аделенные волшебными силами существа, на  самом  деле  показывались  там.
Говорили, что сидхи - это мелкие  демоны,  слуги  дьявола,  и  что  сатана
посылает их вперед, чтобы известить о своем прибытии.
   - Он только один, - сказал  кто-то  из  разбойников,  стараясь  вселить
мужество в своих сотоварищей. Галлен оперся на локти и взглянул вверх:  на
вершине откоса, на фоне звездного неба, стоял  человек  в  черной,  темнее
ночи, одежде, с капюшоном на голове, в тонких перчатках. В одной его  руке
тускло  поблескивал  меч,  в  другой  -  кривой  кинжал.  На  миг  Галлену
показалось, что это обыкновенный  человек,  но  потом  он  разглядел  лицо
пришельца: оно светилось во мраке бледно-лиловым лавандовым светом,  точно
жидкое стекло. Сердце Галлена забилось в ужасе, а сидх  откинул  голову  и
разразился зловещим смехом. В этот страшный миг Галлену представилось, что
вот сейчас разверзнется земля и оттуда явится дьявол со своим воинством.
   Разбойники бросились прочь. Галлен судорожно замахал свинцовыми руками,
пытаясь встать, но в голове завертелось, и тьма поглотила его.
   Когда он очнулся, сидх усаживал его в седло  Симусовой  кобылы.  Галлен
шарахнулся от него, как от змеи, и стукнулся обо  что-то  спиной  -  через
круп был перекинут Симус, и дыхание с хрипом вырывалось у него  из  груди.
Голова старика была перевязана, и сидх прошептал:
   - Торопись, Галлен О'Дэй. Спасай своего друга, если можешь.
   Голова у Галлена по-прежнему кружилась, словно листья на  ветру,  и  он
едва смог ухватиться за гриву, чтобы не упасть.
   Сидх взял Галлена за подбородок, и Галлен заглянул в глаза  призрачному
существу. Тот выглядел точь-в-точь как человек -  Галлен  различал  каждый
волосок его  золотистых  бровей.  Если  бы  его  лицо  не  светилось,  как
расплавленный металл...
   - Помни, Галлен, - веско произнес сидх, - я заставлю тебя отчитаться за
каждую клятву, которую ты принесешь в этот день.
   Галлен едва успел воспринять эти зловещие слова, как  сидх  свистнул  и
шлепнул лошадь по крупу. Она помчалась под  гору,  в  сторону  Эн  Кохена.
Галлен стиснул каблуками ее бока и отпустил поводья.


   В ту ночь, когда Галлен О'Дэй сражался против девяти разбойников,  Орик
подумывал  о  том,  чтобы  расстаться  с  Галленом   навсегда.   Множество
противоречивых стремлений подталкивало Орика туда, куда он идти не хотел.
   Любовь к человечеству и желание служить Богу, помогая другим, побуждали
его принять сан священника.  Но  Орик  знал,  что  здесь  они  с  Галленом
расходятся. Орик  почитал  Великую  Книгу  и  неразлучную  с  ней  Библию,
преклоняясь перед мудростью древнего Христа и его учеников,  но  отношение
Галлена к святому Писанию обескураживало медведя. Молодой человек ворчливо
соглашался с некоторыми  положениями  Библии,  но  Великую  Книгу  открыто
презирал. И не верил ни той, ни другой. Орик искренне  любил  Галлена,  но
несходство их взглядов на религию тревожило  медведя,  и  Орик  знал,  что
скоро ему придется покинуть Галлена - хотя бы  ради  сохранения  душевного
мира.
   На Орика влияли  и  другие  стремления.  В  последнее  время  он  почти
постоянно жил среди людей,  но  долго  это  не  могло  продолжаться.  Орик
нуждался в обществе медведицы.
