й-яй-яй!.. - не удержался Теймураз.
     - Вот  именно:  ай-яй-яй. Правда, на нашем флотском  языке  это звучало
несколько иначе. Выговорил я  все, что  в таком случае положено, хватаю одну
рыбешку - царь водяной! Глаза  - как у газели, масть - фазанья, и лепечет на
совершеннейшем бельканто:  "Отпусти ты меня, старче, в  море..." - "Плыви, -
говорю,  - только чтоб на палубе  ни единой бутылки больше  не было!" Только
моя голубка в  океан-море шлепнулась,  как  - пок,  пок, пок!  - бутылки все
произвели  перелет  за  борт,  а  следом  и  все  огнетушители  выметнулись.
Перебрала рыженькая.
     -  Вот  что  значит  неточно  сформулировать  техническое  задание,   -
простонал Солигетти, дрыгавший ногами от смеха.
     - Ну, огнетушители мне боцман вернул, поскольку он  за них отвечает. Но
я как глянул  за борт  -  там вода  кипит: из глубин  морских  выплывает  то
одноместный  планетоход конструкции "Ягуар - восемьсот восемьдесят  восемь",
то  глубоководный гидрокостюм  фирмы "Марссинтетик", и я нутром чую, что это
еще только мелочи. И действительно, ка-ак трахнет нам что-то под самый винт,
ну, думаю, конец нашей скорлупке со всем ее перевыполненным месячным планом,
поскольку кто-то  решил на Моби Дика живьем  посмотреть.  Только  ошибся  я.
Всплывает по правому борту целая каланча со всякими лесенками,  стрельчатыми
окошечками да арочками. Закачалась  она на волнах, сердечная, тут я ее сразу
и опознал: в Пизе стоит  такая,  и уж  какое  столетье набок валится. Видно,
кто-то из моих механиков - большой любитель архитектуры, решил ее выпрямить,
да не оговорил место, вот она и появилась под собственным килем. Ну  что же,
тонет  она в строго  вертикальном положении (а куда ж ей  деваться -  тоннаж
ведь свое  берет!),  а  вокруг  судна  гуляет восьмерками  всамделишный змей
морской, метров на триста и весь изумрудно-зеленый, гадюка. И целая  эстрада
всплывает, а на ней, разинув пасть,  победительница джазового фестиваля всех
колец Сатурна с сопровождающим оркестром...
     - Паноптикум, - не выдержала Серафина.
     -  Вам - паноптикум, а мне - самотоп. Приходится хватать второго карася
и во всю ширину легких давать команду:  "Руки за  спину!!!" Пока моя команда
очень,  заметьте, нехотя приказ  выполняет, я  при помощи  все той же рыбьей
силы аннулирую  все,  не  имеющее  непосредственного  отношения  к  морскому
промыслу, затем рычу боцману: "Держать всех  под гипноизлучателем, к рыбе не
допускать!" - и ныряю в рубку.
     - Был хоть излучатель-то?
     -  А, только кобура, да  и в той  боцман,  сластена невероятный, финики
держал. Да,  вызываю я командующего флотилией, а тот полагает, что я опять с
рекламацией на кибер-разведчика, и мне  встречный выговор, повод ведь всегда
найдется.  Чтобы не  кляузничал.  Едва я сквозь его капитанский акустический
заслон пробился, докладываю  о сложившейся ситуации, а он  в хохот. Не верит
ни единому  слову,  но признает, что лихо закручено. Просит: потратьте, мол,
одну  никудышную  рыбешку на второе солнце, поскольку  при нескончаемом  дне
путина пойдет вдвое веселее.  Зубоскалит, значит.  Ну, выложил я все, камеру
на сортировочный лоток направил,  но крупного плана не  получается.  Золотые
блики картину скрадывают. Убедила его только крупная золотая чешуя у меня на
куртке. Задумался мой командир. Тут  не то что годовой план, тут из океана в
один  момент  рыбную  солянку  учинить можно. Одна беда: не в его  правах  и
обязанностях  такой приказ отдавать.  Тут требуется начальство помасштабнее.
Посему он  оперативно  связывает меня с  капитан-директором объединения всех
тропических флотилий.
     - Тот, естественно, не верит...
     - Как  это вы  догадались?  Таки  да, не верит.  И показать ему  ничего
нельзя,  потому  как заседает  он в  Бубунимапишме  -  был  такой  город  на
понтонах,  сейчас уже  лет  тридцать как пересадили его на какой-то атолл  и
переименовали в Мирный.
     - А! - сказали все хором.
