семи
остальными  и осыпаны милостями великого  будущего  правителя,  в чьих жилах
будет течь кровь шанки?
 Девочка  посмотрела вниз,  на свисающий  с  меча медальон.  Потом снова
взглянула  на  стоящего  рядом с  ней человека с  орлиным  носом. Теперь  он
придержал свой медоточивый язык. Она еще  раз поглядела на оба трупа и опять
на медальон. Он  висел,  молчаливо подзывая ее к себе переливами драгоценных
камней, вспыхивающих  и  сверкающих  в  мерцании  дымного огня  факелов. Она
обвела языком полную нижнюю губку.
 Она слышала. Она  слышала каждое слово. Хан и маг знали, что она думала
о  своих  бедных,  живущих  в  пустыне соплеменниках,  которым  не  успевало
исполниться четыре десятка лет, как их лица и руки уже покрывались морщинами
от солнца о  гордости и надеждах своего отца  - и, вне всякого  сомнения, о
ярости, вызванной позором, если бы он узнал, что она лишила его и его народ,
а заодно и себя, великой
 славы и  высокой  чести  из-за  детских страхов всего-навсего темница.
Всего-навсего  два мертвых человека, к тому же недавно умерших.  Среди людей
пустыни не  было таких, кто  не  видел  бы хоть одного  покойника задолго до
того,  как им исполнялось двенадцать лет. Большинство по меньшей  мере раз в
жизни  видело  трупы  в  самом ужасном состоянии:  раздувшиеся  под солнцем,
усиженные мухами и расклеванные падальщиками.
 - Уф, - пробормотала себе  под нос девочка, которую звали не Деркетари,
- я видела мертвецов и раньше. Уф!
 И  Актер,  усмехаясь, взглянул  на нее поверх  своего выгнутого,  как у
падальщика, носа. Он отпустил ее руку в тот  момент, когда почувствовал, что
она начинает  вытягивать  ее,  и вытер  ладонь о  свою  многоцветную мантию,
потому что ее ладошка была мокрой от пота.
 Почти королевским движением она чуть  согнула колени и подхватила одной
рукой  обе  полы своей "юбки",  протянув  полоску  белой  ткани назад  между
ногами.  Она  медленно начала спускаться.  На  каждом шагу ее пути вниз было
заметно, как она заставляет себя держаться твердо.
 Глаза хана встретились  со  взглядом мага поверх площадки лестницы. Хан
заговорил спокойным, тихим голосом:
 -  Твое  заклятье  нужно  завершить,  не  так  ли?  Девочка  продолжала
спускаться, не  оглядываясь  назад.  Лестница насчитывала  двадцать  и  пять
каменных плит-ступеней девочка поставила обутую в фетровый  башмачок  ножку
на девятнадцатую.
 - Да, мой господин.
 Актер взглянул вниз на  дар шанки. Она поставила левую ногу на двадцать
первую ступеньку.
 - Тогда заверши его, волшебник, и моя жизнь будет вдвойне счастливой, а
для тебя...  хочешь ли ты принять у себя  этой  ночью настоящую тигрицу,  За
фра? Тигрицу из Аргоса, чьи когти спрятаны в шелковые ножны?
 Внизу обе ступни девушки стояли на двадцать четвертой ступеньке, потому
что  она  остановилась здесь в нерешительности, пытаясь как-то  обойти, а не
перешагнуть обнаженный труп человека, который, хотя она того и не знала, был
почти невероятно мужественным и отчаянным.
 - Да,  мой  добрый  господин,  - сказал Зафра,  и  его глаза, казалось,
блеснули, когда он  посмотрел вниз, на спину  девушки, а потом на украшенный
медальоном  меч, стоящий над  полом  темницы, словно  памятник  двум жестоко
убитым людям.
 "Трем", - подумал Зафра и сказал очень тихо, едва шевеля губами:
 - Убей его.
 Земля  и  вода, огонь  и  воздух умастили меч в то  время, как  над ним
произносились  древние  слова.  Золото  соскользнуло  со  стали,  когда  меч
Актер-хана высвободился  из земляного пола.  Не  колеблясь, он  повернулся в
воздухе и, словно  стрела,  выпущенная мускулистой  рукой искусного лучника,
устремился к маленькой дочери пустыни.
 Она,  как и следовало ожидать,  взглянула на него, когда  услышала звон
металла  о металл, - так же, как Актер-хан  взглянул на Зафру, когда услышал
местоимение,  которое употребил молодой маг. Ее горло сжалось  от трепетного
ужаса горло хана - нет.
 - Его? - спросил он.
