ко
расставив ноги, словно человек, вот-вот готовый вступить в  рукопашную.  Это
насторожило Хью и лишь вызвало еще более острую головную боль.  Улыбающиеся,
кивающие головами саксы сразу поняли,  что  зреет  столкновение,  и  тут  же
умолкли.
   - Вы, господин норманн, говорите, что являетесь моим должником. - Голос у
Ротгара был сильный, ясный, напористый. - Поэтому я прошу отдать мне в  жены
вашу сестру.
   Из груди саксов вырвался один громкий  выдох,  но  даже  он  не  заглушил
отчаянного яростного рева Хью. Он весь кипел, изо рта  вырывалась  пена,  он
мучительно искал нужные слова, чтобы осадить  зарвавшегося  выскочку,  этого
сакса. Но он, по-видимому,  в  это  мгновение  лишился  дара  речи,  а  сакс
спокойно продолжал:
   - Я буду защищать Хелуит и ее сына, но я люблю только вашу сестру.
   - Заткнись! - наконец заорал он. В голове он ощущал сильные удары, словно
в затылке кто-то долбил киркой. Неужели любой из этих людей,  присутствующих
сейчас в зале, мог позволить себе бросить вызов его воле в первый  же  день,
когда он занял место правителя. Неужели его сестра флиртует  с  его  врагом,
побуждая его к подобным действиям? Он  ловил  ртом  воздух,  волновался,  не
обращая внимание на заботливую суету со стороны Эдит.
   - Ты, сакс, берешь на себя слишком много Я лучше отошлю ее  в  монастырь,
чем позволю выйти замуж за такого, как ты.
   - Хью, умоляю тебя! - начала было Мария, но он взмахом руки  заставил  ее
замолчать.
   - Что? Ты хочешь рассказать мне  о  любви  к  этому  понесшему  поражение
трусу, Мария? Я уже имел возможность лицезреть, как ты вышла  однажды  замуж
за безземельного, бедного, как церковная крыса, человека. Больше  такого  не
будет. Теперь все обстоит иначе, сестра. У меня  есть  земли,  у  меня  есть
деньги, и я найду тебе достойного жениха.
   - Хью...
   - Хватит! Еще одно слово, и я прикажу отрубить ему голову.
   - Я люблю ее, господин норманн. Не нужно... Хью в ужасе  обхватил  руками
голову.
   - Если ты любишь ее, то попридержи язык, не то я и  ей  сломаю  шею.  Она
будет в монастыре или лежать на кладбище - мне все равно. - Он оторвал руки,
увидев, как побледневший Ротгар отошел на несколько шагов. -  Так-то  лучше,
сакс. - Прищуривая глаза, чтобы лишить света того,  кто  у  него  в  затылке
отчаянно работал киркой, он гневно оглядывал свой  народ.  -  Так.  Я  отдал
приказ. Сэр священник, исполняйте обряд венчания. Я не потерплю  дальнейшего
промедления.
   Хью взял Эдит за руку. Он должен довести  все  до  конца,  и  лишь  потом
отправиться к себе в спальню. Разболевшаяся голова,  разливающаяся  по  всем
членам слабость из-за  непривычной  напряженной  активности  вряд  ли  будет
способствовать   сегодня   ночью   любовным   брачным   утехам,   глядя   на
пошатывающуюся Хелуит, он пришел  к  выводу,  что  и  Ротгару  Лэндуолдскому
придется сегодня сохранить в равной степени свое целомудрие.  Значит,  Мария
любит этого человека; как хорошо, что к нему вернулся рассудок, и он  теперь
сможет сам найти ей более подходящего парня.  В  любом  случае,  он  сегодня
неплохо доработал. Ни один человек не  смог  бы  добиться  большего.  Жители
Лэндуолда,  пребывавшие  в  мрачном  настроении  со   времени   норманнского
завоевания,  воспользовались   организованной   на   скорую   руку   брачной
церемонией, чтобы вдвойне повеселиться. Не проявляя никакого  благоговейного
трепета при отправлении святого  таинства  брака,  они  беззастенчиво  пели,
плясали,  шумно  выражая  свое  удовлетворение,  поэтому  слов  отца  Бруно,
соединяющих Ротгара с Хелуит священными узами навечно, почти не было  слышно
из-за поднятого дикого шума. Но Марии и не хотелось слышать эти слова.  Судя
по всему, отца Бруно сильно  сбивал  этот  гвалт,  -  он  бормотал  какие-то
странные фразы, которые ей прежде никогда не приходилось  слышать  во  время
брачных церемоний, не правильно выговаривал имя Ротгара, все время бросал на
него долгие косые  взгляды.  Но  может,  именно  так  саксы  проводят  обряд
обручения?
