вынуждены лгать, ты же понимаешь.
 - Черт!  - сказал киммериец, сердито  сбрасывая плащ настоящего Джелаля
на сверкающий мраморный пол. - Если  бы ты сказал мне это больше часа  назад
вместо того, чтобы играть  со мной в игры и кружить, как змея,  по  половине
Замбулы, мы оба могли бы избавить себя от многих хлопот!
 - Я - человек меченый, - сказал Джелаль-Балад, -  и эти игры  и змеиное
кружение так  же необходимы, как  охрана снаружи и слова пароля.  Ты заметил
дорогу, по которой тебя вели, не так ли?
 - Я  понял, когда сделал три поворота  в сторону левой руки, вскоре  за
которыми последовали еще четыре в правую сторону.
 Балад улыбнулся - глава заговора против замбулийского трона.
 - Ты действительно опасный человек, Конан из Киммерии. Мы сожалеем, что
причинили тебе беспокойство. Но каким образом  то, что мы привели тебя прямо
сюда,  могло избавить  меня  от хлопот? Нашим намерением было обеспечить мою
безопасность - нашу безопасность.
 - А теперь нам придется проделать весь обратный путь в город за  ключом
к твоему успеху, Балад, - за человеком по имени Хаджимен.
 -  Хаджимен? Шанки?  Мы, естественно, прощупали его,  когда обдумывали,
как подойти к тебе...
 -  И мне будет нужно, либо чтобы  меня отвели, - продолжил  Конан  так,
словно Балад  не произнес  ни слова,  - либо самому найти дорогу  обратно  в
"Королевский Туран".
 -  "Королевский  Туран"!  Ты  что,  не  понимаешь,  что  ты  не  можешь
возвратиться туда? Солдаты Актер-хана ждут тебя!
 - Я  не  останусь  там надолго,  - сказал Конан!  Киммериец  не отрывал
взгляда от своего рослого собеседника.
 - Балад, я возвращаюсь. И я должен быть один. Не пытайся помешать мне.
 Балад  долго  смотрел  на  своего  предположительного  нового  рекрута,
гиганта-чужестранца,  который отвечал ему мрачным, свирепым  взглядом самых,
без сомнения, странных глаз во всей Замбуле.
 - Конан - почему?
 Фальшивые усы киммерийца дернулись в слабейшем подражании улыбке.
 - Ты знаешь о моем умении обращаться с оружием, - сказал он. - Я хорошо
владею и еще одним ремеслом.
 * * *
 Длинный серо-коричневый  плащ образовывал бесформенную кучу  у подножия
стены здания, соседнего с Королевской Таверной Турана. Под плащом лежала
 пара  башмаков  гигантского размера.  А  по почти  плоской крыше  этого
здания, низко пригибаясь, шел  босой человек. Его меч был привязан к  спине
рукоять была надежно закреплена ремешком,  пропущенным в кольцо у  отверстия
ножен.  Человек  был  очень  большим.  На  вершине  пологого ската  крыши он
приостановился,  чтобы  обмотать  вокруг пояса веревку,  с  немощью  которой
поднялся наверх, а потом задумчиво посмотрел на крышу таверны, отделенную от
него расстоянием в пять футов. Она была плоской и находилась примерно на том
же уровне, что и гребень, на котором он стоял. Свет опускающейся к горизонту
луны блеснул на его зубах его улыбка была волчьей.
 Закрепив веревку  вокруг  пояса,  он спустился обратно  к  краю  крыши,
пригибаясь, словно в низком поклоне.
 Здесь он  остановился  и выпрямился,  а  потом снова  присел с  плавной
гибкостью крадущейся кошки мышцы  его икр вздулись. Затем, несмотря на свой
громадный рост,  необычайно  широкие плечи  и массивное  сложение,  он легко
пробежал вверх по крыше и оттолкнулся  от ее  гребня. Он не засучил ногами в
воздухе, а лишь слегка  подтянул их кверху,  пролетая через пустоту на крышу
близлежащего  здания. Когда он  приземлился, обе ноги сложились пополам, так
что его голые пятки  ударились о ягодицы.  Глухой шлепок  от его приземления
был неправдоподобно тихим для человека его сложения.
 На крыше "Королевского Турана"  не оказалось ничего, к чему  можно было
бы привязать веревку. Человек знал,  какое окно ему было нужно единственным
способом, какой  он  смог придумать, чтобы  дотянуться  до  него  и  до  его
верхнего  наличника,  было  повиснуть  на   краю  крыши  спиной  к  стене  и
удерживаться коленями. Он сделал это.
