сердце,  насколько  я  могу  понять,  ревматизм.  К
физическому труду он был не способен, поэтому ему и  разрешили  заниматься
музыкой. Удивляюсь, что  здесь  еще  не  научились  лечить  такие  простые
болезни, а может быть,  просто  не  хотят.  На  Пионере  тоже  было  нечто
подобное, заботились о выживании сильнейших, больными особо не занимались.
В образовании были такие же понятия. Скажи я своему  деду,  что  собираюсь
стать музыкантом или художником, его бы хватил удар.  Он  до  конца  своих
дней не мог примириться с  мыслью,  что  я  стал  ученым.  В  его  понятии
настоящий мужчина должен  быть  только  инженером.  Но  на  Пионере  такие
взгляды уже считаются атавизмом, а здесь они вовсю процветают.
   - Первым Верховным Матриархом была женщина с Пионера, - сказала Цендри.
   - Вот как? - Дал удивленно поднял брови. - Хотя ничего удивительного  в
этом нет. Я читал о положении женщин  на  Пионере.  Вполне  возможно,  что
борьба женщин за равные права началась именно у нас. И тогда  мне  понятен
панический  страх  местных  женщин,  под  влиянием  древних   легенд   они
выработали в себе и бережно сохраняют стойкое убеждение, что,  как  только
мужчины получат равенство,  для  женщин  наступят  черные  времена.  Какая
глупость. - Он посмотрел в окно.  -  Дорогая,  я  вижу,  что  женщины  уже
собрались  на  лужайке  перед  домом.  Пора  и  тебе  собираться.  Иди   и
наслаждайся праздником.
   Цендри стояла обняв Дала. У нее уже не было желания идти  на  праздник,
она не хотела прерывать столь редкую и счастливую для нее минуту  близкого
общения с мужем.
   - Ты действительно не против того, чтобы я пошла? - тихо спросила она.
   Дал рассмеялся.
   - Когда ты идешь не одна,  а  с  другими  женщинами,  то  нет.  Лаурина
слишком почитает тебя, чтобы приставать  с  гнусными  предложениями,  а  у
тебя, насколько я знаю, нездорового интереса к женщинам нет. Иди, дорогая,
и наслаждайся их празднеством. Подозреваю, что здесь будет тоже  нескучно,
Ру или Миранда споют что-нибудь. Или, - он улыбнулся, - они  устроят  свой
праздник.
   "Оказывается, Дал умеет наблюдать", - подумала Цендри.
   - Возможно, - ответила она и, привстав на цыпочки,  поцеловала  мужа  в
щеку. - Тогда я пошла, дорогой, и не волнуйся, если меня долго  не  будет.
Я, наверное, приду очень поздно.
   Цендри вышла из дома. На лужайке  стояли  женщины,  все  в  праздничных
накидках, расшитых рыбами, морскими животными и  яркими  цветами.  Лаурина
подошла к Цендри и взяла ее за руку.
   - У вас такая красивая накидка,  -  сказала  она.  -  Вам  ее  подарила
Миранда? Пойдемте быстрее, солнце уже садится. Мы должны успеть прийти  до
восхода луны, я хочу увидеть, как мужчины будут ловить копьями рыбу.
   Когда они подходили к берегу, солнце уже зашло. Цендри видела,  как  по
всему побережью зажглись большие костры, а у самого  края  моря  толпились
мужчины. Большие волны, переваливая через волнорезы, тысячами брызг падали
на песок. Подойдя ближе, Цендри  увидела  стоящих  на  берегу  мужчин,  их
покрытые водорослями мокрые руки и ноги серебрились в лунном свете. Многие
мужчины были обнажены, только на немногих были набедренные повязки. Цендри
заметила, как один из мужчин, она была совершенно уверена, что видела  его
во время состязаний на стадионе, где он горделиво прохаживался и бросал на
женщин быстрые взгляды, взял в руку длинное копье. Наконечник его  блеснул
в свете костра. Мужчина надел на лицо маску и двинулся в море. Он  шел  до
тех пор, пока вода не дошла ему до груди, а затем нырнул. Сразу же в  море
бросились и другие мужчины, и Цендри услышала всплески.
   Лаурина взяла Цендри под руку и повела  к  одному  из  костров,  вокруг
которого в полном молчании уже сидели женщины и не отрывая  глаз  смотрели
на мужчин. Цендри вспомнила, как однажды Миранда говорила, что  "в  святых
водах моря нельзя проливать кровь", но, вероятно, в это время года  ловить
копьями рыбу разрешалось. "В этот праздник нарушаются все запреты. Или  их
нужно нарушать?"
