е могу" вам не нравится.
   - Если вы  будете  говорить  со  мной  таким  тоном,  вам  придется
пожалеть об этом, - заметил полковник.
   Не дождавшись ответа, он продолжал:
   - Могу еще прибавить, что, по имеющимся у нас сведениям, ваша связь
с этим обществом была гораздо ближе -  она  заключалась  не  только  в
чтении запрещенной литературы. Вам же будет лучше, если вы  откровенно
сознаетесь во всем. Так или иначе, мы узнаем правду, и  вы  убедитесь,
что выгораживать себя и запираться бесполезно.
   - У меня нет никакого желания  выгораживать  себя.  Что  вы  хотите
знать?
   -  Прежде  всего  скажите,  каким  образом  вы,  иностранец,  могли
впутаться в подобного рода дела?
   -  Я  много  думал  об  этих  вопросах,  много  читал  и  пришел  к
определенным выводам.
   - Кто убедил вас присоединиться к этому обществу?
   - Никто. Это было моим личным желанием.
   - Вы меня дурачите! - резко сказал полковник.  Терпение,  очевидно,
начинало изменять ему. - К политическим  обществам  не  присоединяются
без влияния со стороны. Кому вы  говорили  о  том,  что  хотите  стать
членом этой организации?
   Молчание.
   - Будьте любезны ответить.
   - На такие вопросы я не стану отвечать.
   В  голосе  Артура  послышались  угрюмые  нотки.  Какое-то  странное
раздражение овладело им. Он  уже  знал  об  арестах,  произведенных  в
Ливорно  и  Пизе,  хотя  и  не  представлял  себе  истинных  масштабов
разгрома. Но и того, что дошло до него, было достаточно, чтобы вызвать
в нем лихорадочную тревогу за участь Джеммы и остальных друзей.
   Притворная вежливость офицера, этот словесный турнир,  эта  скучная
игра в коварные вопросы и уклончивые ответы беспокоили и злили его,  а
тяжелые шаги часового за дверью действовали ему на нервы.
   - Между прочим, когда вы  виделись  в  последний  раз  с  Джиованни
Боллой? - вдруг спросил полковник. - Перед вашим отъездом из Пизы?
   - Это имя мне не знакомо.
   - Как! Джиованни Болла? Вы его прекрасно  знаете.  Молодой  человек
высокого роста, бритый. Ведь он ваш товарищ по университету.
   - Я знаком далеко не со всеми студентами.
   - Боллу вы должны знать. Посмотрите: вот его почерк. Вы видите,  он
вас прекрасно знает.
   И полковник небрежно передал ему бумагу, на которой сверху  стояло:
"Протокол", а внизу была подпись: "Джиованни Болла". Наскоро  пробегая
ее, Артур наткнулся на свое имя. Он с изумлением поднял глаза.
   - Вы хотите, чтобы я прочел это? - спросил он.
   - Да, конечно. Это касается вас.
   Артур начал читать, а офицеры молча  наблюдали  за  выражением  его
лица. Документ состоял из показаний,  данных  в  ответ  на  целый  ряд
вопросов. Очевидно, Болла тоже арестован! Первые показания были  самые
обычные. Затем следовал краткий отчет о связях Боллы  с  обществом,  о
распространении в Ливорно  запрещенной  литературы  и  о  студенческих
собраниях. А дальше Артур прочел: "В числе примкнувших к нам был  один
молодой англичанин, по имени Артур Бертон, из семьи богатых ливорнских
судовладельцев".
   Кровь хлынула в лицо Артуру. Болла выдал его! Болла, который принял
на себя высокую обязанность руководителя,  Болла,  который  завербовал
Джемму... и был влюблен в нее! Он положил бумагу  на  стол  и  опустил
глаза.
   - Надеюсь, этот маленький документ освежил вашу память?  -  вежливо
осведомился полковник.
   Артур покачал головой.
   - Я не знаю этого имени, -  сухо  повторил  он.  -  Тут,  вероятно,
какая-то ошибка.
   - Ошибка? Вздор! Знаете, мистер Бертон, рыцарство и донкихотство  -
прекрасные вещи, но не надо доводить их до крайности.  Это  ошибка,  в
которую   постоянно   впадает   молодежь.    Подумайте:    стоит    ли
компрометировать себя и портить свою будущность из-за таких  пустяков?
Вы щадите человека, который вас же выдал. Как видите, он не  отличался
особенной щепетильностью, когда давал показания о вас.
   Что-то  вроде  насмешки  послышалось  в  голосе  полковника.  Артур
вздрогнул; внезапная догадка блеснула у него в голове.
