сь к вашему совету  и  постараюсь
воспользоваться той любовью, который этот человек испытывает к  этому  краю.
Если он поймет все правильно, то, может, использует свое влияние на крестьян
в нашу пользу. Если он так поступит, я освобожу его - пусть ищет  счастья  в
другом месте.
   - Брак станет стимулом для его сотрудничества с вами,  леди.  Для  таких,
как он, нет большего счастья в жизни, чем возможность прожить  свои  дни  на
земле, которую он любит.
   -  Да,  в  этом  есть  большой  соблазн,  -  сказала  Мария,  раздражаясь
упрямством священника. - Если все будет делать так, как я ему скажу,  то  он
сохранит голову на плечах.
   Они оба молчали, когда разочарованный священник  старательно  выводил  из
денника мула, и потом долго взбирался в седло.
   - Вы должны выпустить его из курятника, - сказал он, - вы должны следить,
чтобы он не голодал и чтобы меч Гилберта покоился в ножнах. Если вы этого не
сможете сделать, то тогда лучше велите его казнить - тем самым  вы  проявите
какую-то доброту по отношению к нему. Такие люди,  как  Ротгар,  не  выносят
заточения.
   - Хорошо, - согласилась она и, подчиняясь инстинкту, неожиданно добавила:
   - Да, я вижу вы его истинный и верный друг, отец Бруно.
   - Я просто забочусь о народе Лэндуолда, - священник  осенил  ее  крестным
знамением. - Вильгельм мог прислать сюда кое-кого и похуже вас. И все  же  я
буду молиться, Мария.
   Она не знала, услыхал ли он, как она прошептала  "благодарю  вас",  в  ту
минуту, когда  мул,  упрямясь,  выскочил  из  конюшни  во  двор,  освещенный
холодным зимним солнцем.
   - Леди Мария!
   - Ну что тебе еще? - устало вздохнув,  спросила  Мария.  На  пороге,  вся
дрожа от холода, стояла та девушка, которая сообщила ей о визите отца Бруно.
   - Прибыл Филипп Мартел, миледи. Он хочет встретиться  с  господином..,  я
имею в виду.., господином Ротгаром.
   Судя по всему, у нее так и не будет  достаточно  времени,  чтобы  сделать
свой выбор в отношении Ротгара  Лэндуолдского.  То  один  ей  досаждает,  то
другой, они, право, смогут свести ее преждевременно в  могилу.  Лучше  всего
сейчас поговорить с глазу  на  глаз  с  саксом,  убедиться,  намерен  ли  он
сотрудничать.
   - Разыщи сэра Стифэна и пошли его ко мне. Поставь для  Филиппа  табуретку
поудобнее возле самого огня и принеси ему кружку эля, - сказала она девушке.
- Мне прежде нужно кое-что сделать. - Она направилась прямо к курятнику, а в
мозгу у нее молоточком стучала мысль - как бы ухитриться поговорить  наедине
с человеком, который мог бы стать ее злейшим врагом.

Глава 5

   Ротгар полулежал, опершись о стену, поддерживая одним локтем  вес  своего
тела. Он поджал длинные ноги, чтобы разместить их на узком пространстве.  Он
посмотрел в ее сторону, прикрыв свободной рукой глаза от ударившего  в  лицо
снопа яркого света. Узнав  ее,  он  быстро  убрал  стоявший  рядом  какой-то
предмет и торопливо зарыл его в вонючую солому.
   Мария легко ориентировалась во мраке  курятника.  Она  заметила,  что  он
спрятал - бурдюк, в котором можно хранить либо вино, либо эль. У него его не
было, когда она велела закрыть его здесь, и она сильно сомневалась, что  сэр
Уолтер позаботился об удобствах Ротгара.
   Вероятно, ночью у него кто-то был, и  его  попытка  скрыть  это  от  нее,
означала, что  он  хочет  сохранить  ночной  визит  втайне.  Она  помнила  о
предостережениях Гилберта и отца Бруно о народном недовольстве  и  возможном
мятеже, поэтому она, крепко ухватившись за створку двери, выпалила абсолютно
бессмысленное предложение, только чтобы скрыть от него свою растерянность.
   - Не хотелось бы вам, Ротгар Лэндуолдский, еще раз искупаться?
   - Вероятно,  организация  купаний  является  вашей  специальностью,  леди
Мария?
   - Что вы сказали?
   - Может, я не расслышал вашего предложения? Мысли о купании  в  последнее
время меня просто преследуют.