     - Ну, я  сейчас уже  не  помню,  что я тогда с его капитан-директорским
понтоном сделал, - крупную рыбку на то потратил, живучую... Поверили мне. Но
опять же -  ответственность! Как вы подсчитали,  в среднем  осуществимы  сто
тысяч желаний, и начинать надо, разумеется, с глобальных. А каких?
     -  Ну,  я  собрал  бы  президиум  всемирной  академии,  как  минимум, -
глубокомысленно протянул Келликер.
     - То есть доверить каким-то  сухопутным деятелям то,  что преподнес нам
его величество океан? Ну, я посмотрел бы на моряка, который  согласился бы с
вашим предложением. А  посему  соединяет меня мой капитан-директор  с  самим
Управлением Мирового океана, выше у нас, флотских, уже некуда.
     - Это где флаг-президентом был Коркошко? - спросил Артур.
     - Вот-вот, его  тогда только назначили, а я его  еще по Калининградской
рыбной  академии  помню,  он  на четыре курса старше  меня был,  но  когда я
назвался,  узнал меня  сразу.  Ну,  думаю,  хоть  тут-то  не придется  долго
убеждать... Не тут-то было. Я ему и про пизанскую башню, и про огнетушители,
а он мне:  "Ай-яй-яй,  на рабочем  месте и в разгар  путины..." Ну, я  прямо
света белого невзвидел. Если я его сейчас не доконаю,  то сделают посмешищем
на  два полушария, такие басни про меня начнут рассказывать. Потому командую
уже привычно: "Боцман, рыбку!"  Пихаю  ее прямо в микрофон носовой частью, и
она лепечет  еле  слышно:  "Отпусти  ты меня, старче..." - а в  ответ хохот.
Коркошко грохочет на всю океанскую акваторию.
     - А вы бы на его месте не смеялись? - спросил Теймураз.
     -  На его месте я бы тоже смеялся. А он на своем месте  мне говорит,  и
вполне  резонно: у тебя,  мол, там  многодетная мать, она, ради того чтобы к
своим сорванцам на пару дней в интернат слетать, и рыбьим голосом заговорить
может...  Логично.  Но  я  на  своем  месте  беру твердой  рукой  под  жабры
вышеупомянутый фольклорно-сказочный  персонаж,  даю ей  некоторые  указания,
отчего  ее прямо-таки  дрожь  пробирает,  и  швыряю в иллюминатор.  "Товарищ
Коркошко, -  спрашиваю, - перед тобой на  столе ничего  не имеется?" - "Нет,
две бумаги на подпись..." - и осекся. Потому как появилось перед ним то, что
я рыбке моей заказал, и он без дыхания на это чудо смотрит.
     - А-а-а?..-хором протянули  Артур и Солигетти, но Лерой великолепнейшим
образом проигнорировал их любопытство.
     - Итак,  молчим  мы минуту, потому  другую, затем  Коркошко,  легонечко
заикаючись,  спрашивает:  "А  из чего ЭТО сделано?" -  "Из сплава  платины с
иридием,  - говорю я мстительно, -  как в Парижской палате  мер и  весов". -
"Тогда подожди,  я  ЭТО  в  сейф спрячу... Вот  так. А  теперь  слушай:  все
пригодные емкости - под аквариумы. Комиссию ихтиологов комплектую немедленно
и высылаю суперскоростным  транспортом.  А  до  ее прибытия отбирай наиболее
типичные экземпляры, с запасом, естественно, а  остальное - за борт. В целях
воспроизводства.  Вопросы  имеются?" -  "Имеются. Как  быть  с командой?"  -
"Действительно...  Ну,  долго думать  не  будем,  по  три рыбки в  руки,  да
предупреди, чтобы все желания  были строго локальными,  никаких  там вспышек
сверхновых,  остановок  времени и повального  бессмертия.  И  без  нарушений
устава  корабельной службы. И  еще:  передовикам  производства накинь-ка  по
одной премиальной". - "Разрешите выполнять?" - "Еще минутку...
     Многодетная мамаша  там у тебя,  так ты ей выдели  по одному желанию на
чадо, соответственно". - "Все, товарищ флаг-президент?.."
     - Да, - сказал Келликер, - и я на вашем месте занервничал бы.
     - Нервничать - это не то слово. Он тянет и тянет, а у меня единственное
желание -  по микрофону заклепочной кувалдой... "А теперь насчет тебя лично,
- говорит. - Ты уж  возьми  себе  еще  одну  единицу, чтобы выполнение плана
обеспечить  и  выпущенный  косяк компенсировать, а то  знаю я тебя, все свои
личные желания на это потратишь. Ну, пока  все, капитан Лерой, приступайте к
выполнению". - "Есть!" - и кубарем на палубу...
