Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
он в цветочную вазу:
ткнул из духа протеста.
-- "А поет-то там, кто?"
Зоя Захаровна сделала жест, из которого явствовало, что Александр
Иванович отстал: недопустимо отстал.
-- "Как? Вы не знаете?.. Да, конечно: не знаете... Ну, так знайте:
Шишнарфиев... Вот что значит сидеть бирюком... Шишнарфиев, -- он со всеми
нами освоился..."
-- "Где-то фамилию слышал..."
-- "Шишнарфиев замечательно артистичен..."
Зоя Захаровна произнесла эту фразу с видом решительным -- с таким
видом, как будто он, Александр Иванович, издавна над артистичностью всем
известного, со всеми дружащего обладателя имени поставил не-уместнейший
вопросительный знак. Но Александр Иванович талантов этого самого господина
не намеревался
оспаривать.
Он спросил всего-навсего:
-- "Армянин? Болгарин? Грузин?"
-- "Нет и нет..."
-- "Хорват? Персианин?"
-- "Персианин из Шемахи, чуть было недавно не павший жертвою резни в
Испагани..." 27
-- "А... младоперс?" 28
-- "Разумеется... Вы не знали?.. Стыдитесь..."
Взгляд сожаления, снисхождения в его сторону, и -- Зоя Захаровна Флейш
повернулась к французу.
Александр Иванович, естественно, разговора не слушал: слушал он
безнадежно сорванный тенор; деятель младой Персии пел там страстный
цыганский романс и
330
навеивал на душу все какие-то невеселые думы. Между прочим: Александр
Иванович вскользь подумал о том, что черты лица Зои Флейш по справедливости
были сняты с лиц самых разнообразных красавиц; нос -- с одной, рот -- с
другой, уши -- с третьей красавицы.
Вместе ж взятые, решительно они раздражали. И казалась Зоя Захаровна
сшитою из многих красавиц, будучи сама далеко не красива -- ей, ей! Но
существеннейшею чертою ее была принадлежность к категории, что называется,
жгучих восточных брюнеток.
Трескучая болтовня Зои Захаровны тем не менее долетала и настигала
Александра Ивановича:
-- "Это вы о деньгах?"
Молчание.
"Деньги из-за границы -- понадобятся..."
Нетерпеливое движение локтя.
-- "Вашему редактору лучше не приезжать после разгрома организации Т.
Т. ..."
Но француз -- ни гу-гу.
-- "Потому что найдены документы".
Если бы Александр Иванович мог подумать о деле, то известие о разгроме
Т. Т. могло бы (это скажем мы) сшибить его с ног; но он слушал,-- как
деятель младой Персии заливался романсом. Француз этим временем, выведенный
из себя так и лезшею к нему Зоей Флейш, осадил:
-- "Je serai bien triste d'avoir manqu l'ocassion de parler monsier"
*.(*Мне будет очень грустно не воспользоваться случаем поговорить с
господином (фр.). - Ред.)
-- "Все равно: говорите со мною..."
-- "Excusez, dans certains cas je pref re parler personellement!"...**
(**Извините меня, в некоторых случаях я предпочитаю говорить лично... (фр.).
- Ред.)
В окне бился куст.
Меж ветвями куста было видно, как пенились волны Да раскачивалось
парусное судно, вечеровое и синее; тонким слоем резало оно мглу
острокрылатыми парусами; на поверхности паруса медленно уплотнялась
синеватая ночь.
Казалось, что вовсе стирается парус. К садику в это время подъехал
извозчик; тело грузного толстяка, страдающего явно одышкой, неторопливо
331
вываливалось из пролетки; обремененная полудюжиной на веревочках
заколебавшихся свертков, неповоротливая рука медлительно как-то стала
возиться над кожаным кошельком; из-под мышки над лужею косолапо выпал мешок;
налету разрывая бумагу, антоновки покатились по грязи.
Господин завозился над лужею, подбирая антоновки; пальто его
распахнулось; он, очевидно, кряхтел; затворяя калитку, он вновь едва не
рассыпал покупочки. Господин приблизился к дачке по садовой желтой дорожке
между двух рядов в ветре изогнутых кустиков; распространилась вокруг та
гнетущая знакомая атмосфера; покрытая шапкой с наушниками, круто как-то на
грудь оседала зловещая голова; глубоко в орбитах сидящие глазки на этот раз
не бегали вовсе (как бегали они перед всяким пристальным взором) глубоко
сидящие глазки устало уставились в стекла.
Александр Иванович успел подсмотреть в этих глазках (представьте себе!)
