Очень внушаем, мягок, послушен, - сказал  я.  -  Неплохая  мышечная
реакция. Прекрасная память, легко обучаем. Наверное, круглый отличник. Чем
они там занимались?
     - Не знаю, - сказал Панин. - А зачем это?
     Я пожал плечами.
     - Так, может, обойдемся без проволоки? - предложил Панин. - Раз такая
хорошая внушаемость...
     - Не стоит рисковать, - сказал я.
     Наверное, Панин хотел возразить. По  крайней  мере,  воздуху  набрал.
Возразить было что: введение  проволоки  вручную  было  никак  не  меньшим
риском, а следовательно - переводом материала. Внушение же под  аббрутином
давало результаты немногим худшие, чем с  проволокой.  Однако  в  нынешнем
нашем положении  лучше  было  истребить  без  пользы  десять  живцов,  чем
промахнуться в решающий момент. А кроме того,  Панин,  наверное,  вспомнил
"Самсон" - вспомнил и решил не связываться с таким говном, как я. Я бы  на
его месте поступил так же.
     Вода в душе перестала  литься,  дверь  открылась,  и  предстали  Дима
Крупицын и Валечка,  мокрые  и  очень  веселые.  Помахали  нам  ручками  и
побежали вытираться.
     - А где Серега? - спросил я Панина.
     - С Командором.
     - Что - не появлялись еще?
     - Нет, и не звонили. Впрочем, мы и не договаривались... Ха!  Вон  они
идут.
     От реки шли, почти бежали, перебрасываясь на ходу  мячом  -  нет,  не
мячом, каким-то тючком - Командор и Серега Крупицын. Сзади шел Гера.
     - Долго жить будешь, - сказал я Сереге, когда он вошел.
     - Вспоминали уже?
     - Вспоминали. Ну, что? Все в порядке?
     - Да, осталось только маячки и сирены пришабашить.
     - Ну, это в багаже.
     - Знаю.
     - Слушай, Сережа. "Зоннабенд" ты брал?
     - Я брал. А что?
     - Я его гробанул вчистую. Уже на свалку увезли.
     - Ну, Пан! - Серега с уважением посмотрел на меня. - Ты и  силен!  Не
напасешься на тебя...
     - Держи, - я подал ему копию заключения дорожной полиции об аварии не
по вине водителя. - Пусть оформят списание и дадут подмену.
     - Ладно, - сказал Серега. - Я хоть переоденусь...
     В дверях он притиснул выходящую Валечку. Валечка хихикнула и  тут  же
повисла на мне.
     - Пан, как тебе наши красавцы, - спросила она, жмурясь. - Неужели  за
таких мальчиков тебе жалко поцелуя, Пан?
     - Мне для тебя ничего не жалко... никогда... и ничего... о-о-о... - я
изобразил последний вздох. Валечка отхлынула, глаза у нее были  пьяные.  -
Все, спать, спать, - погнал я ее. - До обеда - даже не просыпаться.  Нужна
будет твоя снайперская точность. Поняла?
     - Будем вставлять им проволоку?
     - Да, и потому...
     - Поняла, поняла. Я уже паинька. Так можно? - она потупилась, сложила
ручки на животике и ножкой заковыряла пол.
     - Так можно. Беги.
     Из коттеджа напротив вышел Командор, осмотрелся - будто бы  любовался
пейзажем. Увидел Валечку, пошел ей навстречу. О  чем-то  спросил,  кивнул,
так же неторопливо продолжил путь.
     - Какой будет объект? - деловито спросил Панин.
     - Скажу - нэ повэриш, дарагой, - я достал из кармана пачку открыток с
видами Москвы, нашел нужную, протянул ему.
     - Ни хрена себе... - протянул Панин. - По крупной играем...
     - По крупной, - согласился я.
     Вошел Командор. Свежий, как майская роза. Не представляю,  как  нужно
укатать Командора, чтобы чуть-чуть помять ему  морду.  Даже  небритый,  он
выглядит элегантно, как мушкетер на балу.
     - Телевизор не смотрели? - с порога спросил он. - Зря.  Интереснейшие
вещи творятся. Побоище в редакции "Садового кольца". Шесть человек  убито.
Потом - перестрелка с патрулем, ранено два солдата. А?
     - Имена убитых не говорили?
     - Нет, а что?
     - Надо как-нибудь узнать. Валерий Кононыхин, обозреватель.
     - Прямо сейчас?
     - Как получится. Когда это было?
     - В шесть тридцать. Обещали подробности в дневном выпуске.
     - Поздновато... Гривенник у тебя есть?
     - У меня есть, - сказал Панин.
     Я набрал номер Кристы. После дюжины звонков она сняла трубку.
     - Да?
     - Доброе утро, Криста. Это я, Игорь.
     - Ты? Разве ты еще не здесь? Вот здорово, а кто же тогда спит с Анни?
     - Понятия не имею.
     - Подожди, сейчас посмотрю...
     - Ради всего святого, Криста! Пусть они спят. Посмотри лучше, нет  ли
где под столами Валерия, из газеты.
     - Нет, он ушел ночью, это точно.
     - А как мне его найти?
     - Позвони в редакцию, он оттуда почти не вылазит.
     - Я, наверное, неправильно записал телефон...
     - Да? Знаешь что, мне лень  искать  телефонную  книжку,  а  в  памяти
аппарата его номер есть - давай, я ему позвоню и  скажу,  что  нужно.  Что
именно?