   И в ту  ночь,  когда  друзья  простились  на  задах  гостиницы  и  Орик
посмотрел вслед Галлену, ведущему под уздцы кобылу с Симусом на  спине,  в
ушах у медведя отдались эхом его собственные слова: "Бог да будет с тобой,
потому что меня с тобой не будет".
   Рядом с ним молодая медведица по имени Дара тихонько  разгребала  лапой
мусор.
   - Ну, что же ты решил? Придешь ты  на  той  неделе  справлять  Праздник
Лосося?
   Орик представил себе, как на праздник соберутся сотни медведей  -  днем
они будут рыбачить,  а  ночью  сидеть  у  костров  на  каменистых  берегах
холодной реки и петь песни. Он представил себе запахи мокрого меха, сосны,
огромных рыбин, надетых на колья и жарящихся над ямой с углями. Хотя Орика
не особенно прельщала мысль целый день бродить  в  ледяных  водах  Обхианн
Фиайн, пытаясь поймать рыбу зубами, ему было уже четыре  года,  и  природа
брала свое. Орик понимал, что отцовство даст ему нечто  вроде  бессмертия,
ибо он будет жить в своем потомстве, и жаждал приобщения к этой благодати.
   Но когда он примет сан, ему придется дать обет целомудрия; поэтому Орик
решил непременно побывать в этом году на Празднике Лосося.  Там  соберется
много славных молодых медведиц, думающих не только о том,  как  бы  добыть
несчастную рыбину себе  на  обед,  и  недаром  же  у  медведей  говорится:
"Медведицу в течке ищи у речки".
   На празднестве будут разные состязания и игрища -  борьба,  где  в  ход
идут зубы и когти, лазание  по  деревьям,  перетягивание  бревна,  метание
свиньи. Орику придется завоевать себе  право  на  брак,  но  ведь  он  уже
порядком заматерел и научился у Галлена разным приемам.
   Кто знает, размышлял Орик, быть может, я сумею сместить старого Мангана
и стать главой медведей. Он  воображал  себе,  как  будут  завидовать  ему
другие медведи, когда он  будет  отбирать  себе  самых  пригожих  и  умных
молодок, и при этом прилежно выгребал из кучи холодную капусту  и  горелых
моллюсков.
   - Я еще не знаю, приду ли, - проворчал он в ответ Даре. - Я подумаю.  -
Можно найти себе подругу и не ходя  на  Праздник  Лосося,  но  недаром  же
говорится: "Простой медведь трясется  в  своей  мокрой  шерсти,  а  мудрый
разводит огонь". И если Орику нужна по-настоящему хорошая  пара,  придется
ему отправиться на праздник, оставив Галлена О'Дэя одного.
   - Я видела оленей на холме, в яблоневом саду Кови,  -  умильно  сказала
Дара. - Люблю оленину. Может, пойдем поохотимся?
   Орик с ворчанием вскинул на нее глаза. Ему  не  хотелось  охотиться  на
оленя. У самцов рога, и даже у самок есть  острые  копытца,  которыми  они
пребольно лягаются. Орик не любил без  нужды  подвергать  себя  опасности.
Кроме того, он был голоден и поэтому не в духе.
   - Нет, я так и не приобрел вкуса к оленине, - соврал он. - Зато я знаю,
где у белок кладовые. Любишь желуди?
   - Тогда я сама пойду, -  сказала  Дара  и,  оставив  Орика  у  помойки,
удалилась по северной дороге. Орик с тоской поглядел ей вслед. Он  знал  -
она ждет, что он пойдет за ней. Вряд ли она  сумеет  одна  скрасть  оленя.
Олени в испуге обычно бегут вверх, и если бы Орик засел на холме,  а  Дара
гнала бы оленя на него, у них была бы неплохая возможность поймать дичь.
   Но Орик представил себе, как здоровенный самец несется в гору, наставив
развесистые рога и топоча копытами, и решил не рисковать.