   - Это ложь! Вы совершили подлог! Я  вижу  это  по  вашему  лицу!  -
крикнул он. -  Вы  хотите  уличить  кого-нибудь  из  арестованных  или
строите ловушку мне! Обманщик, лгун, подлец...
   - Молчать! - закричал полковник, в бешенстве вскакивая со стула.
   Его коллеги были уже на ногах.
   - Капитан Томмаси, - сказал полковник, обращаясь к одному из них, -
вызовите стражу и прикажите посадить этого молодого человека в  карцер
на несколько дней. Я вижу, он нуждается в  хорошем  уроке,  его  нужно
образумить.
   Карцер был темной, мокрой, грязной дырой в подземелье. Вместо того,
чтобы  "образумить"  Артура,  он  довел  его  до   последней   степени
раздражения. Богатый  дом,  где  он  вырос,  воспитал  в  нем  крайнюю
требовательность ко всему, что касалось чистоплотности, и оскорбленный
полковник вполне мог бы удовлетвориться первым  впечатлением,  которое
произвели на Артура липкие, покрытые плесенью стены, заваленный кучами
мусора и всяких нечистот пол и ужасное зловоние, распространявшееся от
сточных труб и прогнившего дерева. Артура втолкнули  в  эту  конуру  и
захлопнули за ним дверь; он осторожно шагнул вперед и,  вытянув  руки,
содрогаясь от отвращения, когда пальцы его касались скользких стен, на
ощупь отыскал в потемках место на полу, где было меньше грязи.
   Он провел целый день в непроглядном мраке и в полной  тишине;  ночь
не принесла  никаких  перемен.  Лишенный   внешних   впечатлений,   он
постепенно терял представление о времени. И, когда на следующее утро в
замке щелкнул ключ и перепуганные крысы с писком прошмыгнули мимо  его
ног, он вскочил в ужасе. Сердце его отчаянно билось, в ушах стоял шум,
словно он был лишен света и  звуков  долгие  месяцы,  а  не  несколько
часов.
   Дверь  отворилась,  пропуская  в   камеру   слабый   свет   фонаря,
показавшийся Артуру ослепительным. Старший  надзиратель  принес  кусок
хлеба и кружку воды. Артур шагнул  вперед.  Он  был  уверен,  что  его
выпустят  отсюда.  Но  прежде  чем  он   успел   что-нибудь   сказать,
надзиратель сунул ему хлеб и воду, повернулся и молча вышел, захлопнув
за собой дверь.
   Артур топнул ногой. Впервые  в  жизни  он  почувствовал  ярость.  С
каждым часом он все больше и больше утрачивал представление о месте  и
времени. Темнота казалась ему безграничной, без начала и конца.  Жизнь
как будто остановилась.
   На третий день вечером, когда в карцере снова появился надзиратель,
теперь уже в сопровождении конвоира,  Артур  растерянно  посмотрел  на
них, защитив глаза от непривычного света и тщетно стараясь подсчитать,
сколько часов, дней или недель он пробыл в этой могиле.
   - Пожалуйте, - холодным, деловым тоном произнес надзиратель.
   Артур машинально побрел за ним неуверенными  шагами,  спотыкаясь  и
пошатываясь, как пьяный.  Он  отстранил  руку  надзирателя,  хотевшего
помочь ему подняться по крутой, узкой лестнице, которая вела во  двор,
но, ступив  на  верхнюю   ступеньку,   вдруг   почувствовал   дурноту,
пошатнулся и упал бы навзничь, если бы надзиратель не поддержал его за
плечи.

x x x

   - Ничего, оправится, - произнес  чей-то  веселый  голос.  -  Это  с
каждым бывает, кто выходит оттуда на воздух.
   Артур с мучительным трудом  перевел  дыхание,  когда  ему  брызнули
водой в лицо.  Темнота,  казалось,  отвалилась  от  него,  -  с  шумом
распадаясь на куски.
   Он сразу очнулся и, оттолкнув руку надзирателя, почти твердым шагом
прошел коридор и лестницу. Они остановились перед дверью; когда  дверь
отворилась, Артур вошел в освещенную комнату, где  его  допрашивали  в
первый раз. Не сразу узнав ее, он недоумевающим взглядом окинул  стол,
заваленный бумагами, и офицеров, сидящих на прежних местах.
   - А, мистер Бертон! - сказал полковник. - Надеюсь, теперь мы  будем
сговорчивее. Ну, как вам понравился карцер? Не правда ли,  он  не  так
роскошен, как гостиная вашего брата?