 - Даже волшебный меч не  различает рода, мой повелитель. К тому  же те,
против  кого  мой  господин  вскоре  применит  его,  почти  наверняка  будут
мужчинами.
 Внизу  зарождающийся  крик девочки прервался страшным  всхлипом,  когда
заколдованный меч доказал, что не разбирается ни в родах, ни в местоимениях.
Он  погрузился  между ее золотыми нагрудными  чашечками -  и  чуть  слева от
центра.
 Хан сделал глубокий долгий  вдох через  ноздри, а потом шумно  выпустил
воздух через рот.
 -  Да, подумать  только, что  она  умерла девственницей,  - сказал  он,
словно произнося надгробную речь, - к ради такого великого дела! Но ее народ
об  этом  не  узнает, потому что только через  месяц  мы с печалью пошлем им
известие, что она умерла от лихорадки, которая также чуть не унесла жизнь ее
возлюбленного  господина...  -  хан  кашлянул,  -  ...и  была  похоронена  с
почестями  и скорбью на Кладбище  Королей  без сомнения, нося во чреве сына
королевского происхождения, которого забрала с собой... в ад!
 Даже Зафра нервно сглотнул.
 Еще  так  недавно  подмастерье  волшебниц,  посвятивший  себя  изучению
омерзительных чар, происходящих из старинной  Книги Скелоса и дурно пахнущих
томов  Сабатеи,   украшенных  золотым  павлином  и  написанных  отравленными
чернилами взывающий к Сету, и мрачному Эрлику, и даже к Детям Йила, которым
поклонялись пикты и о  которых эти дикари знали меньше, чем  он... и недавно
убивший  своего  хозяина всем  этим  был Зафра, и  еще  чем-то большим, ибо
грезил  о  власти и об обширном  будущем царстве, где  ему будут подчиняться
ханы, а  он не будет  называть "господином"  никого из людей... и  все же он
нервно  сглотнул  -  при  звуках неприкрытой  злобы  в  ядовитых словах  его
хозяина, а может, и при виде убийства красоты и невинности.
 "Злодей, - думал Зафра. - Так люди будут  называть меня в грядущем  - и
никто не будет знать,  что некогда я служил  величайшему злодею, живущему на
земле с тех пор, как три тысячи лет назад в Хоршемише умер Тугра Хотан!"
 Актер-хан, отомстивший за свое мужское достоинство, монотонно продолжал
тем же неумолимым голосом:
 - Этот  меч будет  висеть  на  новых золотых  крюках на  стене за  моим
троном,  Зафра,  и  мне  придется  сдерживаться, чтобы время  от  времени не
подвергать  его  испытанию.  А  ты,  о  гений,   впредь  будешь  именоваться
Волшебником  Замбулы,  советником  хана, будешь жить  во вторых  по значению
покоях дворца, и служить тебе будут любой из моих собственных слуг по твоему
выбору и девушка, которую я выберу лично. И... сегодня ночью... тебя посетит
Тигрица!
 - Мой  господин, - с внезапной маслянистостью в  голосе сказал Зафра, -
чрезвычайно щедр.
 Хан взглянул на него, и его глаза над  носом,  похожим на орлиный клюв,
были блестящими, как у орла.
 -  Недостаточно щедр, Зафра, Волшебник  Замбулы. Недостаточно - пока ты
служишь мне.
 Зафра поклонился одним из своих едва обозначенных поклонов.
 - Я твой преданный слуга. Хан Замбулы!
 - Хорошо. Теперь принеси мне мой замечательный новый меч! Потом пойди в
город  и найми двух головорезов  за золотую монету, пообещав им  еще  три  -
каждому  - за  час  работы. Пусть эту  девку разденут, изуродуют  и  вынесут
отсюда  в  кожаных  мешках  -  нескольких.  Мешки  пусть оставят в  Переулке
Захватчиков. После того  как  дело  будет  сделано, эти  двое  должны  будут
вернуться к тебе, сюда, за дополнительно обещанными монетами.
 Хан какое-то мгновение пристально смотрел на мага, потом добавил:
 - Твои новые покои будут примыкать к тронному залу, Зафра.
 Раздетая, изуродованная до  неузнаваемости, - а потом  разрубленная  на
куски,  словно туша! Зафра едва смог  удержаться,  чтобы снова не  сглотнуть
подступившую к горлу тошноту, - ибо в эту минуту хан смотрел на него.
 - Мой господин - я понял. И их наградой будет не золото, а сталь?
 -  Возможно,  они   отметят  дело  кружкой   вина,  щедро   сдобренного
пряностями.
 - Я понял, мой господин. У меня есть такие пряности.
 - Никто,  кроме  нас с  тобой, не будет  знать,  что  произошло  здесь.
