е, о чем  они
нам  с  плохо  скрытой  брезгливостью  и  тоской  вещают  с   телеэкранов,
устроившись  возле  какого-нибудь  псевдодостижения  псевдокультуры  вроде
Эйфелевой башни. И их становится жалко - мы тут под  отеческой  опекой,  а
они, бедолаги, там в пасти и тисках. "Яркое солнце сегодня над Парижем, но
не радует оно парижан..." Да, это был Федя. Выехал он в поле не по  нужде,
а так, для забавы. Второй малый, Павлуша, был неказистый, что и  говорить,
а все-таки он мне понравился, глядел он очень умно и прямо, да и в  голосе
у него звучала сила. Такие  высоко  взлетают,  если  не  упадут,  уж  если
ломают, так дочиста, строят, так в сто этажей, в тысячу фундаментов.  Лицо
третьего, Илюши,  было  довольно  незначительно,  он  мне  сразу  увиделся
аграрником, пережившим за свою нервную жизнь великое множество починов - и
"царицу полей", и торфяные горшочки, и травополье, и экономную  экономику.
Пожалуй,  и  РЛПО  переживет,  подумал  я  отчего-то.  Четвертый,   Костя,
возбуждал мое любопытство задумчивым и печальным видом, сразу  заставившим
думать, что  к  культуре  имеет  он  самое  прямое  отношение.  Глаза  его
говорили: "Высказал бы я вам  все  обо  всем,  да  ведь  боком  выйдет..."
Последнего,  Ваню,  я  сперва  было  и  не  заметил:  он  лежал  на  земле
смирнехонько,  прикорнув  под  французским  плащиком,  и  только   изредка
выставлял из-под него свою русую кудрявую  головку.  Несомненно,  это  был
лидер официальной молодежи, коего старшие  товарищи  готовили  теперь  для
более взрослых постов.
   Небольшой котельчик висел над одним из огней; в нем варились  омары.  Я
притворился  спящим.  Понемногу  они  опять  разговорились.   Вдруг   Федя
обратился к Илюше и, как бы продолжая прерванный разговор, спросил его:
   - Ну и что ж ты, так и видел Дедушку?
   - Нет, я его не видел, да его и видеть нельзя, -  ответил  Илюша,  -  а
слышал. Да и не я один.
   - А он у вас где показался?
   - В райкоме.
   - Ну так как же ты его слышал?
   - А вот так. Пришлось нам с братом Авдюшкой, да с  Федором  Михеевским,
да с Ивашкой Косым, да с другим Ивашкой, что из "Красных Холмов",  да  еще
были там другие, человек десять, - как есть все бюро; ну и пришлось нам  в
райкоме заночевать. Совещание было,  помните,  "К  вопросу  интенсификации
интенсивности   экономичности   Продовольственной   программы   в    свете
основополагающей трилогии и личных указаний"? В  аккурат  после  четвертой
звезды, как в народе говорят. Вот мы остались и легли все вместе, и  зачал
Авдюшка говорить - что, мол, мужики, ну как Дедушка придет? И не успел  он
проговорить, как за стеной, в моем кабинете, он и заходил. Сначала  бумаги
поворошил, стенограммы, да шепчет:  "Прозаседались..."  Слышим,  сейф  сам
собой распахнулся, сводки о ходе битвы за  урожай  шуршат,  а  Дедушка  уж
громче: "Шаг вперед, два шага назад!" А уж как  до  полки  с  исторической
трилогией и прочими основополагающими трудами дошел, вовсе осерчал, на пол
их швыряет и в голос, в голос: "Архиплуты! Феликса на вас  нет,  Феликса!"
Мы все так ворохом и свалились, друг под дружку полезли...
   - Вишь как! - промолвил Павел. - Чего ж он так?
   - Да кто знает? Цитаты вроде в точности приводили, Костя сам  сверял...
С тех пор в райкоме уж больше не ночуем -  вдруг  да  не  один  придет,  с
Феликсом? Ужасть!
   Все помолчали.
   - А что, - спросил Федя, - омары сварились?
   Павлуша пощупал их:
   - Нет, еще сыры... А вон звездочка покатилась. Хорошая примета - знать,
кому-то дадут скоро. Я первый увидел, мне первому и дадут.
   - Нет, я вам что, братцы, расскажу, - заговорил Костя тонким  голоском.