   Он забрался под навес сосновых ветвей, торчащих из ствола гостиницы,  и
лег. Ветер унес тучи, и звезды запорошили  небо  огненной  пылью,  а  луны
закатывались, глядя вниз, будто Божьи очи. Некоторое время Орик смотрел на
падающие звезды  и  думал  о  Даре.  Экая  кокетка.  Она,  наверно,  и  не
представляет себе, как действуют ее чары на Орика. Орик почувствовал,  что
настал миг принять решение: отправиться  с  Дарой  на  Праздник  Лосося  и
постараться выиграть право на брак с ней или остаться с  Галленом  еще  на
год?
   В окне над головой Орика кто-то задул свечу, и медведь  вдруг  заметил,
как темно вокруг. Почти все  огни  в  городе  погасли,  и  только  бледный
небесный свет озарял улицы. Тихий плеск волн о берег за четверть  мили  от
харчевни убаюкивал медведя.
   Он закрыл глаза и опустил морду на землю. Потом задремал,  но  сон  его
прервал собачий лай. Необычный лай - пес залился, точно в сильном  испуге,
и тут же умолк, словно кто-то дал ему пинка. Орик уснул бы опять, если  бы
не уловил слабый, едва различимый за соленым ароматом моря запах  -  запах
крови. Орик заморгал, посмотрел на южную дорогу, и на миг ему  показалось,
что он грезит.
   По дороге что-то двигалось. Существо походило на человека,  идущего  на
четвереньках, но его тонкие руки и ноги были никак не короче восьми футов,
а туловище совсем маленькое,  всего  фута  два.  Двигалось  оно  толчками,
настороженно, как богомол, вертя крохотной круглой головкой по сторонам.
   В одной руке оно держало изувеченный труп собаки. Дойдя до перекрестка,
чудище помедлило, бросило свою ношу и оперлось  на  локти,  почти  касаясь
лбом земли. Орик слышал, как  оно  втягивает  в  себя  воздух.  Потом  оно
поползло к конюшням Мэхони, уткнувшись носом в землю, -  и  вдруг,  напав,
должно быть, на след, свернуло к гостинице.
   Чудище пробралось под окна, оказавшись  всего  футах  в  двенадцати  от
Орика. Остановилось, обнюхало медведя и взглянуло на него. Большие глаза в
лунном свете  отливали  оранжевым,  и  Орик  увидел,  как  сильны  на  вид
невиданно длинные ручищи этой твари. Орик не шевелился, и  чудище,  должно
быть, решило, что медведь спит и ничем ему не угрожает. Не будите  спящего
медведя.
   Чудище нюхало под окнами гостиницы, вбирая в себя запахи. Голова у него
походила на человеческую, но двигало ею чудище совсем не  как  человек,  а
рывками, точь-в-точь как насекомое.
   Оно поднялось до окошка в  шестнадцати  футах  над  землей,  ухватилось
одной рукой за подоконник и начало обнюхивать трещину под окном. Казалось,
что оно неподвластно законам  тяжести,  словно  комар,  впившийся  в  свою
жертву.
   Вытянув длинную руку вбок, оно перешло  к  следующему  окошку  и  стало
нюхать под ним.
   Гостиница Мэхони, как почти все  дома  в  городе,  выросло  из  семечка
дома-сосны. Хозяевам таких домов приходилось вставлять окна и двери лишь в
тех местах, где проемы для них образовывались сами собой,  и  переделывать
их каждые  несколько  лет,  когда  проемы  увеличивались.  Поэтому  иногда
случалось, что окно занимало не весь проем.
   Чудище, похоже, знало об этом - оно запустило  свои  длинные  пальцы  в
щель и заскребло когтями,  стараясь  оторвать  раму.  Орик  услышал  треск
дерева и понял, хотя никогда еще не  видывал  подобных  чудищ:  эта  тварь
замышляет недоброе.
   Чудище вырвало раму, отшвырнуло ее прочь  и  запустило  руку  в  темный
проем.