   Прошло много времени. Цендри видела, как мужчины входили и выходили  из
воды, слышала всплески и шуршание песка,  шлепки  выбрасываемой  на  берег
рыбы   и   блеск   ее   чешуи.   Она   видела,   как    рыбины,    сверкая
серебристо-голубоватым светом, бились о мокрый песок и затихали. Несколько
женщин собрали рыбу, почистили и, завернув в пахучие листья,  положили  на
угли потухающего костра.  Вскоре  воздух  по  всему  побережью  наполнился
запахом печеной рыбы и ароматом подгорелых листьев рыбного куста.  Ближняя
луна, громадная, золотого цвета, проплывала высоко над  морем,  отбрасывая
на его поверхность широкую красноватую полосу. Волны прошли, и  море  было
совершенно спокойным.  Цендри  посмотрела  на  блестящий  песок,  перевела
взгляд на темное небо и увидела вторую, дальнюю луну, такого же цвета, как
и первая. Слегка затененная облаками, она  медленно  двигалась  почти  над
самой головой Цендри.
   Женщины смотрели, как мужчины выходили из воды и наконечники  их  копий
блестели в ярком лунном свете. Женщины запели, и их песня напомнила Цендри
гимн. Она пыталась понять его, но слова  были  ей  незнакомы,  она  поняла
только припев.
   "Кровоточащая рана - природа любви".
   Кто-то заботливой рукой поставил перед Цендри тарелку с  рыбой.  Цендри
принялась есть, разламывая ее пальцами, как это делали другие.  Мужчины  к
кострам не подходили. "Еда при лунном свете.  Очень  странно  для  ритуала
совокупления, - думала Цендри. - Какое отношение к плодородию имеет  рыба?
Хотя, кто знает, какое символическое значение имеет все это - и  волны,  и
лунный свет, темные, торжественные лица мужчин, их тела, пахнущие  морем?"
Костры догорели, и женщины подвинулись ближе к тлеющим угольям. Они сидели
вокруг костров, касаясь друг друга плечами, и Цендри сидела вместе с ними.
Никто не произносил ни звука, и Цендри стала клевать носом, но даже сквозь
сон она чувствовала возбуждение и томительное ожидание, охватившее женщин.
Высоко в небе обе луны неумолимо сближались.
   И тут она увидела мужчин. Они шли к кострам, медленно  и  торжественно.
Цендри услышала, как какая-то девушка нервно хихикнула, но ее тут же  тихо
одернули. Цендри почувствовала, как Лаурина  схватила  ее  руку  дрожащими
пальцами и стала сжимать все крепче и крепче. И тут Цендри все поняла.
   "Вот  как  происходит  близость  между  мужчинами  и  женщинами.  Очень
торжественно, при лунном свете. Поэтому сам ритуал и называется "посещение
берега моря". Как я не догадалась раньше? Ведь Миранда так часто отпускала
шутки про рыбу". И вот теперь Цендри была здесь не зрительницей. Она стала
участницей этого ритуала. Разум  подсказывал  ей,  что  она  должна  уйти,
немедленно бежать отсюда. Но что-то внутри ее, какая-то неведомая часть ее
естества,  возбужденная  и  ожидающая,  заставляла  сидеть  ее  вместе   с
остальными женщинами. Цендри охватило странное веселье. "Я же  антрополог,
- говорила  она  себе.  -  Я  приехала  сюда  изучать  их  обычаи.  -  Она
обрадовалась, найдя нужное объяснение.  -  То,  что  я  делаю,  называется
наблюдением с участием".
   Мужчины почти подошли к костру. Цендри  пыталась  унять  охватившую  ее
дрожь, она приказывала себе не паниковать и пройти через все,  что  с  ней
должно случиться. "Антрополог не должен ни  бояться,  ни  возмущаться",  -
мысленно повторяла Цендри и вспомнила, как ее наставник рассказывал,  что,
когда он изучал одно из самых диких племен, ему  пришлось  вместе  с  ними
есть человеческое мясо...
   Мужчина сел на песок рядом с Цендри. Лица его из-за темноты  Цендри  не
видела, но по голосу, немного хрипловатому,  поняла,  что  это  еще  почти
юноша.
   - Именем Богини, благословившей нас посетить берег моря, - произнес он.
   Цендри понимала, что это ритуальное приветствие, на которое должен быть
свой ответ. Она не знала его, но, видимо, это не имело никакого  значения.
Юноша обнял Цендри и положил на песок.