- Послушайте-ка, намеднись что Тятин при мне рассказывал. Вы  ведь  знаете
Гаврилова? А знаете ли, отчего он такой невеселый?  Пошел  он  раз,  Тятин
говорил, в лес по орехи да и заблудился; зашел, бог знает куды  зашел.  Уж
он ходил, братцы мои, орехи собирал, а сам думал: как бы ему отрасль свою,
стало быть, в передовые вывести? И глядит, а перед ним на ветке Зарубежная
Фирма сидит, качается и его к себе зовет, а сама смеется: "Гаврилов, давай
совместное  предприятие  устроим!  Все  у   нас   ладом   пойдет,   только
поднапрячься как следует, да мозгами раскинуть, да шевелиться не за страх,
а за совесть!" Уж Гаврилов было авторучку вынул - контракт подписать,  да,
знать,  опамятовался   и   шепчет:   "Госзаказ!   Объективные   трудности!
Безрыночная экономика! Не могу  поступаться  принципами.  Она  ж,  нечисть
иноземная, работать заставит, как у них!" Тут Фирма, братцы мои,  пропала,
а Гаврилову тотчас и понятственно стало, как ему из лесу выйти. А только с
тех пор он все невеселый ходит.
   - А знать, он ей понравился, что позвала его.
   - Да, понравился! - подхватил Илюша. - Как же! Звериный свой оскал  она
ему показать хотела!
   Все смолкли.
   - С нами Краткий Курс! - шепнул Илья.
   - Эх вы, вороны! - крикнул Павел. - Чего всполохнулись?  Посмотрите-ка,
омары сварились! - А слыхали вы, ребята, - начал Илюша, - что намеднись  у
нас, на Варнавицах, приключилось? Ты,  может  быть,  Федя,  не  знаешь,  а
только у нас там Ян Карлович похоронен, из латышских стрелков. Могила чуть
видна, так, бугорочек... Вот на днях зовет Приказчиков Ермилова и говорит:
"Езжай-ка  ты,  Ермилов,  в  город  да  привези  мне   с   базы   коньячку
самолучшего!" Вот поехал Ермилов за коньячком, да задержался в городе,  ну
а едет назад он уж хмелен. А ночь, и светлая  ночь:  месяц  светит...  Вот
едет  Ермилов  и  видит:  на  могиле  барашек,  белый   такой,   кудрявый,
хорошенький, похаживает. Вот и думает Ермилов: "Сам возьму его, на  шашлык
сгодится" - да и взял его на руки. Сел  в  машину  и  поехал  опять,  а  в
машине-то мотор перебои дает,  карбюратор  заедает,  дворники  сами  собой
включились... Смотрит Ермилов на барашка, и барашек ему в глаза прямо  так
и глядит. Жутко ему стало, Ермилову-то, стал он барашка по шерсти гладить,
говорит: "Верю в идеалы, верю, стараюсь для светлого завтра, стараюсь!"  А
баран-то  вдруг  как  оскалит  зубы  да  ему  тоже:  "Бре-ешешь,   стерва,
бре-ешешь!"
   - А точно, я слышал, это место у вас нечистое, - заговорил Федя.
   - Варнавицы? Еще бы! Еще какое нечистое! Там не раз,  говорят,  Хозяина
видели, старого барина! Ходит, говорят, во френче, трубку покуривает и все
это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз Нина-то повстречала:  "Что,
мол, батюшка Осип Виссарионыч, изволишь искать на земле?" - "Разрыв-траву,
-  говорит,  -  ищу".  -  "А  на   что   тебе,   батюшка   генералиссимус,
разрыв-трава?" - "Давит, - говорит, - могила, давит, Ниночка: вон хочется,
вон..."
   - Вишь какой! - заметил Федя. - Мало, знать, пожил.
   - Экое дело! - промолвил Костя. - Я думал, покойников  можно  только  в
родительскую субботу видеть.
   - В родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, - подхватил Илюша.
- Кого, то есть, в этом году снимать будут. Стоит только  ночью  сесть  на
крыльцо исполкомовское да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя, по
дороге, кому в этом году сняту быть. Вот у нас в прошлом году  Улитина  на
крыльцо ходила.
   - Ну и видела она кого-нибудь? - с любопытством спросил Костя.
   - Перво-наперво она сидела долго-долго, никого не видела и не  слыхала.
Вдруг слышит - как бы сирена  вдали  взвыла.  Смотрит  -  Ивашка  Федосеев
идет...
   - Тот, что сняли весной? - перебил Федя. - С возбуждением дела?
   - Тот самый. Идет и головушки не подымет. Ну а потом смотрит -  женщина
идет. Она вглядывается, вглядывается, - ах ты  господи!  -  сама  идет  по
дороге, сама Улитина.