   Орик предостерегающе взревел и вылез из своего укрытия, щелкая  зубами.
Чудище, хоть  и  длинноногое,  представлялось  ему  весьма  хлипким.  Орик
ухватил  его  зубами  за  ногу  и  замотал  головой,  стараясь  перегрызть
сухожилие.
   Чудище в ответ вцепилось в Орика своими когтями,  раздирая  ему  морду.
Орик в пылу сражения  почти  не  почувствовал  боли.  Перекусив  ногу,  он
вцепился  в  руку  и  обнаружил,  что  она   гораздо   крепче,   чем   ему
представлялось, - однажды Орик запустил зубы в ляжку лошади на скаку, но и
та была куда мягче, чем это чудище. Яростно рыча, Орик стискивал  челюсти,
тянул и наконец-то перекусил кость.
   Чудище попыталось удрать от него на трех ногах. Орик слышал  испуганные
крики, несущиеся из гостиницы, и смекал: если он даст твари уйти, она  еще
вернется в город, замышляя смертоубийство.
   Он схватил ее за ногу, повалил наземь и рванул к  себе,  как  мешок.  И
разодрал вторую ногу, чуть не вывихнув себе при этом челюсти.
   Чудовище подняло голову, и Орик разглядел его  устрашающие  клыки.  Оно
моргнуло оранжевыми глазищами и издало вой, который  прокатился  по  всему
городу и  достиг  ближних  гор,  точно  звук  боевого  рога.  В  этом  вое
изумленный Орик различил слова:
   - Я нашел ее! Сюда,  братья  завоеватели!  -  Орик  вцепился  чудищу  в
глотку, стремясь заглушить этот призыв на помощь, и бешеным усилием вырвал
у него дыхательное горло.
   Тогда медведя обуяла первобытная, заложенная в нем жажда крови, и он  с
ревом стал рвать подыхающее чудище, терзая его когтями, танцуя вокруг него
в приступе ярости - остановился он, лишь когда заметил, что  из  гостиницы
высыпало с дюжину человек.
   Джон Мэхони, захвативший с собой фонарь, посветил на чудище сам не свой
от ужаса. Тогда Орик впервые разглядел, что кожа у чудища зеленая,  как  у
жабы.
   - Приведите священника! Приведите священника! - завопил Мэхони.
   - О Боже, что за чудовище!
   Со всего города  сбегался  народ,  крича  в  испуге  и  недоумении.  Из
гостиницы вместе с другими вышли красивая  молодая  женщина  и  мужчина  в
капюшоне, с мечом в руке.
   Они со страхом смотрели на мертвое чудище, но Орик  не  заметил  в  них
изумления, написанного на лицах горожан. И чутье подсказало ему,  что  эти
двое уже сражались с такими существами.
   В самом деле - мужчина склонился к женщине, и Орик расслышал его слова:
   - Он звал других завоевателей. Нужно  поскорее  уходить  в  лес.  Здесь
нельзя оставаться.
   - А лошади? - спросила она.
   - Ночью в лесу от них не будет толку. Лучше их оставить.
   Женщина кивнула, мужчина вернулся в гостиницу и вскоре выбежал оттуда с
двумя котомками. Одну он отдал женщине, и та тут же устремилась  прочь  по
северной дороге.
   Воин же на миг задержался,  обнажил  меч,  сверкающий  в  свете  звезд,
взглянул на Орика, точно желая  поблагодарить  его,  и  молча  отсалютовал
медведю мечом. Потом повернулся и исчез во мраке.
   Люди собрались вокруг Орика,  расточая  ему  похвалы.  В  руках  мужчин
трещали факелы. Орик предупредил всех о возможном нашествии  других  таких
же чудищ,  и  мужчины,  собрав  ополчение,  отправились  нести  караул  на
окраинах города. Чей-то мальчишка побежал за отцом Хини, который, взглянув
на чудище, заявил, что это нераскаянный грешник, обезображенный  Богом  за
нечестивые деяния.