   Его голос, хрипловатый, богатый полутонами добродушного юмора,  казалось,
приковал ее руку к двери. Его ленивая  поза,  расслабленное  выражение  лица
превращали в насмешку все ее усилия по охране с тыла своей персоны с помощью
рыцаря Стифэна. Поведение Ротгара либо  было  уловкой  с  целью  отвлечь  ее
внимание от бурдюка, либо намекало на его готовность услышать  то,  что  она
пришла ему сказать. Она решила не подавать виду, что заметила, как он прятал
от нее бурдюк.
   - Отец Бруно выражает беспокойство в связи с тем, что вас здесь  донимает
холод.
   - Нет, миледи. Я обнаружил, что у куриного помета есть немало достоинств,
включая и тот факт, что он излучает тепло.
   - Хорошо. В таком случае,  выходите,  если  только  у  вас  есть  желание
покинуть свое уютное ложе, - сказала она, указывая на стоявшего в  отдалении
сэра Стифэна. Она сделала шаг в сторону, чтобы  пропустить  его,  но  он  не
торопился подниматься, долго потягивался, почесывался, и она  заметила,  как
ногами он старался придвинуть побольше сена  к  тому  месту,  где  находился
бурдюк. Подойдя к двери, он не знал, как ему поступить.
   - Вам следует идти впереди меня, миледи.
   - Ни в коем случае, - запротестовал  сэр  Стифэн  и  молниеносно  схватил
рукой его за запястье, протащив  его  через  двор.  Потом  он  заломил  руку
Ротгара ему за спину.
   Пот выступил на лбу у Ротгара, он тяжело дышал, в глазах пробивалась едва
сдерживаемая ярость. Если бы Мария не заметила  этих  признаков  гнева,  то,
вероятно, поверила бы выражению его лица, свойственного кающемуся  грешнику,
когда он с трудом проговорил:
   - Я  только..,  хотел..,  следовать..,  за  леди.  Что  это,  продуманный
куртузанский жест или же уловка, чтобы приблизиться к ней и схватить  руками
за горло?
   Мария отдавала себе отчет в том, что многие жители Лэндуолда, услышав шум
в курятнике, собрались во дворе.  Нельзя  было  тащить  силой  упирающегося,
пытающегося вырваться из рук норманнского рыцаря - их прежнего правителя,  -
это только больше разожжет их ненависть. Нужно поступить иначе, - эта  мысль
сверлила ей мозг с той минуты, когда она увидела  искаженное  от  боли  лицо
Ротгара.
   - Отпусти его, Стифэн, - приказала Мария.
   Она бросила взгляд на Ротгара, его обман с бурдюком,  его  умение  быстро
подавлять вспыхнувший гнев.
   - Мы идем в особняк. Намерены ли вы идти тихо  и  мирно  в  сопровождении
Стифэна, или же мы должны  связать  вам  руки  и  относиться  впредь  как  к
пленнику?
   - Меня не нужно связывать.
   Они направились к толпе собравшихся во дворе саксов -  Марии  приходилось
посещать  бесчисленные  рыцарские   турниры,   встречать   отца   и   брата,
возвращавшихся с победой после многих одержанных побед. Но никому из них  не
приходилось  видеть  такой  толпы,  которая  с  таким   рвением,   с   таким
остервенением приветствовала Ротгара Лэндуолдского на его пути от  курятника
до его прежнего дома. Казалось,  все  крестьяне,  которые  в  это  время  не
работали на полях или строительной площадке, собрались на господском  дворе.
Они выстроились в два ряда, и между ними шли,  направляясь  к  дому,  Мария,
Ротгар и Стифэн.  Согбенные  от  старости  и  болезней  старики,  беременные
женщины, за юбки которых цеплялись  смешные  карапузы,  юноши,  отправленные
работать на кухню, в конюшню, присматривать за двором,  -  все  они,  рискуя
вызвать   гнев   норманнов,   позабыв   о   своих   обязанностях,   радостно
приветствовали своего прежнего правителя.
   - Мы ничего не забыли, Ротгар!
   - Не отчаивайся, милорд.
   - Мы о тебе позаботимся!
   - Мы ждем тебя, милорд!
   Мария шла впереди, твердым, решительным шагом, высоко задрав  голову,  но
эта дорожка, казалось, никогда не кончится. Лица людей сияли от радости, они
махали руками, хлопали в ладони, вытягивали шеи, чтобы только  увидеть  его,
Ротгара, и эти  жители  Лэндуолда  мало  напоминали  ей  тот  тихий,  словно
пребывающий в летаргическом сне, народ, который она привыкла  здесь  видеть.