   Она предполагала, что положение  мужчин  накладывает  отпечаток  на  их
сексуальные связи, она думала,  что  ей  придется  выдержать  нечто  вроде
изнасилования, и приготовилась к самому худшему, решив  вытерпеть  все  до
конца, но ее страхи рассеялись сразу же. Юноша был с ней очень  нежен,  не
слишком умело, но горячо он принялся ласкать  ее,  и  Цендри  прильнула  к
нему. Она закрыла глаза  и  жарко  отдала  себя  ему.  Ночь,  свет  лун  и
страстные стоны возбуждали Цендри еще больше. Совсем рядом лежала Лаурина.
Цендри чувствовала,  как  колышется  ее  тело,  как  она  тяжело  дышит  и
двигается  навстречу  входящей  в  нее  мужской  плоти.  Но   вскоре   все
посторонние звуки исчезли и упоенная  желанием  Цендри  перестала  ощущать
присутствие остальных.
   В уголке сознания Цендри шевелился стыд и удивление.  До  замужества  у
нее было не много любовников, а выйдя замуж, она вообще перестала смотреть
на других мужчин, поскольку, как и Дал, воспитывалась в  моногамном  мире,
где верность супругов считалась  обязательным  условием  в  браке.  Цендри
почувствовала, что предает Дала, но в самой глубине ее  сознания  внезапно
возникла другая мысль - отдаваться, страстно и  безотчетно.  И  мысль  эта
отражала все то, что давно копилось в Цендри, искало и не находило  своего
выхода.
   Юноша тихо вздохнул и, не выпуская Цендри из своих крепких объятий, лег
рядом. Удовлетворенный, он гладил ее волосы и слегка касался ее груди.
   - Меня зовут Йэн, - наконец произнес он. - Скажи свое имя, чтобы я  мог
вспоминать его, когда вернусь в мужской дом.
   - Цендрия, - ответила она, вовремя вспомнив, что все женские  имена  на
Изиде трехсложные.
   - Цендрия? - повторил юноша. - Очень странное имя. И очень красивое.  Я
буду часто вспоминать тебя. - Он положил что-то рядом с Цендри.
   Цендри   потрогала   оставленный   юношей   предмет,   на   ощупь   она
почувствовала, что это какое-то изделие из маленьких кусочков кожи. "Пояс?
Повязка на голову?" - подумала она.
   - Это мой подарок тебе, - прошептал юноша, крепко  поцеловал  Цендри  и
ушел, растворившись в темноте.
   "Подарок с берега моря.  Вот  почему  Миранда  назвала  так  жемчужину,
которую ей подарил Ру". Цендри лежала на песке, вспоминая свои ощущения.
   - Именем Богини, благословившей нас посетить  берег  моря,  -  раздался
рядом тихий голос, и Цендри снова ощутила запах мужского тела.
   Долгая сладостная ночь продолжалась. После  четвертого  мужчины  Цендри
перестала считать их, она молча отдавалась выходящим  из  моря  участникам
ритуала, произносящим одно и  то  же  приветствие.  После  следовал  обмен
именами,  подарок,  ожерелье  из  раковин,  драгоценный  камень,   изящная
цепочка. Один из приветствовавших Цендри, почти мальчик, положил сбоку  от
нее гирлянду из лент, полученную им на  состязаниях.  Некоторые  оставляли
Цендри сразу после обмена  именами,  некоторые  еще  долго  лежали  рядом,
лаская ее и покрывая грудь поцелуями. Один из мужчин заговорил с  ней,  он
рассказал Цендри, что работает на строительстве плотины  и  что  его  друг
попал под камнепад и ему раздробило ногу.  С  большим  сожалением,  как  о
своей личной беде, он говорил о том, что ему  не  удалось  посетить  берег
моря.
   - Мы обещали друг другу, что пойдем сюда вместе, - произнес он и горько
заплакал.
   Цендри испугалась, ей вдруг показалась  неприятной  мысль  о  том,  что
мужчины могут спариваться здесь точно так же, как это делают  женщины,  но
она быстро успокоила себя. "Стремление к совместной жизни, инстинкт дома и
семьи несвойственен мужчинам, - подумала Цендри. - Они способны к  дружбе,
долгой и крепкой, но это не любовь".
   Еще один юноша плакал у нее на груди, повторяя, что находится в мужском
доме всего несколько лун и что Цендри  удивительно  напоминает  ему  мать.
Цендри не знала, как ей следует воспринимать  такое  признание,  если  это
комплимент, то он довольно  необычен.  Внезапно  она  вспомнила  слова  из
песни: "Лишь дважды я испытывал блаженство, и дважды меня прогоняли прочь.