   Артур поднял глаза на  улыбающееся  лицо  полковника.  Им  овладело
безумное желание броситься на этого щеголя  с  седыми  бакенбардами  и
вгрызться ему в горло. Очевидно, это отразилось на  его  лице,  потому
что полковник сейчас же прибавил уже совершенно другим тоном:
   - Сядьте, мистер Бертон, и выпейте воды, - я вижу, вы взволнованы.
   Артур оттолкнул предложенный ему стакан и,  облокотившись  о  стол,
положил руку на лоб, силясь собраться с мыслями. Полковник внимательно
наблюдал за ним, подмечая опытным глазом и дрожь в руках, и трясущиеся
губы, и взмокшие волосы, и  тусклый  взгляд  -  все,  что  говорило  о
физической слабости и нервном переутомлении.
   - Мистер Бертон, - снова начал  полковник  после  нескольких  минут
молчания, - мы вернемся к тому, на чем  остановились  в  прошлый  раз.
Тогда у нас с вами произошла маленькая неприятность,  но  теперь  -  я
сразу же должен сказать вам это - у меня  единственное  желание:  быть
снисходительным. Если вы будете вести себя  должным  образом,  с  вами
обойдутся без излишней строгости.
   - Чего вы хотите от меня?
   Артур  произнес  это  совсем  несвойственным  ему  резким,  мрачным
тоном.
   - Мне нужно только, чтобы вы сказали откровенно и честно,  что  вам
известно об этом обществе и его членах. Прежде  всего,  как  давно  вы
знакомы с Боллой?
   - Я его никогда не встречал. Мне о нем ровно ничего не известно.
   - Неужели? Хорошо, мы скоро вернемся к этому. Может быть, вы знаете
молодого человека, по имени Карло Бини?
   - Никогда не слыхал о таком.
   - Это уже совсем странно. Ну, а что вы можете сказать  о  Франческо
Нери?
   - Впервые слышу это имя.
   - Но ведь вот письмо, адресованное ему и  написанное  вашей  рукой!
Взгляните.
   Артур бросил небрежный взгляд на письмо и отложил его в сторону.
   - Оно вам знакомо?
   - Нет.
   - Вы отрицаете, что это ваш почерк?
   - Я ничего не отрицаю. Я не помню такого письма.
   - Может быть, вы вспомните вот это?
   Ему передали второе письмо. Он узнал в нем то, которое писал осенью
одному товарищу студенту.
   - Нет.
   - И не знаете лица, которому оно адресовано?
   - Не знаю.
   - У вас удивительно короткая память.
   - Это мой давнишний недостаток.
   - Вот как! А я слышал от одного из университетских профессоров, что
вас отнюдь не считают неспособным. Скорее, наоборот.
   - Вы судите о способностях, вероятно, с полицейской  точки  зрения.
Профессора  университета  употребляют  это  слово  в  несколько   ином
смысле.
   Нотка  нарастающего  раздражения  явственно  слышалась  в   ответах
Артура. Голод, спертый воздух и бессонные ночи подорвали его  силы.  У
него ныла каждая косточка, а голос полковника действовал ему на нервы,
точно царапанье грифеля по доске.
   - Мистер Бертон, - строго сказал полковник, откинувшись  на  спинку
стула, - вы опять  забываетесь.  Я  предостерегаю  вас  еще  раз,  что
подобный тон не доведет до добра. Вы уже познакомились  с  карцером  и
вряд ли вам захочется попасть в него вторично. Скажу вам  прямо:  если
мягкость на вас не подействует, я применю к вам строгие меры. Помните,
у меня есть доказательства - веские доказательства, - что некоторые из
названных мною молодых людей занимались тайной  доставкой  запрещенной
литературы через здешний порт и что вы были в сношениях  с  ними.  Так
вот, намерены ли вы сказать добровольно, что вы знаете обо всем этом?
   Артур еще ниже опустил голову.  Слепая  ярость  шевелилась  в  нем,
точно живое существо. И мысль, что он  может  потерять  самообладание,
испугала его больше, чем угрозы. Он в первый  раз  ясно  осознал,  что
джентльменская сдержанность и  христианское  смирение  могут  изменить
ему, и испугался самого себя.
   - Я жду ответа, - сказал полковник.
   - Мне нечего вам отвечать.
   - Так вы решительно отказываетесь говорить?
   - Я ничего не скажу.
   - В таком случае,  придется  распорядиться,  чтобы  вас  вернули  в
карцер и держали там до тех пор, пока  ваше  решение  не  переменится.
Если вы не образумитесь и  в  дальнейшем,  я  прикажу  надеть  на  вас
кандалы.
