Донна Валентина
   ПОКОРЕННАЯ ПОЦЕЛУЕМ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


Анонс

   ...Ротгар, некогда хозяин замка Лонгвальд, стоял на  коленях  перед  леди
Марией де Сюрси. Сейчас этой норманнке приходилось решать  судьбу  отважного
саксонского  воина,  вернувшегося  на  родное  пепелище,  где  правили   бал
захватчики. И все же только Ротгар и мог помочь Марии сохранить  поместье  и
приумножить доставшееся ей имущество.
   Мария освободит Ротгара, но  сердце  и  душа  ее  окажутся  пленены  этим
благородным  рыцарем.  Страсть  цепью  скует  этих  несчастных,   родившихся
врагами. И замок Лонгвальд  непреодолимым  препятствием  станет  на  пути  к
счастью. Сможет ли любовь одолеть крепостные стены?

Пролог

Март 1067 года

   Ноги его дрожали мелкой дробью,  пробегавшие  по  икрам  слабые  судороги
говорили о том, что сегодня он отмахал немало. Но он упрямо, подчиняясь силе
воли, продвигался вперед, выставляя сначала правую, затем левую ногу.
   Волосы у него слиплись от пота, от тела шел пар, несмотря на  холодный  и
влажный воздух, - настолько он был изнурен. Его истертая  до  нитки  одежда,
которую ему ни разу не меняли за время пребывания на принудительных работах,
не предохраняла от неожиданностей стихии.
   Услыхав клекот ястреба, он остановился, наблюдая, как  тот  хищник  витал
кругами. Вдруг он камнем бросился вниз.
   - Я бы многое отдал за зоркость твоего зрения, приятель, - прошептал он.
   Идея поговорить с птицей во весь голос показалась ему забавной.
   Ястреб продолжал кружить у него над головой в легком ленивом полете, и  с
высоты, он, конечно, мог бросить взгляд на  Лэндуолд.  "Скажи,  приятель,  -
хотелось ему крикнуть, - скажи, мой дом превращен в дымящиеся руины? Неужели
все крестьянские дома разрушены? А люди умирают с голоду? "
   Ястреб продолжал  бесшумно  парить  в  воздухе  и  вдруг,  заметив  внизу
беспечную жертву, ринулся вниз, словно покрытый  перьями  снаряд.  На  губах
пешехода заиграла ироничная улыбка. У него не было никаких сомнений  в  том,
что в этой схватке победа окажется на  стороне  ястреба,  что  он  закогтит,
захватит дичь и поступит так, как поступили норманнские завоеватели, когда с
неба на головы англичан посыпались их диковинные, более  прицельные  стрелы,
которыми они намеревались их сломить.
   Когда их мужественная, отчаянная оборона была прорвана, все те,  которые,
как и он сам, сплотились вокруг обреченного на  поражение  короля  Гарольда,
лишились своих титулов, земель, а многие и самой жизни. Этих  можно  назвать
счастливчиками. Те, кому повезло  меньше,  и  они  остались  в  живых,  были
отправлены назад в свои владения,  -  только  теперь  они  уже  не  были  их
хозяевами, - они стали  слугами  новых  норманнских  лордов.  Обреченных  на
гибель, закованных в кандалы, их заставляли работать, как рабов, их всячески
унижали, чтобы поскорее приблизить их смерть. Тех, кто  осмеливался  бежать,
превращали в живые мишени, - их пронзали мечами во время бесконечных  боевых
учений норманнских рыцарей.
   И все же ему удалось бежать. Предприняв еще одно  усилие  над  собой,  он
сделал несколько шагов вперед, вспоминая без особого чувства гордости, но  и
без угрызений совести ту ночь, когда ему удалось выбраться из  кучи  мертвых
тел, проклиная затяжную зиму, которая никак не желала уступать дорогу весне.
Из-за холодов он вначале хотел изменить свой план. Он дрожал и зуб на зуб не
попадал, пар шел изо рта, но ему все  же  удалось  притвориться  мертвым,  а
стоявшие в то время сильные морозы стали для него спасением.
   Его промерзшее насквозь тело, его задубевшие от долгой неподвижности руки
и ноги не вызвали ни малейшего подозрения у  тех,  кому  на  следующее  утро
поручено было подбросить мертвых в навозную яму.
   Ночью, когда голодные волки начали  рыскать  возле  горы  трупов,  ему  с
большим трудом удалось выползти из-под  мертвецов,  отталкивая  от  себя  их
цепкие одеревеневшие руки и ноги. Шатаясь, он направился к  лесу,  молясь  о
том, чтобы подгоняемые голодом волки заметали лапами его следы на снегу.