Волшебник  Замбулы, потому  что  сейчас,  когда  я буду  уходить,  я  заберу
охранников с собой. Ты последуешь за нами через некоторое время
 им дадут понять, что ты сам проводишь в ее комнаты  ту дрянь, которую я
оскорбил именем трижды чувственной Деркето!  Потом, маг, отправляйся  в свои
старые покои, пока для тебя готовят новые, и смотри, принеси  мне известия о
Глазе Эрлика прежде, чем я сяду за ужин!
 Зафра кивнул и спустился,  чтобы вырвать  обремененный заклятием клинок
из сердца девушки.
 5. ПОВЕСТЬ О ДВУХ ВОЛШЕБНИКАХ
 Сначала Конан и Хассек скакали прямо  на восток, чтобы как можно скорее
пересечь  границу  Заморы. Они обсудили  возможность  продолжить путь в этом
направлении и пересечь таким  образом степи и узкую полоску земли, которая и
была собственно Тураном так они могли бы достичь берега и сесть на корабль,
идущий  на  юг по морю  Вилайет. Мудро или нет, но они  решили отказаться от
этого плана. Путешествие на юг посуху обещало быть долгим и нелегким. И  все
же оно было несколько более надежным, чем путь по морю.
 Итак, едва покинув Замору, они сориентировались во солнцу и повернули к
югу. Они  не  стали  приближаться к восточной  границе  Хаурана,  маленького
южного  соседа Заморы, а направили своих лошадей на юг, через степи. Взгляды
путников постоянно блуждали по сторонам,  ибо в этой земле жили кочевники, а
среди   них   были   такие,  которые  постоянно  совершали  набеги  и  очень
по-собственнически относились к своим территориям в этих холмистых степях.
 - Конан... -  начал  Хассек, слегка покачиваясь  в седле  крупной чалой
лошади,  которую  он  называл  Железноголовый.   -  Однажды  ночью  Аджиндар
отправился грабить дом Хисарр Зула, и надо же тебе было,
 к несчастью,  выбрать ту  же  самую  ночь.  Аджиндар так и не  появился
больше, живым, я имею в виду его  тело было найдено несколько дней спустя в
сухом  русле  реки за пределами Аренджуна. Он и в самом деле умер  от укусов
змей. Только мне  пришло в голову,  что он был укушен не тогда, когда бродил
по этому сухому руслу. Примерно  в то же самое время некто Конан, киммериец,
исчез  из  Аренджуна. Теперь,  почти  два  месяца  спустя,  я  нашел тебя  в
Шадизаре.  А что касается  Хисарр  Зула...  несколько  недель  назад его дом
сгорел. Это была твоя работа?
 -  Я  расскажу  тебе  эту  историю,  - сказал Конан.  -  Я  был вором в
Аренджуне. Я  ничего не знал о Хисарр Зуле. Я  совершил пару удачных краж  и
жил в таверне в верхнем городе  - где мне было не место. Теперь мне кажется,
что все это было так  давно! Столько  всего случилось с той  ночи, когда это
началось каким  юным кажется  тот Конан! Девушка, которую я обхаживал в той
таверне в Аренджуне, как  оказалось, была любовницей префекта стражи,  - ну,
вообще-то говоря, помощника префекта, - и он был очень ревнив. Он ворвался в
таверну со своими людьми и, уверяю тебя, очень старался меня спровоцировать.
Некто Кагуль.  Наконец  я услышал скрежет  его меча  - на  него самого  я не
обращал внимания,  - и  начал  действовать. Их было четверо.  Кагулю  слегка
досталось,  и  паре других тоже. И вот тогда какой-то человек, которого я не
знал,  убил  одного из  них  и  помог мне бежать,  потому  что услышал,  что
приближаются еще несколько  стражников. Это был Аджиндар. Я вылез через окно
и оттуда на крыши мы, киммерийцы, неплохо умеем лазать поверху.
 - Ты был ранен?
 - Ни царапины.
 - Вы, киммерийцы, умеете не только лазать поверху.
 - Угу. И вот так, случайно, я услышал, как двое агентов разговаривали в
одной из  верхних комнат таверны агентов хана Замбулы. Карамек и Испарана -
женщина, и какая женщина! - планировали ограбить некоего  волшебника. Хисарр
Зула. Когда я услышал их разговор о том, какую ценность для Актер-хана имеет
нечто, называемое Глазом Эрлика, и о том, что оно находится у Хисарр Зула. я
остановился послушать. Узнав, что они собираются ворваться в дом мага  через
две ночи,  я покинул эту крышу - обещая себе, что  проберусь  туда следующей
ночью и перехвачу у них добычу.