 Вот  так  через  несколько часов после  полуночи  Конан  попал  в  свою
собственную комнату в "Королевском Туране".
 В  ней  было темно  и пусто,  как и  должно было  быть. Он отвязал меч,
пристегнул  его к поясу и  ослабил  ремешок,  удерживающий рукоять. Затем он
привязал свою веревку  к одной  из балок и вытравливал  ее в окно,  пока она
почти  не коснулась  земли. Затем на ощупь нашел свою длинную, позвякивающую
кольчугу. Меч  он  отстегнул,  но прислонил  его  к  стене так,  что мог  во
мгновение ока схватиться за рукоять. Не  обращая внимания на темную, слишком
узкую  тунику, которую ему одолжил  Балад, он, извиваясь, влез  в кольчугу и
снова пристегнул меч.
 Превосходного  качества плащ, подарок Актер-хана, лежал  там, где Конан
его оставил, - сложенный на чрезвычайно удобной кровати. Киммериец развернул
его  и  начал  собирать  свои  сокровища:  монеты  и золотой кубок,  который
скатился с плаща и с кровати и со звоном ударился об пол.
 - Черт!
 Не заботясь  больше об осторожности,  Конан присел на корточки, схватил
кубок и бросил  его  к  вещам, разложенным на плаще, который он затем быстро
связал в узел. Когда он  повернулся с ним к окну, дверь, ведущая в переднюю,
отворилась, и в темноте ярко вспыхнул желтый мерцающий свет факела.
 К  тому времени, как головня и одна нога несущего ее человека оказались
в комнате, меч Конана уже был в его руке.
 - Кто здесь?
 Человек вошел - это был солдат в  шлеме.  Он прищурился,  вглядываясь в
темноту,  и высоко поднял свой факел. Его желтый свет превратил  его  лицо в
странную, жуткую маску -  и обнаружил Конана. Киммериец стоял, слегка согнув
ноги и  пригнувшись, с самодельным мешком в  левой руке  и мечом в правой, с
непокрытой головой, и, хоть  и  вооруженный, с ничем  не защищенными руками.
Его неподвижный взгляд был ужасающе злобным.
 - Ха! Вор, да? Я тебя по... Это этот Конан!
 - Горлодер, - прорычал Конан и прыгнул его меч взлетел по дуге вверх.
 Снаружи,  в коридоре, послышались другие голоса,  и чьи-то  ноги тяжело
затопали вверх  по ступенькам.  Еще  несколько солдат  показались  в дверном
проеме. Первый  споткнулся  о  своего  павшего товарища,  злой  рок которого
заставил его обнаружить киммерийца и  закричать, не успев еще вынести руку с
мечом из-за двери, которая открывалась в комнату. Второй и  третий солдаты с
живостью  отскочили с пути  ревущего огненного шара, который полетел  в них,
истекая  струями  пламени, со  свистом  пронесся сквозь дверь  и врезался  в
противоположную  стену  коридора.  Оба  солдата,  а  теперь  и третий, снова
торопливо разбежались, когда огненный  шар запрыгал по полу,  угрожая обжечь
им ноги.  Один  из них  подхватил  его:  это был факел, ранее принадлежавший
солдату, стоявшему на посту у двери комнаты чужестранца. Стражник поднял его
над головой и повел своих товарищей за собой в комнату.
 Первый солдат, не издавая  ни малейшего стона, лежал в луже собственной
крови, второй стоял у окна, выглядывая наружу и вниз. Туго натянутая веревка
шла от балки за его спиной мимо его плеча и уходила через подоконник. Солдат
обернулся.
 - Он вылез в окно!
 Один  из его товарищей оказался  достаточно  смышленым,  чтобы рубануть
мечом по веревке, но та только прогнулась: она уже повисла свободно.
 - Я возьму его, - сказал стоящий у окна и высунулся наружу.
 -  Нет'   Закум,  подожди!  Я  перерубил...  Но  Закум  уже  героически
выскользнул  за  окно,  сжимая  руками  веревку,  подрубленную  клинком  его
товарища.  Когда  обутые в сапоги ноги Закума столкнулись со стеной  здания,
ослабевшая  веревка  не  выдержала.  Она  лопнула и  вылетела  в  окно,  как
нападающая змея. Вслед за криком Закума последовал  звук  удара его  тела  о
плотно утоптанную землю переулка.
 - Дьяволы Ханумана! - с этими словами еще один солдат выглянул наружу и
вниз.
 Закум дергался и извивался на земле, держась обеими руками за ногу.
 - Моя нога, моя нога...