     Лерой  вдохнул терпкий соленый  воздух и  задумчиво поскреб  серебряную
шерсть на груди:
     - Вылетаю я на палубу, а там - тишина. Мертвая.
     Хотя  весь  его  рассказ  и  был  рассчитан  на увеселение  приунывшего
коллектива, скорбный финал произвел соответствующее впечатление - никто даже
не улыбнулся.
     - Уснула, сердечная, - тоненько  и жалостливо запричитал Солигетти. - И
вместе с премиальными... И с планом месячным... И со всем прочим...
     -  Улов-то куда  пошел?  - деловито осведомился  Артур,  не допускавший
мысли о  том,  что  одиннадцать  тонн  такого добра может быть потеряно  для
едоков планеты.
     - Что  -  улов!  Для моих  трюмных  автоматических линий  это - пять  с
половиной  минут обработки. И  пошли баночки:  "Золотая рыбка  в собственном
соку";  "Золотая  рыбка  в  томате";   "Золотая  рыбка  с  рисом  и  морской
капустой"...
     -  Ну хорошо! -  подытожил  Келликер.  - Сии деликатесы  вот уже  шесть
десятков лет как  съедены и позабыты, но  как там с  вашим платино-иридиевым
доказательством?  Оно-то   ведь  практически   бессмертно   и  должно   было
сохраниться?
     - Думаю, что да. Во всяком  случае, если будете в Калининграде, молодой
человек,  зайдите  в  комплекс Управления  Мирового океана. Ступайте прямо в
кабинет  директора.  И  там  вы  увидите  два  сейфа.  Два,  что,  заметьте,
нехарактерно. И один из них никогда не отпирается. Ни-ког-да.
     - Да,  - впервые за  все  это  время подал  голос Параскив, старательно
массировавший больное горло.- Это убедительно.
     Все помолчали, чувствуя, что проходит последняя минута их отдыха.
     - Послушай, Темка, - шепнула Варвара в самое ухо Теймуразу, -  а откуда
у него этот серый круг на груди?
     - А наш  дед вообще большой  шутник, -  так же  шепотом отвечал  тот. -
Говорят,  это  пластическая  пересадка.  Когда дед  стал  лысеть,  он  якобы
уговорил корабельного врача пересадить ему лоскут кожи с шерстью с груди  на
темечко... Вот такой он.
     Варвара невольно высунула кончик языка и облизнула шелковистые ворсинки
над   верхней   губой,  стараясь  даже   косым  взглядом  не  выдать  своего
любопытства.  Да, даже  сейчас всего  того, что  осталось на могучем  торсе,
хватило бы на целую  роту плешивцев.  Редкостной  силы старик. Так откуда же
тянет нудной, вековой болью, дрожью и холодом? Не от него же?
     Над узкой прибрежной полоской, ограниченной  морем и отвесными скалами,
растекалась томительная послеполуденная жара...
     Переправа подходила к концу. Шестеро экспедиционников и несколько кибов
уже  миновали  зловещую дыру, зияющую в  золотистом  теле мыса,  который как
гигантский пологий клин подпирал скалу  и  узким  копьем выметывался в  море
примерно  на  километр.  Бронзовым, собственно,  был не он,  а ни на что  не
похожее  кожистое  покрытие,  которое над проходом  свисало  самым  хищным и
непривлекательным образом.
     Там, где хребет  уходил в  море, виднелось еще  несколько дыр, и  с них
тоже  свисало,  и вода  в  пределах  этих непериодически  повторяющихся арок
совсем не колыхалась.
     Зато временами морщилась сама шкура. Точно зудело под ней что-то, и зуд
этот  начинался  с  самой  отдаленной  точки; он  бежал  к  берегу,  и шкура
подергивалась  все яростнее  и нетерпимее, и тогда  казалось,  что сейчас из
воды   покажется    когтистая   драконья    лапа,   судорожно    раздирающая
золотисто-бурую плоть.
     И в эти минуты кожного  пароксизма из сумрачного прохода полыхало такой
жутью,  тоской и оцепенением, что человека мгновенно скручивало  судорогой и
он, если еще  мог, отползал прочь вопреки  воле и разуму, повинуясь  чистому
инстинкту самосохранения, иначе  через пару минут у  него  начинался паралич
дыхательной системы.
