вда, ни у одной из них не было на теле следов от  девяноста
или более ударов раскаленным железным прутом.
 * * *
 - Он действительно знал  о нас,  Чиа,  -  сказал  Зафра. - Теперь мы  в
безопасности  он был так благодарен мне за то, что я  "признался"  в  нашей
дружбе.
 - А Митралия?
 - Умерла, бедняжка. Настой, который ты дала ей по моему велению, сделал
свое  дело, и мое  заклинание  тоже она в самом  деле созналась,  что  была
шпионкой Балада, и сказала  именно то,  что я  приказал ей сказать, когда ее
сознание  было  открытым  и  беспомощным  предо  мной.   Она  обвинила  того
охранника, о котором ты говорила...
 - Хойджу.
 - Да.
 - Хорошо. Эта скотина  имела дерзость открыто  пялиться на меня,  - Чиа
вздохнула и нежно погладила его. - Однако мне будет не хватать Митралии она
любила  мои волосы и расчесывала их лучше, чем кто бы то ни было! Теперь мне
придется искать другую служанку и учить ее!
 Зафра усмехнулся.
 -  Посмотри, я причешу их своими пальцами. Мне  думается,  наш хан  сам
выберет следующую девушку, которую пошлет к тебе!
 - Хм-м... но... Зафра? Хойдже не в чем признаваться.
 - Значит, он ни в чем не признается. Балтай будет поражен его мужеством
и силой воли - и рассержен тоже. Хойджа долго не протянет.
 - Ах, Зафра, Зафра! Мой любимый гений.
 -  Я  не  отрицаю  этого,  любовь моя.  Но  только  теперь будь  крайне
осторожна, когда будешь передавать сведения агенту Балада.
 12. ЭСКОРТ ДЛЯ ДВУХ ВОРОВ
 Хаджимен  и  десять  восседающих   на   верблюдах  шанки   должны  были
сопровождать Конана и Испарану в Замбулу. Это решение, объявленное Ахименом,
не встретило возражений, и Конан не видел никаких оснований, чтобы возражать
самому. Он помешал  Испаране шокировать шанки просьбой  принести  ей мужскую
одежду,  предназначенную  для  езды  верхом,  указав  ей,  что  алые  одежды
шанкийских женщин достаточно просторны, чтобы позволить ей сидеть на лошади,
а  для этих людей,  их друзей,  сама мысль о женщине в каких бы  то ни  было
штанах казалась варварской и даже того хуже.
 - Ну и что? Я еду в компании с варваром!
 - Они этого не знают, Спарана. А теперь повесь блеск-камень себе на шею
и собирайся. Нет смысла ждать до полудня, чтобы отправиться в путь.
 - Конан.
 Он уже поднялся, чтобы уходить теперь он оглянулся.
 -  У  меня был  меч, Конан.  Ты забрал его.  У меня  был  кинжал,  и  я
использовала его, чтобы спасти тебя, - хотя только Эрлик знает, почему!
 Конан вопросительно посмотрел на  нее. Он уже поблагодарил ее он знал,
чего она хотела сейчас, и пользовался возможностью обдумать это.
 - Мне нужен меч и кинжал, - сказала она.
 -  С  охраной  из  одиннадцати  человек  на  верблюдах   тебе  вряд  ли
понадобится оружие.
 - Сказал стигиец кушиту!
 - Хм, - он очень слабо улыбнулся ей. - Ты права. Первый вопрос, который
задали эти  люди, был о том,  почему у тебя нет оружия. Та наша лошадь несет
на себе целый арсенал! Меч и кинжал Хассека, и Сарида...
 - И мои...
 -  И  тех  пяти  иоггитов,  плюс  два  меча,  которые мы  с Хассеком...
приобрели в Шадизаре.
 - И мой меч.