 На следующий день я все  разведал и  составил  план.  В ту  ночь я  без
особых  трудностей  проник  в замок Зула.  Там  я нашел  Аджиндара,  который
сражался с кошмарными созданиями  Хисарр Зула - колдун украл у них  самые их
души и заключил в зеркала, которые затем разбил. Это были тупые, пустоглазые
твари, созданные  волей волшебника глупые сторожевые псы с мечами.  Я узнал
Аджиндара  он  помог  мне  предыдущей  ночью.  Было бы  умнее  оставить его
отвлекать этих "людей", пока я искал амулет, но... я спас его. Мы очень мило
разрезали несколько  этих  существ  на  куски и, я  думаю,  оказали  им этим
большую услугу! Когда  мы с  Аджиндаром  назвали друг другу  свои имена и он
обнаружил, что я тоже охочусь  за Глазом,  он, к моему потрясению,  напал на
меня без всякого предупреждения. Если бы он не поскользнулся в крови  одного
из  этих мертвых  бездушных  чудищ,  он  поразил бы  меня  первым  же  своим
внезапным ударом! Мы только что разговаривали мы спасли друг другу жизнь, и
мы были друзьями, кровными братьями!
 Конан  потряс  головой  и  некоторое время  ехал  с  угрюмым  лицом,  в
задумчивом молчании.
 - Он  поскользнулся, как я уже сказал, и налетел на дверь. От толчка  в
ней открылось  потайное отделение,  и оттуда  в тот же миг  выскользнули две
гадюки. За какие-то секунды они укусили его несколько раз - в лицо.
 Хассек спросил:
 - Это все?
 -  Нет,  это не все. Он  уже раз пытался  убить  меня.  Теперь, хотя он
узнал, что должен умереть через несколько минут, он сделал еще одну попытку:
он швырнул в меня этих проклятых гадюк! К тому времени я уже выхватил меч, и
удар  моего клинка разрубил их обеих в воздухе. Потом мне оставалось  только
наблюдать за тем, как Аджиндар распухает на глазах, и чернеет, и умирает. Он
немного рассказал мне о Глазе, пытаясь завербовать меня для завершения своей
миссии: отвезти амулет в Иранистан. И умер. Хассек, я был опечален  вдвойне.
Этот человек мне нравился, я уважал его способности и его понятие о чести. А
он пытался убить меня без предупреждения, внезапным ударом. И теперь умер не
достойной, а глупой и отвратительной смертью.
 - Аджиндар заслуживал лучшего, - сказал Хассек.
 - Я пошел искать Глаз. Двое замбулийцев проникли в  эту комнату раньше,
чем  я. Он был  у нее  - Испараны. Какая женщина эта  Испарана!  Карамек, ее
напарник, вступил со мной в  бой, а она бросилась бежать, и к  тому времени,
как я разделался  с  ним, она  успела выскочить  в дверь и запереть ее перед
моим носом.
 - К этому времени, - задумчиво сказал Хассек, - были мертвы и несколько
бездушных приспешников Хисарра, и Аджиндар, и Карамек.  Все, так  или иначе,
от твоей руки или из-за тебя.
 -  Да, -  равнодушно отозвался  Конан. -  Я  отскочил от  этой  двери и
бросился к окну - и попал в ловушку, которую Хисарр устроил для тех, кто мог
влезть  через это окно! Я  оказался там зажат в  железных челюстях. Я сломал
меч и несколько ногтей, пытаясь освободиться, но  не смог этого сделать. Мне
оставалось только ждать,  когда придет  Хисарр. И  он пришел, торжествующий,
злорадный, и сказал мне, что я должен буду отобрать Глаз у Испараны и отдать
ему:
 Уф!  Я согласился  бы плясать  целую  неделю  или  слетать  в Кхитай  и
принести ему дракона и бороду императора впридачу - лишь бы выбраться из его
крепости и не попасть в тюрьму. Но он был слишком хитер для этого. С помощью
какого-то порошка он лишил  меня сознания. Когда  я 'очнулся, оказалось, что
он...  забрал мою душу! Он показал ее  мне - маленького меня в зеркале. Если
зеркало разобьется, сказал он, я навсегда останусь без дуиш - как те, бывшие
некогда  людьми, что  служили ему. После этого я согласился  и отправился за
Испараной - ради Хисарр Зула.
 Хассек услышал скрежет и, взглянув на  Конана, увидел, что тот так сжал
зубы, что его челюсть побелела.
 - Ты... ты забрал свою душу обратно, Конан?
 -  Да.  Она была  возвращена  мне  меньше  двух недель назад  королевой
Хаурана.
