ей пришло в голову,  что  он
так страдает от голода. Сейчас она чувствовала, что не это его заботило, что
он пытался  овладеть  самим  ее  существом,  прогнать  все  ее  страхи,  все
сомнения, покуда ничего не останется, кроме звенящего, дрожащего присутствия
двоих, - мужчины и женщины. Ничего, кроме жаркого огня, их уединения и комка
подбитого мехом шелка, валявшегося на полу. Чтобы  успокоиться,  она  крепко
сжала его руки у локтей, потом оторвала их с трудом,  чтобы  не  чувствовать
под ними бугры напрягшихся бицепсов.
   - Ну что, теперь ты намерена разыгрывать передо мной недотрогу? - спросил
он, и его дыхание шевелило пряди волос.
   - Ну, а ты намерен разыгрывать  безжалостного  насильника?  -  парировала
она, надеясь, что ее резкие слова не  приведут  опять  к  повергающей  ее  в
смущение перемене его настроения.
   Он рассмеялся, его грудь шумно вздымалась возле ее уха, заставляя все  ее
другие места пониже вибрировать, в ответ на его прикосновения.
   - Что бы ты сказала, если бы я это сделал,  когда  ты  спала  без  задних
ног?
   Вспомнив  о  том  далеко  нецеломудренном  положении,   в   котором   она
находилась, когда к ней вернулось сознание, она  смущенно  опустила  голову.
Она так близко стояла, что лоб ее касался его такой теплой груди, от которой
исходил слабый-слабый аромат лошадиного  пота,  лесных  пожаров,  неуловимый
запах возбужденного мужчины, и они настолько пропитали все ее  чувства,  что
ей хотелось вдохнуть их еще глубже, глубже, просто задохнуться в их пьянящем
буйстве. От Ранульфа, который всегда затаскивал ее  в  кровать,  как  только
сбрасывал с себя латы, никогда так вкусно не пахло.
   - Ты говорил, что не прикасался ко мне  во  время  сна,  -  сказала  она,
расставшись с мыслями  о  Ранульфе  так  же  быстро,  как  они  пришли.  Она
говорила, уткнувшись губами в теплую грудь Ротгара.
   - Ты была похожа на распустившийся передо мной нежный цветок, - прошептал
он, поднимая кверху ее подбородок, покуда ее  глаза  не  пересеклись  с  его
глазами. Теперь ей казалось, что она все открыла перед ним, так что  он  мог
запросто заглянуть ей в душу. - Я мог бы дотронуться.
   - Удовольствие для одного,  -  ответила  она.  Мария  все  время  думала,
оставалась ли бы она в бессознательном состоянии, если бы Ротгар гладил  всю
ее своими длинными чувствительными пальцами.
   - Но зато какое долгое. Если бы я тогда это сделал, мне  не  пришлось  бы
делать ни этого, ни вот этого. - Он  поднес  палец  ко  рту  и  облизал  его
языком, - чтобы сохранить твой запах, вкус твоего тела.
   - Ax! - Такие шутки,  такие  провокационные  действия  вообще  лишали  ее
рассудка. - В таком случае можете продолжить свое алкогольное "путешествие",
зачем же возвращаться ко мне?
   - Нет, миледи. Твои запахи куда более возбуждают, чем то  пойло,  которое
ты готовишь для своего братца. Стоит только сделать один вдох, и вот я снова
рядом, умоляю позволить мне сделать второй.
   Он все плотнее прижимался к ней, осмеливаясь провести своими руками по ее
бокам, обхватить ее за талию, все сильнее давил на нее  всем  телом,  покуда
его бедро не проскользнуло в верхнее пространство между ее  ног,  покуда  ее
мягкая податливость не напрягла его крепкие, как железо, мышцы.
   - Так как я тогда не получил того, что хотел, то теперь мне  придется  об
этом позаботиться самому, - сказал он, еще ниже наклоняя голову к ее голове.
   И вновь у нее в голове пронеслись мысли о Ранульфе. Она  представила  его
вялые, слюнявые губы, его рот, из которого сильно пахло  вином,  всего  его,
проголодавшегося по женщине за долгое отсутствие  из-за  постоянных  военных
кампаний. Как ей приходилось целовать его член, чтобы  он  затвердел,  чтобы
потом доставить ему легкую радость от возможности, наконец, совокупиться. Но
любая  женщина  в  конце  концов  может  отвернуться  в  сторону,  чтобы  не
чувствовать противного запаха из слюнявого,  чавкающего  рта,  и  попытаться
получить удовольствие от приятного трения  у  нее  между  ног,  стараясь  не
замечать времени, думая только о возможности в результате зачать ребенка.