 - Да, и твой меч... а! Подожди, Спарана.  Выйдя из шатра, Конан подошел
к  тому тюку, который он называл их "арсеналом", и развязал его. Хаджимена -
на  глазах Ахимен-хана -  киммериец заставил  принять добрый аквитанский меч
самарритянина  Сарида. Потом он показал им диковинку  - ужасный  ильбарсский
нож  Хассека. Еще он показал шанки клинок без эфеса,  принадлежавший некоему
королевскому агенту из  Шадизара в Заморе, и лаконично обрисовал историю его
приобретения.  Шанки расхохотались и Хаджимен, и другие встречали в Замбуле
самоуверенных фатов  - которых они  называли  "хфатами" и  от которых многое
вытерпели.
 Люди пустыни выразили свое восхищение выработкой и ценностью усыпанного
корундами кинжала дорогого Ферхада, с его отделанным серебром клинком.
 - Это  подарок  для  моей возлюбленной  Испараны, - сказал  Конан. -  Я
сохраню тот, который она использовала, чтобы... помочь мне в схватке с этими
иоггитами.
 Хаджимен сплюнул. Конан  с  готовностью сплюнул  тоже.  "Восхитительный
обычай",  - подумал  он,  обещая себе  снова  и снова упоминать  в разговоре
одетых  в  зеленое джазихим,  чтобы  присоединиться  к  шанки  в  ритуальном
сплевывании.
 - Это  жест  настоящего  мужчины, -  прокомментировал Хаджимен  подарок
Конана его "возлюбленной  женщине". - Я навьючил на  своего верблюда одежды,
которые стали  мне малы,  когда я в шестнадцать лет внезапно вырос. Я  знаю,
что  женщина  Конана  -  воин.  Как только мы  отъедем отсюда на достаточное
расстояние, и  мой отец и другие не смогут об этом узнать и прийти в ужас, я
подарю эти одежды женщине-воину, которую зовут Испарана.
 -  Это очень любезно, -  сказал  Конан, - хотя ей нравятся ее роскошные
наряды женщины-шанки.
 "Примерно так же, как мне нравится есть крапиву", - подумал он. Значит,
Хаджимен представлял либеральное новое  поколение, вот  как? Досадно  шанки
могут измениться под его властью, когда придет очередь Хаджимена  называться
ханом.
 - Мне жаль, что у нас нет одеяний, достаточно больших для нашего гостя,
- продолжал Хаджимен, - кроме каффии и  одежды для езды на верблюде, которые
мы с удовольствием преподносим ему.
 -  Они мне нравятся, - улыбаясь,  сказал Конан, хотя, по правде говоря,
ему  было  жарко  в  халате  на подкладке  и  в  кольчуге,  которую  ему еще
предстояло омочить в крови, несмотря на то, что он владел ею уже два месяца.
Поскольку  шанки  не  носили  кольчуг, Конан  прикрыл свою  туникой, которая
сейчас  приходила в полную негодность с изнанки, как и любая одежда, которую
носят поверх кольчуги  или  чешуйчатых  доспехов.  Конана  ожидала награда в
Замбуле! Тогда, если  ему  захочется,  он  сможет нарядиться в  алую тунику,
расшитую узорами!
 На  киммерийце были  надеты широкие,  раздувающиеся малиновые  шаровары
шанки  они  были  ему слишком  коротки, но он  не  обращал внимания на это.
Сапоги прикрывали ему икры сколько же человеку нужно одежды на ногах?
 -  Когда я вручу  это  оружие  Испаране, - сказал он, - мы будем готовы
покинуть пристанище шанки.
 -  Но не их компанию. Наши верблюды опустились на колени, ожидая Конана
из Киммерии.
 - Называй меня просто Конаном.
 -  Я  только что  сделал  это,  гость  моего  племени. Конан, улыбаясь,
повернулся и пошел к Испаране.
 Она  с суровым, мрачным  выражением  лица  застегнула  на талии пояс  с
ножнами и  слегка  сдвинула  его так, чтобы меч  свисал вдоль ее левой ноги.
После  этого она выразительно  посмотрела на более  короткие ножны у себя на
правом боку, а потом на Конана.