 - Хаурана! Значит, ты был там,  пока я обыскивал  Шадизар? Но почему ты
вернулся, если у тебя есть такой друг в Хауране?
 - Она умерла, - сказал Конан и снова некоторое время ехал в молчании.
 -  Я  спас  ее и Хауран  от чародейского заговора,  целью которого было
отдать  их во  власть Кофа, - пробормотал  он наконец, - и, делая это,  я...
обрек ее на смерть.
 Хассек ничего не сказал и продолжал ехать вперед. Ну и приключения были
у этого юноши-северянина! В центр каких заговоров он попадал  или влезал сам
- и  выпутывался из  них,  проливая  кровь! Аджиндар  был мертв, Карамек был
мертв. И  королева Хаурана...  и,  без сомнения, некоторые другие  участники
этого "чародейского  заговора",  о  котором  так коротко упомянул киммериец.
Хассек знал,  что  и Хисарр Зул был мертв Ему хотелось бы знать  насчет этой
Испараны...
 -- Продолжай, Конан. Итак, ты отправился за Испараной.
 - Да. Один, в пустыню, с одной-единственной  лошадью.  Я был глупцом, и
мне  везло.  У  первого же оазиса, где я  остановился,  на меня напади  двое
людей.
 - И это было везением?
 - Да... таким образом я заполучил их лошадей и
 их  припасы. Иначе пустыня, несомненно, убила бы  глупого  мальчишку из
Киммерии.
 - О, - спокойно сказал Хассек, - а эти двое...
 - Мертвы.
 - Конечно.
 И  пусть кто-нибудь другой попытается назвать тебя "мальчишкой"! Хассек
оглянулся и увидел, что его спутник внимательно вглядывается в него.
 - Не смотри  на  меня  так  пристально,  Конан.  Ты  же знаешь,  у тебя
действительно есть склонность оставлять за собой кровавый след.
 - Кром,  бог Киммерии, - сказал Конан,  глядя  прямо перед  собой,  - в
момент  рождения  киммерийца  вдыхает в  его  душу способность  сражаться  и
убивать. После этого он нас не замечает. Мы - мужчины.
 - Ты... сражаешься - и убиваешь.
 -Да.
 Конан помолчал немного, пока лошади мерно шагали вперед, потом сказал:
 -  Я редко  ищу неприятностей, Хассек. Они выслеживают меня, преследуют
меня, разыскивают меня.
 Он  выпрямился  в  седле, и  Хассек,  оглянувшись через  плечо, смог  с
расстояния  в  несколько футов,  разделявшего их лошадей,  насладиться видом
того, как раздувается эта могучая грудь.
 - Я не бегу от них, - сказал Конан, обращаясь ко всему миру.
 - Мудрецы в моей стране говорят, что "нужно идти по той дороге, которая
ждет", -  сказал  Хассек.  - Это хороший  совет.  Храбрый  и  в  то же время
разумный человек вряд ли станет делать что-либо иное. Ты догнал Испарану?
 - Да, в конце концов, - безрадостно отозвался Кован и больше ничего  не
говорил на протяжении многих миль.
 Хассек   позволил  своему   более  молодому   товарищу   погрузиться  в
размышления. Степная трава  попадалась все  реже  и реже. Они приближались к
великой  пустыне.  Если ехать по ней  прямо на юг,  то  там, у самой границы
песков, вздымались к небу стены, и башни, и  купола дворцов Замбулы. К югу и
востоку от  Замбулы, у подножия цепи могучих гор, распластался Иранистан. Он
был  очень, очень далеко. Хассек  спрашивал себя:  куда заведет  их  дорога,
которая ждала, теперь, когда они  пошли  по  ней? Он подумал, что, возможно,
Конан размышлял о том же самом.
 - Глубоко в сердце пустыни, - внезапно начал Конан,  и Хассек физически
вздрогнул при звуках  этого голоса, раздавшегося слева от него, - я встретил
нескольких солдат из  Самары. Это были  неплохие ребята, которые без особого
интереса   выслеживали  парочку   воров,  направлявшихся  на  север.  Ворами
оказались  те  двое, которые  пытались  ограбить и меня. У меня с собой была
большая' часть их добычи и их лошади - с верблюдами я справиться не смог.
 - А кто может? - с улыбкой спросил Хассек.
 - О,  теперь я могу!  Во всяком случае,  эти добрые парни тоже оставили
мне  несколько вещей из  добычи тех, кого  они  преследовали.  И отправились
своей  дорогой,  предупредив  меня, чтобы  я  держался  подальше от  некоего
перевала.
 - Ущелье Песчаного Чудовища!