   Потом Ротгар ее поцеловал.
   От него тоже разило вином, само собой разумеется, но  это  был  пьянящий,
сладкий запах, и она испытывала жгучее желание  прикоснуться  к  его  губам,
чтобы его  еще  раз  ощутить.  Его  губы,  твердые,  требовательные,  сильно
прижимающие ее собственные, теребящие их шутливым посасыванием.
   Он тоже полгода не видел женщины, если верить его словам, но  все  же  он
удерживал  под  контролем  свою  похоть,  о  чем   свидетельствовал   каждый
напрягшийся мускул. А его язык, жаркий, желанный, ласкающий ее  собственный,
до тех пор покуда у нее во  второй  раз  за  день  не  подкосились  ноги  от
прикосновения к ней мужчины.
   Боже, как все иначе, все не так.
   - Почему? - шептала она, когда  он  еще  крепче  прижал  ее  к  себе,  не
позволяя опуститься на пол. -  Почему  я  так  все  чувствую?  Почему  этого
никогда прежде не было?
   - Ах, Мария. - Он зарылся лицом в ее волосы. - Ты даже не  представляешь,
как  ты  красива,  одного  брошенного  на  тебя  взгляда  достаточно,  чтобы
воспламенить королей, не говоря уже о безземельных деревенщинах вроде  меня.
Но я ведь тоже не каменный, - сказал он, направляя ее руку к себе между ног,
к той части  тела,  которая,  несомненно,  опровергла  его  высказывание.  -
Сегодня ты будешь принадлежать мне.
   - Да, ты со мной. Когда в твоих глазах появляется  одинокая  слезинка,  я
мгновенно забываю о  всех  своих  бедах.  Одного  намека  на  грозящие  тебе
невзгоды достаточно, чтобы я ринулся на  твою  защиту.  Забирай  мои  земли,
топчи мою гордыню, преврати меня в тряпку перед моим народом, - нет,  только
одна ведьма может сделать все это  таким  несущественным,  а  важным  только
одно, - вот это. - Он раскачивался, прижимаясь  всем  телом  к  ней,  сжимая
свободной рукой ее грудь, раздражая сосок.
   Она хотела чувствовать его руки, губы, язык, всего его над собой, хотела,
чтобы его раскаленный, дрожащий мужской ствол проник в  нее,  зарылся  в  ее
глубинах. И все же она не хотела в этом признаваться, если он соблазнял  ее,
не испытывая такой же, как она, страсти, в своем сердце.
   - Ротгар,  -  сказала  она,  тяжело  дыша,  пытаясь  объяснить  ему  свою
непристойную  возбужденность,  -  мы  должны  подождать..,  не  то  погаснет
костер.., погаснет вот сейчас.
   Он только застонал в ответ.
   - Да, я пытаюсь отпустить тебя, но у меня ничего не выходит.
   По ней пробежала волна ликования. Он не хотел ее выпускать из объятий! Он
хотел ее,  этот  красивый,  дразнящий  воображение,  смеющийся,  терзающийся
человек, - он хотел ее.
   - Ротгар... - прошептала она, так как ей хотелось  так  много  рассказать
ему, но она не могла этого сделать.
   При упоминании его имени он издал какой-то  первобытный  вопль,  который,
кажется, застрял у него в горле. Своими  пальцами,  которые  обладали  такой
невероятной мягкостью и одновременно пылали жаром, - она это чувствовала при
их прикосновении, - он задрал ей платье, оголив ноги, оголив самые  интимные
ее места, впился в них взглядом. И снова мучительно  застонал,  когда  Мария
сделала то же самое, - когда она  проникла  рукой  в  его  плотные  трусы  и
проворными пальцами  извлекла  из-под  грубой  материи  его  набухший  ствол
наружу.
   Она бросила удивленный взгляд на то, что ей удалось выпростать, вспоминая
при этом сухость и жесткую боль, которые всегда  сопровождали  первый  тычок
Ранульфа после долгих месяцев воздержания.  К  тому  же  копье  Ранульфа  не
обладало ни тяжестью, ни длиной того, что было у Ротгара.
   Никогда  прежде  Ранульф  так  не  дрожал  от  натуги,  пытаясь  сдержать
охвативший его пыл, никогда он  не  смотрел  на  нее  такими  возбужденными,
безумными от охватившей страсти глазами. Один только вид  до  такой  степени
взбудораженного  Ротгара,  возбужденного  из-за  ее  близости,  заставил  ее
почувствовать жаркую топь у себя между ног, и в это мгновение  она  отринула
прочь все сомнения.
