ом  диване  лежала  Алена,
которую раздевали двое голых бородачей. Широко раскрытые глаза Алены  были
бессмысленными, как у новорожденной.
   Гай возник на пороге. Он был великолепен. Бородачи журавлями летали  из
угла в угол, разве что не курлыкали,  и,  если  бы  у  них  нашлось  время
поразмыслить, они обязательно подумали бы, что так их еще никогда не  били
и вряд ли будут впредь. Гай торопливо одел  Алену,  отвесил  бородачам  по
прощальному полновесному пинку и вывел Алену в коридор. Там ему  пришло  в
голову, что бородачи, собственно говоря, абсолютно ни в чем  не  виноваты,
но возвращаться для извинений он все равно не стал.
   В номере он отпоил Алену кофе, и она быстро пришла в себя. Естественно,
она ничегошеньки не помнила.
   - Сигарету тебе давали? - спросил Гай.
   - Давали коктейль. Все поплыло...
   - Умнейшим человеком был Уилки Коллинз, - сказал Гай. - "Тело находится
во власти самого всесильного из властителей - химии. Дайте мне химию -  и,
когда Шекспир задумает  Гамлета  и  сядет  за  стол,  чтобы  воспроизвести
задуманное, посредством воздействия на его тело несколькими подмешанными в
пищу крупинками я доведу его разум  до  такого  состояния,  что  его  перо
начнет плести  самый  несообразный  вздор,  который  когда-либо  осквернял
бумагу". Это из "Женщины в белом", а "Женщина в белом" издана в  восемьсот
шестидесятом, за десятки лет до того, как  военные  обратили  внимание  на
химию...
   - Гай, ты правда на меня не сердишься?
   - Брось, глупенькая, - сказал Гай. - Самое интересное, что  эту  теорию
"роковых двенадцатиугольников" мне еще  дома  развивали.  Ахиллесова  пята
этих постулатов в том, что все эти теоретики дружно встают на дыбы,  когда
по их же логике им следует включить свою девушку в свободное  коловращение
плоти...  Ужасно  негодуют,  знаешь  ли,  страсть  как  терпеть  не  может
российский  интеллигент  проверять  свои  теории  на  себе  самом,  однако
горлопанить ему это не мешает... Ладно, принесу-ка я тебе кофе, и тронемся
в   дорогу.   А   то,   не   ровен   час,   вынырнут   еще    какие-нибудь
идеологи-учредители...
   Он спустился в бар. В огромном камине с  бронзовыми  украшениями  пылал
огонь, и в огне резвились саламандры,  хватая  друг  друга  за  хвосты.  У
камина в глубоком кресле уютно устроился рыжий член Клана Девятиугольника.
   - Кофе, - сказал Гай, подтолкнув к бармену  позаимствованную  на  кухне
большую эмалированную кружку  (при  виде  значка-факела  повар  готов  был
отдать не то что кружку - всю кухню). -  И  покрепче.  -  Потом  со  спины
подошел к рыжему: - Ба, кого я  вижу!  Что  это  вы  так  быстро  покинули
заседание столь славной организации?
   - Скучно, - лениво сказал рыжий. - Садитесь, выпейте. Куда торопиться?
   Гай сел в соседнее кресло. Бармен рысцой подбежал с бокалом - значок  с
алым трилистником пламени оказывал и на него соответствующее воздействие.
   - Кажется, Гай?
   - Да.
   - Лорд Уэнтворт.
   -  Интересно,  -  сказал  Гай.  -  Живых  лордов  мне  еще  видеть   не
приходилось. Впрочем, и дохлых тоже.  Стоп,  стоп...  Лорд  Уэнтворт.  Это
совсем интересно, ваше сковородь, и совершенно меняет дело...
   - В каком смысле?
