с
рассказами предшественников. Впрочем, их можно было понять. Дело не только
в том, что после такой победы они имели бесспорное право  на  беспробудное
пьянство и беззастенчивое бахвальство. Совсем не в том дело. Просто рыцарь
хорошо знал, что сплошь и рядом шалая горячка боя отшибает память напрочь,
и поневоле после тщетных попыток вспомнить хоть что-то приходится безбожно
врать...
   Единственное,  что  привилось  с  легкой  руки  одного  рыцаря   ордена
госпитальеров, - натаска на чучеле. Огромное  чучело  дракона,  чьи  члены
приводились в  движение  хитро  укрытыми  слугами,  шевелилось  и  клацало
пастью, иногда даже ревело посредством потаенных  труб,  пускало  огонь  и
дым. На нем приучали к схватке с чудовищем лошадей и  собак.  Рыцарь  тоже
изрядно потратился на чучело, месяц  его  боевой  конь  и  молосские  доги
учились не пугаться страшилища. Это давало  кое-какой  шанс,  но  триумфа,
разумеется, не гарантировало - триумф зависит лишь от тебя самого.
   Двор был пуст,  как  душа  ростовщика.  Постукивали  копытами  в  доски
денника отдохнувшие и  чуявшие  дорогу  кони,  тучи  исчезли,  оставляя  в
странной убежденности, что путешествие приблизилось к  пределу,  ристалище
подготовлено к турниру, пусть и без зрителей, без герольдов.  По-видимому,
те же  предчувствия  испытывал  возникший  из-за  угла  конюшни  Адриан  с
перепачканными коленками - он шагал с просветленным, важным лицом  святого
мученика, шествующего под пилы язычников. Рыцарь  хмыкнул  и  поднялся  на
ноги, сильно встряхнул плащ, чтобы осыпались соломинки. Подскочили доги  и
заплясали вокруг  него,  тычась  в  ладони  угловатыми  мордами,  влажными
носами.
   - Обойдемся без завтрака, - сказал рыцарь, хотя и не прочь был  поесть.
- Седлай коней. Ошейники псам, живо!
   Вот и все, и постоялый двор остался позади, как сон, и отдохнувшие кони
резво отсчитывают мили, а псы мечутся зигзагами по  обе  стороны  короткой
кавалькады, расширенными  влажными  ноздрями  вбирая  мириады  недоступных
человеку запахов. Среди  этих  запахов  драконьего  пока  нет  -  псам  он
известен, у рыцаря есть клочок драконьей шкуры, раздобытой у старого друга
отца, победившего дракона в  молодости.  Псы  спокойны,  резвятся  посреди
тихого утра. Дорога идет под  уклон,  слева  зубчатая  темно-синяя  полоса
далеких гор, за огромной  пустошью  справа  -  лес,  выгибающийся  впереди
сарацинским клинком, обращенным острием от путников; и там, вдали,  дорога
уходит в этот лес, пересекая до того широкий ручей. И рыцарь вдруг  понял,
что видит место, в точности отвечающее описанию, тому самому,  раздобытому
за немалые деньги, - преддверие  подвига,  преддверие  драконьего  логова,
победы или смерти. Адриан бледен - он тоже вспомнил и понял.
   И все-таки рыцарь не торопился  надевать  доспехи,  он  ехал  шагом,  и
предчувствие  несомненной  опасности  хмельно  разбегалось  по   жилам   и
жилочкам, до кончиков пальцев, стиснувших широкие, шитые шелками и золотом
поводья. И он не смог бы описать свои ощущения, когда один из догов  вдруг
опустил морду к земле, шерсть на его  загривке  встала  дыбом,  щеткой,  и
клокочущее рычание, злобное и чуточку жалобное, рванулось из его глотки.
   На берегу ручья во влажную землю был впечатан  неправдоподобно  четкий,
огромный, страшный четырехпалый след. Оставившая его  лапа,  должно  быть,
походила на куриную, но размеры, когти!
   Доги исходили бухающим лаем, метались над  ручьем.  Обладавший  большим
охотничьим опытом  рыцарь  видел,  что  след  свежий,  и  на  них,  вполне
возможно, смотрят сейчас из недалекого леса огненные глаза.  Ручей  словно
отсекает прошлое, все предшествовавшее отсекает от этого  мига,  и  боевые
трубы ревут в ушах, и сладость достижения цели ласкает сердце.
   - Доспехи! - сказал рыцарь страшным голосом. - Живо!