   - Сегодня ты принадлежишь мне, Мария, - шептал он, прижимаясь к ее губам.
- Я больше не в силах ждать, не могу не овладеть тобой. - Его грубая страсть
заставила ее задрожать всем телом. Не будучи уверенной в том, что именно  он
от нее хочет, она вытянулась всем телом, как струна, а когда он поднял ее на
руках у стены, она поняла, что от  нее  требуется,  хотя  она  прежде  этого
никогда не делала. Он удерживал ее на весу,  покуда  она  не  обхватила  его
ногами за талию, после чего она с опаской,  медленно  начала  опускаться  на
влажную, трясущуюся, как в лихорадке, голову его мощного ствола.
   Она закричала, как и предполагала, но только не от боли.
   В таком полуподвешенном состоянии у нее не было никакой  возможности  все
регулировать, чтобы его ствол медленно-медленно входил в нее. Охватившее  ее
странное чувство, словно она вся тает внутри, все смягчило,  и  ее  жидкость
смешалась  с   его   жидкостью.   После   первого,   короткого   обжигающего
проникновения она сумела приспособиться к необычным по толщине и  длине  его
члена.
   - Только тихонько.., только  тихонько.  -  Его  страсть  говорила  о  его
готовности не терять над собой контроль.
   Она сильнее прижималась к нему, не осмеливаясь даже  дышать,  покуда  он,
дрожа всем телом, резко не выдохнул весь воздух из легких.
   - Крепче сожми ноги, - приказал он ей, и она сжала его крепче,  чувствуя,
как еще глубже проник он в нее. Поддерживая ее снизу одной рукой, второй  он
срывал, стягивал с нее одежду. Она  почувствовала,  как  он  ее  укладывает,
подсовывает под спину что-то шерстяное. Свернутый узел оказался  у  нее  под
лопатками, предохраняя ее нежную кожу от соприкосновения с шершавым полом.
   Обхватив ее одной рукой за  талию,  придерживаясь  второй  за  стену,  он
глубоко проник в нее. От продолжительного, чувственного удара его ствола его
грудь крепко  прижалась  к  ее  обнаженным,  легко  реагирующим  соскам;  он
продолжал проникать  все  глубже  в  нее,  покуда  не  коснулся  внутри  нее
какого-то тайного местечка, которого она прежде не чувствовала; тут  же  все
тело ее, казалось, взорвалось, по нему побежали конвульсивные,  лихорадочные
волны охватившего ее удовольствия.
   Она снова громко закричала, будучи не в силах вынести это  обжигающее  ее
блаженство.  Она  боялась  потерять  над  собой  контроль  и   все   сильнее
прижималась к нему, а он, сжимая ее все  крепче,  продолжал  вонзать  в  нее
ствол,  и  казалось,  какое-то  внутреннее  чувство  ему  подсказывало,  как
сочетать каждое из своих  движений  с  теми  сладостными  спазмами,  которые
терзали ее тело. Наконец он тоже закричал, сообщая ей  о  своем  облегчившем
его приятные мучения извержении, и она почувствовала, как  в  эти  мгновения
пульсирующий его ствол все с большей частотой проникал глубоко в нее.  Потом
он, не отпуская ее от себя, перевернулся, прижавшись голой спиной  к  стене,
которая теперь служила им обоим надежной опорой.
   Мария уютно лежала  на  нем,  наслаждаясь  ударами  его  сердца,  которые
толкали ее в грудь, чувствуя прикосновение внизу живота его курчавых волос и
напрягшихся мускулов; она до  сих  пор  не  могла  прийти  в  себя  от  тех,
охвативших ее всю с головы до ног пронзительных ощущений,  вызванных  у  нее
таким сильным его стволом, таких больших размеров. Вздохнув, она хотела было
разжать ноги вокруг его талии, но он предупредил ее движение, крепко схватив
ее своей громадной рукой за бедро.
   - Нет, еще рано.
   Ей было любопытно,  не  хотелось  менять  эту  позу,  и  она  постаралась
расслабиться, лежа на нем. Она чувствовала  его  живот,  плечи,  напряженную
спину. Потом он с усилием поднялся вместе с ней, отошел от стены  и,  широко
ухмыляясь,  понес  ее,  поддерживая  сзади  руками,  не  прерывая  взаимного
проникновения друг в друга.
   - Ты ведь предупреждала, что огонь гаснет, - заметил он.