Они были так  все  поглощены,  выражали  такой  энтузиазм  при  виде  своего
прежнего господина, что на нее никто не обращал внимания.
   Однажды она видела замерзшую во льду пруда лягушку,  которая  растопырила
свои лапки, словно не желая умирать в этом ледяном гробу. Она указала на нее
Хью, и он тотчас же разбил лед своей булавой, открывая  доступ  животворящей
воде к несчастной жертве. Сейчас крестьяне, казалось, смотрели не на нее,  а
через нее, и ее не видели и, несмотря на ту обстановку строгой  секретности,
которую она создала вокруг  личности  Ротгара,  эти  люди  просто  упивались
присутствием Ротгара.
   Никогда она еще не чувствовала себя такой одинокой.
   Ротгар подошел к ней совсем близко. Она чувствовала  теплоту,  излучаемую
его телом. Абсурдное предложение отца Бруно не давало ей  покоя.  Она  вдруг
представила себе, как они идут вместе с Ротгаром, как он нежно прижимает  ее
к себе, - не подозрительный, настороженный чужеземец, а муж, как  кладет  ей
руку на затылок, а она припадает головкой  к  его  сильному  плечу.  Пропало
одиночество. Исчезла необходимость продолжать  этот  отвратительный  союз  с
Гилбертом, постоянно  умиротворять  Филиппа.  Ротгар,  подняв  правую  руку,
приветствует толпу. Она машет левой. И от  быстрой  ходьбы  ее  бедро  будет
касаться его бедра...
   Какой-то пятилетний крепыш вырвался из  рук  матери.  Он  стал  посредине
дорожки, и Марии пришлось  остановиться  на  несколько  секунд.  Этого  было
достаточно, чтобы заметить  его  рыжевато-коричневые  с  золотистым  отливом
волосы, блестящие голубые глаза, и удивление, сквозившее в  знакомом  взоре.
Засунув грязные пальцы в рот, он в смущении бросал взгляды то на  Марию,  то
на мать, а потом, задрав голову, посмотрел  на  Ротгара.  Торчавшие  во  рту
пальцы не мешали ему улыбаться, и затем, издав обрадованный негромкий  крик,
он протянул к нему свои маленькие руки.
   - Папа! - прокудахтал он, обхватив руками ногу Ротгара.
   Лицо Марии залило краской, когда Ротгар  поднял  мальчика  на  руки.  Две
головы - мужчины и мальчика  -  прислонились  друг  к  дружке,  -  два  лица
оказались рядом: одно с пухлыми розоватыми щечками, а другое -  изможденное,
но между ними нельзя было не заметить  признаков  родства  -  родства  очень
близкого.
   Несомненно, один из незаконнорожденных сыновей  Ротгара.  Одни  крестьяне
весело смеялись, другие снисходительно посмеивались, когда ребенок  ладошкой
хлопал Ротгара,  по  заросшему  подбородку.  Она  вспомнила,  что  священник
осмелился предложить ей  выйти  замуж  за  человека,  -  который,  вероятно,
разбросал своих бастардов по всей  деревне.  Хуже  того,  ей  нравились  эти
глупые мысли о таком браке.
   - Нет, я не твой папа, - ответил Ротгар, пытаясь  говорить  с  притворной
строгостью.
   - Нет, папа.
   - Посмотри получше, - предложил Ротгар и осклабился в страшной гримасе.
   Ребенок захихикал, вовсе не испугавшись, и грязным пальцем дотронулся  до
большого переднего зуба Ротгара.
   - Дядя Ротгар.
   Он, поставив мальчика на землю,  взлохматил  ему  волосы  и  похлопал  по
попке. Ротгара, кажется, привлекала мать ребенка, пригожая  сакская  молодая
женщина, помутневшие от тяжкой работы глаза которой, не  отрываясь,  глядели
на прежнего владельца Лэндуолда. То необъяснимое чувство облегчения, которое
испытала Мария от мысли, что ребенок не  принадлежит  к  потомству  Ротгара,
вдруг исчезло,  когда  она  заметила  его  беспокойный,  задумчивый  взгляд,
брошенный на эту женщину.
   Может, ребенок на самом деле был его, но  его  научили  называть  Ротгара
добрым дядей. Эти хитроумные представители знати часто отказывались от своих
незаконнорожденных  детей.  Его  повышенное,  откровенное  внимание  к  этой
женщине свидетельствовало явно не о случайном интересе. Мария почувствовала,
как тяжело у нее на сердце.