 - Эта безмозглая задница! Он сломал себе ногу! Быстрее отсюда и вниз по
ступенькам,  парни!  Если  мы  позволим  этому чужестранцу  ускользнуть,  то
наверняка пострадает нечто худшее, чем наши ноги, - он нужен хану!
 Они бросились вон из комнаты, пронеслись вниз по ступенькам с грохотом,
напоминающим раскаты летней грозы, и через главный зал  выбежали наружу.  Не
увидев  никаких следов Конана,  они разделились и  стали  искать его по всем
окрестным улицам.
 Полчаса   спустя   недовольный   солдат   приближался   к    двери   по
противоположной  стороне  улицы и  чуть дальше от таверны, возвращаясь назад
без преследуемой  жертвы. Из  мрака прихожей  за  дверным  проемом  внезапно
появилось видение. Солдат, чуть было не вскрикнув, выхватил меч, прежде  чем
понял,  что это  человек  высокий согнутый  пополам  горбун в тусклом плаще
серо-коричневого цвета и с драным  куском тряпки  на голове  вместо  каффии.
Большая дрожащая рука вынырнула из-под плаща.
 - Монетку, капитан?
 - Проклятье, я не капитан, и ты об этом знаешь! Иди хныкай где-нибудь в
другом месте, чертов попрошайка!
 Солдат  пригнулся, чтобы вглядеться  в лицо горбуна,  на которое падала
густая тень от "каффии".
 -  Черные  дьяволы Сета!  И  попроси  кого-нибудь  подровнять тебе  эти
смехотворные усы, приятель!
 Солдат вернулся  в  "Королевский Туран" с пустыми руками.  Конан  -  на
спине  которого под  плащом  Джелаля был  спрятан мешок, а  голову покрывала
полоса  ткани, оторванная  от туники, подаренной Баладом, - ухмыляясь, пошел
своей  дорогой. Солдату повезло, что он медленно соображал  и был тугодумом
другая рука Конана под  плащом  Джелаля сжимала рукоять  вынутого  из  ножен
кинжала.
 Сгорбившись, Конан направился к Холму Одинокого Быка.
 18. КЛЮЧ К ЗАМБУЛЕ
 У  Балада   была   поддержка.  У   Балада   была  организация  и   были
последователи  Балад чувствовал себя готовым ("Я и народ Замбулы!", как  он
выражался)  выступить  против   Актер-хана.  Ему  нужен  был  только   ключ:
происшествие  или  хитрость, которая еще  не пришла  ему  в  голову  или  не
подвернулась под руку.
 Большой отряд солдат был размещен в бараках в  восточной части Замбулы.
Широкая мощеная дорога  обеспечивала быстрый проезд через город  ко  дворцу.
Там,  в самом королевском доме  и  в  прилегающих к нему бараках, похожих на
таверны,  были  расквартированы  еще две сотни солдат. Некоторые называли их
избранными   официально   они   именовались  Хан-Хилайим,  или  Шипы  Хана.
Предполагалось,  что  они  должны  оставаться  верными Актеру,  невзирая  на
оскорбления с его стороны или на настроения  некоторых  или даже большинства
людей. У  Шипов была хорошая плата, хорошие  квартиры и хорошая  еда.  Их  в
достаточном  количестве   снабжали  солью,  превосходным  пивом   и  женским
обществом.  Любой  дворец - это твердыня, легко  обороняемый дом правителя и
последнее  пристанище  и  крепость для его  народа  дворец Замбулы  не  был
исключением. Две сотни избранных  могли выдержать  долгую  осаду значительно
превосходящих сил  противника. К тому  же  конные  подкрепления  из бараков,
находящихся   по   другую  сторону  города,   могли  подняться  по  тревоге,
вооружиться, оседлать  лошадей  и прибыть на место действия в  течение часа
это время от времени подтверждалось учебными тревогами и построениями. Таким
образом  хан  готовился  к  атакам  из-за  стен  города  -  и принимал  меры
предосторожности  против  восстаний,  от  которых  не  застрахован  ни  один
правитель. Хотя шпионы  во дворце могли и открыли бы  двери войскам  Балада,
им, как и нападающим, пришлось бы пройти мимо Шипов.
 Поэтому  Баладу, не имеющему армии или  внешних  союзников  и магии под
стать той, которой обладал ханский волшебник,  - Баладу нужна  была хитрость
или случай,  который он  называл  Ключом. Нужно  было нечто, что отвлекло бы
отряд, расквартированный в  бараках, армию -  и,  возможно, оттянуло  бы  из
дворца некоторых из Хан-Хилайим.
 Голубоглазый чужестранец  с  далекого севера понял,  что он сможет дать
Баладу такой ключ.