   - Так быстро? - Она, притворившись, что ужасно разочарована этим, сжимала
свои внутренние мышцы вокруг его мужского естества. В ответ на  ее  движения
он начал разбухать еще больше, и она еще крепче сжала бедра. - Может,  можно
вновь раздуть его с помощью кузнечных мехов?
   - Мария! У нас нет мехов, только крупные поленья. Если огонь потухнет...
   - Нужно уметь класть в огонь и большие поленья, для этого нужно  обладать
большим искусством. - Улыбаясь, она все крепче сжимала вокруг его талии свои
ноги, приподнимаясь чуть-чуть и затем снова опускаясь на  прежнее  место.  -
Будет непростительно с моей стороны, если мы погубим  огонь  из-за  нехватки
дров.
   Теперь наступила ее очередь лечь на спину, в глазах промелькнули коварные
искорки.
   - Послушай, Ротгар, что тебе известно об искусстве поддразнивания?
   Она замолчала, когда он стал целовать ее.  Они  смеялись  над  неуклюжими
попытками Ротгара, не вылезая из нее, стать на колени на ее плаще.  Оба  они
задрожали от сожаления, когда все их усилия распутать их переплетенные члены
привели к их короткому разъединению. Мария тут же, через  секунду  отправила
его член на прежнее место в трусы,  однако  им  пришлось  потратить  гораздо
больше времени, чтобы раздуть потухающий в хижине огонь, которому он  должен
был уделить большее внимание, чем пожару, полыхавшему у нее  внутри.  Только
после этого он опять глубоко проник в нее, их тела  возобновили  бесконечные
ритмические движения; она удовлетворяла свое желание, чтобы его руки,  губы,
язык - все владело ею, владело и телом и душой.
   Ротгар глядел на игру отблесков огня не лице Марии,  изучая  ее  длинные,
покрытые сажей ресницы, выделявшиеся на фоне нежной  кожи  щек,  ее  полные,
чуть раскрытые губы, через которые вырывалось нежное дыхание спящей женщины.
Он вдруг почувствовал,  как  всего  его  охватывает  волна  нежности,  порыв
защитить это слабое создание. Она принадлежала теперь ему. И хотя у него  не
было особых средств, он прежде умрет, но не позволит ей попасть в беду.
   - Мария, -  прошептал  он,  прикоснувшись  губами  к  ее  губам.  -  Пора
просыпаться.
   Она зашевелилась, приложив его руку  к  своему  теплому  от  сна  животу,
посмотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых вначале промелькнуло
сонное смущение, а потом хорошо запомнившееся ей удовольствие.
   - Ротгар, - прошептала она, и снова произнесенное ею его имя возбудило  в
нем острое желание. Черт подери, как ему хотелось вновь обладать ею!
   - Еще не рассвело, - прошептал он хрипло. - Нужно поторапливаться.
   Она  приподнялась,  опершись  на   локоть.   Ее   перепутанные   от   его
прикосновения волосы спадали ей  на  плечи,  опускаясь  до  самой  талии,  а
нахальные соски ее грудей торчали из-под этого шелковистого водопада.
   Глаза у нее горели. Она  помнила,  какое  громадное  удовольствие  он  ей
доставил. Сладкая, даже приторная улыбка тронула ее губы.
   - Послушай, Ротгар, нужно найти отца Бруно и попросить его нас обвенчать.
   Тяжело вздохнув перед тем, как ответить, он отвернулся в  сторону,  чтобы
избежать соблазна при виде ее желанного тела.
   - Я не могу жениться на тебе, Мария. Губы у нее  раскрылись,  словно  она
хотела закричать в знак протеста, но успела поднести ко  рту  свои  дрожащие
руки. И только легкое подергивание ее ресниц выдавало в ней  волнение  из-за
того, что она только что услышала. Он помнил, как искусно она умела  прятать
свои истинные чувства, понимал, что его слова сильно ее ранили.
   - Мы не можем заключить брак, - торопливо продолжал он, опасаясь, что она
вот-вот отвернется от него. - Но не потому, что я трушу и не хочу умереть за
тебя. Я уж не такой беспомощный дурачок, за которого ты меня  принимаешь.  Я
вырос с сакским боевым топориком в руках. Хотя  черепа  норманнов  столь  же
крепки, как дерево, но даже самый стойкий дуб не выдержит точно  нанесенного
удара. Я могу доставить немало хлопот  вашим  рыцарям,  Мария,  хотя  они  и
попили немало моей крови, но это ни к чему не приведет.