   - Ну что ж, ведь ее еще не сняли?
   - Да году-то еще не прошло.  А  ты  посмотри  на  нее:  на  чем  кресло
держится...
   Все опять притихли.
   - А у нас такие слухи ходили, что, мол,  прокуроры  по  земле  побегут,
законы соблюдать заставят,  распределители  закроют,  самолеты  полетят  с
опергруппами, а то и самого Мишку увидят.
   - Какого это Мишку? - спросил Костя.
   - А ты не знаешь? - с жаром подхватил Илюша. - Ну, брат, откентелева же
ты, что Мишки не знаешь? Сидни вас в исполкоме сидят, вот уж точно  сидни.
Мишка - это будет такой человек удивительный, который придет, и ничего ему
сделать нельзя будет. Захотят ему, например, глаза отвести, выдут на  него
с липовыми отчетами и повышенными обязательствами, в свете и  в  ответ  на
происки единогласно принятыми, а он вот так глянет - и сразу  поймет,  что
глаза ему отводят. Ну  и  будет  он  ходить  по  селам  и  городам  и  все
переделывать, ну а сделать ему нельзя будет  ничего.  Уж  такой  он  будет
удивительный лукавый человек.
   - Ну да, - продолжал Павел своим неторопливым  голосом.  -  Такой.  Вот
его-то и ждали у нас. Крикнул кто-то: "Ой, Мишка едет! Ой, Мишка едет!"  -
да кто куды! Старостин наш дачу собственную  с  перепугу  спалил,  Кузькин
фартук напялил и  шашлыки  продавать  стал  -  авось,  думает,  изверг  за
кооператора примет да помилует; Дорофеича до сих пор  из  трансформаторной
будки не выманят - кричит,  что  он  электроток  и  ему  там  самое  место
обитать. Таково-то все всполошились! А он и не приехал...
   Настало молчание.
   - Гляньте-ка, гляньте-ка, ребятки, -  раздался  вдруг  детский  голосок
Вани. - Гляньте на божьи звездочки - что пчелки роятся!  Как  на  почетном
президиуме! - Павел встал и взял в руку пустой котельчик.
   - Куда ты? - спросил его Федя.
   - К машине, коньячку зачерпнуть.
   - Смотри Серому Домовому не попадись! - крикнул ему вслед Илюша.
   - А правда ли, - спросил Костя, - что Акулина все  и  потеряла,  как  к
Серому Домовому попала?
   - С тех пор. Какова теперь! Знать, не ожидала, что  ее  скоро  вытащут.
Все и подписала, все  рассказала,  где  зарыто,  где  замуровано.  Дочиста
выгребли...
   - А помнишь Васю? - печально прибавил Костя. - Того,  что  погорел?  Уж
какой хват был! Мать-то его Феклиста, уж как же  она  его  любила.  Другие
бабы ничего, как увидят, что им  в  дом  тащут,  так  только  радуются.  А
Феклиста, бывало, как станет кликать: "Опомнись, мой  соколик!  Вернись  в
народ, вернись! Добром не кончится, конфискация  грянет!"  И  как  в  воду
глядела...
   Павел подошел к огню с полным котельчиком в руке.
   - Что, ребята, - начал он, помолчав, -  неважно  дело.  Я  Васин  голос
слышал. Только стал я к коньячку  нагибаться,  вдруг  зовут  меня  Васиным
голоском: "Павлуша, подь сюды". Я отошел. Однако коньячку зачерпнул.
   - Ах ты напасть! Ах ты свежие ветры! - проговорили остальные.
   - Ведь это тебя Серый Домовой звал, Павел, -  прибавил  Федя.  -  А  мы
только что об нем, о Васе-то, говорили.
   Мальчики приутихли. Они стали укладываться перед огнем. Я кивнул  им  и
пошел вдоль задымившейся реки. Не успел я отойти и двух  верст,  как  мимо
меня  промчался  отдохнувший  табун.  Развевались  алые  крылья   Идеалов,
золотистыми  огнями  вспыхивали  цитаты,  и   все   незыблемым   казалось,
ненарушимым...
   Я, к сожалению, должен добавить, что в том  же  году  Павла  не  стало.
Серому Домовому он не попался. То ли расшибся, слетев на  полном  скаку  с
Идеала, то ли съеден дикарями в дальних странах. Жаль, славный был парень!



   Александр Бушков.
   А она бежала

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Волчье солнышко". СпБ., "Азбука", 1996.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 20 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Дорога побежала в полдень. До этого она была вполне  благонамеренной  и
тихой дорогой, и ничего такого за ней не водилось. А тут  вдруг  побежала.
