.

        ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ

   Мы шли, плутая, тихими переулками, дворами, задворками,
дважды бегом пересекли широкие проспекты, прошли через
таинственный и безмолвный парк и опять крались каким-то
извилистым путем, прижимаясь к стенам домов, избегая встреч
с патрулями и случайными прохожими. Впрочем, случайных
прохожих, как я уже понял, в этом городе не было.
   Когда во втором парке мы остановились передохнуть, я
спросил Охламонова, куда мы идем.
   - К друзьям, - ответил он коротко, и мы двинулись дальше.
   Облачный покров на небе был уже растерзан в клочья, но
самолеты все еще рычали, злобно тараня отдельные скопления
светящегося пара.
   Оголенный серп молодого месяца стыдливо торчал; среди
этого безобразия.
   Пройдя еще минут пять-шесть, мы миновали приземистую
постройку и уткнулись в густой кустарник.
   - Теперь слушайте меня внимательно, - зашептал Охламонов.
- Сейчас мы проползем под кустами, там в заборе будет
небольшая дырка. За ней широкая улица. Сначала я вылезу в
дырку и перебегу на другую сторону. Вы немного подождете.
Если со мной что-нибудь случится, я закричу "караул!
грабят!". Тогда вы остаетесь на месте под кустами, к вам
придет кто-нибудь из наших. Может быть, это будет даже
кто-то из ваших знакомых. Если вы не услышите крика, то
через пару минут вылезайте и тоже бегите прямо к большому
дому напротив. Вбегаете в крайний левый подъезд, закрываете
за собой дверь и спускаетесь в подвал. Осторожней, там
темно. Когда будете спускаться, держитесь за перила.
   Эта часть нашей операции прошла успешно, и через
несколько минут Охламонов тащил меня за руку по мрачным
подвальным лабиринтам. Потом он постучал, открылась
какая-то дверь, закрылась, открылась вторая, и я увидел
компанию молодых людей обоего пола, которые при свете
коптилок пировали под большим портретом... Сим Симыча.
   - Господа! - закричал Охламонов, и голос его после
тишины улиц прозвучал оглушительно. - Посмотрите, кого я
вам привел! Наш Классик с нами! Штрафную нашему Классику!
   Молодые люди немедленно вскочили на ноги, держа в руках
пластмассовые стаканчики. Какая-то девица в длинном до пят
черном платье из крашеной мешковины подбежала ко мне со
стаканчиком, наполненным до краев.
   - Выпейте с нами.
   - А кто вы? - спросил я, недоверчиво принимая стаканчик.
   - Разве вы не поняли, Виталий Никитич? - улыбаясь
спросил Охламонов. - Мы ваши единомышленники. Мы - симиты.
   Все присутствующие смотрели на меня с любопытством.
Где-то за последним столом, в самом дальнем углу я заметил
рассеченный лоб Дзержина.
   - Дорогие комсоры, - сказал я, оглядываясь, куда бы
поставить стаканчик. - Вы свою гнусную провокацию
разработали очень ловко, но она не проходит. Я не симит. В
прошлой своей жизни я знал многих людей и с Симом Симычем
Карнаваловым был знаком тоже. Но я никогда не был с ним
заодно, никогда не разделял его убеждений, и вы меня на
такой дешевой мякине не проведете.
   Сказав это, я вдруг автоматически, сам от себя того не
ожидая, залпом выпил содержимое стаканчика и чуть тут же не
свалился с катушек.
   Мне приходилось в жизни употреблять и денатурат, и
политуру, и тормозную жидкость для самолетов, но такой дряни
я все же еще не пробовал.
   - Классику ура! - крикнул Охламонов.
   - Ура! - закричали другие.
   - Кстати, - сказал я, - Классиком я сам себя не называл.
Это вы мне эту кличку придумали, а я на нее вовсе не
претендую.
   - Скромности нашего Классика ура! - опять прокричал
Охламонов.
   - Слава Симу! - провопил кто-то.
   - Да здравствует самодержавие!
   Дураки, подумал я, вот дураки. Ну неужели они думают,
что меня с моим-то опытом можно поймать на такой дешевке?
   - Дзержин Гаврилович! - крикнул я. - А что это ты там в
углу прячешься?
   - А я вовсе не прячусь, - сказал Дзержин и, выйдя из-за с
стола, стал пробираться ко мне. - Я рад, дорогуша, что ты к
нам пришел. Я с самого начала знал, что ты наш и что ты нам
поможешь. Дайте второй стакан Классику!