 Конан  никогда не присоединился  бы к Баладу.  Замбула вряд ли была его
городом, и  эти люди вряд  ли  были  его народом.  У него не  было намерений
помогать  или  мешать их  действиям.  Эти люди не имели никакого отношения к
Конану.  Если  бы  ему  дали  пост среди Шипов  Актер-хана,  он  сохранял бы
верность и, без сомнения, применил бы свой ум и  мастерство  против Балада и
компании.  Вместо  этого  Актер-хан пригласил его  на  обед, угостил  вином,
наградил, осыпал похвалами,  выслушал его  историю,  а  потом  проявил  свое
вероломство  по  отношению  к  человеку, который  оказал ему  крайне  важную
услугу, который считал его другом и  достаточно хорошим правителем, принимая
во внимание то, что этот человек знал и предполагал о правителях вообще.
 Неважно, имел ли Глаз Эрлика для Актер-хана какую-то  ценность или нет,
но Актер-хан  верил,  что  имел,  и  именно это  придавало амулету ценность.
Предположительно было  правдой,  что  Глаз  можно  было  использовать против
Актера - сам факт, что амулет был украден, привел его в состояние, близкое к
•ужасу.
 - Жаль, что я сразу не отдал амулет тебе, Балад, - проворчал киммериец.
 - Мне тоже, Конан, - не без некоторого сожаления ответил  заговорщик  и
вновь вернулся к практической стороне составления заговора.
 Неважно, что Конан все это время  служил своим  собственным интересам и
вряд  ли впутался  бы во всю эту длинную  цепь событий с какой-либо мыслью о
том,  чтобы помочь Актер-хану из Замбулы. Киммериец выбросил это  из головы,
заменив на праведные горечь и  гнев. Он потратил  много сил, чтобы сослужить
службу этому вероломному и неблагодарному человеку. По  сути  дела, он отдал
Актер-хану несколько  месяцев своей жизни -  полгода, если бы  он отправился
теперь в обратный путь к Заморе. И Испарана тоже отдала многое, пожертвовала
многим. А хан, ее  хан, оказался поистине вопиюще неблагодарным властелином!
Теперь Испарана была его узницей где-то  внутри  дворца, - если она еще была
жива, - а Конан оставался на свободе только благодаря случаю и Баладу.
 Поэтому он  испытывал  горечь, и гнев, и разочарование  в самом себе за
то, что не  заподозрил  ничего  со  стороны Актер-хана.  Ему необходимо было
удовлетворение  -  месть.  Поэтому  он  присоединился  к  Баладу.  И  ему не
понадобилось  много  времени,  чтобы  узнать о  стоящих  перед заговорщиками
проблемах.
 Он поможет Баладу. И таким образом - ему не было необходимости говорить
себе об этом -  благородно и героически поможет народу Замбулы. Актер не был
достойным правителем - если таковые вообще существовали, в чем  Конан сильно
сомневался Актер, в любом случае, был даже хуже,  чем многие из тех, у кого
костенели  мозги  и  размягчались  задницы  от  долгого  сидения  на тронах.
Вообще-то хан сам предоставил Баладу его ключ.  Конан просто увидел, как его
использовать.  Актер  совершил более чем предосудительное преступление, убив
девочку-подростка,  которая  была  подарком  вождя шанки. Как оказалось, это
убийство было еще и глупостью. Оно обеспечило ключ.
 Не кто иной, как киммериец Конан сделал так, чтобы Хаджимена из племени
шанки  проводили  в  крепость  революционера Балада,  с  которым  Конан  уже
договорился Хаджимен и Конан поговорят наедине в этой комнате. Они негромко
разговаривали -  одетый в  шаровары житель пустыни и  киммериец в только что
сшитой тунике из простой домотканой материи коричневого цвета.
 - Ты  знаешь, что шанки не могут надеяться завоевать Замбулу, -  сказал
Конан сыну Ахимен-хана, -
 или даже пробить брешь в ее стенах. У шанки недостаточно сил.
 - Один молодой воин шанки стоит пятерых иоггитов, - Хаджимен сплюнул, -
и троих замбулийцев, несмотря на все их доспехи из железных колец!
 Конан кивнул:
 -  Правда.  Я знаю. Этого недостаточно. Лучшие  воины среди замбулийцев
превышают число лучших воинов среди  шанки в  соотношении,  гораздо большем,
чем три к одному, - и, кроме того, они сидят за этими стенами.