 - А мой кинжал? Ты ведь вытащил его из тела этого иоггита, не так ли?
 Конан сплюнул на манер шанки и улыбнулся.
 - Да, хотя это было нелегко. Слетев с лошади, он упал на раненую руку и
пригвоздил  ее к своей груди твоим кинжалом. Я сохраню его  себе  на память.
Помнишь, как мы впервые встретились, Испи...
 - "Спарану" я еще терплю, - заявила она. - "Испи" я терпеть не буду!
 - ..Двое  воров, - продолжал он, - свирепо глядящих друг на друга через
эту  жуткую комнату  Хисарр  Зула? Кто  бы  мог  поверить  тогда, что в один
прекрасный день ты спасешь мне жизнь - совершенно сознательно!
 - Я действовала не думая.
 - Как  и в тот день, когда нас схватили хорезмийцы? Ты  вышибла меня из
седла, и это после того, как я уложил нескольких этих собак-работорговцев  и
обеспечил нам возможность бегства.
 Испарана,  наряженная в развевающиеся,  бесформенные  красные одежды, с
губами,  выкрашенными в черный  цвет, и глазами, огромными и сияющими внутри
обводящей их черной черты, - Испарана покачала головой.
 - Нет, в тот день я думала! В конце концов, из-за тебя я потеряла обоих
своих  верблюдов  и  все  свои припасы.  А  теперь отдай  мне  свой  кинжал,
вор-варвар!
 - Это было через день после того,  как я снял у тебя с шеи Глаз Эрлика,
пока ты спала.
 - Собака! Пыхтящая варварская свинья!
 - А я-то опасался, что ты уже покончила со
 всеми  этими ласковыми  именами, которые я привык  ожидать  от  тебя  и
смаковать, Спарана.
 - И еще ты подсматривал за тем, как я раздеваюсь и купаюсь в том озерце
в оазисе! И у  меня на бедре навечно останется шрам, ты, коварная варварская
гадюка!
 Конан напомнил ей об этом специально,  чтобы проверить ее  реакцию. Она
не кричала и не выхватывала меч.
 - Теперь я  жалею  об этом, Испарана, - и  я  не имел понятия, что  так
случится. Я более чем рад, что фальшивый амулет  был у тебя  в  кошельке  на
бедре, а не висел  у тебя на  шее, когда колдовство  Хисарра расплавило его.
Мне бы очень не хотелось, чтобы на этой красивой груди остались шрамы.
 - Значит, она тебе нравится, ты, любящий распускать руки боров-варвар?
 - Она  мне нравится, Спарана. И я  не  прикоснулся к  тебе  той ночью в
оазисе.
 - А почему, Конан? Ты - уже потом  - называл меня неотразимой. Я спала,
а ты перед тем подглядывал за мной. Ты мог бы...
 - Я не насильник,  Испарана, - спокойно и  с достоинством сказал Конан.
Она уставилась на него.
 - Лживый, вонючий, шелудивый пес! Всего несколько дней назад...
 - Это было две недели назад, и  это не было насилием, - сказал Конан  и
уставился на нее в ответ.
 Когда  Испарана  отвела  взгляд, молчаливо признавая его правоту, Конан
продолжил:
 -  В тот день  ты  пыталась убить меня,  и  из-за тебя  погибли Сарид и
Хассек. Хассек был хорошим человеком, Спарана.
 - Что ж... Сарид не был таким, но мне теперь жаль, что  я  использовала
его и что он мертв. И что из-за меня он убил твоего иранистанского друга.
 - Однако, если бы ты не соблазнила и не использовала Сарида...
 - Мне не пришлось его "соблазнять", Конан.
 - Если бы ты не использовала Сарида и не поехала  на север,  мы с тобой
никогда не встретились бы снова и не объединили бы наши силы, Спарана. Или я
должен называть тебя госпожа Килия?
