й английский  зайчик?  -
Мягкий смех Гилберта не смягчил суровости его  слов.  Удовольствие  Эдит  от
предпринятой озорной эскапады сразу покинуло ее.
   -  Мне  не  нужно  ничего  иного,  кроме  того  уюта,  который  был   мне
предоставлен воспитавшими меня монахинями, - пробормотала она  сквозь  зубы,
внезапно задрожав всем телом от холодного ветра.
   - И вы поспешите прямо к своим монашенкам, даже не останавливаясь в пути,
чтобы посплетничать о своем муже, правителе Лэндуолда, со  своими  друзьями,
членами семьи?
   Щеки Эдит вспыхнули от гнева.
   - Вы также недоверчивы ко мне, как и Мария. В Лэндуолде  у  меня  нет  ни
друзей, ни семьи. И даже если бы они здесь были, у меня нет никакого желания
рассказывать всякому встречному-поперечному  о  том,  как  я  была  насильно
отдана в жены безнадежному идиоту.
   - Но вы же непременно расскажете о своем положении монашенкам.
   Серебряный  лунный  свет  резче  очертил  дерзкое  лицо  Гилберта.   Эдит
нравилось любоваться только одним мужским лицом - лицом Христа, распятого на
кресте. Некоторым женщинам - она знала это, - Гилберт нравился, они  считали
его привлекательным, они восхищались его смуглыми чертами, широкими плечами,
мощными бедрами. Их любование им  вызывало  у  нее  удивление,  -  они  явно
никогда не видели его таким, как она сегодня ночью, когда  луна  отбрасывала
зловещую тень на его торчащие брови,  на  плотно  сжатые  губы,  а  какой-то
неприятный отталкивающий блеск  еще  больше  чернил  его  невероятно  черные
глаза. Она снова задрожала всем телом, но уже не только от холода, и решила,
что ему лучше лгать.
   - Да, я расскажу монахиням о своих муках. - Он покачивал в такт ее словам
головой, и ей очень захотелось хотя бы умерить чрезмерное  самодовольство  с
его лица. - Да, я расскажу настоятельнице, что до сих пор девственница,  что
готова постричься, и попрошу ее  выделить  для  меня  место.  Хью  долго  не
протянет. Мария со своими приспешниками его убьет, или же он  сам  размозжит
себе голову о стену, чтобы навсегда избавиться от жестоких болей.
   Она ожидала, что норманн рассмеется. Она ожидала его язвительных шуток по
поводу ее  девственности,  его  поддразниваний,  его  утверждений,  что  они
правильно поступили, обвенчав ее с Хью, чтобы тем самым установить  какое-то
подобие нормального положения, одновременно  изолировать  ее,  чтобы  никто,
кроме норманнов, не знал истины. Но  он  вдруг  заговорил  с  таким  трудом,
словно кто-то железными пальцами сжал ему горло.
   - Хью был моим другом. Я так по нему скучаю.
   - Но ведь он еще не  умер.  -  Непроизвольно  она  почувствовала  приступ
жалости к своему мужу, вспоминая, как он сидит, крепко охватив  руками  свою
лохматую голову, вспоминая это отрешенное безумное от диких болей  выражение
его глаз, когда доза лекарств, выданная Марией, начинает утрачивать силу,  и
он остается наедине с ней, с Эдит. - Мне кажется.., кажется, что  теперь  он
может воспользоваться нашей дружбой, сэр Гилберт.
   - Та человеческая оболочка, которая называет себя Хью де Курсоном, уже не
мой старый друг, как и не ваш муж.
   Слова Гилберта больно резанули ее. Жутковатые, дрожащие  завывания  волка
доносились издалека, вызывая необычайно громкое кудахтанье в курятнике. Эдит
почувствовала, что Гилберт  не  отпускает  ее  локтя  и  по-прежнему  сильно
сжимает его. Она попыталась было  отстраниться,  но  он  лишь  сильнее  сжал
пальцы.
   - Нам пора возвращаться домой, миледи.
   - Но вы не проверили линию обороны.  Грудь  ее  затрепетала,  словно  там
укрылся один из  пищащих  цыплят  и  бил  изо  всех  сил  крылышками,  чтобы
выбраться на волю.
   - Я должен прежде доставить вас в полной безопасности  к  мужу,  а  потом
совершу обход.
   - Нет. - Она попыталась упереться каблучками  в  замерзшую  землю,  но  в
результате лишь повредила ногу. - Нет, - упрямо повторила она громче, но уже
не столь дерзко, осознавая, к своему  стыду,  что  это  слово  вдруг  у  нее
приобрело умоляющий оттенок.