   Этот малыш словно  открыл  невидимые  барьеры,  и  все  жители  Лэндуолда
подступали  все  ближе  к  Ротгару,  протягивали  руки  к   нему,   пытались
прикоснуться, дотронуться до него. Путь к дому им постепенно отрезали. Страх
остаться здесь, в окружении плотной толпы разгневанных  крестьян,  пересилил
охватившее ее вновь разочарование.
   - Миледи, - позвал ее Стифэн. В голосе его чувствовалось предостережение.
   Ротгар, казалось, вовсе не хотел идти вперед, -  все  его  внимание  было
поглощено этой женщиной с ребенком. Но если  она  прикажет  Стифэну  острием
меча подогнать Ротгара, заставить его пошевеливаться, то это  наверняка  еще
больше разгневает толпу. Мария потянула Ротгара за  рукав,  и  только  потом
осознала,  что  он,  вероятно,  не  мог  бы  отличить  ее  прикосновения  от
прикосновений дюжины страстных саксонок, питающих к нему особые чувства.
   Она осторожно взяла его за руку. Ротгар удивленно взглянул на нее, но она
не испытывала никакого удовлетворения от того, что ей  удалось  отвлечь  его
внимание от женщины с ребенком. Вновь она почувствовала, как вспыхнуло у нее
лицо. Это все от развязности, в  этом  нет  никакого  сомнения.  Ей  следует
стыдиться, что сердце так сильно забилось, заставляя еще раз  вспомнить  тот
вечер, когда она дотронулась до его затылка и почувствовала, как  его  кровь
бьется в унисон с ее собственной.
   Ее рука, зажатая в его руке, казалась такой маленькой-маленькой.
   Может, он и слишком  тощий,  но  его  рука  сохранила  и  форму  и  плоть
человека,  привычного  к  тяжелому  труду.  Набитые  работой  мозоли  слегка
царапали мягкие подушечки ее ладони, его длинные проворные пальцы  старались
сжимать ее пальцы мягко, не причиняя боли, и его предосторожность говорила о
той могучей силе, которая скрыта в нем.
   - Толпа становится неуправляемой. Это небезопасно, - предупредила она.
   - Они с нами ничего не сделают.
   Ее предательское сердце вновь начало  отчаянно  колотиться  в  груди,  ее
возбуждал его хрипловатый тембр голоса, когда он сказал - "нам", словно  это
он решил совершить эту прогулку с Марией. Он продолжал сжимать ее руку, и  у
нее не осталось никакого сомнения в том, что он не намерен ее  выпускать  из
своей.
   Она хотела было выдернуть руку, как только они  вновь  медленно  пошли  к
дому, но оказалось вполне естественным идти вот  так,  взявшись  за  руки  с
Ротгаром Лэндуолдским, но она не могла не заметить, когда они проходили мимо
матери с ребенком, как слезы покатились по щекам этой сакс-кой женщины.

***

   "Может, Мария, - ведьма? " - вдруг пришло ему в голову.
   Как ей удалось догадаться, что он  упал  духом,  когда  маленький  Генрих
назвал его публично отцом перед народом Лэндуолда? В силу  какой  чертовской
мудрости она решила вселить в него свою собственную силу, чтобы  помочь  ему
мужественно взирать на свой народ, хотя он был опозорен и  побежден,  почему
она взяла его за руку, словно он был  почтенным  гостем,  а  не  поверженным
врагом?
   А что сказать об этом мальчугане Фене, который просто незримо  парил  над
ее братом, - ведь даже норманнам известны старинные сказки о лесных людях. И
все же она выносила его присутствие, не обращая на  него  особого  внимания,
словно он был каким-то неприметным котенком. И вот теперь, когда отданные ею
чуть  слышным   голосом   указания   девушке-служанке   и   весьма   простые
приготовления дали ему понять, что сегодня она  сама  будет  его  мыть,  его
напрягшееся мужское естество и убыстренный бег крови, - все говорило о  том,
что он во власти какого-то колдовства. Почему же  тело  предавало  его,  так
реагируя на близость женщины, которая могла быть лишь его заклятым врагом, и
никем больше.
   В небольшом алькове, расположенном в  дальнем  конце  зала,  всегда  было
холодно, даже в самые жаркие летние дни. В те времена, когда  он  был  здесь
хозяином, он использовал это помещение, а оно было без  окна,  для  хранения
сыра, масла и прочих ценных вещей,  которые  ему  было  жалко  ,  выбросить,
например, покрытую толстым слоем пыли висевшую на колышке лютню.