   - Я всю жизнь мечтал о машине времени, - медленно сказал Гай. -  Помимо
всего прочего, она понадобилась бы мне, чтобы прогуляться  в  одна  тысяча
восемьсот первый год с автоматом в руках. -  Он  допил,  швырнул  бокал  в
неосторожно высунувшуюся саламандру и закончил почти весело: - И одним  из
тех, кого я должен был там уложить, был бы ваш прапрадед.
   - Неужели?
   - Вот именно, - сказал Гай.
   - Надеюсь, не за то, что мой прапрадед  соблазнил  вашу  прабабушку?  -
улыбнулся лорд. Он еще надеялся обратить все в шутку.
   - Вы хорошо знаете историю?
   - Боюсь, что нет.
   - Боже, чему вас только учат в ваших Итонах... - покачал головой Гай. -
Бармен, еще виски, только не в этот наперсточек!  Так  вот,  история...  Я
никоим образом не одобряю привычки Павла Первого ссылать  в  Сибирь  целые
полки, высочайше регламентировать количество обеденных блюд в  зависимости
от сословия, и тому подобное. Черт с ним, с этим, - в конце  концов,  Петр
Первый сажал бояр голой  жопой  на  яйца,  и  ничего  -  ходит  в  великих
преобразователях... Гораздо больше меня привлекает внешняя политика  Павла
Первого. Тот период, когда, отвергнув традиционную ориентацию  на  Англию,
Павел сблизился с Наполеоном Бонапартом, и сорок тысяч  казаков  двинулись
на Хиву, чтобы вступить в Индию.
   - Воздушные замки...
   - Да... - сказал Гай. - Воздушные замки, потому что в  Санкт-Петербурге
был английский посол лорд Уэнтворт, в любовницах у которого  ходила  Ольга
Жеребцова, в девичестве Зубова, из старинной фамилии, тесно  повязанной  с
недовольной императором  знатью...  Сколько  ваших  пресловутых  соверенов
получила эта компания от посла - не так уж важно.  Главное  -  в  ночь  на
одиннадцатое марта восемьсот первого  года  вся  эта  гвардейская  сволочь
ворвалась в Михайловский замок... Император волею  божьего  скончался.  Вы
понимаете, что мы потеряли?
   - Да...
   - Ни черта вы не понимаете, - сказал Гай. - В состоянии оценить  потерю
только мы, славяне... при ужасно "дружелюбном" отношении индийцев к  вашим
предкам вторжение нашей кавалерии было бы детонатором, способным  взорвать
всю Индию. Заключив военный союз с Францией,  мы  делили  бы  Европу,  как
свежевыпеченный торт... Кто знает, возможно, что впоследствии мы  не  ушли
бы при таком раскладе из Аляски и Калифорнии. И не было бы никакой Великой
Британии и сильных Соединенных Штатов от океана до океана...
   - А может, так и нужно было? - невозмутимо спросил лорд. - Мой дорогой,
вами ведь всегда руководили люди  со  стороны  -  татары,  немцы,  мордва,
евреи...  И  сейчас  немногим  лучше.  Что,  если  вы  сами  не   способны
руководить?..
   - Это мы-то? - хрипло спросил Гай. - Это мы-то, великий народ, сто  раз
спасавший мир, в том числе и ваш паршивый остров... - Он  сунул  руку  под
пиджак, вытащил "вальтер" и  большим  пальцем  сдвинул  предохранитель.  -
Историю, к сожалению, нельзя исправить, -  говорил  Гай,  сторожа  стволом
помертвевшее  лицо  лорда.  -  Но  это  только  в  том  случае,  если  она
развивается от прошлого  к  будущему.  В  случае  же,  если  действительно
существует антивремя - время, текущее вспять от  будущего  к  прошлому,  -
смерть потомка автоматически уничтожает его предков. Вы  следите  за  моей
мыслью, милорд? Прекрасная гипотеза, вполне в духе Ирреального  Мира.  Где
вы предпочитаете, милорд, - у камина? Мне почему-то кажется,  как  верному
читателю тетки Агаты, что смерть у камина - искренне английский колорит...