   Та же девица в черном поднесла мне второй стакан. Я взял
его. Мне терять было нечего.
   - Так вот, - сказал Дзержин, приблизившись. - Никакой
провокации быть не может. Ты можешь нам верить или не
верить, но бояться тебе нечего. Ты все равно приговорен
Верховным Пятиугольником к забвению. Если даже мы окажемся
провокаторами, то мы для тебя все равно ничего худшего не
придумаем. Так что доверься нам, давай выпьем, а потом
потолкуем.

        РАЗГОВОР С ДЗЕРЖИНОМ

   Разговор произошел в здешнем подвальном кабесоте.
Собственно, сам разговор я почти не помню. Но вот что
сказал мне Дзержин. Наступают очень серьезные события. Во
всем Москорепе и на обширной территории Первого Кольца зреет
недовольство населения коммунистическими и социалистическими
порядками. Движение симитов растет и грозит превратиться в
стихийное. В это же время служба БЕЗО ("Или, иначе говоря,
ЦРУ, - сказал Дзержин. - Понимай как знаешь") получила
совершенно точные сведения, что швейцарские врачи приступили
к размораживанию Сима. Вероятно, сразу после разморожения
он двинется сюда. Его приход неизбежен, но власти готовятся
к сопротивлению, которое следует предотвратить. Надо
отвлечь их внимание.
   - Каким образом? - спросил я.
   - Ты должен пойти на уступки, чтобы они сосредоточились
на твоем юбилее. Им это настолько нужно, что они положат на
это последние силы, а мы этим воспользуемся.
   - Кто - вы? - спросил я. - Или вот лично ты кто?
Генерал БЕЗО, агент ЦРУ или симит?
   - А, - махнул он рукой, - это неважно. В этой стране уже
никто не знает, кто он на самом деле. Во всяком случае, ты
должен сделать такую уступку, чтобы власти на нее клюнули,
но чтобы Сим сохранился хотя бы и под другим именем.
   - То есть? - спросил я.
   - То есть... - Дзержин наклонился к моему уху и быстро
нашептал свой план.
   - Но ты понимаешь, что я лично симовских идей не разделяю
и приходу его способствовать не желаю. Пожалуй, я его
все-таки вычеркну.
   - Уже поздно, - грустно сказал Дзержин.

        ЮБИЛЕЙ

   Это было настоящее столпотворение. Пропуска проверяли,
начиная от площади Бдительности. У Большого театра
сосредоточились наряды конных внубезовцев, и пробиться к
Дому Союзов можно было только сквозь коридор, образованный
двумя шеренгами автоматчиков. Меня сопровождали два
полковника БЕЗО, причем один из них был дважды Герой
Москорепа. Он мне сам сказал, что свои боевые награды
получил за создание заградительных отрядов на
Бурят-Монгольской войне. (Я выдал бы ему и третью звезду
Героя за то, что именно он нашел и вернул мне мои ботинки,
которые, как я и думал, были украдены дежурной гостиницы
"Социалистическая".)
   Видимо, чересчур всерьез приняв сведения о моем возрасте,
оба полковника поддерживали меня под локотки, дважды Герой
заботливо предупреждал, когда впереди оказывалась выбоина
или ступенька.
   Колонный зал был уже полон. Многочисленные зрители
заполняли партер и балконы. Теле- и радиожурналисты
суетились со своими камерами, микрофонами и проводами.
Через боковую дверь меня провели за кулисы, и я попал в
атмосферу всеобщего нервного возбуждения. Под присмотром
агентов БЕЗО рабочие сцены перетаскивали детали декораций.
Видимо, в конце торжественной части предполагался концерт,
потому что я увидел знакомых мне артистов. У левой кулисы
разминалась стайка маленьких лебедей. Акробаты Неждановы с
безучастным видом сидели друг против друга на табуретках. А
перед расколотым зеркалом охорашивалась и сама себе строила
глазки певица Зирка Нечииоренко.
   - Здоровеньки булы! - сказал я ей.
   Она вздрогнула, обернулась и, узнав меня, сказала
серьезно:
   - Слаген!
   В это время появился озабоченный Смерчев.