какую-то особую, свою радость, смешанную с усталостью и печалью -- чисто
животную радость: отогреться, выспаться и плотно поужинать после стольких
перенесенных трудов. Так зверь кровожадный: возвращаясь в берлогу, кажется
зверь кровожадный домашним и кротким, обнаружив беззлобие, на какое способен
и он; дружелюбно обнюхивает тогда этот зверь свою самку; и облизывает
заскуливших щенят.
Неужели это особа?
Да: это -- особа; и особа на этот раз не ужасная; вид ее --
прозаический; но это -- особа.
...............................................................
"Вот и он!"
"Enfin..."* (* Наконец-то... (фр.).-- Ред.)
-- "Липпанченко!.."
-- "Здравствуйте..."
Желтый пес, сенбернар, с радостным ревом метнулся чрез комнату и,
подпрыгнув, пал мохнатыми лапами прямо особе на грудь.
-- "Пошел прочь, Том!.."
Особа не имела даже и времени заприметить своих незваных гостей,
защищая отчаянно от мохнатого сенбернара покупочки; на широкоплоском,
квадратном
332
отпечатлелась смесь юмора с беспомощной злостью; проскользнула --
просто какая-то детскость:
-- "Опять обслюнявил".
И беспомощно повернувшись от Тома, особа воскликнула:
-- "Зоя Захаровна, освободите ж меня..."
Но широкий песий язык неуважительно облизнул кончик особина носа; тут
особа пронзительно вскрикнула -- беспомощно вскрикнула (в то же время она,
представьте себе,-- улыбалась)...
-- "Томка же!"
Но увидев, что -- гости, и что гости-то -- ждут, нетерпеливо
посмеиваясь на идиллию домашнего быта, особа перестала смеяться и отрезала
безо всякой учтивости:
-- "Позвольте, позвольте! Сейчас: вот я только..."
И при этом обидчиво дрогнула отвисающая губа; на губе же было написано:
-- "И тут нет покою..."
Особа бросилась в угол; там топталась -- в углу: все не снимались
калоши -- новые и несколько тесные; долго еще она стояла в углу, медля снять
пальтецо и рукой копаясь в туго набитом кармане (будто там был запрятан
двенадцатизарядный браунинг); наконец, рука вылезла из кармана -- с детской
куколкою, с Ванькой-Встанькой.
Куколку эту она швырнула на стол.
-- "А это вот Акулининой Маньке..."
Гости, признаться, тут разинули рты. После же, потирая озябшие руки,
она обратилась к французу с робеющей подозрительностью:
"Пожалуйте... Вот сюда... Вот сюда".
И -- кинула Дудкину:
-- "Повремените..."
ЛОБНЫЕ КОСТИ
-- "Зоя Захаровна..."
-- "А?"
-- "Шишнарфиев -- это я понимаю: деятель младой Персии, пылкая
артистическая натура; но вот -- при чем тут француз?"
"Много станете знать -- скоро станете стары",-- не по-русски ответила
та, и чрезмерные перси ее заходили над туго затянутым лифом; пощипывал в
руке пульверизатор.
333
В комнате слышалось тяжелое благовоние: смесь парфюмерии с искусственно
приготовляемым зубом (кто сиживал в зубоврачебных квартирах, тот запах этот
знает наверное -- запах не из приятных).
Зоя Захаровна тут придвинулась к Александру Ивановичу.
-- "А вы все... отшельником..."
Губы Александра Ивановича как-то криво поджались:
-- "Ваш же сожитель давно уже постарался об этом..."
-- "?"
-- "Коли я не буду отшельником, все равно: кто-нибудь отшельником да уж
будет..."
Направление разговора Зое Захаровне не понравилось явно, так что снова
нервически стал в руках ее пошипы-вать пульверизатор; Александр Иванович
улыбнулся нехорошей улыбкой, и -- поправился.
-- "Да и то сказать: мне рассеяние не к лицу".
Это новое течение мыслей Зоя Захаровна приняла; и
поспешила сострить она:
-- "Оттого-то вы так рассеянны: пеплом мне засыпали скатерть?"
-- "Простите..."
-- "Ничего: вот вам пепельница..."
Александр Иванович протянулся за новою грушею; и, проделавши это
движение, Александр Иванович себе с досадой сказал:
-- "Экая скряга..."
Он увидел, что вазы с дюшесами (он таки дюшесы любил) -- вазы с
дюшесами не было.
-- Вы что? Вот вам пепельница..."
-- "Знаю: я -- за дюшесом..."
Зоя Захаровна не предложила дюшесов.
Двери в ту дальнюю комнату были не вовсе притворены: в полуоткрытую
дверь с ненасытимою жадностью он смотрел; там виднелися два сидящие
очертания. Французик растараторился; и казалось, что дзенькает; а особа
глухо бубукала, перебивала французика; нетерпеливо хваталась она в разговоре
за письменные принадлежности -- то за ту, то за эту; и чесала затылок
угловатым жестом руки; видимо, сообщеньем француза особа была взволнована не
на шутку; жест просто самообороны какой-то подметил Александр Иванович.