     Но  до этого, к счастью, ни у кого  пока  не  доходило. У Золотых ворот
бывали  и периоды блаженного покоя, и в  Пресептории  существовала  легенда,
будто некто  Вуковуд, впрочем,  сразу же со Степаниды отбывший в неизвестном
направлении, в самом начале пребывания здесь людей совершил разведывательную
вылазку на это побережье. Обнаружив препятствие с явным шоковым барьером, он
преодолел его  стремительным спринтерским броском, недаром он слыл чемпионом
континента. Не земного, правда, какого-то альфа-эриданского. За ним бросился
и его киб, которому  было ведено  в  любой ситуации держать  дистанцию в три
метра,  и   развил  скорость,  для   своей  конструкции  просто   технически
недостижимую. Правда, обратно таким же образом Вуковуду пройти не удалось:
     Золотые  ворота разволновались всерьез и абсолютного покоя от  них было
не дождаться. Но Вуковуд и тут нашелся: принял  ампулу анабиотина и  на пять
минут (чтобы с запасом) впал в полную прострацию. Бездыханного и недвижного,
его благополучно протащил через роковой проход его киб-рекордсмен.
     Сейчас переправу осуществляли именно так - вторым методом Вуковуда. Для
скорости и  надежности  Келликер предложил  использовать  сразу двух  кибов,
которые  должны  были  переплести  свои  щупальца,  образовав  что-то  вроде
носилок. Но тут тихонечко подал голос Пегас, до сих пор кротко державшийся в
тени Варвары, и вопрос  решился  сам собой. Действительно,  зачем  два киба,
когда можно использовать одного робота.
     А Пегас изначально был предназначен для переноски крупных туш животных.
Правда,  этим  круг  его  обязанностей  не ограничивался  - вся  последующая
обработка  тоже  лежала  на  нем,   поэтому  он  представлял  собой  удобный
разделочный стол,  у которого  справа  и слева (хотя с тем же успехом  можно
было сказать  -  спереди  и  сзади) помещались  два  начиненных микросхемами
бурдючка с приданными им щупальцами,  число которых  при  желании можно было
увеличивать вдвое.  В походном виде стол сворачивался  наподобие корыта  - в
этом-то самоходном корыте и решено было проныривать сквозь загадочную дыру.
     Со стороны этот робот выглядел странновато и даже антихудожественно, но
сейчас главным  было то, что он совершенно нечувствителен к таким тонкостям,
как биобарьеры и психоудары, что он с блеском и продемонстрировал, шесть раз
прогалопировав туда и обратно, перенося одного усыпленного экспедиционника и
возвращаясь за другим.
     Первым, естественно,  вызвался  пройти  опасную преграду Лерой.  Сейчас
возле потухшего костерка остался один Солигетти, и всей группе, благополучно
пробудившейся  и протершей  глаза,  его незагорелая тощая фигурка на залитом
солнцем берегу  казалась  особенно  хрупкой  и  незащищенной в мрачной  раме
неровного проема. Артур нетерпеливо махнул  рукой: надо  поторапливаться, до
вторых таких  же ворот, прозванных  Оловянными за  более  тусклый цвет, было
километров  тридцать.  Ночлег  на  узенькой  прибрежной  полоске  никого  не
прельщал - всем хотелось добраться до более комфортабельной площадки.
     Кроме того, и момент был благоприятный: странное подобие кожи сейчас не
чесалось и не морщилось.
     - Скорее бы, - вырвалось  у Варвары, -  холодает.  Параскив  недовольно
нахмурился:  постоянно  простужаясь,  он  терпеть  не  мог,  когда заболевал
кто-нибудь  кроме него. Но Варвара имела в виду совсем  другое: поначалу она
чувствовала постоянный  гнет, будто поблизости  лежало  больное животное,  -
вероятно,   так  воспринималось  излучение  несчастной   шкуры.   Но  сейчас
мерещилось стремительное приближение какой-то ледяной массы, и было это ни с
чем пережитым не схоже.
     Между  тем и с  Солигетти  происходило что-то непонятное.  Вместо  того
чтобы проглотить  ампулу, он медленно-медленно поворачивался всем  корпусом,
как  локатор,  отыскивающий  что-то в морской дали. Нашел  время  любоваться
пейзажем!
     -  Может, не стоит... -  начала Варвара, но Артур,  не  обращая  на нее
внимания, успел поднести микрофон к губам.
     - Пегасина, подтолкни-ка этого соню! - крикнул он  в  плоскую коробочку
передатчика, потому что проход был достаточно глубоким и простой крик мог до
Солигетти с Пегасом не долететь.