   Адриан двигался деревянно, как марионетка на ваге бродячего кукольника,
но резво. Живая плоть быстро исчезала под стальной скорлупой. Рыцарь сидел
на коне в полном вооружении, но без шлема, держа его перед собой  на  луке
седла - тому были причины. Теперь он видел, что  следов  множество,  есть,
кроме больших, и значительно меньшие - детеныши?
   - Ну, смотри! - сказал он Адриану бешено. - Попробуй только сбежать или
отстать! Сам напросился!
   Коротко скомандовал догам, и псы, уткнув носы  в  землю,  двинулись  по
следам, распутывая их невидимое кружево. Вскоре они,  отлично  натасканные
звероловы, устремились к лесу и шумно  вломились  в  переплетение  ветвей.
Рыцарь достал медную трубку со стеклами с обеих  сторон,  приставил  ее  к
глазу, зажмурив другой.
   Он  привез  это  из  Палестины.  Небольшая  случайная  услуга   старому
сарацинскому звездочету, чрезвычайно высоко тем оцененная, - и в  руках  у
рыцаря оказалось наверняка единственное в Европе приспособление,  делавшее
далекое расстояние близким для глаза.  В  свое  время  он  собирался  было
преподнести трубку королю,  но  что-то  подтолкнуло  укрыть.  И  правильно
сделал  -  интересно  было  ночами  наблюдать  с  башни  звезды,  а   днем
окрестности. Не говоря уж о том, как полезна эта вещь на охоте.
   Там,  впереди,  далеко,  но  близко  для  глаза...   Длинное,   низкое,
буро-зеленое тело мелькнуло меж мшистых стволов  и  с  пугающей  быстротой
заскользило по пустоши в сторону гор, и  два  таких  же  существа,  только
меньше, гораздо меньше, с крупную собаку величиной,  помчались  следом,  а
вдогонку с лаем неслись доги.  Рыцарь  ощутил  укол  досады  и  облегчение
одновременно - дракон огромен, но не устрашающ и больше  всего  напоминает
увеличенную во много раз  ящерицу  из  тех,  что  он  мальчишкой  ловил  в
заболоченном рву отцовского замка, давно уже ставшего его замком.
   Он  нахлобучил  шлем  и  поскакал  следом,  во  весь  голос  выкрикивая
фамильный девиз. Дракон мчался быстро, но конь несся быстрее, и расстояние
меж ними сокращалось, доги настигли детенышей, вцепились в них, и по земле
покатились два рычащих и шипящих клубка. Рыцарь проскакал мимо них,  клоня
к  земле  трехгранный  наконечник  копья.  Дракон  остановился   с   маху,
пробороздив  задними  ногами  землю,  повернулся   -   наверное,   спасать
детенышей. Он и рыцарь оказались друг против друга.
   Сейчас ощеренная пасть изрыгнет огонь, и нужно изловчиться,  подставить
коня, загородясь его грудью и щитом...
   Но не было огня, и  рыцарь  с  налета  ударил,  целя  копьем  в  пасть,
усеянную не страшными клыками, а довольно мелкими зубками, в последний миг
дракон успел увернуться, и трехгранное острие вошло ему  в  шею  -  легко,
словно в мешок с пухом, а в следующий миг-добротно  просушенное  древко  с
хрустом переломилось, конь пронес рыцаря мимо, но он тут  же  развернулся,
вытащил меч, занес его...
   И тут же натянул  поводья.  Дракон  бился  на  земле,  перекатываясь  и
выгибаясь, шипя и вереща мерзко, громко, жалобно, темная  кровь  сгустками
брызгала во все стороны, хлестал хвост, шипение сменилось хрипом, и рыцарь
рванул  коня  в  сторону,  чтобы  случайный  удар  хвоста   не   переломал
благородному животному ноги. Дракон барахтался  все  медленнее,  а  там  и
вовсе завалился  на  спину,  показав  грязно-желтое,  совсем  как  у  тех,
маленьких ящериц из рва, брюхо. Четырехпалые лапы еще дрыгались,  ощущение
страшного  обмана,  бесцельности  и  бесполезности  предприятия   пронзило
рыцаря, движения агонизирующего чудовища, которое вовсе не было чудовищем,
становились все более вялыми, и, спасая что-то в себе, рыцарь  соскочил  с
седла, подбежал, обеими руками вскинул меч и опустил его со всей силой, на
какую был способен.
   Снеся голову, лезвие косо ушло в землю,  рыцарь  схватился  за  рукоять
сильнее, едва удержав равновесие. Хлынувшая кровь испачкала его с  ног  до
головы. Вот так просто? И все? Но...