   Не отвечая, Гилберт молча взял ее под руку.
   - Но будут и другие ночи, Эдит.
   Она стояла как  вкопанная,  не  осмеливаясь  говорить,  так  как  уже  не
доверяла самой себе.
   Он улыбнулся, но, вероятно, в темноте она не заметила этого.
   - Мне кажется, Мария проявляет  сверхбдительность,  продолжая  удерживать
вас в таком строгом заточении. Она вряд ли станет возражать, если я вызовусь
время от времени сопровождать вас в таких кратких прогулках.
   Наконец Эдит обрела дар речи.
   - Вы намерены это сделать ради меня? Почему? Гилберт гладил ее по руке.
   - Кажется, каждый из нас нуждается в надежном друге. Я предлагаю вам свои
услуги в качестве сопровождающего, а вы в свою очередь  .,  будете  со  мной
разговаривать.  Мне   хочется   о   многом   узнать.   Мария   на   редкость
неразговорчивая женщина.
   Это было, в сущности, невинное предложение, но почему в таком случае  оно
заставило  ее  насторожиться,  побуждая  искать  в  словах  Гилберта   более
глубокий,  скрытый  смысл.  Но  его  соблазнительное   обещание   отодвинуло
предосторожность.  Эдит  одобрительно  кивнула,  искренне   желая   в   душе
избавиться от досаждающего ей чувства, что она заключила неудачную сделку.

***

   Ротгар покорно, словно смертельно уставший мул,  шагал  через  весь  двор
Лэндуолда, чувствуя, как на каждом шагу в спину ему  вонзается  острие  меча
Уолтера. За последние месяцы он смог по достоинству оценить важность  внешне
проявляемого смирения, хотя внутри у него кипел неукротимый гнев.
   Гордость может стать ломким саваном для мертвеца.
   Уолтер ухитрился не отрывать конца меча от его спины  даже  тогда,  когда
принялся суетиться, чтобы открыть двери в курятнике. В  нос  Ротгару  ударил
едкий, вонючий запах сидевших на жердочках  птиц.  От  него  даже  резало  в
глазах. "Даже самый покорный мул остановится перед входом в такое место",  -
подумал Ротгар. Он отказался войти в  курятник.  Его  сопротивление"  ровным
счетом ничего не значило для Уолтера,  в  жилах  которого,  вероятно,  текла
кровь опытных погонщиков скота. Прибегнув к собственному колену  в  качестве
таранного  бревна,  норманнский  рыцарь  вогнал  спотыкавшегося  Ротгара   в
курятник.
   Запаниковавшие птицы взлетели в воздух. Ротгар поспешил  схватить  руками
голову, но  это  не  помогло.  Перепуганные  обитатели  курятника  принялись
пронзительно кукарекать и кудахтать  со  страшной  силой,  протестуя  против
такого беспардонного вторжения, разбрасывая повсюду  перья  и  пух,  который
набился Ротгару в рот и нос.
   Если ему суждено умереть, то он предпочтет норманнский меч; он не желает,
чтобы его заклевали куры, чтобы его настигла смерть от удушья.
   Передвигаясь на четвереньках, Ротгар пытался обнаружить в темноте хотя бы
луч лунного света. Их оказалось несколько, они просачивались через отверстие
меньше булавочной иголки.  Он  на  коленях  пополз  по  направлению  к  ним,
проявляя при этом рвение, свойственное паломнику, приближающемуся к  святому
месту. Прижавшись поплотнее к щелям, он прежде всего очистил нос от куриного
пуха. Лэндуолдский воздух,  даже  во  сне,  никогда  не  казался  ему  таким
сладким, как тот, который он сейчас вдыхал через эти крошечные дырочки.
   В конце концов куры присмирели, надеясь, что он будет вести себя спокойно
и даст им возможность привыкнуть к его присутствию в их обиталище. Он  стоял
на коленях, уткнувшись лицом в стену, дышал свежим воздухом и обдумывал свое
положение.
   Он тщательно осмотрел весь курятник, ощупал каждый  одряхлевший  колышек,
каждую прочно прибитую доску, каждую грубую кожаную петлю.
