очутиться  к собственному ненавистному
отражению  и  несомненной  радостью  вкусить  не  запретных,   но  абсолютно
неизвестных плодов.
     Второе пересилило.
     Дверца  распахнулась  со старомодным  звоном,  и  по внутренним стенкам
заплясали  малиновые  блики.  Варвара, как  зачарованная,  извлекла  ледяную
тарелку,  на  которой  алели четыре ягоды,  по  форме  и цвету  напоминавшие
шелковицу,  но  вот  по  габаритам сравнимые разве что с вернинским апортом.
Если бы не  сказочный аромат  и упругое  подрагивание живой кожицы, их можно
было бы принять за елочные игрушки.
     Варвара выпрямилась, коленом захлопнула  дверцу. Вот тебе и "та степь"!
Да если бы  перед комиссией по распределению стояла бы такая вот тарелка, то
весь курс  запросился бы на  Землю Тамерлана  Степанищева. И не пришлось  бы
некоторым здешним плакаться по поводу отсутствия специалистов.
     Стоя  посреди  комнаты, она  взяла верхнюю ягоду  за короткий  хвостик,
намереваясь разом отъесть добрую треть, и...
     Кажется,  раздался  небольшой  взрыв.  В  следующее  мгновение  девушка
поняла,  что  звука, конечно, не  было, а просто нормальный  землянин  не  в
состоянии даже представить себе такой обонятельный и вкусовой удар,  который
обрушился на нее. Все ароматы садов Шахрезады одним залпом!
     Она попыталась утереться ладошкой  - сок побежал  по запястью и дальше,
под  обшлаг комбинезона. И конечно,  в дверь  тут же  постучались.  Вовремя,
ничего не скажешь.
     - Не заперто! - крикнула она.
     -   И   напрасно,  -   проговорил  штурман-пилот,  просовывая  в  дверь
клочковатую бороду.  - Разве вы не обратили  внимание на то, что все здешние
двери как раз и созданы для того, чтобы запираться, и понадежнее.  Но раз вы
этого еще не сделали, то не присоединитесь ли к нашему ужину?
     Он  смотрел  на  ее  рожицу,  заляпанную  алым  соком,  как  на  что-то
совершенно  естественное.  Пожалуй, из  всего экипажа он был  если не  самым
приятным, то наиболее воспитанным человеком.
     - Спасибо, я уже, - сказала она, переводя взгляд на стену и обнаруживая
там созвездие свежих пламенеющих клякс.
     - Жаль, - искренне огорчился штурман. - Кстати, здешние ягоды не  едят,
а пьют. Соковыжималка на полочке. Ну, запритесь на ночь, и земных вам снов.
     Он бесшумно притворил  за  собой  дверь. Варвара поглядела ему вслед и,
вспомнив  массивную  титановую  плиту  и амбарные засовы  на входной  двери,
несколько  удивилась.  Подошла  к  окну - так и есть, тяжеленные  ставни.  В
комнате  было прохладно и отнюдь  не  душно,  но  у  нее  уже  автоматически
включился  врожденный   комплекс  противоречия,  руки  сами  собой  нащупали
примитивные запоры, и ставни распахнулись.
     Малиновый  запах почти осязаемым  потоком ринулся вон из  комнаты.  "Не
слетелись бы птички-бабочки", - подумала Варвара, усаживаясь на подоконник.
     Полноцветные крупные звезды  нависали  прямо  над  самым домом, образуя
незнакомые  созвездья;  к горизонту  плотность их  заметно  увеличивалась  -
видимо, так уж проходил  здешний  Млечный Путь. И кромка  бархатных гор была
чуть-чуть иной,  чем на Большой Земле,  - то  ли пики  острее, то  ли злее и
причудливее срезы обрывов...  И  звон  - мелодичный,  сладкоголосый,  словно
здешние цикады весь день объедались сказочным медом.
     Впрочем,  если   судить   по  произрастающим  тут   ягодам,  цветы,  им
предшествовавшие, должны быть фантастическими.
     Внезапно где-то под окном, внизу и правее,  захрустело и заскреблось. И
было  в  этих  звуках такое  настойчивое  отчаянье - а может, и не только  в
звуках, - что Варвара, перекинув ноги через подоконник, бесстрашно спрыгнула
в темноту. Впрочем, если бы там ее подстерегала опасность, она почувствовала
бы.