В первый раз это было, когда моя мать извергла меня из  своего  чрева.  Во
второй раз это было, когда меня изгнали из дома моей матери".
   "Вероятно, почитание образа матери здесь  имеет  глубокие  корни.  Мать
навсегда остается в сердце мужчины Изиды,  и  каждый  контакт  с  женщиной
только усиливает боль о потерянном рае,  о  жизни  в  обществе  женщин.  И
каждая  женщина  кажется  мужчине  матерью",  -   размышляла   Цендри.   И
действительно, в обществе,  где  никто  не  мог  сказать,  кто  его  отец,
единственно почитаемым человеком остается мать.  "Теперь  понятно,  почему
Миранда так удивилась, когда я спросила ее об отце  будущего  ребенка",  -
подумала Цендри.
   "Но тогда ничто не мешает сыну  встретиться  со  своей  матерью  здесь.
Значит, у них нет запретов на кровосмешение?"
   Она  погладила  всхлипывающего  юношу,  и  ей  остро  захотелось  иметь
ребенка. Юноша понемногу успокоился и сначала осторожно, затем все  смелее
и смелее начал гладить грудь Цендри и покрывать ее  поцелуями,  в  которых
совсем не было сыновней любви.
   Последний мужчина,  одиннадцатый  или  тринадцатый,  Цендри  уже  давно
сбилась со счета, опустился рядом с ней, уже когда небо осветилось  первым
лучом восходящего солнца. После он крепко и нежно  поцеловал  ее,  положил
возле ног свой подарок и, взяв маску и копье, торопливо ушел.
   Цендри лежала на песке, прислушиваясь к плеску волн. К давно  погасшему
костру  подходили  женщины,  усаживались   около   него,   обнимались   и,
прижавшись, клали головы на плечи друг другу.  Цендри  почувствовала,  как
Лаурина обняла ее, и внезапно ей захотелось  плакать.  Она  посмотрела  на
других женщин, они целовались, ласкали друг друга. Цендри поняла, что  это
- часть ритуала, признание того, что, несмотря ни на что, самые глубокие и
нежные чувства женщина может испытать только к женщине.
   Лаурина целовала Цендри в лоб, щеки и губы.
   - На этот раз, я думаю, у меня родится малышка. В прошлом году я пришла
с берега пустой. Моей дочери уже десять, мне  так  хочется  понянчиться  с
младенцем.
   Цендри крепко прижала ее к себе и ответила шепотом:
   - Я буду очень рада, если у тебя появится девочка.
   Ей  вдруг  самой  захотелось  забеременеть,  но  это  было  невозможно.
Бракосочетавшись,  они  с  Далом  решили  повременить  с  детьми,  и   Дал
согласился на временную стерилизацию, чтобы избавить от этого  Цендри,  но
она тоже сделала себе стерилизацию, хотя Дал  не  одобрял  ее  решения.  В
отличие от мужчин с Пионера, он  не  хотел  подвергать  Цендри  процедуре,
которая считается в ее мире не очень почетной.
   И если бы он настоял, а не позволил ей  самой  решать,  стерилизоваться
или нет, то вполне возможно, что Цендри и  забеременела  бы  после  такого
праздника. Таким образом, Дал,  предоставив  Цендри  право  самой  решать,
стерилизоваться  или  нет,  спас  себя  от  возможного  позора,  поскольку
согласно брачному контракту Цендри не должна была рожать детей, зачатых не
от Дала. Расскажет ли Цендри ему когда-нибудь обо всем?
   Она не оттолкнула Лаурину, когда та начала целовать  ее  грудь,  шею  и
губы, она была еще оглушена странностью ритуала любви, не понимала, что ей
следует делать, радоваться или сокрушаться, но по мере того, как смелей  и
жарче становились объятия  и  поцелуи  Лаурины,  сомнения  Цендри  уходили
куда-то в сторону. Напряжение и неуверенность исчезли, и  Цендри  страстно
ответила на ласки Лаурины.  Она  начала  гладить  ее,  покрывать  ее  тело
нежными поцелуями. Странное чувство восторга и удовлетворения  захлестнуло
ее, когда она услышала, как девушка стонет и вскрикивает от страсти.
   Странно, что в эти минуты Цендри вдруг подумала о Дале. Она знала,  что
он может простить ей связь с мужчиной, но  не  с  женщиной.  Ей  было  все
равно, что думает Дал. "Пошел он к черту! Почему меня должно заботить, что
обо мне подумает мужчина!" -  пронеслась  в  ее  мозгу  последняя  связная
мысль, и Цендри растворилась в очередном экстазе любви.