   Неважно. Голова у нее шла кругом, она  отказывалась  поверить  тому,  что
происходило у нее на глазах, ее тубы все  время  беззвучно  шептали  -  нет,
этого не может быть. Но отец Бруно осенил крестом врачующихся, закрепив  тем
самым их вечные узы.
   Все  кончено,  Хью  с  Эдит  вышли  из   зала,   направляясь   к   своему
святилищу-спальне. Теперь нужно было  подавить  в  себе  все  противоречивые
давящие ее чувства, рвущиеся наружу крики. "На ее месте должна  стоять  я!",
"Мы должны были бежать вместе с ним сегодня ночью!"  Слишком  поздно,  чтобы
внимать мрачным предзнаменованиям судьбы,  на  которые  ей  намекал  Ротгар,
слишком поздно осуществлять их желание тайно бежать прочь.
   Даже сходи в могилу, она будет вспоминать эту картину, -  как  он  стоит,
склонив голову  к  Хелуит,  перед  священником.  Невыносимыми,  обжигающими,
словно клеймо, мозг, будут воспоминания  о  том,  как  Ротгар  останавливает
одной рукой за плечо Гилберта,  а  другой  удерживает  ребенка  Хелуит,  как
Ротгар  бросается,  чтобы  вцепиться  в  глотку  Гилберта,   и   его   порыв
останавливает лишь вмешательство оруженосца.
   Мария знала, что Ротгар любит ее; его отважное  противостояние  воле  Хью
лишь подтвердило это, но  узы,  связывающие  теперь  его  с  этой  женщиной,
которая стала его женой, простирались так далеко, что Мария  даже  не  могла
себе этого представить. Она вдруг вспомнила тот день, когда они очутились во
дворе господского дома, этого мальчика, который назвал его "папа",  тоску  в
глазах Ротгара, прикованный к нему взгляд Хелуит, по щекам которой струились
слезы.
   Теперь он был для нее потерян.
   Она слышала, как он громко крикнул: "Сара, Гвинет!" в притихший зал.  Две
женщины поспешно вышли вперед. Они подошли к Хелуит, и он,  нежно  глядя  на
нее, передал ее им на руки; он следил за ними, пока  женщины  не  вывели  из
зала его новую супругу.  Уход  Хелуит  оказался  своеобразным  сигналом  для
крестьян, и они начали шумно занимать места за  импровизированными  столами.
Девушки и парни с кухни вбегали  в  зал  с  дымящимися,  уставленными  пищей
досками, и вскоре уже никто не обращал внимания на то, что только  Ротгар  и
Мария молча стояли в разных концах зала лэндуолдского дома и взирали друг на
друга в упор.
   Он сделал шаг ей навстречу;  она  сделала  то  же  самое.  Потом  второй,
третий. Боже, какой же  он  высокий!  Какие  у  него  широкие  плечи,  какие
восхитительные формы тела, как непохож этот мужественный славный человек  на
ту развалину, того истощенного голодом мученика, который еще совсем  недавно
беспомощно лежал у ее ног. И даже тогда он ее притягивал к себе, точно  так,
как и теперь.
   - Сара - отличный костоправ, а Гвинет  вылечит  все  ее  раны  с  помощью
целебных трав, - сказал он, когда они настолько приблизились друг  к  другу,
что могли разговаривать не повышая голоса.
   - Я и не знала, что  они  обладают  таким  искусством,  -  ответила  она,
невольно скривившись от бессодержательности  затеянного  разговора.  Но  она
ничего не могла с собой поделать, иначе дала бы  волю  слезам,  которые  уже
обжигали ей веки. - Нам потребуются их услуги для Стифэна и Роберта.
   - Я об этом позабочусь позже.
   - Ты боишься, Мария?
   "Да! " - так и подмывало ее закричать. Я боюсь Гилберта, боюсь  жить  без
тебя. Но вместо этого она только вымолвила:
   - Кажется, теперь Хью на самом деле намерен выступить в мою защиту.
   - Только потому, что он выслушал меня. - Ротгар нахмурился,  не  принимая
ее попыток развеять собственные страхи.
   - Ротгар, неужели ты ее любишь?
   - Люблю ли я Хелуит? Я не испытываю к ней ничего другого, кроме уважения,
может, еще восхищаюсь ее стойкостью.
   Эти слова тяжелым камнем упали ей на сердце. Уважение, восхищение - такие
эмоции очень просто затем  переходят  в  подобие  любви.  Может,  здесь  нет
никакой страсти, зато наверняка представление об уюте, понимание  того,  что
он на своем месте.