     Пегас, приняв радиокоманду, встрепенулся и несильно боднул свою будущую
ношу под коленки. Солигетти словно очнулся, тоже схватил микрофон, крикнул:
     - Варюша, а вы гарантируете, что в процессе путешествия ваш тяни-толкай
не снимет с меня шкуру? - И, не  дожидаясь ответа, кинул в рот ампулу, точно
рассчитанную  на пять  минут полного  отключения организма,  и опрокинулся в
корыто-носилки.
     -  Пошел, пошел!  - нервно  прикрикнул на носильщика  Артур, и Пегас со
своей ношей ринулся в проход размашистой иноходью.
     Он  прошел  примерно  треть  пути,  когда  девушка  почувствовала,  как
цепенящий холод забивает ей горло колючками льдинок, и ей уже не крикнуть, и
никто, кроме нее, пока ничего не  ощущает, и она попятилась,  отчаянно махая
руками; а из гнусной дыры секла невидимая поземка, отшвыривая прочь, к морю,
-  и вот уже вскрикнула Серафина, и  побежал, заслоняясь рукой, Теймураз,  и
недоуменно  попятился   Лерой;  и  они  отходили  все  дальше  и  дальше,  и
тошнотворный липкий ужас все-таки догонял,  и  шкура на Золотых  воротах уже
пузырилась,  вспухая  и  опадая,  и  на месте этих  спустивших воздух мешков
болталось что-то  напоминавшее  слоновьи уши, и  они  гулко  хлопали, словно
хотели оторваться...
     - Солигетти! - вдруг закричала Серафина, и все, протирая глаза, залитые
холодным потом,  разом  обернулись  к  воротам, а там, под сводами короткого
тоннеля,  кружился на одном месте Пегас, приседая на левой паре ног и плавно
занося вперед правую пару, словно делая на льду неуклюжую перебежку.
     - Пегас, слушать  мою команду! -  взревел  Келликер,  но  было явно  не
похоже,  что  команда  принята  адресатом.  -  Стой!!!  Но  робот  продолжал
механически выписывать круги.
     -  Киб-пять   и  киб-шесть,  вытолкнуть  робота  из  тоннеля!  -  снова
скомандовал  начальник группы, и два киба,  еще  оставшихся на той  стороне,
бросились под шевелящийся свод.
     Но  едва они приблизились  к  мерно  хромающему  по  кругу  Пегасу, как
движения их замедлились, левые пары щупалец подогнулись и они, пристроившись
роботу в кильватер, закружились  в нелепом хороводе,  наступая друг другу на
пятки.
     Это было бы смешно, когда бы не несло с собой смерть.
     Теймураз первым ринулся к невидимому барьеру, но тут  же  запнулся, его
скрючило, швырнуло на землю. Лерой оттащил его и бросил на руки Артуру, но и
сам  не  продвинулся  дальше  ни  на  шаг.  Шкура  продолжала  вздуваться  и
передвигаться; море, на которое никто не обращал внимания, тоже было покрыто
непонятно откуда  взявшимися  валами,  над  которыми с  ураганной  быстротой
проносились клочья медово-желтой  пены. Проскочил вдоль берега даже айсберг,
золотящийся  рыжими искрами, - не айсберг,  разумеется,  потому что скользил
он, словно на воздушной подушке, но едва его янтарная громада исчезла где-то
слева, в стороне Оловянных ворот, как вдруг стало удивительно тихо и тепло.
     Шкура  в последний  раз  шлепнула складками  и  замерла.  Пегас  устало
подогнул ноги  и  улегся  прямо  под  болтающимися  лоскутьями  свода.  Кибы
последовали его примеру.
     На них кричали, им грозили,  их  умоляли,  но  они  только пошевеливали
конечностями,  словно во сне продолжали делать свою перебежку  по кругу. Так
прошло еще пять бесценных минут. Наконец  Пегас  поднялся и нехотя  затрусил
вперед. Все молча смотрели, как он приближается, и  невольно отводили глаза.
Наверно,  всем  им впервые  приходилось  видеть  лицо человека,  которому не
хватало воздуха. Впрочем, и во второй раз это не легче.
     Параскив  уже  ждал с  развернутым  полевым  реаниматором,  и  Серафина
вытряхнула из  аптечки  все  ее  содержимое,  и  тем  не  менее  вряд  ли  у
кого-нибудь оставалась хоть искра надежды. Семнадцать минут пробыл Солигетти
под  страшным сводом.  Пять  минут - в  анабиозе.  Но когда  действие ампулы
закончилось и он проснулся.  Пегас находился в самом центре излучения. Никто
не услышал  ни едино