   Он выпустил рукоять и  стащил  шлем,  превозмогая  истерический  хохот.
Оглянулся. Доги рвали неподвижных детенышей, шагом  приближался  Адриан  с
коротким мечом в опущенной руке, и лицо у него  было  словно  бы  мертвым,
пустым. Рыцарь знал, что у него самого точно такое же лицо, не  отражающее
ни радости, ни даже безмерной опустошенности.  Потому  что  к  такому  вот
повороту событий он, победитель последнего в Европе дракона, никак не  был
готов.  Можно  и  не  вспарывать  брюхо  этой  твари,  оказавшейся   столь
беззащитной, - наверняка там не окажется ничего,  кроме  листьев,  ветвей,
травы да мышей, быть может. Какие там останки предшественников...
   Никаких сомнений - эта голова, эти лапы, этот хвост как две капли  воды
походили на красовавшиеся во многих замках, и такая же  в  точности  шкура
пошла на конские чепраки и носимые поверх  доспехов  плащи.  Другого  рода
драконов не существовало в природе, следовательно, все прошлые победы были
столь же молниеносными и легкими. Дикий кабан не в пример опаснее...
   Один из мифов, на которых покоилась  слава  рыцарства,  рассыпался  для
него прахом, как для всех его предшественников. Такой  вот  дракон,  такое
вот заблудившееся в настоящем порождение прошлого. И впереди лишь два пути
- разоблачить все, выступить против всего рыцарства, столкнувшись при этом
с таким жестоким клубком ущемленных интересов, развенчанной славы, обид  и
злости, что при одной мысли об этом хочется выть. Или - оставить все,  как
есть, презирая себя, но не вызвав презрения окружающих и  предшественников
в качестве предателя рыцарского сословия. Два пути,  две  дороги.  "О  да,
графиня, это была тяжелая работа,  сначала  из  смрадной  пасти  вырвалось
пламя, но мой щит был прочен, а меч остер..." Теперь не грех и отправиться
ко двору, теперь гордая Бланка... Теперь  он  -  победитель  дракона,  что
влечет...
   Господи, стоном хлынуло из горла, из сердца, из души,  ну  объясни  же,
зачем ты затеял все это?! Или, что еще страшнее, ни ты,  ни  дьявол  здесь
абсолютно ни при чем, и наш выбор - исключительно наш выбор?
   Он застыл, как аляповатая статуя, - герой,  и  у  его  ног  поверженный
дракон. Доги недоуменно ластились к нему, тычась окровавленными мордами.
   Не хотелось жить. Он был несчастен - его мечты сбылись.



   Александр Бушков.
   Планета по имени Артемон

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Дождь над океаном". М., "Молодая гвардия", 1990
   ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   С недавних  пор  в  жизнь  Митрошкина  вошли  загадочные  и  неприятные
странности. Связаны они  были  с  дочерью  Ленкой  шести  лет  от  роду  и
неизвестно откуда взявшейся собакой.
   О собаке Ленка мечтала давно и однажды заявила об этом без обиняков, но
ей было решительно отказано - собака не вписывалась  в  интерьер.  Паркет,
ковры, лак, хрусталь, и на этом фоне тварь с  непредсказуемым  поведением,
способная исцарапать одно, изодрать другое и разбить третье, -  при  такой
мысли Митрошкину становилось зябко. Правда, собаки сейчас были в  моде,  и
Митрошкин подумал как-то, что роскошная бело-желтая колли удачно дополнила
бы общий рисунок квартиры, но  больно  уж  хлопотно...  С  неодушевленными
вещами гораздо проще, жрать не просят, гулять - тоже.
   Одним словом, в собаке Ленке  было  категорически  отказано.  Несколько
дней она дулась, были даже  слезы,  потом  как-то  незаметно  успокоилась,
притихла и даже, кажется, повеселела. Митрошкин достал через нужных  людей
японскую электронную собаку, которая и хвостом виляла, и лаяла, разве  что
не гонялась  за  кошками.  И  продолжал  благотворно  трудиться  на  благо
общества и свое. Был он среднеответственным божком торговой  сети  и  жить
умел - то есть прихватывал регулярно, но не  зарывался  и  оттого  выпадал
пока из поля зрения зоркоглазых товарищей с красными книжечками.
   Он не сразу заметил, что электронное чудо пылится в  углу,  а  заметив,
собрался было прочесть Ленке лекцию о собственном трудном детстве,  но  не
успел - подступили странности.