   - Только что в адрес Юбилейного Пятиугольника пришла
телеграмма, - сказал он и протянул мне желтый листок, на
котором было написано буквально следующее:
   "Выступаю походом на Москву. Во избежание излишнего
кровопролития предлагаю сложить оружие и не оказывать
сопротивления. Сим".
   - Вот видите, - жалко улыбнулся Смерчев. - А вы
говорите: выдумки.
   Я еще раз перечел телеграмму.
   - Черт знает что! - пробормотал я. - Метафизика,
гегельянство и кантианство. - И повернулся к Смерчеву. -
Ну, ничего, Коммуний Иваныч, - попытался я его успокоить. -
Вы, главное, не волнуйтесь и берегите свою нервную систему.
Сейчас мы этого Сима отменим.
   Как только мы вышли на сцену, зал разразился бурными
аплодисментами. Меня, естественно, усадили в президиум
между Смерчевым и Дзержином. Обстановка в зале была
накаленная, но все шло строго по протоколу.
   Дзержин объявил торжественное заседание трудящихся
Москорепа открытым и предоставил слово Смерчеву.
   Смерчев вышел к трибуне. Кратко, но красочно описал мой
жизненный путь и перечислил литературные заслуги, напомнил о
моем выдающемся вкладе в Гениалиссимусиану, в связи с чем
особенно отметил мой вот этот роман.
   - Но об этом романе, - сказал он, - органами пропаганды
Третьего Кольца враждебности, а также всякими другими
органами распространяются клеветнические измышления.
Утверждается, что главным героем романа, является якобы
некий Сим, хотя, как известно, никакого Сима в природе не
существует. Впрочем, обо всем этом лучше всех расскажет сам
автор.
   Я вышел на трибуну. Я волновался. Я чувствовал, что
получается не праздник, а что-то вроде пресс-конференции,
какие в наши времена устраивались для раскаявшихся шпионов и
диссидентов.
   - Уважаемые товарищи! - начал я дрожащим голосом. -
Дорогие комсоры, дамы и господа! Прежде всего позвольте мне
выразить мою глубочайшую благодарность всем устроителям
этого замечательного праздника, и в первую очередь
благодарность нашей партии, ее Верховному Пятиугольнику,
органам БЕЗО, - я поклонился Дзержину, - органам
религиозного просвещения, - я поклонился отцу Звездонию, но
одновременно из-за трибуны показал ему фигу, - и, само собой
разумеется, нашему славному, дорогому, любимому и
неподражаемому Гениалиссимусу. - Я поднял глаза к люстре и
размашисто перезвездился. - Я прожил очень длинную жизнь,
большую часть которой, впрочем, провел в бессознательном
состоянии. Должен признать, что на протяжении своей жизни я
совершил много непростительных и почти что непоправимых
ошибок. Например, свои книги я писал обычно в пьяном виде,
не соображая, что делаю, и иногда даже совершенно не
считался с тем, чего от меня ожидали партия, народ и
госбезопасность. Обладая отсталым мировоззрением, я часто
не замечал всего того хорошего, что происходит в нашей
жизни, в ее, так сказать, революционном развитии, и искажал
действительность в угоду своим заокеанским хозяевам. Так,
например, в своем последнем романе я слишком много внимания
уделил описанию некоего Сима, который якобы является
наследником царского престола. А на самом деле никакого
такого Сима никогда не было. Я его просто выдумал. Или,
говоря иначе, высосал его из пальца. Вот так. - Я сунул
большой палец в рот и стал громко чмокать в микрофон.
   Кажется, публике такой ораторский прием понравился, по
залу прошел смешок, а кто-то даже захлопал.
   Я посмотрел туда, где хлопали, и сказал:
   - Я не понимаю, почему такое несерьезное отношение к моей
речи и что там еще за смешки и хлопки. Я знаю, что среди
вас есть так называемые симиты, которые надеются на что-то
вроде второго пришествия, но... - тут я повысил голос и
поднял палец, - тщетны ваши надежды, господа. Дело в том,
что никакого Сима больше не существует.
   Я услышал аплодисменты. Это аплодировал президиум.
Смерчев, Сиромахин, Пропаганда Парамоновна и отец Звездоний.
   Но публика напряженно и недружелюбно молчала. А потом в
ней послышался какой-то неясный ропот. Агенты БЕЗО,
расположившиеся вдоль стен, стали вглядываться в публику.
   - Да, дорогие мои комуняне и комунянки, - сказал я,
выдержав паузу. - Пересмотрев свой роман, я решил самым
коренным образом переработать его и прежде всего вычеркнуть
этого Сима ко всем чертям.