   Ее брак с Ранульфом был очень похож на этот. Поэтому она  наперед  знала,
чем это все обернется для Ротгара с Хелуит.  Вначале  между  ними  возникнет
легкая напряженность, тем более если их  первоначальный  союз  был  нарушен,
вызывая менее дружеские  чувства  с  обеих  сторон.  Ротгар  может  провести
несколько вечеров, стоя возле ее земельного участка, бросая пытливые взгляды
в сторону большого дома, вспоминая ее, Марию. До  того  времени,  покуда  не
исцелится Хелуит. В одну прекрасную ночь Хелуит снова  залучит  его  в  свою
кровать. Появятся другие дети, кроме этого мальчика,  и  в  один  прекрасный
день Мария выследит его в толпе изможденных, озабоченных  работяг  и  станет
лишь удивляться силе той страсти, которая могла сейчас вот просто убить  ее;
он бросит на нее горький, угрюмый взгляд и отметит про себя, что его  Хелуит
- все же самая лучшая женщина.
   Или она могла разделять и впредь незаконную  страсть  с  ним,  придумывая
способы, чтобы завлечь его к себе в кровать  по  ночам,  сделать  его  своим
личным слугой, телохранителем.  Боже,  какие  греховные,  далеко  не  святые
мысли, и все же они будоражили ее, горячили кровь, заставляли бешено  биться
сердце.
   - Мне нужно посмотреть, как она себя чувствует.
   У Марии заныло в горле от предпринимаемых усилий, чтобы не закричать,  не
выплеснуть всю свою горечь, охватившую ее от того, что она, собрав всю  силу
воли, отказалась от этой греховной нереальной мечты. Он всегда будет уходить
к Хелуит,  он  всегда  будет  волноваться  по  поводу  того,  как  она  себя
чувствует.
   - В таком случае иди, - хриплым, больным голосом сказала она.
   У  него  вдруг  перехватило  дыхание,  он  задрожал  всем  телом,  словно
противник нанес ему сильнейший удар  в  живот  крепким  кулаком  в  железной
перчатке. Впервые, после того, как он стал чужим мужем, он поглядел ей прямо
в глаза. Сквозившая  в  его  голубых  глазах  безутешность  настолько  точно
отражала состояние ее охваченной острой агонией отчаяния души, что она  была
готова лишиться чувств от этих разделяемых вместе с ним эмоций. И,  -  какой
стыд! - внезапно  все  ее  тело  пронзило  непреодолимое  желание,  она  вся
затряслась в предвкушении его теперь запретного  прикосновения,  которое  ей
так захотелось сейчас ощутить.
   -  Кажется,  мы  с  тобой  обречены  судьбой  во  всем  руководствоваться
преданностью братьям. Ах, Мария, - он вдруг осекся, отвернулся в сторону.  -
Мария, ты знаешь, только тебя я люблю.
   Как ей хотелось броситься к  нему,  почувствовать  в  последний  раз  его
длинные, крепкие руки, очутиться в его объятиях, но  она  постепенно  начала
осознавать,  что  на  них  все  больше  бросают  украдкой  многозначительные
взгляды, посылают нагловатые улыбки.  Боже,  будь  проклята  эта  постоянная
необходимость блюсти свое высокое положение.
   - Преданность делу моего брата слишком долго удерживала меня от  тебя,  -
ответила она, - но я не знала, что и у тебя есть брат.
   Он рассмеялся, и его короткий, лающий смех говорил, что он ей не верит.
   - Неужели ты не знала, что Хелуит была жена моего брата?
   - Откуда мне это знать? - прошептала она, прижимая  трясущиеся  пальцы  к
губам. - Значит, этот малыш не твой сын?
   - Ну если она жена моего брата, значит, и сын его, -  ответил  Ротгар.  -
Просто не могу поверить, даже сейчас, когда все уже  позади,  как  мог  отец
Бруно благословить этот отнюдь не священный  союз.  Мария,  пусть  Бог  меня
покарает за такие слова, но я  никогда  не  смогу  быть  мужем  Хелуит.  Мое
сердце, моя душа стремятся только к тебе. Нужно что-то придумать, чтобы быть
по-прежнему вместе.
   Они  стояли  близко  друг  к  другу,  но  никогда  еще  два  человека,  -
чувствовала Мария, - не были так  далеки  друг  от  друга.  Она  чувствовала
исходившие от него запахи, следы тяжелого, честного труда, ей казалось,  что
она даже ощущает физически его глубокое разочарование, его  любовь,  которая
окатывала ее всю своими невидимыми теплыми волнами. Ей  нужно  было  сделать
меньше шага, чтобы своей пышной грудью стремительно прижаться к его  широкой
груди, - нет, она уже никогда не прикоснется  к  нему.  Чувство  преданности
долгу, несчастливое стечение обстоятельств, даже Бог, все было  против  них,
все состояло в заговоре, чтобы разлучить их.