Как вы думаете?
   Вряд ли милорд способен был думать. Он встал и  медленно,  пятясь,  как
хорошо вышколенный слуга, отступал к двери.  В  баре  сидели  еще  человек
двадцать, но никто не обращал внимания, не смотрел в их сторону.
   - Ну что же вы? - спросил Гай, надвигаясь на него и поднимая  пистолет.
- Я всегда считал, что истинный джентльмен должен умирать с  достоинством.
Ради бога, не  разрушайте  созданный  моим  воображением  образ  истинного
джентльмена, я вас умоляю... Что же  вы  дрожите?  Может  быть,  к  вашему
появлению на свет приложил руку или кое-что другое какой-нибудь  конюх,  и
этим все объясняется, эта ваша трусость?
   Он выстрелил. Пуля попала в плечо. Гай снова нажал  на  курок,  и  еще,
лорд медленно оседал, потом рухнул на колени, зажимая ладонью плечо. Кровь
текла по его белоснежному пиджаку, образуя  похожие  на  страусиные  перья
разводы.
   - Ну что же вы так, милорд? - спросил Гай,  остановившись  над  ним.  -
Неужели больно? Ай-ай... Между прочим, императора  душили  шарфом  и  били
табакеркой в висок. А сипаев привязывали к дулам пушек. Так что я  выгляжу
добрым самаритянином...
   Он выстрелил еще два раза. Кровь  растекалась  по  полу,  огибая  ножки
столиков. Соседи с любопытством наблюдали, вытягивая шеи на  добрый  метр,
кое-кто пересел поближе, чья-то голова на длинной шее,  ставшей  не  толще
гусиной, повисла над плечом Гая, и он  раздраженно  толкнул  ее  локтем  в
подбородок.
   Стрекотали несколько кинокамер.
   - Молодой человек! - крикнула седая дама. - Не могли бы вы  делать  это
медленнее? Я вам заплачу!
   Казнь превращалась в забаву для скучающих бездельников. Сообразив  это,
Гай поднял пистолет и выпустил три последние  пули.  Вокруг  разочарованно
заворчали, но Гай, не обращая на них внимания, вернулся к  стойке,  забрал
кружку с кофе и, не оглядываясь, пошел к выходу.



10. ИЗ ОКНА ВАГОНА

   Минут через двадцать они сели в машину. Ночью какой-то воришка пробовал
ее угнать, но заговоренный "роллс-ройс" откусил ворюге руку -  Сукин  Кот,
несмотря на все пьянки, драки и бордели, дело свое знал, и уж если он  что
заговаривал,  беспокоиться  было  не  о  чем.  Правда,  был  у  него  один
недостаток - жуткий похабник, он вместе с заговором в два счета впихивал в
машину или в пылесос громадный запас непристойных  анекдотов  всех  стран,
времен и народов. Отчасти это было  даже  интересно  -  временами  "роллс"
принимался   травить   анекдоты   атлантов,   лемуридов,   гавайцев    или
малоизвестного племени альтаирской расы Дзох, о котором сами альтаирцы  ни
черта почти не знали. Так что ехать было весело.
   На площади они едва не нарвались. У памятника какому-то герою, с важным
видом восседавшему на  толстой  добродушной  лошадке,  изображавшей,  надо
думать, боевого коня, "роллс" вдруг совершенно самостоятельно  затормозил.
Гай едва не расквасил нос о руль и собирался было  матернуть  как  следует
строптивый  механизм,  но  тут  что-то  засвистело,  и  "роллс"  торопливо
закутался силовым полем.
   На площадь спикировал Красный Вертолет, изящный, обтекаемый,  он  повис
метрах в десяти  на  макушкой  бронзового  героя,  из  распахнутой  дверцы
высунулся толстый черный ствол пулемета, и площадь залил гремящий  злобный
треск.