 Она скорчила гримасу.  Это было имя, которое он использовал в тот день,
когда  их захватил  караван работорговцев из Хорезма  - в оазисе,  где Конан
перед тем украл у нее Глаз,  а она, размахивая мечом и сыпля ругательствами,
помешала ему бежать, вследствие чего ее верблюды скрылись в ночи. Хорезмийцы
не  поверили тому,  что она была  какой-то там госпожой Килией, равно как  и
тому, что она - родственница короля Самарры, как утверждал Конан. Он жестоко
расправился  с  тремя  или  четырьмя  из них - и после этого она нанесла ему
такой удар, что он лишился чувств, и  бежала.  К несчастью,  другие  люди из
каравана  схватили  ее, после  чего  она  и Конан  провели несколько дней  в
веренице невольников.
 - А на самом деле была какая-нибудь Килия, Конан?
 - Да. Девушка из Аренджуна, - ответил Конан, припоминая, как эта стерва
требовала его смерти, после того, как он щедро  тратил на нее выпивку и свое
обаяние. - Просто девушка, Испа. Не женщина, как ты.
 Испарану  едва ли можно было назвать жеманной,  но тут  она  заговорила
мягко, ласково, заглядывая при этом ему в глаза.
 - У тебя было множество девушек, не так ли, - и женщин?
 -  Несколько, - сказал Конан,  пожимая  плечами.  - Так,  как для  тебя
существовало множество мужчин.
 -  Кое-кто,  -  сказала она, копируя его  жест  и думая  о  том,  каким
отвратительным любовником был Сарид. - Ты пытаешься заставить меня признать,
что  ты  потрясающий  любовник  и  что  я  больше  не  надеюсь  увидеть тебя
разрезанным на куски и скормленным собакам - твоим  братьям, вороватый  пес.
Он покачал головой.
 -  Ах, ты пытаешься вскружить  мне  голову ласковыми прозвищами, любовь
моя.  Нет, я  не стараюсь  заставить тебя  что-либо признать, - добавил  он,
услышав за стенкой шатра  рев ожидающего верблюда, и вытащил кинжал, который
прятал у себя  за поясом на  спине: кинжал  Ферхада,  королевского агента из
Шадизара. - Вот. Твой кинжал, госпожа моя.
 - Но это  не мой...  Конан!  В него...  в  него  вставлены  драгоценные
камни...  это  рубин!  Это,  несомненно,  два сапфира... может  ли  это быть
изумруд?
 - Может.  А вот здесь, на клинке,  может быть серебро. Вероятно, только
ослабляет  лезвие.  Сомневаюсь,  чтобы  этот  хорошенький  прутик мог сильно
пригодиться в качестве оружия, Спарана,  - он был близок к смущению,  что бы
это  ни было. - Но ты можешь продать его и купить целую бочку ножей, которые
смогут  резать и  колоть.  Вместе  с какими-нибудь  роскошными замбулийскими
одеждами.
 Она не отрывала взгляда от ножа, вновь и вновь поворачивая его в руках.
 -  О,  этот  прелестный  камень - это  же пелагерен,  -  бормотала она.
Внезапно  она подняла глаза, и  Конану на мгновение показалось, что алчность
сделала  ее  взгляд  как будто стеклянным. Потом  он осознал, что глаза были
подернуты  влагой. Испарана?  Слезы?!! Ее  рука стиснула  украшенную камнями
рукоять.
 - Я никогда не  продам этот подарок, Конан. Как ты мог  подумать, что я
сделаю это? Это подарок от тебя!
 Конан сглотнул и  почувствовал себя примерно так, словно его  подвесили
за большие пальцы рук.
 - Ну... в конце концов, я украл его. Она улыбнулась ему.