   Может, только до наступления глубокой ночи?
   Когда все жители Лэндуолда улягутся спать, когда  небо  Божие  потемнеет,
что может остановить ее, кто может отговорить от желания прибежать  ночью  к
Ротгару?
   У нее так сильно билось сердце, что она даже не  замечала,  что  рядом  с
ними стоит Уолтер, пока тот не заговорил:
   - Этот сакский пес не дает вам подойти к столу, миледи?
   Уолтер вернулся на праздник. Он нервно сжимал рукоять  меча,  готовый  по
малейшему ее слову выхватить его из ножен. Багровое его лицо потемнело.  Как
и большинство норманнов, он перенял сакскую привычку носить  бороду,  и  его
красное лицо безобразно контрастировало с седыми усами.
   Кажется, он был слишком взволнован событиями этого дня.
   Рука Марии, до которой так и не прикоснулся Ротгар, хотя она этого желала
всем сердцем, казалось, совсем онемела, лишилась чувствительности, когда она
опустила ее на руку Уолтера, чтобы его успокоить, убедить оставить  в  покое
свой меч.
   - Я не так голодна, Уолтер. Оставьте его в покое.
   - Его нужно заковать в цепи. Гилберт прав в отношении этого человека.  Он
может  в  любой  момент  убежать  и  присоединиться  к  этим  голодранцам  и
разбойникам, чтобы творить повсюду зло. Как это только угораздило Хью  пойти
на это? - Звенящая в голосе Уолтера ненависть  лишь  подчеркивала  в  глазах
Марии его неизбывную верность Хью.
   - Брак с Хелуит будет удерживать меня  крепче  любых  цепей,  норманн,  -
сказал Ротгар. - Мне нужно сохранить собственную шею, чтобы я  мог  защитить
ее. Даю слово, что не причиню вам никаких беспокойств.
   - Трус! - плюнул Уолтер.
   - Уолтер! Ротгар! Опомнитесь!  -  Оба  они  ощетинились  друг  на  друга,
охватившую их ярость, казалось, можно  было  физически  ощутить  в  воздухе.
Мария бросилась между ними. Она прислонилась спиной к Ротгару, закрыв  глаза
и наслаждаясь этим прикосновением к нему, несмотря на  растущую  между  ними
напряженность. На какое-то мгновение, он, сдавив ее плечи и наклонив  к  ней
голову, мягко прошептал ей на ухо, хотя ей показалось,  что  она  не  совсем
правильно его поняла.
   - Сегодня в полночь. Я жду тебя в своем сарае.
   - А, прячешься за женской юбкой, - ухмыльнулся Уолтер.
   - Этому я научился у норманнов, -  парировал  Ротгар,  на  всякий  случай
плотнее прижимаясь к Марии, своей защитнице.
   Голос отца Бруно положил конец их опасной перебранке.
   - Ротгар, если ты покончил с разговорами,  то  ступай  к  Хелуит,  ты  ей
нужен. Успокой ее, если она волнуется о ребенке. Им  займется  жена  Бритта,
покуда она не выздоровеет.
   Уолтер сбросил руку с рукоятки меча. Ротгар в последний раз  сильно  сжал
руку Марии, а потом, ослабив  хватку,  провел  пальцами  по  всей  длине  ее
рукава. Бросив на нее горячий, полный тоски и боли взгляд, он пошел вслед за
священником. Оставив ее  одну  в  этом  зале,  одну,  дрожащую  всем  телом,
страдающую, испытывающую такие муки из-за него.
   Она почувствовала приступ стыда. Несомненно,  все  в  этом  зале  слышали
признание в любви  к  ней  Ротгара,  все  стали  свидетелями  ее  распутного
поведения, когда она бесстыдно прижималась к нему, все могли  заметить,  что
она до сих пор находится во власти своего желания. Зубы у нее  застучали,  и
она обняла себя руками, словно стараясь немного согреться, но на самом  деле
она тем самым пыталась уберечь себя от соблазна.
   Сегодня в полночь, в сарае. О, с какой радостью  она  побежала  бы  через
поля, зная, что он ее там ждет!