   Если, паче чаяния, захватившие его в плен норманны, роясь в куче  трупов,
не обнаружат его тело, то они, конечно, первым делом явятся в  Лэндуолд.  Он
знал об этом. Всем своим существом он осознал, что теперь у него  нет  дома,
средств к существованию, что теперь он уже не хозяин своей судьбы.
   И все же он  был  не  в  силах  остановиться,  отказаться  от  медленного
мучительного продвижения вперед по направлению к Лэндуолду, - ведь и  лосось
бессилен оказать сопротивление влекущему его вверх бурному  течению  реки  с
наступлением весны. Сплошная безнадежность. Несомненно, впереди его  ожидает
смерть. Он отлично это понимал, и все же был не в состоянии не  повиноваться
страстному, увлекающему его вперед порыву, не подчиниться  причиняющей  боль
необходимости продолжать свой путь.
   Приближался конец его изнурительному путешествию. Еще день-два,  от  силы
три, и он наконец увидит свои  земли,  примыкающие  к  Лэндуолду.  Медленным
взглядом он обвел невысокий холм, расположенный в нескольких милях к западу.
Если повезет, то можно оказаться на его вершине до захода солнца. Погибший в
битве при Гастингсе, его брат Эдвин, уверял, что  оттуда,  с  вершины,  весь
Лэндуолд виден как на ладони. Ему всегда хотелось убедиться  в  правоте  его
слов, но все было некогда.
   Как поступить? Потратить полдня на переход к вершине холма, чтобы увидеть
оттуда  Лэндуолд  во  всей  красе,  или  продолжать  свой  путь  вперед,  не
сворачивая никуда, чтобы самому, собственными глазами за  два  или  три  дня
увидеть масштабы захвата норманнами того,  что  принадлежало  ему  по  праву
рождения.  Если  пойти  к  холму,  то,  значит,  на  целый  день   задержать
окончательное прибытие в Лэндуолд.
   Может, Эдвин просто хвастал, поддразнивал его,  заставлял  зря  потратить
время, чтобы убедиться в его не правоте. Доводы в  пользу  отказа  от  такой
затеи роились у него в голове даже тогда, когда он невольно свернул с пути и
направился к холму. Когда он подошел к  его  подножию,  то  пошел  дождь  со
снегом. Он увидел кружева следов оленя под деревьями и в подлеске. Шагнув на
тропинку, он вдруг почувствовал,  как  его  всего  охватило  жгучее  желание
увидеть, и эта потребность преодолела усталость, заставила его идти далее  к
своей цели.
   Шипы колючего шиповника цеплялись за его изорванную  тунику,  но  он,  не
обращая на это внимания, упрямо  поднимался  на  холм.  С  трудом  дыша,  он
закинул голову, закрыл на несколько секунд глаза. Он боялся их открыть. Ведь
Эдвард мог и обмануть, и отсюда не видно вообще никакого  Лэндуолда,  но  он
мог сказать и правду, - в таком случае перед  ним  предстанет  обуглившееся,
выгоревшее почти до тла поместье Лэндуолд, и он увидит картину, которую  уже
неоднократно видел на пути сюда. Собрав  все  мужество  и  твердо  решив  не
поддаваться эмоциям, он продолжал взбираться на холм.
   Да, Эдвин ему не лгал.
   Усадьбу Лэндуолд было так хорошо видно, что,  казалось,  не  существовало
вовсе миль, отделявших ее от вершины  холма.  Облако  дыма  висело  над  его
крытой соломой крышей, постепенно расширяясь, оно захватывало  расположенные
впритык друг к дружке, словно грозди, дома его селян. Чуть  выше,  на  лугу,
паслись овцы. Праздные, обнаженные в это время года поля являли собой весьма
интересную  картину,  которую  трудно  заметить  снизу.  Большой  квадратный
участок,  расположенный  дальше  к  востоку,  -  там  находились  аккуратные
торговые ряды гончара Бритта. А вон там, рядом с домом, был садик,  разбитый
его матушкой.
   Необычное оживление приковало к себе его внимание, и  он,  скосив  глаза,
заметил на самой высокой точке в Лэндуолде все население  деревни,  занятое,
казалось,  срочным  делом.  Казалось,  что  они  суетятся  вокруг  большого,
вырытого в земле котлована. Понятно, закладывают фундамент для  норманнского
замка. Еще одно осквернение любимой им земли!