   Орика восхваляли со всех сторон, но сам он не знал, что и думать.  Кому
он помог? Какое зло замышляло чудище? Орик ничего не знал о нем  -  только
то, что мясо у этого создания тверже всего, во  что  медведю  до  сих  пор
доводилось запускать зубы. При свете фонарей, принесенных горожанами, Орик
обнюхал растерзанное тело. Оно издавало маслянистый запах - так пахнут  не
сухопутные звери, а скорее рыбы.
   Осмотрев клубки разодранных мускулов, Орик  заметил  какие-то  волокна,
похожие на тонкие белые нити. Но лицо, если бы не тяжелые челюсти и острые
зубы, было бы совсем человеческим, даже мальчишеским.
   Орик не знал, что это за чудище, но те двое знали.  Орик  посмотрел  на
северную дорогу, ведущую в густой лес Койлл Сидх, по которой они  убежали.
Придут завоеватели, и неизвестным понадобится  помощь.  Орик  решил  пойти
вслед за ними, как только вернется Галлен.
   Медведь взглянул на небо и сияющие на нем луны, недоумевая,  что  могло
так задержать его друга.



        3

   За час до  рассвета  Галлен  завел  кобылу  под  навес  у  дома  Симуса
О'Коннора. Дом был развесистым дубом, и сухие листья на его ветвях шуршали
на ветру при свете звезд. Рядом росли другие дома-дубы,  посаженные  много
поколений назад, и деревня,  где  проживало  несколько  семей  О'Конноров,
напоминала скорее рощу. Здесь, в пустынной местности, безопаснее было жить
такими вот кущами, хотя и представляющими  угрозу  в  случае  пожара.  Все
подобные поселения со временем сгорали.
   Когда Галлен подъехал к дому, к  нему  устремился  сторожевой  филин  с
криком "Кто идет?" Галлен назвался, опасаясь, как бы птица не вцепилась  в
него когтями. В окошке О'Конноров теплилась свеча, свидетельствуя  о  том,
что Бидди, жена Симуса, ждет мужа. Дела у Симуса обстояли плохо. Он уже не
кричал в бреду и не отвечал на вопросы.
   Галлен сполз с седла, позвал на помощь и поволок Симуса  в  дом.  Бидди
отперла дверь, Симуса уложили на крепкий кухонный стол; все  семеро  детей
проснулись и окружили его. Из  соседних  домов  сбежались  братья,  дядья,
тетки и кузены. Дом кишел  плачущими  ребятишками,  они  толпились  вокруг
Симуса, теребили его, вытирая сопливые носы о его рукав.
   Бидди послала старшую дочку Клэр за священником, а сын  Патрик  побежал
за доктором. Галлен наблюдал за ним -  парень  отнюдь  не  спешил.  Патрик
походил на отца, но еще не вышел из щенячьего возраста и  был  долговяз  и
неуклюж. В графстве поговаривали, что он буян и выпивоха  и  мать  его  не
опечалится, когда он покинет дом.
   Симус очнулся и позвал Бидди, но не узнал ее. Пришел доктор и  осмотрел
его раны - резаную вдоль ребер и  ссадину  на  голове,  которая  опухла  и
воспалилась; по-видимому, в одной из костей черепа была трещина.
   Священник, отец Брайан, доводившийся Галле -  ну  троюродным  братом  с
материнской стороны, дал Симусу  отпущение  грехов,  пока  доктор  обмывал
голову раненого холодной водой из колодца.
   Галлен описал, как было дело,  но  не  до  конца  -  сказал  лишь,  что
подоспел какой-то проезжий и распугал разбойников. Он побоялся признаться,
что этот проезжий был сидхом. Чем  объяснить,  что  его  выручил  один  из
приспешников сатаны?