 -  О  Конан!  Что же  еще,  как  же  еще  такие, как  мы с тобой, могут
приобрести  что  бы  то ни  было? Мы с Карамеком оба были ворами  в Замбуле
разве ты  этого не  знал?  Вот поэтому Актер-хан  послал  нас так далеко  на
север,  чтобы вернуть  себе Глаз, который похитил Хисарр  Зул.  Если  бы  он
пообещал нам только,  что нам не отрубят  руки,  - потому что нас поймали, и
таковым должно быть наказание, -  мы бы не стали трудиться. Нам было обещано
полное прощение, видишь ли,  и никаких  сообщений Турану,  у которого  везде
есть свои агенты, и награда по возвращении в  Замбулу, достаточная для того,
чтобы у нас не было нужды воровать снова.
 -  Ну  что ж, - признал Конан, - ты украла его у старого Хисарр Зула, а
не я. Я был тем, кого он поймал!
 Она рассмеялась и внезапно сжала его в объятиях.
 - О  Конан, дорогой, неужели ты думаешь, я поверю, что подарок  от тебя
будет куплен за деньги?!
 - Лучше назови  меня  шелудивым  псом или свиньей-варваром, или... даже
гадюкой,  -  обеспокоено  сказал Конан. - Я  привык слышать  от  тебя  такие
обращения.
 Она, все еще прижимаясь к нему, тихо сказала:
 - Конан...
 Он высвободился из ее объятий и повернулся к отвернутому пологу шатра.
 - Идем,  Испарана. Наш  эскорт на  верблюдах  ждет нас. И  хан  Замбулы
тоже... и награда, достаточная для того, чтобы у  нас не было нужды воровать
снова.  А  после этого...  самая  большая  комната  в самой большой  таверне
Замбулы?
 -  Да,  -  вскричала  она  с  горящими  глазами.  -  Самая  большая,  в
Королевской Таверне Турана, для господина Конана и его... для госпожи Килии?
 И они, смеясь, вышли на солнце.
 13. ЗАМБУЛА
 Воины на верблюдах  первыми заметили  людей на лошадях -  или одного из
них.
 Мгновение  спустя-  после  того, как шанки испустил  крик и  указал  на
приближающегося всадника, чей шлем сверкал на солнце, этот всадник придержал
лошадь. Шанки тоже  остановились,  меньше чем в миле  от человека на коне, в
котором  легко  было узнать одетого в  мундир солдата.  Они увидели, как  он
поднес к губам  медную трубу, и  услышали, как он затрубил  в нее. Словно  в
ответ  вдали, слева от него, раздался звук  другой трубы. За ней последовали
третья, справа, и потом еще одна, гораздо дальше. И еще одна.
 Хаджимен поднял руку  вертикально вверх. Его  люди-и двое  всадников на
лошадях, которых они сопровождали, - придвинулись ближе к его дромадеру.
 - Будьте  готовы к атаке или  к сражению, - приказал он,  - и  без моей
команды ничего не делайте, только двигайтесь вперед - шагом.
 Конану и Испаране пришлось подождать, пока  десять шанки не подтвердили
вслух получение приказа. Потом одиннадцать верблюдов и восемнадцать  лошадей
зашагали вперед по сверкающему песку.
 Несколько   минут  спустя   всадники  в  шлемах   и   желтых   кушаках,
подтянувшись, взяли их в клещи, и они оказались в окружении солдат.
 -  Замбулийцы,  - пробормотал Хаджимен. - Стойте. Ничего не делайте без
моей команды.
 - Привет, шанки! - воскликнул командир всадников.
 Хаджимен с высоты своего дромадера оглядел каждого из двадцати солдат и
не увидел вынутого из  ножен оружия  или арбалетов  с натянутой тетивой.  Он
поднял правую руку.
 -  Хаджимен,  сын  Ахимена,   Хана  шанки,  приветствует   воинов  Хана
замбулийцев, - произнес он как  нельзя более звучным голосом. - Знает ли Хан
замбулийцев, что мы едем к нему, чтобы обменять лошадей на рыночной площади?
 Конан  прислушивался к  тому, как  голос  Хаджимена,  выходящий из  его
диафрагмы, уходит в пустыню и теряется в ней.
 -  Если  эти двое  с  вами - Испарана  из  Замбулы и  ее спутник, то мы
посланы сопровождать их.