   Сначала  о  пуделе,  якобы  купленном  им  для  дочки,  с   восхищением
отозвалась соседка. Митрошкин отделался многозначительными междометиями  и
поскорее прошмыгнул в подъезд. Назавтра о пуделе  заговорил  сосед.  Потом
еще один. И еще. В общей  сложности  человек  десять.  Митрошкин  кивал  и
поддакивал, ни  черта  не  понимая.  На  время,  к  некоторой  пользе  для
государства,  были  заброшены  пересортицы  и  усушки-утруски.   Митрошкин
раздумывал, сопоставлял и анализировал.
   Постепенно оформилось следующее. Два раза в день Ленка подолгу гуляла в
скверике с красивым черным пуделем, отзывавшимся  на  кличку  Артемон.  На
расспросы отвечала, что купил  папа.  Соседи  по  площадке  несколько  раз
видели,  как  Ленка  заводила  пуделя  в  квартиру.  И   происходило   все
исключительно в часы, когда не было дома ни Митрошкина, ни его жены.
   Митрошкину казалось, что он спит и  видит  дурной  сон,  но  проснуться
никак не удавалось. На окольные  расспросы  о  таинственном  пуделе  Ленка
недоуменно распахивала глаза, а  соседи  исправно  продолжали  выкладывать
новые подробности собачьей жизни. Предполагать,  что  они  чохом  спятили,
Митрошкин не решался. В изощренный розыгрыш не  верил.  В  своем  рассудке
тоже не сомневался. И тем не менее "его" собака существовала...
   Доведенный до отчаяния этой фантасмагорией, Митрошкин однажды  решился,
нагрянул домой в неурочное время и прибыл как раз вовремя,  чтобы  увидеть
Ленку, входящую в подъезд с черным пуделем на поводке.
   Загудел,  поплыл  вверх  лифт,  и  Митрошкин  кинулся  следом,  отмахал
несколько пролетов и остановился так, чтобы  его  нельзя  было  увидеть  с
площадки. Щелкнули, разошлись дверцы, когти процокотали по бетону, и Ленка
с пуделем скрылись в квартире. Вскоре Ленка вышла одна и уехала вниз.
   Митрошкин трясущимися  руками  отпер  дверь.  Кухня,  комната,  другая,
третья. Он заглянул в ванную и туалет, вернулся в кухню, потянулся было  к
дверце холодильника. Вовремя опомнился и выругал себя.
   Он сам видел, как собака входила сюда. Никакой  собаки  в  квартире  не
было. Факты исключали друг друга, но как же, как же? "Может, я -  того?  -
подумал Митрошкин. - Вообще-то к лучшему, на суде сыграет, если вдруг,  не
дай бог... Нет, но как же? Пудель-то был?"
   Ничего почти не соображая,  он  зашел  в  Ленкину  комнату.  Огляделся.
Выдвинул ящик стола.
   Рядом с куклой лежали плетеный кожаный поводок и узкий изящный ошейник.
   - Ага! - обрадовался Митрошкин и выдвинул второй ящик. Отшатнулся.
   Ящик был залит неизвестно откуда идущим светом, и в нем кружился вокруг
невидимой оси шарик с небольшой апельсин размером  цвета,  сочной  молодой
зелени - точь-в-точь поля, памятные Митрошкину  по  деревенскому  детству.
Митрошкин не решился протянуть руку и дотронуться -  вдруг  током  стукнет
или еще  что...  Он  застыл  над  ящиком,  а  шарик  кружился  неспешно  и
размеренно, и вдруг черное пятнышко с полспички  длиной  показалось  из-за
края, пересекло шарик наискось и снова скрылось,  но  Митрошкин,  напрягши
глаза до рези, успел его рассмотреть.
   Собака. Пудель. Артемон проклятый.
   - Паршивка... - сказал Митрошкин сквозь зубы.
   О странности открывшегося ему зрелища он не  думал.  Он  думал,  что  в
принципе такая собака его  вполне  устраивает  -  она  есть  и  ее  нет  в
квартире, под ногами не путается, ничего не испорчено, все довольны. Потом
спохватился - не о том думает. Уж если Ленка в  таком  возрасте  научилась
хитрыми способами обходить отцовские запреты, то чего ожидать потом и  как
это будет выглядеть? Нет, поблажек не допустим!