   Люди разбегались в разные стороны, падали, ползли, по тротуару  катился
детский мячик. Поодаль столкнулись и вспыхнули две  простроченные  навылет
машины. Пули с визгом рикошетили от защитного поля  "роллса",  попадали  в
витрины, и огромные стекла осыпались звенящими водопадами.
   Наконец  треск  смолк.  Распластанные  в  нелепых  позах  трупы  усеяли
площадь, кое-кто еще пытался  уползти,  опираясь  на  руки,  тогда  сверху
щелкал сухой одиночный выстрел, и ползущий  падал  лицом  вниз.  Бронзовый
герой, задрав голову, что-то сердито орал и махал кулаком, но никто его не
слушал. Догорали столкнувшиеся легковушки.
   Красный Вертолет прошел низко, на высоте  человеческого  роста,  и  Гай
успел увидеть азартную морду сидевшего за пулеметом леопарда. На  мостовую
полетел длинный бумажный плакат,  и  вертолет,  вертикально  взмыв  вверх,
растаял в голубом летнем небе.
   Гай вылез из машины, перешагивая через трупы,  добрался  до  плаката  и
поднял его. Большими кривыми буквами там было  написано:  "Что,  суки,  не
нравится? А нам, по-вашему, это нравилось? Вот когда на вас  заведут  свою
Красную книгу, тогда и протестовать будете, гады, а пока терпите!"
   Он вернулся в машину и показал плакат Алене.
   - Бр-р... - пожала Алена плечами. - А все же они правы...
   - В том-то и беда, - сказал Гай. - Куда ни кинь, все правы,  виноватого
отыскать просто невозможно, и даже если отыщешь, ничего это не изменит...
   Они поехали дальше. Гай свернул за угол... и  едва  успел  затормозить,
"роллс" коснулся воды передними колесами.
   Такого он не видел даже  здесь.  Круглая  площадь  была  залита  водой,
окружавшие ее дома тоже стояли в воде по вторые этажи, и с первого взгляда
чувствовалось, что здесь очень глубоко. Посреди площади как ни  в  чем  не
бывало бил в десять струй  каким-то  здешним  ирреальным  чудом  уцелевший
фонтан, и это выглядело  полным  идиотизмом.  По  превратившейся  в  озеро
площади бодро плавал огромный, метров двадцати, зеленый спрут.
   - Будем искать объезд? - спросила Алена.
   - Да... - сказал Гай.
   Весь юмор заключался в том, что  нельзя  было  с  уверенностью  сказать
заранее, кто такой этот спрут. Он мог оказаться кем угодно.
   Гай вышел из машины. Заметив его, спрут  оживился  и  быстро  поплыл  к
нему.
   - Гай, осторожнее! - крикнула Алена.
   Щупальце, взвившись с быстротой лассо,  обхватило  ее  и  выдернуло  из
машины, второе опутало Гая, тянуло в  воду.  Счастье  еще,  что  остальные
почему-то не вступили в дело.
   - Меня зовут Лизхен! - рычал спрут, щелкая клювом. - Я гимназистка, мне
семнадцать лет, и у меня нет друзей! Ты будешь моим любовником, а девчонку
мы утопим, я страшно ревнива!
   Нечеловеческим усилием Гай высвободил руку с пистолетом и открыл огонь,
но вот и обойма кончилась, а спруту все было нипочем, как слону дробина.
   Спас их  "роллс"  -  он  отважно  бросился  в  драку,  с  маху  откусил
схватившее Алену щупальце,  потом  разделался  с  тем,  что  держало  Гая,
прицелился  как  следует  и  угодил  спруту  меж  глаз  запасным  колесом.
Дожидаться, пока оглушенный спрут очнется, они не стали, вскочили в машину
и помчались прочь.
   - Ну, спасибо, дружище... - сказал Гай, потирая плечо.