 Хаджимен вздохнул, встал, походил  по  комнате, вернулся и опустился на
подушку  рядом  с  той,  на  которой сидел  Конан.  Киммериец решил провести
разговор  с шанки  в манере  шанки,  хотя  его  раздражение, вызванное  этим
окольным способом  обращения, проявлялось  все более явно. Вообще-то  усилия
Конана  в  отношении  этого  молодого  ханского  сына  увенчались  некоторым
успехом:  Хаджимен  уже  был  в  состоянии  время  от времени  обращаться  к
киммерийцу, говоря "ты" и "Конан". Однако не в этот раз.
 - Конан знает, что я  знаю  истинность того, что он сказал,  - произнес
Хаджимен, который выглядел мрачно, словно жрец на похоронах государственного
масштаба. - Тем  не менее, здесь идет  речь о чести шанки и о гордости моего
отца. Знает ли он, что было бы глупо атаковать этот город?
 - Суть в том, сможет ли он понять  и принять, что не Замбула, а Актер и
его маг убили  твою сестру?  Вам не нужно воевать с замбулийцами, которые не
любят и не уважают  своего хана.  Это счеты между шанки - нет,  между  твоим
отцом и Актером с Зафрой.
 -  И мной, Конан! Да, я вижу это. Я знаю это. Мне лучше не рассказывать
об этом отцу. Мне лучше  остаться здесь и самому отомстить за  свою сестру -
как-нибудь, - безрадостно добавил он, - а потом одновременно  сообщить шанки
подробности о ее смерти и о нашей мести Хану.
 Конан покачал головой.
 - Это не лучший выход. Это смело и глупо, и мы оба знаем это.
 Хаджимен  сердито  посмотрел  на человека, сидящего вместе с ним в этой
комнате виллы князя Шихрана виллы, принадлежащей теперь заговорщику Баладу,
которому  хотелось  быть Балад-ханом. Спустя  какое-то время Конан  протянул
руку,  чтобы  тепло коснуться  руки шанки гордый воин  пустыни отстранился.
Мысленно вздыхая при виде  такого поведения, которое он считал глупым, Конан
узнал кое-что о самом себе и о гордости и чести.
 - Ну ладно, Хаджимен.  Ты знаешь,  что я имею  в виду. Ни ты,  ни  я не
верим, что тебе удастся подойти к Актеру так близко, чтобы иметь возможность
убить его. И даже если бы тебе это удалось - как-нибудь, как ты сказал, - ты
никогда не дожил бы до того, чтобы  рассказать об этом своему отцу. Тогда он
лишится не только дочери, но и сына. Ты знаешь, что он сделает потом. Пойдет
в атаку и погибнет.
 Хаджимен с  подергивающимся  лицом  уставился  на него.  Потом он резко
отвернулся и подошел к открытому узкому окну.
 - Конан мудр. Во имя Тебы - сколько тебе лет, Конан?
 Киммериец улыбнулся.
 - Достаточно много, чтобы давать советы, которые,  возможно,  у меня не
хватило бы благоразумия принять.
 Хаджимен, стоя к нему спиной, фыркнул.
 -  И что Конан хочет,  чтобы  мы делали?  Вели себя  так, словно вообще
ничего не случилось? Этот человек принял  мою сестру в дар от  нашего отца и
убил ее, словно она была воровкой или иоггиткой!
 Хаджимен сплюнул, продолжая демонстрировать Конану свою широкую спину в
желтой рубашке.
 -  Нет.  Послушай  теперь  меня. Самое  величайшее,  что  человек может
сделать, это хранить все про  себя, чтобы помешать своему отцу  в ослеплении
честью и гордостью совершить глупость, - зная все это время,
 что месть невозможна,  но может стать возможной в один прекрасный день.
Я  знаю, что ни Хаджимен,  ни Конан не настолько велики! Нет,  Хаджимен, сын
Ахимена,  я обращаюсь к тебе прямо.  Слушай меня  внимательно. Даже  солдаты
Замбулы не поддерживают  Актер-хана. Мне бы  очень хотелось, чтобы ты увидел
смерть  своей сестры отмщенной, Хаджимен! В то  же самое время,  шанки могут
героически  помочь  замбулийцам  избавиться от того  недостойного  существа,
которое  живет в их дворце. Хаджимен!  Послушай!  Я бы хотел, чтобы ты...  я
хотел  бы  попросить  тебя, чтобы ты  как можно  быстрее поскакал  к отцу  и
вернулся с  отрядом воинов.  Пусть они будут снаряжены для битвы,  пусть под
ними  будут  самые быстрые  ваши верблюды. Они должны будут  остановиться на
большом расстоянии от городских стен и посылать стрелы  в стены, а не поверх
них в Замбулу. И все это время выкрикивать обвинения и вызов Актер-