   Галлен сидел на табуретке, стиснув голову руками,  полный  страха,  что
Симус умрет. Сцена боя без конца прокручивалась у него  в  уме,  и  Галлен
спрашивал себя, нельзя ли было добиться лучшего  исхода.  Ему  вспоминался
тот миг, когда на дорогу соскочил первый грабитель, махнув белой  тряпкой,
чтобы напугать лошадь: надо было тогда же  выхватить  нож.  Но  Галлен  не
сделал этого, желая сначала взвесить силы врага,  оценить  свои  шансы  на
победу. Если бы он выхватил ножи сразу, если бы атаковал  разбойников,  не
дав им сомкнуть ряды, его положение стало бы более выгодным. Галлен  вновь
и вновь переживал случившееся и через час пришел  к  выводу,  что  мог  бы
победить. Мог бы убить всех девятерых бандитов  и  благополучно  доставить
Симуса домой.
   Не выходил из головы и сидх. Тогда ночью, в горах, когда все  кружилось
перед глазами, Галлен не сомневался в том, что видит, но теперь, в  теплом
доме, где суетились люди, видение сияющего лавандовым светом лица казалось
Галлену небывалым, невозможным. Не мог он такого видеть.
   Перед самым рассветом Симус погрузился в глубокий, беспокойный сон,  от
которого люди редко пробуждаются. В глаза Галлену словно песку насыпали, и
веки отяжелели. Ему даже стало казаться, будто он  уже  спит  -  тело  его
потеряло чувствительность к прикосновениям, теплу и холоду.
   Бидди заварила шиповник, подсластила отвар медом, и  доктор  влил  этот
напиток в горло Симусу. Галлен, зевая, наблюдал за этим издали.
   Отец Брайан, величественный в своем черном одеянии, увидел лицо Галлена
и был поражен. Подойдя к молодому человеку, он тихо сказал:
   - Скверный у тебя вид, сын мой. Похоже, ты вконец пал духом?  -  Галлен
не ответил. - Не пойти ли нам прогуляться? Тебе  не  помешало  бы  размять
кости.
   - Нет,  -  помотал  головой  Галлен.  Ему  казалось,  что  он  совершит
предательство, оставив Симуса. Нужно дождаться  конца,  быть  рядом,  если
Симус умрет.
   - Здесь от тебя никакой пользы нет, - настаивал отец Брайан.  -  Не  от
тебя зависит, выживет Симус, умрет или сделается идиотом.
   Священник взял Галлена за руку и вывел  его  в  предутренний  мир.  Над
зелеными драмлинами всходило розовое солнце. Рассветный  туман,  уходя  из
низин, полз вверх по склонам множеством бледных пауков. Над полями  хрипло
каркали вороны. Отец Брайан повел Галлена за амбар О'Конноров к  заросшему
тростником пруду. При их приближении несколько бекасов поднялись в  воздух
и пролетели с пронзительным криком над головой  Галлена.  С  водной  глади
взлетела пара уток. Священник сел вместе с Галленом на выбеленное  солнцем
бревно.
   - А теперь, - сказал он, скрестив руки, - выкладывай  все.  Исповедуйся
мне.
   Галлену чудно было исповедоваться кузену. Брайану всего двадцать  пять,
он еще и бороду-то не успел отпустить. И все-таки он священник.
   - Прости меня, отец, ибо я согрешил, - сказал Галлен.
   - Когда ты исповедовался  в  последний  раз?  -  спросил  отец  Брайан,
складывая вместе кончики пальцев.
   - Год назад.
   - Так давно? - поднял брови священник. - Сколько же человек ты убил  за
это время?
   Галлен на миг задумался, прибавляя к общему числу тех, что убил ночью.
   - Тринадцать.
   - Видно, дела у тебя идут  не  столь  бойко,  как  раньше.  Убийство  -
прискорбный поступок, смертный грех в некоторых обстоят