Еще утром по ней проследовал батальон самоходок и колонна "Мардеров"  -  и
ничего, все успели к началу  маневров  в  расчетное  время.  А  в  полдень
началось...
   Первым свидетелем  стал  шафер  рефрижератора  "Берлье",  перевозившего
откуда-то куда-то что-то  там  скоропортящееся.  Дорога  перед  ним  вдруг
вздыбилась и стряхнула грузовик на обочину,  впрочем  довольно  деликатно.
Водитель показал  неплохие  результаты  в  беге  на  длинную  дистанцию  и
объявился  в  ближайшем  полицейском  участке.  Там  его  сгоряча   хотели
госпитализировать, успели даже позвонить в психиатрическую клинику, но тут
появился  в  расстроенных  чувствах  вахмистр  Кранц,  у  которого  дорога
сбросила в кювет  патрульную  машину.  Санитаров  пришлось  с  извинениями
выставить - начальник участка сообразил, что  Кранц  настолько  глуп,  что
сойти с ума никак не в состоянии, и дело оборачивается то  ли  повышением,
то ли разносом. Скорее все-таки разносом: допустить,  чтобы  на  вверенной
тебе территории бежали неизвестно куда и неизвестно с  какими  намерениями
дороги - это, знаете ли, попахивает...
   Не дожидаясь подкрепления,  весь  личный  состав  участка,  вооруженный
автоматами, слезоточивыми гранатами, "химическими клиньями" и ослепляющими
ружьями,  выступил   наперерез.   Именем   республики   дороге   приказали
остановиться, а когда  она  проигнорировала  приказ,  в  целях  сохранения
общественного спокойствия открыли огонь из всех видов оружия.
   Обернулось это сплошной комедией. Пули  асфальт  не  брали,  а  вспышки
ружей и газовые гранаты не оказали никакого воздействия  на  дорогу  ввиду
отсутствия у нее органов обоняния и зрения. Три водомета дорога спихнула в
реку, где они продолжали глупо поливать покрытую нефтяными пятнами воду  -
водители  не  успели  отключить  пушки.   Весь   личный   состав   участка
целеустремленно рассыпался по окрестностям.
   - Но это же непорядок! - возмущался начальник  на  верхушке  дерева.  -
Нельзя ведь!
   - А пошли вы! - огрызалась дорога. - Надоели вы мне все!
   Она поспешала в одной ей известном направлении, волоча за собой вросшие
в асфальт  корнями  опрокинутые  фонарные  столбы,  роняя,  словно  чешую,
дорожные знаки. В округе стихийно началась паника средних размеров.  Никто
ничего  толком  не  знал,  и  по  этой  причине  не  было   недостатка   в
аргументированных версиях. Уверяли, что высадились  марсиане,  что  напали
коммунисты, что из зоопарка сбежал  взбесившийся  двадцатиметровый  питон,
что на Землю падает Меркурий, что в земле раскрылась дыра и  оттуда  лезут
восьминогие огнедышащие ящерицы. Наиболее трезвые рационалисты утверждали,
что это всего-навсего японцы каким-то хитрым способом рекламируют  цветные
телевизоры. Общество спиритов торопливо вызвало дух Наполеона, но дух, как
объяснил медиум, был не в настроении, куда-то торопился и разговаривать не
стал. После этого спириты утвердились  во  мнении,  что  дело  нечисто,  и
примкнули к самым оголтелым паникерам, вопившим  с  крыш  о  конце  света.
Конец света был самой удобной гипотезой - она вроде бы ничего не объясняла
и в то же время как бы объясняла все.
   Наконец слухи докатились до военного ведомства  и  разведки!  Люди  там
сидели серьезные и бывалые: сами умели  распускать  какие  угодно  бредни,
поэтому действовали решительно, не  отвлекаясь  на  байки  об  огнедышащих
восьминогих питонах. К месту происшествия помчался вертолет,  и  когда  он
радировал,  что  дорога  действительно  куда-то  бежит,   срочно   созвали
компетентное совещание. Руководствуясь принципом "То, что нужно  спрятать,
держи на виду", его участники собрались в кондитерской  напротив  военного
ведомства. Двери, правда, заперли. Началось с того, что все  стали  дружно
шпынять начальника разведки, проморгавшего и допустившего такое...
   - Что я вам - футуролог? - огрызался начальник разведки. - Могу сказать
одно -  у  потенциального  противника  ничего  подобного  не  замечено.  А
вообще-то, дорога - в ведении дорожной службы.