     Гладкие, будто  обглоданные жерди упирались торцами  в стену  домика, а
дальше,  сразу  же  за  этим  импровизированным  забором,   уходил  вниз,  в
непроглядную темень, неопределимой глубины обрыв. Девушка оперлась на теплое
еще  и такое земное дерево, нагнулась - внизу снова по-лошадиному зафыркали.
И что-то  белое, раскидистое,  тонкопереплетенное, словно  ветви  только что
расцветшей  яблони,  шевелилось там,  силясь подняться.  Варвара  присела на
корточки - снизу  пахнуло теплым  хлевным  духом,  и купа белоснежных  рогов
всплыла  вверх,  вознесясь  до первой жердины забора. Олень стоял на  задних
ногах,  а  передние скребли  камень, и  тот повизгивал,  словно копыта  были
железными.  Лиловый  фосфорический блеск широко  раскрытого  в темноте глаза
мерцал  жалобно и влажно, и Варвара,  не  удержавшись, просунула руку сквозь
жерди  и  положила  ее на шелковую  подрагивающую  шею.  При  этом  движении
рассеянный  свет из окошка достиг,  наконец, ночного  пришельца,  и  девушка
увидела  клыкастую кабанью  морду, увенчанную неподобающими  ей королевскими
рогами.
     Должен   был  возникнуть  страх  -  и  не  возник.  Рука,  доверчиво  и
естественно лежащая на гриве, не отдернулась.
     -  Бедненький  ты  мой,  -  проговорила  Варвара  нараспев  и  почесала
безобразную морду между светящихся глаз.
     Девушка уже немного  привыкла к  темноте  и теперь разглядывала первого
повстречавшегося ей тамерланского  зверя с каким-то бабьим состраданием, как
смотрят на уродов. А ведь это никакой не урод. По тутошним меркам, наверное,
даже красавец. Король-олень. А если хорошенько приглядеться,  то и на земной
вкус он  не  так  уж безобразен.  Грива, как у яка, рога... не  классической
формы рога и пупырышками, точно приготовившаяся цвести верба, и такие теплые
на вид. И глаза колдовские...
     За  спиной, в  домике,  что-то хлопнуло -  то ли пробка,  то  ли дверь.
Варвара быстро поднялась с колен.
     - Давай-ка ты отсюда, - торопливо зашептала  она, а то этот чудак опять
палить начнет...
     Она перелезла обратно. Нет,  в комнате  никого не было. Ложная тревога.
Но  спать  хотелось  просто  смертельно  -  видимо,  сказалось  предфинишное
напряжение. Она  подвинула  койку к  окну,  отстегнула  пояс  с  неразлучным
охотничьим  ножом, стянула с плеч комбинезон.  Руки цепенели - так и заснула
бы  полураздетая.  Нет,  не  одно   только   волнение  было  причиной  этого
изнеможения:  тело,  привыкшее  ежедневно  к   нескольким  часам   активного
плаванья, над водой или под нею, просто изнывало без  воды.  Она согласилась
лететь на Тамерлану только потому, что база, как ей пообещали, располагалась
на самом  берегу теплого и совершенно безопасного моря. Она жадно оглядывала
его контуры сверху, при посадке - теперь оно было далеко, разве что завтра к
полудню удастся добраться.
     Что ж, потерпим до завтра.
     В последний миг она нащупала на стене распределительный  щиток и, блюдя
правила безопасности, включила в оконном проеме поле силовой защиты.
     Желтые звезды  затуманились, значит, поле было мощнейшим. И что они тут
так  страхуются  - ведь  в инструкциях,  которые она изучала перед  полетом,
говорилось абсолютно уверенно, что  на Земле Тамерлана Степанищева - точнее,
в обозримых окрестностях береговой базы - опасных для человека животных форм
не имеется. И тем не менее...
     Да, вот тебе и "та степь".
     Она  потыркала кулачком  слежавшуюся подушку, вытянулась на  прохладных
простынях, пробормотала  невесть откуда взявшееся:  "На новом месте приснись
жених невесте" - и заснула.
     Приснился птеродактиль.

x x x
     Брезентовая крыша над кабиной  первого контейнеровоза  была свернута, и
когда туда кроме меднолицего  шофера  набились еще и  все  космолетчики, там
стало  тесновато  - во всяком  случае, две головы  торчали  наружу. Впрочем,
Варваре  приходилось  на ее коротком  веку путешествовать  еще и  не в таких
условиях,  но  шофер, ни свет ни заря поднявший ее с постели  и почему-то не
заикнувшийся  о  завтраке,  сухо кивнул  ей на  вторую,  свободную,  машину:
"Поедете  на этой". Девушка досадливо  раздула  ноздри - первое  ее  утро на
Тамерлане  начиналось  не совсем так, как ей хотелось  бы, - и вспрыгнула на
высокую подножку. За  рулем омертвело  застыл флегматичный  осьминог,  не то
вчерашний,  которого  гоняли по  посадочному полю в  хвост и в гриву, не  то
точная копия первого. Этих кибов ведь не отличишь друг от друга,  особенно в
сидячем положении, когда не видно крупно выведенного ниже пояса инвентарного
номера.