   - А, чего там... - беззаботно отозвался "роллс". - Вот, слушайте: лежат
в луже два вдрызг пьяных упыря, а мимо шагает певичка из  ночного  кабаре,
тоже под газом...



11. ТРИ КВАРКА

   Граница Круга открылась неожиданно - "роллс-ройс" обогнул холм,  и  они
увидели, что в обе стороны, насколько хватает взгляда, тянется  выложенная
красным кирпичом полоса, а над ней стоит странный волокнистый туман.
   - Только давайте пешком, ребята, ладно? - сказал "роллс". - Делов-то  -
два километра. А мне там делать нечего.
   Гай остановился у кромки кирпичного пояса и неотрывно смотрел в  туман.
Его била нервная дрожь, хотелось  кричать.  Казалось,  что  не  пятнадцать
дней, а миллион лет прошло с  той  поры,  как  вертолет,  опускавшийся  на
зеленое поле, вдруг схватили и перемололи невидимые  исполинские  челюсти.
Теперь-то, набравшись ума. Гай знал,  что  приглянувшаяся  пилоту  лужайка
была делянкой, где колдуны  разводили  таинственный  голубой  цветок  Глаз
Василиска, и только напрочь сумасшедший может зайти на делянку, когда Глаз
Василиска дает всходы...
   Подошла Алена, молча взяла его за руку. Гай обнял ее  за  плечи  -  она
тоже дрожала от волнения, и Гай, глядя на волокнистые  пряди  сизого,  как
голубиное горло, тумана, задал себе горький вопрос: а  не  лучше  ли  было
остаться? Он знал, что не передумает и пути назад нет, но  все-таки  задал
себе этот вопрос, заранее зная, что не сможет на него ответить.
   Два километра. Самое большее - пятнадцать минут ходу, по кирпичам  идти
легко. Ирреальный Мир лежал позади, как  забытая  выросшим  и  возмужавшим
человеком  смешная  детская   игрушка,   когда-то   казавшаяся   бесценным
сокровищем.
   - Ну что, идем? - спросил Гай.
   - Подожди, постоим еще немного... - попросила Алена.
   Ее глаза были сейчас серыми.
   Гай обнял ее и стал целовать, пытаясь  передать  ей  свою  смешанную  с
печалью радость.
   - Печаль моя светла... - сказал он тихо.
   Потом оглянулся в последний раз,  но  не  увидел  ничего,  что  мог  бы
запечатлеть в сердце как Незабываемое. Дорога, петлявшая  среди  невысоких
холмов, сами эти холмы, голубое небо, облака  и  солнце.  Города  остались
там, за холмами.  Ему  осталось  лишь  глубоко  вдохнуть  теплый  вечерний
воздух, ничем не отличавшийся, но принадлежащий миру, который  он  покидал
только потому, что привык к другому.
   - Ну, прощай, старина... - сказал он "роллсу".  -  И  спасибо  за  все.
Передавай им там всем привет.
   - Передам, - сказал "роллс". - Прощай, Гай...
   Он даже не сделал попытку рассказать анекдот или отмочить  непристойную
шуточку - понимал печальную серьезность момента.
   Гай взял за руку Алену, и они вошли в туман. Видимость была  метров  на
пять,  а  дальше  все  заволакивали  лениво   трепетавшие   сизые   струи.
Заблудиться Гай не боялся - кирпичи были уложены вдоль пояса.
   Туман глушил звук шагов. Время от  времени  Гай  поглядывал  на  Алену,
Алена чуточку испуганно улыбалась ему, и у него замирало  сердце  -  такая
она была красивая здесь, сейчас, в легком голубом платье.
   Он не сразу услышал этот звук, посторонний - странный  стук  твердым  о
твердое, - но, прислушавшись получше, убедился, что это ему не мерещится.
   - Слышишь?
   - Слышу... - тихо сказал Алена.
   - Что это?
   - Не знаю...