   Все притихли: дорожная служба была сугубо цивильным учреждением  и  его
шефы никак не могли быть сюда приглашены.
   - Ужас! - простонал господин дипломатического облика. -  Вы  понимаете,
как это отразится на нашем престиже?
   - А на экономических связях?
   - А на кредитоспособности?
   - Вот вам и демократия! - саркастически захохотал очень старый генерал.
- Вот вам и цивильное правительство! Нет, господа,  в  наше  время  такого
анархизма не допустили бы, гестапо, несмотря  на  отдельные  отрицательные
черты, работать умело. А если ваша дорога  мне  аэродром  подожжет?  -  Он
замолчал и нервно скушал марципан.
   - Ох, господа, вы все не о  том...  -  раздался  застенчивый  голос  из
дальнего  угла,  где  примостился  скромный,  незаметный   чиновничек   из
ведомства, защищавшего конституцию от граждан. - Смотреть нужно в  корень.
Вы проверили, куда эта дорога бежит? То-то и оно... Бежать, понимаете  ли,
можно в разных направлениях. Хорошо, если она бежит на запад,  а  если  на
восток? Вы можете поручиться, что не будет иметь место передача  секретной
информации? По этой дороге, между прочим, пять лет гоняли военную технику,
так что времени на шпионаж у нее хватило...
   Под его ласковым, оценивающим, всезнающим взглядом всем  стало  чуточку
зябко. Генерал поежился и рявкнул:
   - За своих предков до десятого колена я  ручаюсь.  Никаких  посторонних
примесей!
   - Вот это никого не интересует, - ласково  разъяснил  чиновничек.  -  Я
повторяю - нужно посмотреть, куда она бежит...
   В дверь забарабанили. Все конспиративно притихли, но начальник разведки
разглядел в щелочку своих  офицеров,  отправленных  для  более  детального
выяснения, и  открыл  дверь.  Вошедшие  почти  упали  на  стулья  и  стали
затравленно мотать головами. Кто-то мягкосердечный подсунул им по  коробке
цукатов.
   - Фу-у... - сказал один. - Ну и дорожка, чтоб ей...
   - А что? - хором спросили присутствующие.
   - Орет, что танки ей надоели. Мол, пять лет только и знают, что ползают
туда-сюда. Надоели вконец...
   Повисла густая, нехорошая тишина, только разведчики хрустели печеньем и
шумно пили лимонад.
   - Таа-к... - протянул кто-то. - И эта туда же? Мало  нам  пацифистов  с
плакатами?
   - А вот гестапо бы... - завел свое генерал.
   - Помолчите! - совсем невежливо оборвал его страж конституции.
   - Проспали в свое время... Вы подумали, что будет, если и другие дороги
от нее нахватаются? И побегут от военных кто куда? Летать  наши  танки  не
научишь...
   - Что же вы  предлагаете?  -  заломил  руки  господин  дипломатического
облика.
   - Что тут еще можно предложить? - сузил глаза чиновничек и уставился на
генерала. - Вам и карты в руки. Покажите, как это делалось в ваше время.
   - Но ведь это, некоторым образом, объект неодушевленный, дорога...  Нам
как-то не приходилось, и вообще это несколько странно...
   - А государственные интересы? - чиновничек взглянул так, что ноги  сами
подняли генерала со стула, каблуки сами  щелкнули,  а  глотка  сама  собой
рявкнула:
   - Слуш-шаюсь!
   Через пятнадцать минут  из  низких  облаков  навстречу  бегущей  дороге
вывалились звенья ревущих самолетов, под треугольными крыльями  засверкали
вспышки, и град ракет обрушился вниз. Какое-то время дорога держалась,  да
и большая она была, но ракеты способны были разрушить бетонные укрепления,
не то что асфальт...
   И все было кончено. Обломки асфальта  тщательно  собрали,  погрузили  в
стальные контейнеры  и  отправили  утопить  в  море,  чтобы  и  намека  не
просочилось насчет того, что была дорога, которой надоело терпеть на  себе
танки.
   Чрезвычайно гордый собой генерал вломился в кондитерскую.  И  застыл  в
дверях. Участники совещания сидели не шевелясь, уставясь в одну  точку,  а
бледный начальник разведки держал возле уха  телефонную  трубку  и  считал
вслух:
   - Сорок вторая... сорок третья... сорок четвертая...



   Александр Бушков.
   Стоять в огне

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Волчье солнышко". СпБ., "Азбука", 1996.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 20 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


1

   Троллейбусы на этом маршруте ходили аккуратно, с короткими интервалами,
н