 - Я Испарана!
 Конан послал вперед коня, которого он,  как и обещал ему, назвал теперь
Шагающим по Барханам.
 - Я Конан, киммериец. Я еду вместе с Испараной  из Замбулы. Как ваш хан
узнал, что мы приближаемся?
 -  Я  не знаю, э-э, Конан. Он сказал нам, что это так, хоть и не назвал
нам твоего имени, только ее. Он послал нас проводить вас в город и ко двору.
 -  Очень  любезно со стороны  вашего хана, -  слегка забавляясь, сказал
Конан. - Эти шанки тоже нас сопровождают. У тебя есть имя?
 - Я Иабиз, префект. А это с тобой Испарана из Замбулы?
 -  Я сказала, что это я, Иабиз,  и  я тебя знаю, -  крикнула  она. - Мы
привезли то, что желает Актер-хан.
 -  Хорошо.  Твоим людям,  шанки  Хаджимен,  нет  нужды ехать  до  самой
Замбулы, - у этого большеносого типа было лицо, как у хищной птицы.
 - О нет, мы поедем, - сказал Хаджимен, оглядываясь вокруг. - Так  много
всадников, чтобы сопровождать двоих! Конан  и Испарана - наши друзья,  и наш
хан поручил нам проводить их в лагерь замбулийцев. И мы едем менять лошадей,
ты не забыл?
 Замбулийский префект поднял палец и почесал подбородок в том месте, где
его  борода  раздваивалась.  Он  сидел,  чуть  наклонившись  вперед, и  было
заметно, что у него начинает расти брюшко. Так он  восседал на своей крупной
гнедой лошади и жевал усы, размышляя.
 - Что ж,  тогда,  наверное, мы  должны  ехать  все вместе.  Мы получили
подобное же поручение от нашего хана.
 - Мы будем счастливы, если воины Хана  замбулийцев присоединятся к нам,
- сказал Хаджимен, не проявляя при этом абсолютно никакого энтузиазма.
 Конан ухмыльнулся.  Один-два шанки хихикнули  - и то же самое сделал по
меньшей  мере  один человек в ярком  двойном  кушаке и шлеме с замбулийскими
вымпелами.  Киммериец  взглянул  вверх  на Хаджимена, восседающего на  своем
одногорбом  верблюде.  Вождь  шанки  кивнул.  Верблюды шанки  начали  шагать
вперед. Двое, которых  они сопровождали, ехали среди них, и  префекту Иабизу
пришлось действовать. Воспользовавшись удобным моментом, он развернул своего
гнедого и  шагом направился  в сторону Замбулы, так что со стороны казалось,
будто  он возглавляет весь отряд из одиннадцати верблюдов, пятидесяти восьми
лошадей,  одной женщины  и  тридцати одного  мужчины,  в  дополнение к своей
обеспокоенной персоне.  Его  люди  медленно  подтянулись,  охватывая  группу
верблюдов и  идущих в поводу  лошадей,  в центре  которой  ехали два объекта
этого мощного эскорта.
 Конан оглянулся на Испарану и усмехнулся.
 - Удовлетворяет ли госпожу размер нашей свиты?
 - Да, господин Конан, - ответила она, и они дружно рассмеялись.
 * * *
 Несмотря на то, что замбулийцы  так же осознавали важность своей миссии
и так же добросовестно испытывали чувство  собственности по отношению к двум
своим  подопечным, как и  шанки, всем удалось избежать инцидентов  в течение
следующих  нескольких  дней. Наконец Конан  увидел, как из пустыни вырастают
башни и купола города. Потом  он увидел его сверкающе-белые стены. Весь этот
ансамбль постепенно  вырастал,  и Конан  смог  различить деревья:  пальмы  и
искривленные оливы. В конце  концов Иабиз подозвал к себе двух своих людей и
тихим голосом отдал им какие-то распоряжения. Они дважды протрубили в трубы,
обращаясь к этим медленно приближающимся стенам,  а потом галопом удалились.
Позади