   Артур поднял голову. По телу его пробежала дрожь.
   - Вы можете делать все, что вам угодно, -  сказал  он  тихо.  -  Но
допустит ли  английский  посол,  чтобы  так  обращались  с  британским
подданным без всяких доказательств его виновности?
   Наконец Артура увели в прежнюю камеру, где он повалился на койку  и
проспал до следующего утра. Кандалов на него не надели  и  в  страшный
карцер не перевели, но вражда между ним и полковником росла  с  каждым
допросом.
   Напрасно Артур молил бога о том, чтобы он даровал ему силы побороть
в себе злобу, напрасно размышлял он целые ночи  о  терпении,  кротости
Христа. Как только его приводили в длинную, почти пустую комнату,  где
стоял все тот же стол, покрытый зеленым сукном, как  только  он  видел
перед собой нафабренные усы полковника, ненависть снова овладевала им,
толкала его на злые, презрительные ответы. Еще не прошло и месяца, как
он сидел в тюрьме, а их обоюдное раздражение достигло  такой  степени,
что они не могли взглянуть друг на друга без гнева.
   Постоянное напряжение этой борьбы начинало заметно  сказываться  на
нервах Артура. Зная, как зорко за ним наблюдают, и вспоминая  страшные
рассказы  о  том,  что  арестованных  опаивают   незаметно   для   них
белладонной, чтобы подслушать их бред, он почти перестал есть и спать.
Когда ночью мимо его пробегала крыса, он вскакивал  в  холодном  поту,
дрожа от ужаса при мысли, что кто-то прячется в камере и подслушивает,
не говорит ли он во сне.
   Жандармы явно старались поймать его на слове  и  уличить  Боллу.  И
страх попасть нечаянно  в  ловушку  был  настолько  велик,  что  Артур
действительно мог совершить серьезный промах. Денно и нощно имя  Боллы
звучало у него в ушах, не сходило с  языка  и  во  время  молитвы;  он
шептал его вместо имени "Мария", перебирая четки. Но хуже  всего  было
то, что религиозность с каждым днем как бы уходила от него  вместе  со
всем внешним миром. С лихорадочным упорством  Артур  цеплялся  за  эту
последнюю поддержку,  проводя  долгие  часы  в  молитвах  и  покаянных
размышлениях. Но мысли его все чаще и чаще  возвращались  к  Болле,  и
слова молитв он повторял машинально.
   Огромным утешением для Артура  был  старший  тюремный  надзиратель.
Этот  толстенький  лысый  старичок  сначала  изо  всех  сил   старался
напустить на  себя  строгость.  Но  добродушие,  сквозившее  в  каждой
морщинке его пухлого лица, одержало верх над чувством долга,  и  скоро
он стал передавать записки из одной камеры в другую.
   Как-то днем в  середине  мая  надзиратель  вошел  к  нему  с  такой
мрачной, унылой физиономией,  что  Артур  с  удивлением  посмотрел  на
него.
   - В чем дело, Энрико?  -  воскликнул  он.  -  Что  с  вами  сегодня
случилось?
   - Ничего! - грубо ответил Энрико и, подойдя к койке, рванул  с  нее
плед Артура.
   - Зачем вы берете мой плед? Разве меня переводят в другую камеру?
   - Нет, вас выпускают.
   - Выпускают? Сегодня? Совсем выпускают? Энрико!
   Артур в волнении схватил старика за руку, но тот сердито вырвал ее.
   - Энрико, что с вами? Почему вы не  отвечаете?  Скажите,  нас  всех
выпускают?
   В ответ послышалось только презрительное фырканье.
   - Полно! - Артур с улыбкой снова взял надзирателя  за  руку.  -  Не
злитесь на меня,  я  все  равно  не  обижусь.  Скажите  лучше,  как  с
остальными?
   - С какими это остальными? - буркнул Энрико, вдруг  бросая  рубашку
Артура, которую он складывал. - Уж не с Боллой ли?
   - С Боллой, разумеется, и со всеми другими. Энрико, да что с вами?
   - Вряд ли беднягу скоро выпустят, если его предал свой же  товарищ!
- И негодующий Энрико снова взялся за рубашку.
   - Предал товарищ? Какой ужас! - Артур широко открыл глаза.
   Энрико быстро повернулся к нему:
   - А разве не вы это сделали?
   - Я? Вы в своем уме, Энрико? Я?
   - По крайней мере так ему сказали на  допросе.  Мне  очень  приятно
знать, что предатель не вы. Вас я  всегда  считал  порядочным  молодым
человеком. Идемте!