   Теперь кто-то перед входом натянул веревку  и  повесил  на  ней  гобелен,
вероятно,  чтобы  скрыть  от  посторонних  глаз  скромный  интерьер.  Что-то
наподобие кровати было поставлено в углу, а женская одежда свисала с другого
колышка на стене.
   Неужели Мария приспособила  для  себя  эту  темную  неудобную  нишу?  Как
известно, ведьмы получают удовольствие от холода.
   Сегодня, несмотря на то, что огонь пылал вовсю в камине, в  алькове  было
так холодно, что от горячей воды поднимался пар, погружая Марию в  странный,
загадочный туман. Она была похожа на ведьму, выходившую  из  густого  белого
дыма после произнесения заклинаний.
   - Вода остывает, - предупредила она, подтвердив это грациозным жестом. Ну
кто же еще, кроме ведьмы, мог вызывать у мужчины такое непреодолимое желание
простым взмахом руки. От этого жеста ее шерстяное платье растянулось, плотно
облегая ее груди, открывая его взору затвердевшие от холода соски.
   Черт подери! Неужели он так соскучился по женщине, что больше не  мог  не
думать ни о чем другом, только о том, как  поскорее  забраться  в  лохань  и
вволю поплескаться в ней, чтобы всю ее обрызгать, увидеть, как мокрое платье
еще больше обтянет ее восхитительные формы!
   Ротгар попытался думать о чем-то другом, но это удавалось ему  с  трудом.
Из собственного опыта он знал, что норманны никогда не действуют,  повинуясь
импульсам доброты или сочувствия. Они были великие мастера  предательства  и
обмана. Вряд ли его удивит, если Мария под видом того, что  пытается  отмыть
остатки грязи после его пребывания в курятнике, силой затолкает  его  голову
под воду и будет удерживать ее там до тех пор, покуда он не задохнется.
   - Неужели вы выбрали эту мрачную камеру для своей спальни? - спросил  он.
Мария улыбнулась:
   - Вполне приличная обстановка для того, кто никогда не  знал,  что  такое
своя личная кровать.
   - Но у себя в доме...
   - У нас с Хью никогда не было того, что вы называете  домом,  вот  только
сейчас. - Она оглянулась вокруг с видом собственника, что заставило  Ротгара
сразу встрепенуться.
   - Могу признать, что здесь мало удобств,  но  когда  будет  построен  наш
замок, то мы не будем испытывать никакой нужды  ни  в  тепле,  ни  в  личных
апартаментах.
   Ему ужасно хотелось знать, сколько времени потратила  эта  ведьма,  чтобы
усовершенствовать свою  лживую  улыбку,  нерешительное  выражение  на  лице,
которые появлялись в тот самый момент, когда  он  отказывался  разоблачаться
перед ней.
   - Разве вам не нравится купание? В ее словах звучал вызов. С той  стороны
алькова послышались приглушенные мужские голоса, напоминая ему  о  том,  что
это не была приятная процедура омовения после напряженного рабочего дня  для
расслабления уставших мышц, нет, за  всем  внимательно  следили  норманнские
рыцари там, за стеной, готовые по первому ее зову прийти ей на помощь.
   - Вы насмехаетесь надо мной, - сказал он, и его голос необычно огрубел от
реакции на ее странное поведение.
   Она бросила в воду кусок мыла.
   - Я насмехаюсь над вами? Каким образом?
   - А вот таким, - сказал он, обводя рукой ее альков и дымящуюся лохань.  -
Вчера это было что-то вроде кухни, где не было  недостатка  в  остолопах.  И
каких-то два типа  с  кислыми  физиономиями,  которые  с  трудом  сдерживали
желание схватиться за рукоятки своих мечей,  терли  и  скребли  мою  вонючую
шкуру. Сегодня я нахожусь наедине с хрупкой женщиной небольшого роста. Разве
не хотите вы подразнить меня, напоминая о моем безнадежном состоянии, или же
все норманнские женщины любят мыть мужчин,  и  теперь,  когда  вы  до  конца
стерли шкуру своих рыцарей, вы ищете новых развлечений?
   Он тщательно подбирал слова, чтобы пробудить у нее гнев,  чтобы  положить
раз и навсегда конец любой  нерешительности,  точно  узнать,  что  его  ждет
впереди, - жизнь или смерть? Пытаясь  побудить  ее  к  действию,  он  сделал
провокационный, угрожающий шаг  по  направлению  к  ней.  Чем  она  ответит?
Выхватит спрятанное острое лезвие  ножа  или  же  позовет  на  помощ