     Впрочем, нет  худа без  добра:" можно  без  стеснения  зевать и  вообще
заниматься чем вздумается.  Вздумалось,  естественно, позавтракать - Варвара
достала из  кармана  предусмотрительно  прихваченный из  холодильника  кусок
колбасы, вынула неразлучный охотничий нож и точным движением отсекла ломтик.
Колбаса  резалась  как  масло  и  благоухала  тмином и  сказочными  травками
маленького  Мука.  Киб,  снабженный  зачем-то  блоком  обоняния,  неожиданно
зашевелился, словно закачал головой, но Варвара сделала вид,  что не поняла,
и продолжала завтракать.
     На  пульте кабины что-то щелкнуло,  голос  шофера, усиленный динамиком,
рявкнул: "Осьмухи, трогаем!"  - разом  взревели моторы, но с места никто  не
тронулся.  Прошло  секунд  тридцать,  потом  впереди кто-то грохнул дверцей.
Варвара  опустила стекло,  выглянула - в  космодромных воротах прямо на пути
колонны стоял  ее ночной красавец, просительно  выгнув шею и  скосив лиловый
глаз.  Пришел проводить, умница.  И не  так  уж  он  и сквернообразен,  если
внимательно  приглядеться при  дневном свете...  Впрочем,  нет, чудовищен. И
клыков несколько,  как у  бабирусы, и уши свинячьи.  Так и обхватила бы  его
голову страшную,  щетинистую, и заплакала бы, точно аксаковская молодая дочь
купецкая, и вымолила бы не облика человечьего, а лишь земной красы лесной...
     Король-олень  нетерпеливо  топнул  изящным копытом  и тронулся  в обход
первой машины, но  из ее кабины вылез совсем не почтительный  к королевскому
его достоинству шофер со здоровой жердиной  в руках,  и первый удар пришелся
прямо по черногривой спине, так что Варвара с ужасом зажмурилась и отпрянула
в глубину кабины, а потом послышались смачные шлепки - видно, били по бокам;
затем  поросячий  визг,  удаляющийся  вместе с топотом, и  машины наконец-то
тронулись, но Варвара все еще сидела зажмурившись - так потрясли  ее все эти
художества.
     А может, надо было оставаться на Большой Земле?
     Когда она, наконец,  нехотя открыла глаза, колонна неторопливо сползала
по серпантину, проложенному  в  багровых  чешуйчатых зарослях. Временами они
редели,  и  тогда  были  видны  железистые осыпи  крупнозернистого  песка да
многослойные   свежесрезанные   обрывы,   красноречиво  свидетельствующие  о
недавних  землетрясениях.   Один  раз   девушке  показалось,  что  на  рыжую
прогалину, метрах  так в десяти  над  дорогой,  выметнулась угольная  тень с
белоснежными рогами, но киб качнул  коромыслом руля, и машина с удивительным
для  такой громадины послушанием  вильнула  вправо.  Тени больше не  было  -
наверное, показалось...
     Первые  пять километровых  столбиков  Варвара  пропустила мимо  себя  с
нарастающим  разочарованием:   заоконный   ландшафт   страдал   однообразным
отсутствием каких-то явно неземных примет. Обнадеженная ночной встречей, она
всматривалась  в  проносящиеся  мимо  заросли,  надеясь  углядеть  там  хоть
кого-нибудь из  легендарного каталога Сусанина. Справа с багряного откоса на
дорогу посыпался  ручеек  песка  и  щебня  -  кто-то  там  продирался  через
пламенеющий кустарник, но к пролетающему  на  изрядной скорости каравану  он
явно опаздывал, и правильно делал,  потому что между  машинами почти не было
интервала. а инерция у таких махин - не затормозишь. Варвара вытягивала шею,
уж очень хотелось узреть воочию хотя бы  одного из  тех, кто  фигурировал на
довольно-таки  дилетантски  выполненных  снимках  (ну,  уж  она-то  составит
первоклассный атлас на уровне последних достижений цветной голографии, затем
и  прилетела!), но дорога сделала очередную  петлю, и преследователь отстал.