   Президиум аплодировал стоя. Люди в зале притихли. Отпив
из стакана воды, я помолчал и сказал негромко:
   - К сожалению, у меня и сейчас не хватило
принципиальности и твердости позиции, и я не смог выкинуть
этот персонаж совсем. Но я его переименовал, и он будет
теперь называться не Сим, а Серафим.
   Произнося эти слова, я никак не думал, что они
подействуют на аудиторию так сильно. Даже члены президиума,
по-моему, тоже этого не предвидели. Но публика вдруг
заволновалась, по рядам от первых к задним прошел шум. Я
слышал, как люди спрашивали:
   - Что? Как? Вим? Херувим?
   И вдруг в середине зала кто-то крикнул:
   - Да здравствует Серафим!
   И сразу поднялся невообразимый гвалт. Агенты БЕЗО,
отделившись от стен, кинулись в середину зала, чтобы извлечь
того, кто кричал. Но кричал уже не один, человек, а чуть ли
не весь зал. И вдруг из задних рядов на двух воздушных
шариках взвилось к потолку полотнище, на котором было
написано: "СЕРАФИМ".
   Агенты посходили с ума. Они перестали искать того, кто
кричал, а кинулись доставать полотнище. Они становились на
спинки кресел, лезли на плечи зрителей, а некоторые
подскакивали так высоко, что могли бы установить рекорд по
прыжкам в высоту в закрытых помещениях. Должен отдельно
отметить исключительное хладнокровие полковника, который был
дважды Героем Москорепа. В общей суматохе он не растерялся,
а немедленно выхватил пистолет и двумя меткими выстрелами
продырявил оба шарика. Полотнище стало медленно опускаться,
колеблясь и открывая народу разные слоги подрывного слова:
то "СЕ", то "РА", то "ФИМ". Но пока это полотнище
опускалось, к потолку поднялись два других. А в это время
другой полковник (не Герой) с каким-то листком бумаги
подошел и громко сказал Коммунию Ивановичу:
   - Телеграмма из Женевы.
   Я подкрался к Смерчеву и заглянул через его плечо.
"Выступаю походом на Москву. Во избежание излишнего
кровопролития предлагаю сложить оружие и не оказывать
сопротивления. Серафим".
   "Надо же! - подумал я. - Его хоть горшком назови, он
все равно своего добьется".
   Сейчас я уже даже не помню, в каком порядке что
происходило. Как я потом узнал, слухи о предстоящем
прибытии Серафима разнеслись немедленно по всему Москорепу.
Началась смута. И как обычно бывает в таких случаях,
граждане стали проявлять недовольство даже без достаточно
серьезного повода. Например, на каком-то предприятии как
раз по случаю моего юбилея рабочим давали по килограмму
колбасы, которая называлась "Колбаса деликатесная мясная из
рыбной муки". Так одна комунянка откусила ее тут же и
говорит: "Граждане, это говно!" И другие комуняне тоже
обратили внимание, что этот первичный деликатес слишком
смахивает на вторичный. Как будто раньше они этого не
замечали и сами не складывали по этому поводу анекдотов. Я
думаю, что они были просто в таком состоянии, что, если бы в
тот момент им дать настоящее венгерское салями, они бы тоже
приняли его за вторичный продукт. Бунт перекинулся на
другие предприятия. Его, конечно, можно было подавить, но
тут где-то в районе Новой Калужской заставы в город
прорвались первокольцовые симиты. Они сначала кинулись к
прекомпитам и другим пунктам удовлетворения потребностей,
где их ожидало большое разочарование. Они-то думали, что
москореповцы питаются исключительно финиками и
мороженым-пломбиром. Но сила разочарования была столь
велика, что симиты москорепские и первокольцовые
объединились и стали крушить все подряд.

        КОНЕЦ ЭДИСОНА

   Ночь была беспокойной. С раннего вечера и до самого утра
в воздухе гудели тяжелые самолеты. Они снижались как раз
над моей гостиницей и садились, как я без труда догадался,
на бывшем Ходынском поле. Потом я узнал, что за ночь в
городе высадились шесть воздушно-десантных и две
мотострелковые дивизии.
   Когда же на улицах появились колонны танков, то от
грохота вообще не стало никакого спасения.