   Дверь в курятник размером с человеческий рост задвигалась  снаружи  тремя
крепкими балками.  Несмотря  на  дикую,  устроенную  птицами  какофонию,  он
отчетливо слышал, как Уолтер старательно задвинул их  все  три.  Нет,  здесь
нечего даром терять время. Только  одна  балка  закрывала  дверку  поменьше,
вырезанную в соответствии с размерами самой крупной курицы. Ни один  человек
в мире, даже такой, каким он стал  -  одна  кожа  да  кости,  -  не  мог  бы
проскользнуть через нее и должен был оставить всякую  надежду.  Мария,  хоть
она и женщина, выбрала  для  него  камеру  весьма  искусно,  словно  опытный
мужчина-тюремщик...
   Но даже если ему удастся бежать.., что дальше? Ему понадобилось целых две
недели, чтобы добраться обратно до Лэндуолда, - такое путешествие нормальный
человек совершает обычно  за  четыре,  от  силы  пять  дней.  Даже  если  он
выберется из этого проклятого курятника, то сколько он сможет пройти?  Милю,
две, покуда его вновь не настигнет  погоня.  Такое  расстояние  не  заставит
попотеть норманнского коня, а его измученное,  хилое  тело,  болтающаяся  на
плечах голова станут  лишь  минутным  развлечением  для  рыцаря,  привыкшего
запросто рубить головы и у более энергичных и стойких врагов.
   И все же его снедала злоба, он не мог смириться с такой судьбой -  сидеть
в загоне с курами в ожидании милости норманнов.
   Куры вокруг него успокоились, устроившись поудобнее  на  своих  насестах.
Они вовсе не были похожи на Марию, которая, хотя и  могла  предоставить  ему
убежище получше и поудобнее, все же не теряла своей подозрительности.
   Ни одна из женщин его, Ротгара, крута не  подготовила  его  к  встрече  с
такой, как Мария.  По  своему  собственному  опыту  он  знал,  что  все  они
прислуживали: пекли хлеб и готовили еду, стирали туники,  чистили  горшки  и
мыли полы, грели ему кровать, а на следующее утро уходили.
   Его мать строго за ним следила, да и сама она трудилась от зари до зари -
бесконечно что-то шила, вышивала до тех пор, пока была  вынуждена  от  этого
отказаться, когда зрение ухудшилось. Из-за слабого зрения она,  оступившись,
упала с берега в реку во время  весеннего  паводка  и  вскоре  умерла  из-за
простуды после такой купели.
   Нет, его мать-госпожа  не  обладала  такой  силой  воли,  как  Мария.  Он
сомневался даже в том, что бесценная  настоятельница  монастыря  в  Марстоне
могла навязать  свою  волю  мятежным  норманнским  рыцарям  и  не  допустить
управлять народом в Лэндуолде этого безумного человека, любителя кукол.
   Нет, даже прикосновение к нему самой аббатисы не могло у него вызвать  до
такой  степени  непристойного,  похотливого  чувства,   которое   могло   бы
пересилить муки голода.
   Но если посмотреть с другой стороны, вероятно, все же могло бы. Ротгар не
видел  женщины  уже  полгода,  а  может,  даже  больше.  Вероятно,   поэтому
распущенные волосы Марии показались ему такими  красивыми,  поэтому  он  был
пленен состраданием, отражающимся в ее карих, золотистых глазах, поэтому  ее
прикосновение, которое должно было только объяснить ему, куда был ранен Хью,
вместо этого заставило ускорить бег его крови.
   Ах, может, постоянная диета, состоящая  из  подавляющей  все  компетенции
Марии сделает как ее лицо, так и формы менее привлекательными? Но  малая  ее
доза показалась ему удивительно привлекательной. Мысли  об  этом  стали  для
него увлекательным побегом  от  действительности,  и  ему  очень  захотелось
знать, что может ему дать время, проведенное вместе  с  женщиной,  способной
серьезно мыслить, остроумной, умеющей все схватывать на лету.
   Когда вдруг закудахтала курица и хрипло  запел  петух,  Ротгар,  чувствуя
свои затекшие члены, сразу понял, что причиной их беспокойства не он.  Потом
он осознал, что проникающий из  маленьких  щелей  свет  слегка  изменился  -
теперь  это  был  не  мягкий  лунный   свет,   он   сиял   по-другому,   был
бледновато-белым, таким, когда наступает заря. Из легкой рези  в  глазах  он
понял, что, вероятно, немного вздремнул, размечтавшись  о  Марии,  каким  бы
невероятным ни казался этот факт.
   Рискуя снова вызвать куриный гнев, он медленно  изменил  положение  тела,
чтобы хоть немного вытянуть ноги. Его "друзья" выразили  кудахтаньем  слабый
протест, и поэтому он вначале не осознал,  что  услышанные  им  царапание  и
шорох доносятся сюда снаружи. Глухой удар в дверь привлек его внимание.