   Она, Мария де Курсон  Фитп  Герберт,  желает  стать  наложницей  женатого
сакса. Она готова стащить облачение монахини, презреть Закон Божий,  сделать
все, что угодно, лишь бы побыть вместе  с  ним.  Как  долго  могло  все  это
продолжаться, если каждый из них  будет  замечать  все  больше  бесчестья  в
другом? Ротгар уже подозревал, по каким причинам она не  могла  выскользнуть
из дома и прийти к нему тогда,  когда  он  ночами  ждал  ее.  Может,  теперь
наступает ее очередь? Теперь у него не будет возможности встретиться с  ней.
Может ли она представить, как он лежит с Хелуит рядом,  как  переплелись  их
тела, а она в это время проводит холодные, одинокие ночи  в  своей  неуютной
постели?
   - Нет. - Вероятно, она  произнесла  это  слово  вслух.  Уолтер,  от  лица
которого уже отливала краска,  уставился  в  изумлении  на  нее.  -  Что  вы
сказали, миледи?
   "Я... Я не пойду на это, - молча, казалось, кричала  она.  -  Я  не  могу
стать его шлюхой".
   Нет, она ею станет. Она будет становиться ею всякий раз, когда он поманит
ее, у нее не хватит сил, чтобы находиться вдали от него. Может, до тех  пор,
пока ей не удастся  найти  святилище,  надежное  место,  где  она  могла  бы
укрыться, недосягаемый приют, где  она  сможет  сдерживать  свою  далеко  не
святую, похотливую страсть.  Может,  такое  святилище,  которое  ей  сегодня
предлагала аббатиса Марсторнского монастыря, того самого монастыря,  которым
ей угрожал Хью.
   - Мне нужно поговорить с леди Эдит, и после этого..,  я  уйду.  Мой  брат
сказал,  что  отправит  меня  в  монастырь.  Отлично,  я  сегодня  же  ночью
отправляюсь туда верхом вместе с аббатисой и сестрой Мэри. Целомудренной.
   - Я буду вас сопровождать, миледи.
   Уолтер глубоко задумался. Казалось, он понимал  охватившее  ее  отчаяние,
так как не сделал никакой попытки разубедить ее  в  принятом  решении.  Ему,
по-видимому, очень нравилась  идея  сопровождать  ее  до  монастыря,  -  он,
несомненно, сильно опасался за ее безопасность. Отлично, ей потребуется  его
уверенная рука, если они случайно столкнутся с  разбойниками-саксами.  Более
того, его присутствие остудит горячее желание Марии вдруг прервать поездку и
опрометью поскакать назад,  броситься  в  объятия  Ротгара.  Она  не  сможет
унизить своего брата перед лицом одного из его рыцарей.
   -  Благодарю  вас,  Уолтер.  Мы  выедем  немедленно,  как  только  сестры
насытятся. Как вы думаете, не понадобится нам более внушительный эскорт?
   - Ничего не бойтесь, миледи, - заверил ее Уолтер. - Я лично позабочусь  о
вас.

***

   Хелуит  удобно  расположилась  в  глубине  повозки,  а  две  целительницы
заботливо хлопотали над ней, подкладывая под сломанную  руку  пучки  соломы,
подсовывая ей под голову набитую сеном  шерстяную  подушку.  Ротгар  трясся,
сидя на скамеечке в дальнем углу повозки. Положив  свои  свободно  свисающие
руки на колени, он не хотел  разделять  с  весело  настроенным  отцом  Бруно
неприятную для него его компанию  на  удобном  извозчичьем  облучке.  Ротгар
настолько пал духом, его так угнетали разные  мрачные  мысли,  что  все  его
тело, словно отяжелело, окаменело под ним.
   Последние отблески дневного света исчезли, и  теперь  только  яркие  лучи
полной луны, словно путеводная звезда,  делали  видимой  дорогу.  В  мрачном
настроении он глядел на убегавшую позади,  изборожденную  колесами,  мерзлую
землю. Он видел, как колеса крушат смерзшиеся твердые  комки  земли;  у  его
мечтаний была похожая судьба; каждое поскрипывание, каждый  поворот  колеса,
каждый  удар,  болью  отражающийся  в  спине,  также  крушил  его   надежды,
перемалывал их, превращая его несчастную любовь в обычную  грязь.  Лишь  час
назад он  женился,  и  вот  сейчас  спешит  к  брачному  ложу  с  женой,  не
расставаясь  с  тщательно  разработанной,  чаемой  всей   душой   мыслью   о
супружеской неверности. Какие еще божьи заповеди предстоит ему нарушить,  до
того как солнце осветит все вокруг и настанет самый святой в  жизни  день  -
Пасха.
   Например, убийство. Он мог проигнорировать Божью заповедь:  "Не  убий!  "