   Он коснулся ее щеки большим пальцем,  словно  хотел  стереть  с  ее  лица
выражение печали, пронзившей ее в самое сердце.
   - Нет, сейчас наш брак не даст тебе того, к чему ты стремишься.  Да,  он,
конечно, заставит крестьян повиноваться, но, тем не менее, мне кажется,  что
такой союз между нами приведет к мятежу среди ваших рыцарей.
   - Конечно, им это не понравится, -  согласилась  она,  хотя  ее  дрожащий
голос свидетельствовал о том, как трудно ей стоило произнести эти  слова.  -
Прежде всего, Гилберт прореагирует на все со свойственной ему яростью.
   - Мы хотим тем самым укрепить единство, но если ты публично свяжешь  свою
жизнь с моей, то этот брак может внести только разлад  среди  норманнов,  вы
лишитесь их лояльности, что  лишь  усугубит  ваше  положение.  Я  знаю,  как
обстоят  дела  здесь,  в  Англии,  Мария.  Вся  страна   кишит   мародерами,
грабителями, ворами всех мастей, которые готовы накинуться  на  любого,  кто
проявит первые признаки слабости. Ты не можешь  пойти  на  риск,  не  можешь
настраивать против себя ваши вооруженные отряды, и ты не сможешь, как  бы  я
этого ни хотел, позволить мне снести им головы.
   - Я это знаю. -  Она  говорила  чуть  слышно,  почти  шепотом.  -  Я  так
надеялась.., но теперь полагаю, что должна пребывать, как и прежде, в полном
одиночестве.
   - Нет! - воскликнул он, придя в ужас от мысли,  что  она  хочет  покинуть
его. Ротгар крепко прижал ее к груди.
   - Хочу предложить тебе одну хитрость, которая  позволит  тебе  удерживать
Гилберта на отдалении, покуда твой брат не поправится.
   Что бы ни говорили.., о смуглолицем рыцаре, это вызывало у Ротгара острую
ревность и отвращение к нему.
   - Реакция Гилберта непредсказуема. Одним из его ответов на наш брак может
стать вспыхнувшая ярость, которая  приведет  к  убийству.  Только  представь
себе, что может произойти, если ему взбредет в голову  отправиться  к  этому
сукину  сыну  Вильгельму  или   же   назвать   тебя   перед   твоим   братом
предательницей! Только подумай, как прозвучат его обвинения, если он назовет
тебя бессердечной женщиной, которая преднамеренно доводит каким-то зельем до
безумного состояния своего брата, а сама тем  временем  управляет  поместьем
вместе  со  своим  супругом,  который  является   заклятым   врагом   самого
Вильгельма.
   Она побледнела.
   - Я об этом не подумала. О какой.., хитрости ты говорил?
   - Если тебе удастся вернуть симпатию Гилберта, как ты считаешь,  позволит
он тебе продолжать вести себя, как прежде, управлять поместьем и делать все,
что ты захочешь?
   После нескольких секунд колебаний она кивнула:
   - Кажется, такое возможно. Многие рыцари похожи на Гилберта, они все, как
правило, тупоумные; но они значительно более опасны,  так  как  не  украшают
свою свирепую силу мудростью. Мне  всегда  было  легко  заставлять  Гилберта
исполнять мои прихоти.
   - Тогда я предлагаю тебе приручить еще раз Гилберта. Ты сказала,  что  он
намеревался сегодня утром явиться сюда. А  я  предлагаю  тебе  отвезти  меня
обратно в Лэндуолд в качестве твоего пленника.
   - Но...
   -  Прежде  нам  нужно  придумать   какую-нибудь   убедительную   причину,
объясняющую твое появление здесь ночью. - Ротгар продолжал упрямо  развивать
свою мысль, не обращая внимания на ее возражения.
   Машинально она потерла синяк на предплечье.
   - Вчера вечером Гилберт  повредил  мне  руку.  Я  могу  сказать,  что  я,
испугавшись, отправилась к тебе за помощью.
   - Замечательно, - одобрил ее план Ротгар, хотя  ему  стало  не  по  себе,
когда он представил себе, какую боль ей пришлось вынести от  этого  негодяя.
Он заставит этого рыцаря заплатить за любое пятнышко, оставленное им  на  ее
коже, он заставит его корчиться от боли в десять раз  сильнее  той,  которую
пришлось испытать Марии. - Ты должна сказать Гилберту, что  была  не  права,
приняв решение отпустить меня на  волю.  Ты  должна  сбивать  его  с  толку,
вся