   Девушки с кухни предпочитали именно  этот  ранний  час  перед  рассветом,
чтобы выбрать нужную птицу для супового котла. Сумрачный свет убаюкивал  их,
поэтому они не замечали,  как  некоторым  представителям  их  племени  ловко
сворачивали головы.
   Он чувствовал, что возле двери стоит вовсе не полусонная девушка. Мужские
голоса, низкие, спорящие друг с другом, свидетельствовали  о  силе,  которая
была явно излишней при такой операции -  скрутить  голову  курице.  Увы,  он
знал, чья именно голова в этом курятнике вызывает у них интерес.
   По звукам их шагов Ротгар понял, что часть пришельцев направилась к  тому
краю курятника, где находился он, и,  вероятно,  хорошо  зная  привычки  его
обитателей, открыла маленькую дверцу размером с самую крупную курицу. Птицы,
моргая на ярком свету своими красноватыми  глазами,  слетели  с  жердочек  и
отправились через проход во двор, оставив его, Ротгара, наедине  с  грядущей
судьбой.
   Он напряг спину, расслабил все члены, чтобы собрать все силы и подняться.
Он непременно должен встретить посетителей, твердо стоя на ногах.

Глава 3

   Когда дверь в курятник широко растворилась, из-за царившего  здесь  мрака
Ротгару пришлось сощуриться и часто заморгать.
   В проеме не видно было этих норманнских убийц -  там  стояли  только  его
хороший приятель гончар Бритт и Альфред, обычно добывавший для него глину.
   - Очень рад видеть ваши отвратительные  рожи,  -  пошутил  Ротгар,  чтобы
скрыть волнение. Хотя в их глазах он заметил скрытое беспокойство, что  было
для него в новинку, сами они выглядели хорошо, были  здоровыми  и  крепкими,
без признаков испытываемых лишений, - они были хорошо одеты,  а  на  сапогах
поставлены прочные заплаты по случаю необычных холодов. Если  все  обитатели
Лэндуолда так хорошо жили, то он, выходит, зря  рисковал  своей  свободой  и
самой жизнью. Ну, как бы там ни было, он очень обрадовался их приходу.
   Гончар протянул ему бурдюк с водой и полбуханки  хлеба.  Духовитый  запах
хлеба вызвал таинственный рефлекс, от которого у него задрожали руки,  когда
он поднес его ко рту. У  него  началось  обильное  слюновыделение,  а  кадык
конвульсивно задергался в предвкушении яства.
   Нет, он не станет хрюкающей, жадно поглощающей  пищу  свиньей  на  глазах
своих  друзей.  Знаете,  как  трудно  повернуть  назад  лошадь,  когда   она
почувствовала знакомый запах родной конюшни, но он все  же  отложил  хлеб  в
сторону.
   - А мы думали, что ты умер, Ротгар. Он никогда бы не узнал голоса  Бритта
- настолько он стал грубовато-хриплым.
   - Вы послали нам донесение после сражения при Стэмфорд-Бридже. Но  мы  не
получали от вас больше никаких вестей со времени битвы при Гастингсе. А  это
было в октябре, и с тех пор ни слова.
   - Обстоятельства оказались сильнее меня,  -  ответил  Ротгар.  Тот  самый
импульс, который заставил его не подавать вида,  насколько  он  голоден,  не
позволял ему рассказывать о том, где он провел эти последние месяцы.
   Стоя на пороге, Альфред настороженно вскидывал голову, поворачивая ее  то
влево, то вправо, и в этот момент был похож на тех кур,  с  которыми  Ротгар
делил общую площадь.
   - Поторапливайся, Бритт, - сказал он. - В доме зашумели.
   - Мы придем за вами сегодня ночью, - сказал Бритт, - когда  будет  темно,
хоть глаз выколи. В нашем распоряжении будет несколько часов,  чтобы  увезти
вас отсюда. Вам нужно отсюда уходить. Они убьют вас.  Многие  до  вас  здесь
умерли.
   - Кто же? - спросил он. Хотя у него и  без  того  тяжело  на  сердце,  он
должен знать имена тех крестьян, с которыми расправились норманны.
   В поминальном списке Бритта, который, называя каждое  имя,  поднимал  при
этом  вверх  испачканный  глиной  палец,  не  упоминались  простые  люди  из
Лэндуолда, а лишь такие, как Ротгар, которые когда-то обладали титулом главы
клана. Голос Бритта монотонно звучал, и в  ушах  Ротгара  звенел  похоронный
звон по равным ему почти из каждой деревни,  каждой  усадьбы  в  округе,  до
границ которой можно было доскакать за три дня.