   Он тихо зарыдал, но попытался успокоиться. Ему казалось, что это организм
мстит ему за то, что он, как оголтелый, взбирался на  вершину  холма.  Выйдя
из-под крон укрывавших его от непогоды деревьев, он почувствовал,  как  тает
на голове снежная крупа,  как  маленькие  ручейки  текут  у  него  по  липу,
смешиваясь с соленым потом, который больно щипал его оцарапанные щеки.
   - Лэндуолд, - прошептал он, вытирая пот  с  лица,  не  в  силах  оторвать
напряженного взгляда от того, что ему больше не принадлежало.
   За спиной он почувствовал мягкое шуршание.  Последовал  сильный  удар  по
голове. Больше он ничего не помнил.

Глава 1

   Сознание вернулось к Ротгару,  оно  выскользнуло  из  тайных  глубин  его
рассудка, словно призрак. Он  слышал  все,  что  происходит  возле  него,  -
кудахтанье  резких  по  тону  норманнских  голосов   выражало   негодование,
возбуждение, может, даже небольшую тревогу, но Ротгар вовсе  не  намеревался
тратить вернувшееся к нему сознание понапрасну на то, чтобы понять  значение
произносимых ими слов, хотя уроки, которые когда-то давно давала ему мать, а
также несколько месяцев, проведенные  в  норманнском  плену,  позволяли  ему
неплохо овладеть их языком. Вместо этого он  старался  сконцентрировать  все
свои оставшиеся силы, чтобы не дышать глубоко, не наполнять до отказа легкие
укрепляющим  живительным  воздухом;  он  заставлял  себя  лежать  тихо,   не
двигаясь, несмотря на острую боль от заломленной у него за спину руки, и  не
обращать внимания на учащенное болезненное биение крови в голове.
   Чья-то нога опустилась возле его  головы.  Он  плотно  зажмурил  глаза  и
поэтому не мог ее видеть, а  только  почувствовал,  как  под  ней  прогнулся
дощатый пол, н6 ожидал дикой боли, когда этот тип, проходя мимо него,  задел
лежавший под ним острый тростник.
   "Нельзя двигаться, нельзя издавать ни малейшего звука, чтобы не напомнить
этой норманнской свинье о своем присутствии". Он видел немало добрых  бравых
саксов, над которыми норманны  учиняли  кровавую  расправу.  Их  извращенное
понятие о "честной игре" заставляло их не хвататься за мечи до тех пор, пока
они не услышат дыхания врага, не заметят, как он корчится после того, как  к
нему вернется сознание. Посему он прикусил язык и старался чуть дышать.
   Вдруг он снова почувствовал чье-то присутствие  рядом,  мягкое  шуршание,
чей-то такой легкий шаг,  который  не  потревожил  доски  пола  у  него  под
головой. После этого ему  на  лоб  легли  чьи-то  руки  -  мягкие,  ласковые
холодноватые, - это стало для него  такой  неожиданностью,  что  все  благие
мечты тут же покинули его и он резко открыл глаза.
   - Эдит, - прохрипел он сдавленным, дрожащим от непривычки голосом, но тут
же понял, что ошибся.
   Глаза этой женщины были очень похожи на глаза Эдит. Она смотрела на  него
с таким презрением, с таким холодным безразличием, давая ему понять, что  ее
уважением пользуются совершенно другие мужчины. И  хотя  глаза  его  невесты
были похожи на голубизну зимнего неба, глаза  этой  женщины  напоминали  ему
масть его любимого коня - темно-коричневые с золотым отливом.  Ее  лицо,  не
такое  продолговатое,  как  у  Эдит,  обрамляли   мягкие   кудрявые   волосы
коричнево-золотистого  цвета.  Они,  казалось,  придавали  коже  лица   цвет
приготовленного на меду крема, и на него было значительно приятнее смотреть,
чем на монастырскую бледность Эдит - следствие нескольких  лет,  проведенных
среди монахинь, которые воспитали ее.
   Услыхав его голос, женщина отняла руку и торопливо вытерла ее об юбку.
   - Он жив, - произнесла она по-норманнски медленно и мягко, так,  что  ему
не потребовалось особых усилий, чтобы понять их смысл.