Но  не  успела она  почувствовать себя разочарованной,  как  снова  раздался
треск, различимый даже сквозь натужное рычание моторов. Нет, она не ошиблась
- это был он, черногривый олень, упрямо рвущийся наперерез каравану. На этот
раз  ему почти удалось  выйти  на  уровень первых машин, потому  что  дорога
спустилась в долину, но деревья, сменившие кустарник,  стояли  так  вплотную
друг к  другу,  что  протиснуть рогатую  голову между  частоколом лишайчатых
стволов не  было никакой возможности.  Широколиственные ветви  нависали  над
самой  дорогой,  и один раз Варвара даже  крепко стукнулась лбом  о ветровое
стекло,  когда головная  машина,  а  за  ней  и  все  остальные,  неожиданно
притормозила.
     Оказалось, с  разлапистой  ветки  свисал  некто бесподобно зеленый, как
огурец, и лохматый, точно щетинистый дикобраз. Кто-то из летчиков привстал и
попытался  отодрать это живое украшение  от сука,  но,  по-видимому,  с него
легче было спустить шкуру, поэтому вскинулась еще одна рука - с  портативным
десинтором, ветку осторожненько  срезали,  и шофер вынес это зеленое  чучело
вместе с веткой, в которую оно вцепилось мертвой хваткой, на обочину дороги.
Изумрудный ленивец - если только это был он - никак не реагировал на то, что
его  оскорбительно тащат за шиворот, как нашкодившего кота; но очутившись  в
придорожной   пыли,  он   словно  проснулся  и  развил   бешеную   для  себя
деятельность: разжал лапки  и начал  поворачиваться  на  бок со скоростью  и
изяществом амебы.
     Машина резво рванула вперед, так что Варвара еще раз стукнулась головой
-  теперь  уже  о  заднюю стенку  кабины,  -  и  колонна вылетела  на  берег
разлившейся речушки, торопясь набрать запас скорости для следующего подъема.
     Река была  неглубокой, как и все  горные речки, а здесь, на  разливе, и
вовсе едва плескалась.  Машины шли по самой кромке,  так что вода была прямо
под колесами, и так хотелось побегать по ней босиком, чтобы зубы заломило от
холода и брызги летели выше головы и падали сверху на макушку...
     Брызги тотчас  же влетели в окно кабины, и  Варвара уже не с восторгом,
ас  какой-то  досадой  узнала своего  кабаноподобного  красавца,  который  с
упорством, достойным  совсем  другого рода  копытных, лез прямо  под  колеса
грузовика.
     Заметили его, по-видимому, и с первой машины, потому  что колонна стала
резво наращивать и без того немалую скорость. Оленю бежать по острым камням,
устилавшим дно реки, было явно и неудобно, и страшновато.
     - Отстал  бы  ты, осленок упрямый!  - прошептала девушка. -  Ноги  ведь
поломаешь!..
     Киб скосил на нее фасеточный глаз - не к нему ли относится реплика? - и
еще набавил скорость. Олень, запрокидывая голову, рванулся из последних сил,
и не  то все-таки споткнулся, не то разом обессилел, но передние ноги у него
подогнулись,  и он рухнул на  колени в неглубокую воду. Варвара  вылезла  из
окошка чуть  не  по  пояс,  опасаясь,  не  нужно  ли  остановить  колонну  и
превратиться в  ветеринара-травматолога,  но в этот  миг  холодное  щупальце
захлестнуло ее  жестким арканом, рывком вернуло на место, и  Варвара увидела
цепочку  некрупных шаровых молний, которые сомкнутым кильватерным строем шли
в каком-нибудь  полуметре  над  поверхностью воды,  тоже набирая скорость  и
обгоняя колонну, до которой им, по-видимому, не было никакого дела.
     Тем не менее  в следующую секунду окошко стремительно затянуло защитной
пленкой,  в  кабине  стало  совсем   темно  -  видно,  киб  переключился  на
инфракрасные   рецепторы;  впереди  над  первой  машиной   раздался  резкий,
булькающий  звук,  совсем не похожий на разряд  молнии,  затем  точно  то же
возникло  прямо над  головой, потом сзади - бульканье прокатилось  над  всей
колонной,   и   запахло  чем-то  кислым,   от  чего  не  мог  избавить  даже
захлебывающийся  от  усердия кондиционер, и машины неистово  рвались вперед,
оглушая себя собственным ревом.