   - Со всех мест сюда стекались беглецы, рискуя собственной  жизнью,  чтобы
предупредить нас о грозящей кровавой расправе. Но  Лэндуолд  расположен  так
далеко, и мы надеялись, что норманнский бич нас минует. Только все напрасно.
   - Но они все же не тронули дом в Лэндуолде, а вы с Альфредом не носите на
лбу позорную норманнскую отметину.
   Бритт не правильно понял то облегчение, которое испытывал Ротгар в  связи
с тем, что Лэндуолду не пришлось испытать всех унижений в полной мере. И без
того красное лицо гончара еще больше  заалело,  и  он  в  смущении  отвел  в
сторону глаза.
   - Они прибыли сюда спустя три дня после того, как первый беглец  доставил
нам это известие. Нас предупредили, но вас рядом с  нами  не  было,  и  наши
мужчины струсили. Мы бросили оружие.
   - Я не намерен упрекать  вас,  Бритт.  Мне  легче  от  мысли,  что  народ
Лэндуолда оказался достаточно здравомыслящим. Если бы вы расправились с этим
отрядом норманнов, Вильгельм прислал бы других, еще больше. - Ротгар  тяжело
вздохнул. - Я видел собственными глазами, как это делается.
   Плотно сжатые челюсти Бритта, кажется, слегка разжались.
   - Может, мы поступили правильно, - признался он, но сказал  это  в  таком
ворчливом тоне, который не оставлял сомнения  в  том,  что  он  до  сих  пор
переживает из-за проявленной трусости. И Ротгар сразу это понял.
   - Бритт! - зашептал Альфред с порога. Он сделал  шаг  вперед,  но  Ротгар
крепко схватил его за руку.
   - Подожди минутку, Бритт.
   Испытывая угрызения совести, знали ли его верные друзья, что они  сложили
оружие перед таким человеком, как  Хью?  Мария  утверждала,  что  никому  из
местных крестьян ничего не известно о его недееспособности. Но  личный  опыт
Ротгара  подсказывал  ему,  что  обычно  от  внимания  крестьян  никогда  не
ускользает что-то важное. И все же - мог ли кто-нибудь  сказать  таким,  как
Бритт: "Знаете ли вы, что сложили оружие перед человеком,  чьи  мозги  почти
вытекли из черепной коробки?"
   Если наступит время, когда он выйдет  из  этого  курятника  на  волю,  то
обладание такой тайной может оказаться весьма кстати. Но, с другой  стороны,
он  постоянно  слышал  этот   надоедливый   горделивый   внутренний   голос,
предупреждающий его, что его  крестьяне  станут  меньше  его  уважать,  если
узнают, что его законное место занял какой-то идиот.
   Протянув руку на прощание  своему  другу,  бывшему  своему  вассалу,  он,
пытаясь скрыть испытываемые им чувства, как бы невзначай спросил Бритта:
   - Ну, а как у вас идут дела с этим норманнским правителем?
   - Бритт! - послышалось вновь от двери. Голос Альфреда уже  был  на  грани
паникерства. Теперь даже Ротгар слышал постукивание горшков, крики  голодных
животных, что свидетельствовало о начале обычных домашних утренних дел.
   Бритт торопливо заговорил:
   - У нас здесь все хорошо, Ротгар.  Я  тебе  расскажу  обо  всем  подробно
сегодня ночью, но  ты  должен  знать,  что  новый  владелец  не  обижает  ни
человека, ни зверя. Прислуга рассказывает о нем дикие басни, но я  не  знаю,
чему можно верить. На мой взгляд, он похож на монаха или на  священника.  Он
почти не выходит из своих покоев. И брюхо у леди Эдит вроде  не  располнело,
хотя они женаты с Рождества. - Краска  снова  залила  его  лицо,  словно  он
вспомнил, что когда-то Эдит была невестой Ротгара.  -  Простите  меня.  Этот
незаконнорожденный сын шлюхи Вильгельм передал  все  владения  Эдит,  как  и
ваши, этому норманну.
   - В таком случае Хью женился на ней по  той  же  причине,  по  которой  я
вытащил ее из монастыря. У Ротгара не хватало  земли,  и,  когда  отец  Эдит
умер, не оставив после себя мужского потомства,  он  посчитал  преступлением
против здравого смысла требование отписать богатые земли Кенуика  монастырю.
Монахини, как это ни странно, не выраз