   Он рывком выдернул ящик, держа его  перед  собой  на  вытянутых  руках,
вынес на площадку. Крохотная планетка безмятежно вращалась, песик,  задрав
головенку, вглядывался в Митрошкина. Клацнула, словно винтовочный  затвор,
дверца мусоропровода, ящик, гремя, полетел вниз, там, внизу, что-то звонко
лопнуло, и пахнуло сухим жаром. Митрошкин опасливо приблизил лицо  -  нет,
ни дыма, ни запаха гари. Тем лучше.
   Он обернулся. На верхней ступеньке стояла Ленка, и  глаза  у  нее  были
такие, что Митрошкин на секунду пожалел о содеянном, но опомнился и сурово
начал:
   - Ты что же это в дом всякую дрянь...
   Земля ушла у него из-под ног. Все поплыло, сорвалось куда-то.
   ...Свет лился непонятно  откуда,  он  был  везде.  Митрошкин  стоял  на
жесткой поверхности цвета висевшего у него  в  гостиной  ковра.  Метрах  в
двадцати впереди поверхность  покато  обрывалась  в  никуда.  И  сзади,  и
справа, и слева, и со всех сторон то же самое. Словно он стоял на огромном
шаре. Шар. Огромный шар. Или крохотная...
   Митрошкин все понял и закричал - громко, испуганно, жалобно, тоненько.
   Крик заглох, словно его растворил и всосал неведомо откуда идущий свет,
белеющие вдали исполинские стены,  в  которых  не  сразу,  но  угадывалась
внутренность ящика стола.
   Митрошкин закричал вновь.
   И - никакого ответа, не говоря уж об эхе.



   Александр Бушков.
   Пересечение пути

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Дождь над океаном". М., "Молодая гвардия", 1990
   ("Библиотека советской фантастики").
   OCR & spellcheck by HarryFan, 15 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Человек бежал быстро и размеренно, расчетливо захватывая полной  грудью
порции воздуха и выдыхая одновременно с рывком правой  ноги  вперед,  один
выдох на три рывка - наработанный за годы ритм опытного  охотника.  Он  не
спешил - пятна крови и следы говорили, что олень невозвратно теряет силы и
вскоре рухнет там, впереди, где зелень и буйноцветье саванны  сливаются  с
Великим Синим Ясным Небом. У этих людей существовало  множество  слов  для
обозначения цвета и состояния неба в разное время  суток,  разную  погоду,
даже разные времена года. Но  Великим  оно  было  всегда,  оно  изначально
нависало над миром, над живым и  неживым,  оно  светило  мириадами  звезд,
гневалось молниями и насылало чудовищ.
   Неподалеку, слева меланхолично перетирают зубами траву пятеро мамонтов.
Косматые громады спокойны - они не боятся одиноких охотников.
   Человек бежал по саванне поблизости от побережья океана,  который  лишь
через десять тысяч лет приобретет право  именоваться  Северным  Ледовитым.
Пока что для такого названия просто-напросто нет оснований - льда нет и  в
помине, климат мягок, носороги чувствуют себя прекрасно  у  этих  берегов.
Человек тоже. Разумеется, с учетом неизбежных  опасностей,  подстерегающих
на земле и налетающих с неба.
   Резные шарики и подвески костяного  ожерелья  постукивают  по  выпуклой
груди. Рука сжимает легкое удобное копье, мир  прост  и  незатейлив,  цель
ясна. Медь, что пойдет на шумерские и вавилонские мечи, покоится глубоко в
недрах земли. На Байконуре и мысе  Канаверал  ревут  саблезубые.  На  всей
планете нет пока что ни одного  металлического  предмета  своего,  земного
производства.
   Впереди - небольшая роща, островок деревьев посреди саванны, взгляд  не
в состоянии пронизать его  насквозь,  и  опытный  охотник  Вар-Хару  резко
забирает влево, заранее отведя  копье  для  возможного  удара,  -  бывает,
смертельно раненный зверь в приступе яростного отчаяния выбирает такие вот
уголки для последнего боя.
   Все чувства охотника обострены, он привык  к  неожиданностям  и  оттого
даже не вздрагивает, увидев перед собой вместо  разъяренного,  истекающего
кровью оленя - людей. Не совсем таких, как обычные люди, правда. Двоих.
   Он стоит, изготовив копье, левая  рука  готова  выдернуть  из-за  пояса
метательный  нож.  Глаза  охотника,  мастера   чтения   звериных   следов,
различающие десятки оттенков в красках неба, вбирают детали  и  частности,
как сухой песок впитывает воду.
   Их двое, тех, иных, они ниже и тоньше в кости и, судя  по  особенностям