   В моем номере (а я жил опять в гостинице
"Коммунистическая") ходуном ходили стены, дребезжали стекла
и люстра под потолком раскачивалась, как маятник.
   По всему городу то там, то сям вспыхивали зарева пожаров
и слышались выстрелы.
   Перед рассветом, завернувшись с головой в одеяло, я
заснул, но долго спать не пришлось. Около семи часов что-то
где-то так рвануло, что со звоном брызнули стекла. Потом
выяснилось, что какой-то летчик-идиот на сверхзвуковой
скорости прошел над самыми крышами,
   Хорошо, что я был укрыт с головой.
   Делать было нечего. Стряхнув с одеяла стекла, я встал и
подошел к окну.
   На площади Революции стояли танки. В сквере перед
Большим театром солдаты с котелками топтались в длинной
очереди перед походной кухней. Но в основном было тихо.
   В семь часов я включил телевизор.
   На экране появились дикторы Семенов и Малявина.
   - Говорит Москва, - сообщил Семенов самым обыкновенным
голосом. - Передаем последние известия. С большой трудовой
победой поздравил сегодня наш любимый Гениалиссимус
коллектив ордена Ленина, ордена Гениалиссимуса и ордена
Трудовой Славы первой степени чулочно-трикотажной фабрики
"Красный Чулок", выполнивший к середине сентября два годовых
задания...
   Затем было сообщено об успехах метростроителей и
прокатчиков листовой стали, о расширении движения доноров и
о выставке детских рисунков в Третьяковской галерее имени
Художественных Дарований Гениалиссимуса. Были показаны и
сами эти рисунки, в которых, как сказала диктор Малявина,
дети со свойственной им непосредственностью выражают свою
пылкую любовь к Гениалиссимусу и горячую преданность делу
коммунизма и государственной безопасности. И ни слова обо
всех этих бунтах, пожарах, танках и самолетах.
   Я думал, что они, может быть, скажут об этом в конце
передачи. Но конца передачи я не дождался. Раздался,
резкий телефонный звонок, и в трубке я услышал взволнованный
голос Эдисона Ксенофонтовича, или, точнее, Эдика.
   - Витюш, не удивляйся, у меня к тебе дело. Очень
серьезное и очень срочное. Ты не мог бы немедленно приехать
ко мне?
   - К тебе? - переспросил я почти саркастически. - А ты
себе представляешь, что происходит в этом городе?
   - Да-да, - нетерпеливо сказал он. - Я все знаю... И тем
не менее у меня к тебе очень и очень серьезное дело. Внизу
у гостиницы тебя ждет бронетранспортер с пропуском,
подписанным лично министром обороны. С этим пропуском у
тебя не будет никаких неприятностей. Я тебя жду...
   Не успел я положить трубку, как в дверь постучали.
Открыв ее, я увидел уже знакомого мне полковника БЕЗО,
который сказал, что именно ему приказано доставить меня в
подземный городок.
   Дорогой я не отрывался от смотровой щели и был просто
потрясен тем, как Москва в считанные часы превратилась во
фронтовой город.
   Буквально все улицы и переулки были забиты войсками.
Движением руководили офицеры с красными повязками на
рукавах.
   Неприятностей у нас действительно не было, кроме
бесчисленных проверок, из-за которых нам пришлось добираться
до подземного городка часа два с половиной, если не больше.
   Эдика я нашел в его кабинете, очень взволнованного.
   - Ну что? - спросил он меня. - Как добрался?
Нормально? Ну да, я вижу, что нормально. Если бы не
нормально, ты бы никак не добрался. Ужас, что происходит.
Этот твой Сим...
   - У меня нет никакого Сима, - перебил я.
   - Знаю, знаю, ты его переименовал. Но ему это, кажется,
даже понравилось. И теперь под именем Серафима он
приближается. Войска, посланные ему навстречу, без единого
выстрела переходят на его сторону. Откровенно говоря, я
просто не понимаю, как это можно. Люди еще вчера
прославляли коммунизм, клялись в верности Гениалиссимусу,
восторгались каждым его словом. А сегодня они крушат его
памятники, сжигают портреты и толпами переходят на сторону
Серафима. Неужели все их славословия и клятвы в вечной
преданности были всего лишь массовым лицемерием?
   - Ну да, - сказал я, - возможно. Народные массы, они
вообще лицемерны. Еще когда Древнюю Русь крестили, они с
удовольствием повыкидыв