   Тотчас же гвалт в комнате смолк. Ротгар болезненно поморщился, когда  под
тяжестью грузных тел норманнов пол под ним заходил ходуном. Он  увидел,  что
окружен грозно глядевшими на него норманнскими рыцарями,  которые,  все  как
один, крепко сжимали рукоятки мечей. Притворяться и лежать неподвижно больше
не было необходимости, но ноги его отказывались выполнять его волю, - они не
желали вставать, чтобы отразить нападение. Редко ему приходилось чувствовать
себя таким  беспомощным.  Он  напрягся  всем  телом,  исполненный  решимости
встретить достойно, как полагается, свою  смерть  от  руки  одного  из  этих
рыцарей. Он знал, что вот-вот будет нанесен роковой удар,  но  вдруг  та  же
женщина, словно вновь почувствовав его тяжелое состояние,  ослабила  повязку
на его голове, мягким движением выпростала руку из-под спины, положив ее ему
на живот.
   - Он  назвал  ее  имя.  Приведите  сюда  леди  Эдит,  -  сказала  она  на
англо-саксонском, обращаясь к девушке,  лицо  которой,  казалось,  ему  было
знакомо. Ей каким-то образом удалось втиснуться между двумя рыцарями, и  она
стояла, широко открыв рот, и глядела на него, словно испуганный кролик.
   Онемелость руки прошла. Отчетливое понимание своего положения не выходило
у него из головы, напоминало о себе  острыми,  как  иглы,  уколами,  которые
могли вызвать последнюю агонию. Через широко расставленные ноги рыцарей и их
головы он видел знакомую, почерневшую  от  дыма  резьбу,  бледные  пятна  на
стенах там, где когда-то висело оружие. Значит, имя Эдит им известно.  Знает
ее и эта девушка, которой предстояло выполнить распоряжение норманнки, -  он
это сразу понял.
   Итак, он в поместье Лэндуолд. Совершив  чудовищную  ошибку,  он  очутился
снова здесь. Но ведь он хотел только взглянуть...
   Теперь слишком поздно проклинать себя и называть дураком. Напрасно он  не
прислушивался к предостережениям тех, кто советовал ему бежать со всех ног в
противоположном направлении, если ему на самом деле  удастся  сдержать  свою
клятву и убежать от норманнских тюремщиков.
   - Как тебя зовут? - обратилась к нему женщина. - Говори,  я  понимаю  ваш
язык.
   Ее мягкий голос утишил его  боль,  укрепил  сломленный  дух.  Он  испытал
поразительное чувство, сродни тому,  которое  испытываешь,  когда  опаленную
солнцем кожу смазывают  гусиным  жиром.  Ротгар  заскрипел  зубами,  пытаясь
попридержать язык, преодолеть охвативший его порыв ответить на этот  простой
вопрос. Он ведь еще раньше утратил контроль над собой, позволив  ей  к  нему
прикоснуться, но он станет мертвецом в тот момент, когда  скажет  ей:  "Меня
зовут Ротгар. Норманнские завоеватели убили моего сеньора и превратили  меня
в раба в благодарность за мою преданность".
   - Все англичане глупцы, - фыркнул смуглый рыцарь. А эти саксы, с которыми
мы здесь возимся, еще глупее их. Приходится только удивляться, Мария, почему
Вильгельм питает такое уважение к Хью, почему он  навязал  ему  этот  тупой,
грязный и нищий народ.
   Она  вздрогнула,  вся  напряглась,  словно  произнесенные  рыцарем  слова
нанесли ей личную обиду.
   Через щелочку опущенных  век  Ротгар  разглядывал  этого  рыцаря,  и  ему
казалось, что он все понял. Внешне ласковый, даже льстивый, старающийся всем
угодить, этот рыцарь вызывал у него иные чувства. В  глазах  этого  человека
цвета слоновой  кости  сквозило  коварство,  а  чуть  заметное  подергивание
уголков  губ,  особый  оттенок  смуглого  лица   свидетельствовали   о   его
высокомерии, граничащим с жестокостью.
   Кто он, муж Марии? Непонятно почему,  но  эта  мысль  его  огорчила.  Она
поднялась на ноги с такой  грациозностью,  словно  и  не  почувствовала  тех
долгих минут, когда она  сидела  на  корточках  возле  Ротгара.  Не  обращая
никакого внимания на  замечание  рыцаря,  чего,  естественно,  никак  нельзя
ожидать от жены, она обратилась к другому неуклюжему норманну,  сторожившему
его. Ротгар навострил уши, когда они начали  говорить  на  норманнском,  так
как, несомненно, этот разговор касался в первую очередь его.
   - Уолтер никогда не отдает приказа умертвить нарушителя  границы,  покуда
не узнает причину его появления. Скажи, Данстэн,  этот  что-нибудь  говорил,
называл ли он свое имя до того, как ты его трахнул по черепу.
   Данстэн, нерешительно  переминаясь  с  ноги  на  ногу,  густо  покраснел.