   Энрико вышел в коридор, Артур последовал за ним. И вдруг его словно
озарило:
   - Болле сказали, что его  выдал  я!  Ну  конечно!  А  мне,  Энрико,
говорили, что меня выдал Болла. Но  Болла  ведь  не  так  глуп,  чтобы
поверить этому вздору.
   - Так  это  действительно  неправда?  -  Энрико  остановился  около
лестницы и окинул Артура испытующим взглядом.
   Артур только пожал плечами:
   - Конечно, ложь!
   - Вот как! Рад это слышать, сынок, обязательно передам  Болле  ваши
слова. Но, знаете, ему сказали, что вы донесли на него... ну,  словом,
из ревности. Будто вы оба полюбили одну девушку.
   - Это ложь! -  произнес  Артур  быстрым,  прерывистым  шепотом.  Им
овладел  внезапный,  парализующий  все  силы  страх.  "Полюбили   одну
девушку!.. Ревность!" Как они узнали это? Как они узнали?
   - Подождите минутку, сынок! - Энрико остановился в  коридоре  перед
комнатой следователя и прошептал: - Я верю вам. Но скажите мне вот еще
что. Я знаю, вы католик. Не говорили ли вы чего-нибудь на исповеди?
   - Это ложь! - чуть не задохнувшись, крикнул Артур в третий раз.
   Энрико пожал плечами и пошел вперед.
   - Конечно, вам лучше знать. Но не  вы  первый  попадаетесь  на  эту
удочку. Сейчас в Пизе подняли большой шум из-за какого-то  священника,
которого  изобличили  ваши  друзья.  Они   опубликовали   листовку   с
предупреждением, что это провокатор.
   Он отворил дверь в комнату следователя и, видя, что Артур замер  на
месте,  устремив  прямо  перед  собой  неподвижный  взгляд,   легонько
подтолкнул его вперед.
   - Добрый день, мистер  Бертон,  -  сказал  полковник,  показывая  в
любезной улыбке все зубы. - Мне приятно поздравить вас.  Из  Флоренции
прибыл  приказ  о  вашем  освобождении.  Будьте  добры  подписать  эту
бумагу.
   Артур подошел к нему.
   - Я хочу знать, - сказал он глухим голосом, - кто меня выдал.
   Полковник с улыбкой поднял брови:
   - Не догадываетесь? Подумайте немного.
   Артур покачал головой. Полковник воздел  руки,  выражая  этим  свое
изумление:
   - Неужели не догадываетесь? Да вы же, вы сами, мистер  Бертон!  Кто
же еще мог знать о ваших любовных делах?
   Артур  молча  отвернулся.  На  стене  висело   большое   деревянное
распятие, и глаза юноши медленно поднялись к лицу  Христа,  но  в  них
была не мольба, а только удивление перед этим покладистым и  нерадивым
богом,  который  не  поразил  громом  священника,  нарушившего   тайну
исповеди.
   - Будьте добры расписаться в получении ваших документов, -  любезно
сказал полковник, - и я не  буду  задерживать  вас.  Вам,  разумеется,
хочется скорее добраться до дома, а я тоже очень занят - все вожусь  с
делом  этого  сумасброда  Боллы,  который  подверг  вашу  христианскую
кротость такому  жестокому  испытанию.  Его,  вероятно,  ждет  суровый
приговор... Всего хорошего!
   Артур расписался, взял свои бумаги и вышел, не проронив  ни  слова.
До высоких тюремных ворот он шел следом за Энрико, а  потом,  даже  не
попрощавшись в ним, один спустился к каналу, где его ждал  перевозчик.
В ту минуту, когда он поднимался  по  каменным  ступенькам  на  улицу,
навстречу ему бросилась девушка в легком платье и соломенной шляпе:
   - Артур! Я так счастлива, так счастлива!
   Артур, весь дрожа, спрятал руки за спину.
   - Джим! - проговорил он наконец не своим голосом. - Джим!
   - Я ждала здесь целых полчаса. Сказали, что вас выпустят в  четыре.
Артур, отчего вы так смотрите на меня?  Что-нибудь  случилось?  Что  с
вами? Подождите!
   Он отвернулся и медленно пошел по улице, как  бы  забыв  о  Джемме.
Испуганная этим, она догнала его и схватила за локоть:
   - Артур!
   Он остановился и растерянно взглянул на нее. Джемма взяла  его  под
руку, и они пошли рядом, не говоря ни слова.
   -  Слушайте,  дорогой,  -  начала  она  мягко,  -  стоит   ли   так
расстраиваться из-за этого глупого недоразумения? Я знаю, вам пришлось
нелегко, но все понимают...
   - Из-за