     Продолжалось это изнурительно долго, наверное минут десять, потом  окно
прояснилось,  словно  с него краска стекла, но все  равно ничего  разглядеть
было  уже   нельзя:  справа  и  слева  подымались  метра  на  три  прекрасно
отполированные полосатые стены, отчего стало казаться, что едешь  по земному
метро, но вот для встречной машины в этом каньоне прохода уже не было.
     Становилось  все темнее, дорога  глубже и глубже зарывалась в гору, так
что  уже не  различить  было  нежной и глубокой слоистости  камня;  внезапно
правая  стена  ощерилась  трещиной,  и  в  этот  нежданный  просвет  хлынуло
ослепительное желтое солнце,  и ветер, и горный  запах.  На несколько секунд
открылся  вид  на  невероятно  изрезанный  горный массив,  ближайший  хребет
которого удивительно  напоминал  окаменевшего ящера,  залегшего  параллельно
дороге. Головы "ящера" видно не  было,  но по  общему направлению можно было
судить, что она непременно должна была загораживать дорогу, - значит, в  ней
должен был проходить тоннель.
     И  еще одно  - в последний миг  Варваре почудилось,  что  кто-то черный
мчится нелепыми, бессмысленными прыжками вверх по склону, стараясь опередить
захлебывающиеся от жары и тяжести до отказа набитых контейнеров машины.
     Коридор снова сомкнулся, и Варвара почуяла  впереди  прохладу  тоннеля.
Грузовик медленно  втянулся  в  его  мерцающее  ониксовое  нутро,  продолжая
карабкаться все  выше  и  выше,  к  неведомому  перевалу; и  только  Варвара
подумала,  что  в таком  длинном тоннеле  по  инструкции положено прикрывать
шторками окна, как темнота внезапно оборвалась и стены расступились, образуя
довольно  широкую  площадку, - ну, ясно:  ведь  тут не  двухпутка и время от
времени должны были встречаться  такие  отстойники  для встречных машин.  По
тому,  как  облегченно  заурчал мотор,  нетрудно было  догадаться,  что  они
наконец-то достигли перевала,  и Варвара не  удержалась и снова высунулась в
окно,  торопясь  увидеть  долгожданное  море, и  оно приветливо  высветилось
утренней   голубизной   далеко   под   радиатором  первой  машины,  внезапно
притормозившей и осевшей на задние баллоны.
     Что-то  было не так, потому что головы летчиков, торчащие над  открытой
кабиной, были обращены назад. Выражение лиц было скорее растерянное,  нежели
злое, но короткие резкие фразы, которыми они обменивались, произносились так
тихо,  что  было ясно - энергетика  их  явно  превышает  порог допустимости.
Варвара закрутила головой, стараясь отыскать предмет их внимания, и  конечно
увидала  своего  зверя,  который  с  неослабевающим  упорством шел по правой
кромке  скал,  ограждающих  перевалочную  площадку,  и  высота  этой  кромки
равнялась по меньшей мере  трехэтажному дому. Сзади визжали тормоза, колонна
скучивалась,  как  стадо  мастодонтов, но из  всей этой  свалки,  затененной
облаком  пыли и гари,  настырному животному  было нужно  что-то  одно,  и он
метался по самому краю, пригибая голову и кося глазом на людей.
     Космолетчики  высыпали  на  дорогу,  шофер  тоже,  но   из-за  пузатого
контейнера Варваре не было видно, что у них  такое в руках. Только бы они не
начали  снова палить,  как  вечером,  а  то  этот дурень совсем  обезумеет и
сорвется с  такой  высоты, потеряв  голову,  -  вон  как  мечется, словно  в
клетке...
     И точно  в ответ на  ее мысли олень замер. Он стоял как раз над кабиной
второго  грузовика, медленно закидывая  назад  голову,  словно  ее оттягивал
белоснежный куст  тяжелых  рогов. Этот  нескончаемый,  глубокий вдох  длился
целую вечность, и  еще секунду, не  больше,  олень  смотрел прямо на солнце,
потом, как пловец  на трамплине, он спружинил на задних ногах и великолепным
толчком выбросил свое угольно-черное тело прямо в утреннюю голубизну.
     Половину   своего  воздушного  пути  он  пролетел  плавно,  неторопливо
распрямляя  передние  ноги,  как  будто  собираясь  едва коснуться  земли  и
помчаться  дальше  такими  же  исполинскими, замедленными  прыжками.  Но  на
середине  полета  он  вдруг