   Цендри и Лаурина еще долго лежали на песке, крепко обняв друг друга.



        12

   Когда Цендри проснулась, солнце  было  уже  высоко.  Женщины  вставали,
собирали разложенные подарки и, пряча их в складках накидок,  отправлялись
по домам. Некоторое время Цендри удивленно смотрела на женщин, ошарашенная
происшедшим. Она до сих  пор  не  могла  свыкнуться  с  мыслью,  что  была
участницей  всего  ритуала.  Она  встряхнула  головой,  пытаясь  вспомнить
события.
   - Я должна идти в город, там у меня осталась маленькая дочь,  ей  всего
десять. Через год или  два  она  тоже  будет  ходить  на  праздник.  Я  не
понадоблюсь вам сегодня, ученая дама? - спросила Лаурина.
   Цендри поняла ее официальный тон, посмотрела на девушку и улыбнулась.
   - Нет. - Цендри положила Лаурине руку на плечо. - Сегодня я буду спать.
До завтра, Лаурина.
   Все женщины из дома Ванайи уже  ушли.  Цендри  заторопилась  и,  быстро
собрав подарки, поспешила за ними. Нагнав их, она посмотрела на их одежду,
затем оглядела свою накидку. Она была вся смята, кое-где  на  ней  остался
песок и водоросли. Цендри было все  равно,  она  хотела  только  одного  -
побыстрее добраться до дома, принять ванну и лечь спать. Было еще довольно
рано, и ни на  ступеньках  дома,  ни  внизу,  в  зале,  Цендри  никого  не
встретила. В одной из комнат она увидела Миранду, скрестив ноги та  сидела
на полу в окружении нескольких детей и, часто макая кисточку в акварельные
краски, увлеченно разрисовывала стоящую перед ней  перегородку  маленькими
рыбками и цветами.
   - Я думала, что  твоя  малышка  родится  сегодня  ночью,  -  произнесла
Цендри.
   Миранда вздохнула.
   - Я тоже так думала. У меня было то  же  самое  с  первым  ребенком,  я
мучилась перед родами почти тридцать дней.
   Цендри удивилась, она не  знала,  что  у  Миранды  были  дети.  Миранда
заметила недоумение Цендри.
   - Я родила мужскую особь, за ней в основном присматривает Лиалла, у нее
нет детей. У Замилы тоже нет дочерей, - прибавила она и снова вздохнула. -
Акушерка очень разозлилась на меня, ей не удалось попасть на праздник. Она
даже не могла хорошенько выпить в ожидании родов. А видишь, все  напрасно.
Ру тоже ходит угрюмый. - Она засмеялась. - У  нас  говорят  "угрюмый,  как
спутник наутро после праздника". Иди спать, Цендри, я для тебя  сейчас  не
лучшая компания.
   Цендри в душе жалела Миранду, девушка выглядела очень  плохо  -  впалые
глаза, измученное выражение серого лица.
   - Красивая  перегородка,  -  сказала  Цендри  и  увидела,  как  Миранда
покачала головой.
   - Она мне опостылела, - со злостью проговорила она. - Я занимаюсь  этой
детской работой только потому, что  она  помогает  хоть  как-то  скоротать
время.
   К Миранде подбежал малыш, мокрые  ползунки  его  болтались  у  него  на
коленях. Миранда шлепнула малыша, тяжело и  неохотно,  поднялась  и  пошла
менять ему штанишки.
   Цендри поднялась в комнату и только тут  почувствовала  себя  полностью
измученной  и  опустошенной.  Возбуждение  и  очарование  прошедшей   ночи
исчезли. Посмотрев на мирно спящего Дала, Цендри убрала подарки  в  сумку,
не рассматривая их. Когда-нибудь потом она их изучит, но уже  как  ученый.
Сейчас смотреть на них Цендри не хотелось, они слишком  многое  напоминали
ей. Задвинув сумку подальше, Цендри поняла, что она очень долго не  сможет
взглянуть на подарки, возможно никогда.
   Она снова посмотрела на Дала, и ей мучительно захотелось лечь  рядом  с
ним. Она оглядела свою измятую и грязную  накидку,  тут  же  сняла  ее  и,
взглянув на свое тело, испачканное в песке и водорослях,  пошла  в  ванную
комнату. Она встала под душ и начала  отмываться.  Через  некоторое  время
вошел Дал.
   - Ну, как праздник? - спросил он весело.
   Цендри притворилась, что за шумом  воды  не  слышит  его  вопроса.  Она
закрыла глаза и начала намыливать голову, но Дал не уходил