Чувствуя свою полную  беспомощность,  Ротгар  поглядывал  на  мускулы  этого
норманна, от которых едва не трескались рукава его тужурки, и  с  удивлением
думал о том, как это он не отправился на тот  свет  сразу  же  после  удара,
нанесенного этой мощной рукой.
   - Нет, миледи, - бормотал Данстэн. - Я бы не ударил этого человека,  ведь
сразу видно, что у него давно не было  во  рту  ни  крошки.  Бедняга  совсем
обессилел. Сэр Уолтер уехал в лес, а милорд Гилберт поманил меня...
   - Это я приказал Данстэну ударить его, чтобы он потерял сознание.
   Эти  слова  произнес  смуглолицый  рыцарь,  который  назвал  его   глупым
англичанином. Теперь Ротгар знал его имя - Гилберт.
   Подойдя поближе к Ротгару, Гилберт тккул его в ногу острым концом меча.
   - Ну подумай, Мария. Мы обнаружили его на вершине невысокого холма, всего
в каких-то десяти милях отсюда. Оттуда он разглядывал  Лэндуолд  с  рвением,
свойственным священнику, отыскавшему истинный крест. Он - шпион, и я  весьма
сожалею, что мы не расправились с ним  прежде,  до  того,  как  ваши  нежные
чувства не затмили здравый смысл.
   Он незаметно перенес весь свой вес на  рукоятку  меча,  и  наточенный  до
остроты бритвы его конец проткнул кожу на ноге Ротгара, проник в его  плоть,
оставляя рану с палец толщиной. Ротгар  ощутил,  как  теплая  струйка  крови
потекла по икре ноги,  он  чувствовал  на  себе  насмешливый  долгий  взгляд
норманна.
   Враг есть враг. Ногу пронзила острая боль, но Ротгар никогда не  доставит
удовольствия врагу, не отдернется назад, не закричит.  Он  встретил  упорный
взгляд Гилберта с  кривой  усмешкой  на  губах,  отлично  понимая,  что  его
дерзость вызовет еще больший гнев у Гилберта  и  лишь  ускорит  его  гибель.
Лучше умереть, чем подчиниться столь знакомому проявлению чисто  норманнской
жестокости, лучше покинуть этот мир, в котором норманны захватили всю лучшую
собственность саксов, такую, как поместье Лэндуолд.
   - Поосторожнее, Гилберт, - резко крикнула Мария, ударив  рукой  по  мечу,
ненароком еще больше расширяя рану и вызвав еще более  острую  боль  в  ноге
Ротгара. Гилберт вытащил меч. На сей раз Ротгар не смог сдержать  стона,  но
она, не обращая на него внимания, обратила весь свой гнев против Гилберта.
   "Милая моя защитница", - пронеслось в голове Ротгара. До  его  окутанного
болью сознания с трудом доходил смысл сказанного Марией:  "Это  вы  оставили
его здесь истекать кровью, как заколотую свинью, а вот этот тростник положен
здесь три дня назад".
   Затем он увидел Эдит. Она стояла, высокая, среди  норманнских  рыцарей  и
глядела на него с такой  враждебностью,  которую,  насколько  он  знал,  она
всегда к нему испытывала, но, тем не менее, никогда ему  не  демонстрировала
открыто.
   Ротгар никогда не рассчитывал встретиться со смертью в таком  беспомощном
состоянии,  лежа,  словно  олень  с  подрезанными  сухожилиями.  Он  наконец
попытался приподняться на  локтях,  отлично  понимая,  что  достаточно  Эдит
произнести несколько слов, чтобы вынести ему смертный приговор, но его  руки
очень ослабели.
   Подчиняясь неизбежности, он  наблюдал  за  Эдит,  которая,  подняв  руку,
ткнула в него своим  длинным  пальцем.  Он  заметил  злобную,  самодовольную
улыбку.
   По его телу пробежала волна отчаяния,  такая  мощная,  которая  наверняка
опрокинула бы его на спину, если  бы  ему  только  удалось  приподняться  на
локтях. И Ротгар, которому приходилось  видеть  смерть  почти  ежедневно  за
последние полгода, Ротгар, который  давно  приучил  себя  к  этому,  Ротгар,
который  только  несколько  минут  назад  своей  дерзостью  хотел   ускорить
смертельный удар Гилберта, - этот Ротгар теперь вдруг страстно захотел жить,
захотел всеми фибрами души, малейшей частичкой своего тела.
   Сузив глаза, Эдит уставилась на него, вздернув свой длинный  нос.  В  это