     - Мы должны были встретиться сегодня - пусть уточнит время и место.
     - Понятно. Перезвони мне минут через десять.
     - Спасибо, Криста.
     - Да что ты, не за что. Зря ты так рано сбежал...
     Я дал отбой и по бесплатному номеру позвонил в  полицейский  участок.
Представился, назвал  обстоятельства.  Да,  да,  сказал  приятный  женский
голос, к сожалению, результатов  пока  нет,  по  этому  же  делу  работает
бригада крипо, следователь хотел бы побеседовать с  вами,  позвоните  ему,
пожалуйста, номер такой-то...
     Так. Ответ, можно сказать, есть. Теперь крипо...
     Трубку взяли с полузвонка.
     - Следователь Зайферт слушает, - голос звонкий, четкий.
     - Инженер Валинецкий. Как я понимаю, по делу...
     - Да. Не нужно по телефону. Давайте встретимся и поговорим.
     - Давайте. Где?
     - Тот полицейский участок, где вы были ночью, подойдет?
     - Вполне.
     - Тогда там, скажем, в одиннадцать часов.
     - Хорошо.
     Я повесил трубку, посмотрел  на  часы.  Через  пять  минут  позвонить
Кристе...
     - Так что произошло, Пан? - спросил Командор.
     Я начал рассказывать.



                  8.06.1991. 14 ЧАС. 30 МИН. ЛУБЯНСКАЯ ПЛОЩАДЬ

     Командор мягко свернул на Большую Лубянку, замедлил ход, прижимаясь к
тротуару; я, фиксируя в центре видоискателя  черный  прямоугольник  ворот,
дал наплыв объективом - ворота бросились мне навстречу,  желая  принять  в
себя... нет уж, спасибо, постараемся обойтись. Опустил камеру. Еще  разок?
- спросил, глядя вперед, Командор. Бог троицу любит. Мы  катились,  как  в
ущелье. Нет,  хватит,  сказал  я.  Тормози.  Он  остановился.  Дуй  домой,
настраивай аппаратуру, готовься. Я потолкаюсь тут.
     - Хорошо, - сказал Командор. Он был чем-то недоволен.
     Я постоял, глядя вслед машине.  "Оппель-зоннабенд",  цвет  вайсснахт,
номер 104299М... Мимо прошло машин пятнадцать - все незнакомые.  Так  что,
похоже, слежка нам померещилась.  Впрочем,  в  этом  никогда  нельзя  быть
уверенным до конца: наука  умеет  много  гитик.  Ладно,  забудем  пока  об
этом... Я вернулся к площади, прошел  сквозь  строй  лотков  с  игрушками,
сластями и  воздушными  шариками  -  вопили  дети,  вопили  родители  -  и
спустился  в  длинный,  как  трубопровод,  подземный  переход;  дошел,  не
оглядываясь, до эскалатора и спустился на второй уровень, где расположился
юберляден "Охотный ряд".  Здесь  было  очень  светло  и  стояло  множество
зеркал. Я побродил  между  прилавков,  отшутился  от  чересчур  назойливой
продавщицы шляп, покопался в обуви и уже почти на самом выходе  неожиданно
для себя прибарахлился: купил  куртку.  Куртка  была  из  какой-то  мягкой
синтетики: "сейденледер", "шелковая кожа",  как  значилось  на  ярлыке,  -
темно-серая, на молнии, со множеством карманов и  широкого  покроя  -  под
такой курткой можно спрятать не то что автомат, а целый  егерский  "горб".
Чуть дальше "зеленого"  выхода  из  юберлядена  был  лифт,  которым  редко
пользовались: он вел, минуя поверхность, в центральный  холл  -  на  пятый
этаж - "туры", делового здания, действительно похожего на шахматную ладью.
В лифте я ехал один. С пятого  этажа  на  третий  спустился  по  лестнице.
Здесь, на третьем, снимало помещение  частное  сыскное  бюро  "Феликс".  С
"Феликсом"   на   почве   промышленного   шпионажа   завязалось   когда-то
подразделение "Таймыр"; под эту марку  и  мы  покупали  у  него  кой-какую
информацию. Мне повезло: сам Феликс был на месте, а его помощник Давыдов и
баба Катя, секретарша, отсутствовали.
     - Привет, - сказал Феликс, усаживая меня в гостевое кресло и  косясь,
не виден ли  мне  экран  раухера;  экран  виден  не  был.  -  Что  нового?
Рассказывай. Объединением пахнет, как по твоему? Или нет?
     - Продолжаешь лысеть? - сказал я. - Я тебе золотой корень привез,  на
вот, - я достал из сумки бутылку. - Втирай на ночь. Хотя, говорят, можно и
внутрь, эффект тот же, а приятнее.
     - Ну, спасибо, - развел руками Феликс. - Не думал, что вспомнишь.
     - Работа такая - все в памяти таскаю.
     - Понятно. Что привело?
     - Большое дело, Феликс. Фирма "Эйфер" тебе известна?
     - Н-ну... в общих чертах - да.
     - Мне нужна  вся  ее  подноготная.  Через  них  сейчас  прокачиваются
миллиарды марок. Откуда и куда. Это раз. Второе: хотя  бы  приблизительный
список компаний, делающих инвестиции в Индии. Это два. Потянешь?
     - Как скоро?
     - Если прямо сейчас - это было бы здорово. Так что...
     - Дня т