   Он попробовал пустить в ход приобретенное здесь шестое чувство, видение
на расстоянии, - и не смог. Скорее всего, в Поясе оно уже не  действовало.
Шевельнулась  в  сердце  смутная  тревога,  предположения  о  таинственной
страже, охраняющей рубежи Ирреального Мира,  -  во  многих  сказках  вдоль
границ зачарованных стран бродят драконы, или  великаны,  или  колдуны.  В
сказках это самое обычное дело.
   Гай сунул  руку  под  рубашку  и  до  боли  сжал  распятие  Сатаны,  но
таинственный стук не  исчез.  Казалось,  он  рыщет,  мечась  вправо-влево,
словно кто-то ищет их и никак не может найти.
   - Стой... - прошептал Гай  Алене  и  остановился.  Замер,  слушая  стук
собственного сердца и  с  трудом  подавляя  неудержимое  желание  кинуться
прочь, бежать, покуда хватит сил, - нечто похожее он испытывал в  детстве,
когда осенью туман затопил улочку одноэтажных деревянных домов, по которой
он спешил ранним утром в школу, и до боли хотелось знать, что не  один,  и
радовался случайному прохожему...
   Они стояли и молчали, взявшись за руки, а стук  приближался,  и  что-то
шепнуло  Гаю:  его  желание  перехитрить   таинственного   преследователя,
замерев, - та же наивная детская игра, будто на свете наступил мрак,  если
ты закрыл глаза. Господи,  какими  же  солипсистами  мы  были  в  детстве,
сейчас-то мы знаем, что мир не рос вместе с нами, что  многие  встречи  не
зависят от нашего желания, и таких встреч, увы, большинство...
   Из тумана выплыли три странных силуэта, превратившиеся в трех всадников
на вороных конях, всадников  в  длинных  серых  плащах  и  тусклых  медных
шлемах.
   Всадники остановились в трех шагах. Средний, с длинной  седой  бородой,
молча смотрел на Гая.
   - Что вам нужно? - не вытерпел Гай.
   - Стража Круга, - бесстрастно сказал старик. - Можешь посмотреть на нее
в  последний  раз.  Только  недолго.  Лучше  для  тебя  самого,  если  это
произойдет быстро.
   Гай обернулся к Алене, протянул руки, но не успел.
   Алена таяла в воздухе, сначала она сделалась бесплотной, как  ветер,  и
руки Гая сомкнулись в  пустоте,  потом  она  стала  таять,  таять,  таять,
исчезать, только на  короткий  промельк  времени  задержалось  ее  лицо  и
тоскливый взгляд.
   Вскрикнув от ярости и боли. Гай рванулся к всадникам, но  наткнулся  на
невидимую стену.
   - Но почему? - крикнул он туману, ветру, тоске.
   - Ты же помнишь сказки, - сказал старик. -  Тех,  кто  покидал  зеленые
острова вечной молодости, всегда заставляли на берегу отряхнуть даже  пыль
с ног... Это ложь, будто Орфей потерял Эвридику оттого, что  он  оглянулся
назад у выхода из ада. Просто-напросто прошлое всегда остается за  спиной,
и то, что принадлежит прошлому, как бы ни  было  тебе  дорого,  невозможно
унести... или увести с собой. Как  невозможно  и  вернуться  назад...  Мир
уходящему...
   Они повернули коней, хлестнули их и галопом скрылись в тумане,  вернее,
растворились в нем, потому что стук копыт тут же утих.
   Гай побрел вперед. Он и не пробовал вернуться назад, знал, что нечего и
пытаться, что та же невидимая стена была за его спиной и двигалась  следом
за ним, примерившись к его шагу.
   Времени не существовало. Казалось, он бредет сквозь туман  тысячу  лет,
миллион лет, и еще миллион лет пути впереди. Казалось, теперь он не сможет
никого любить - ни женщину, ни землю, ни небо.  Он  был  слишком  измучен,
чтобы ощу