"Бу-бу-бу..." Так раздавалось оттуда.
334
А сенбернар Том на клетчатое колено особе положил свою слюнявую морду;
и особа рассеянно гладила его шерсть. Тут наблюдения Александра Ивановича
перебили: перебила Зоя Захаровна.
-- "Отчего это вы перестали бывать у нас?" Он рассеянно посмотрел на ее
оскаленный рот: посмотрел и заметил:
-- "Да так себе: сами же вы сказали -- отшельник я..."
Золото пломбы проблистало в ответ:
-- "Не отвертывайтесь".
-- "Да нисколько..."
-- "Просто вы обижены на него..."
-- "Вот еще..." -- попытался было возразить Александр Иванович и
оборвал свои оправдания: вышло -- неубедительно.
-- "Просто вы обижены на него. Все на него обижаются. И тут вмешался
Липпанченко... Этот Липпанченко!.. Портит ему репутацию... Да поймите ж:
Липпанченко -- необходимая, взятая роль... Без Липпанченко давно бы он был
уж схвачен... Липпанченкой он покрывает всех нас... Но все верят в
Липпанченко..."
Некоторые существа имеют печальное свойство: дурной запах во рту...
Александр Иванович отодвинулся.
-- "Все на него обижаются... А скажите",-- Зоя Захаровна ухватилась за
пульверизатор,-- "где сыщете вы такого работника?.. А? Где сыщете?.. Кто
согласится, скажите, как он, отказавшись от всех естественных сантиментов,
быть Липпанченкой -- до конца..."
Александр Иваныч подумал, что особа была что-то уж слишком
Липпанченкой: но возражать не хотел.
-- "Уверяю вас..." Но она перебила:
-- "Как же вам не стыдно так его оставлять, так таиться, скрываться;
ведь Колечка мучается; рвать все прошлые, интимные связи..."
Александр Иванович с изумлением вспомнил, что особа-то -- Колечка:
сколько месяцев этого он, признаться, не вспомнил?
-- "Ну, если там он и выпьет, нагрубиянит; и -- ну, там -- увлечения...
Так ведь: лучшие же спивались, развратничали... И по личной охоте. Колечка
же делает это отвода лишь глаз -- как Липпанченко: для безопасности, 335
гласности, пред полицией, для общего дела он так губит себя".
Александр Иваныч усмехнулся невольно, но поймал на себе недоверчивый,
озлобленный взгляд:
"Что ..."
И поспешил:
-- "Нет... ничего я..."
-- "Тут ведь самая страшная жертва... Не поверите ли, ведь ему грозит
многое; от насильственных частых попоек, от обязательных в его положении
кутежей преждевременно Николай погубит себя..."
Александр Иванович знал, что Зоя Захаровна подозревает его в том, что
он слишком часто бывает с Лип-панченко в ресторанчиках, приучая
Липпанченко... к многому...
-- "Это может ведь кончиться плохо..."
Ну и жизнь: здесь -- может кончиться плохо; он, Александр Иванович,
медленно сходит с ума. Николая Аполлоновича придавили тяжелые
обстоятельства; что-то такое неладное завелось у них в душах; тут ни --
полиция, ни -- произвол, ни -- опасность, а какая-то душевная гнилость;
можно ли, не очистившись, приступать к великому народному делу? Вспомнилось:
"Со страхом Божиим и верою приступите" 29. А они приступали без
всякого страха. И -- с верой ли? И так приступая, преступали какой-то
душевный закон: становились преступниками, не в том смысле конечно..., а --
иначе. Все же они преступали.
-- "Вспомните Гельсингфорс и катанье на лодках...",-- в голосе Зои
Захаровны тут послышалась неподдельная грусть.-- "И потом: эти сплетни..."
-- "А какие?"
Он заинтересовался, он вздрогнул.
-- "О Колечке сплетни!.. Вы думаете, не подозревает он, не терзается,
не кричит по ночам" (Александр Иваныч запомнил, что -- кричит по ночам) --
"как они о нем говорят после столького. И -- нет благодарности, нет
сознания, что человек пожертвовал всем... Он все знает: молчит, убивается...
Оттого-то он мрачен... Он душою кривить не умеет. Выглядит он всегда
неприятно",-- в голосе Зои Захаровны послышался чуть не плач,-- "выглядит
неприятно... с этой... несчастной наружностью. Верите: он -- ребенок,
ребенок..."
"Ребенок?"
336
"А вам удивительно?"
-- "Нет",-- замялся он,-- "только, знаете, как-то странно мне это
слышать, все-таки представление о Николае Степановиче не вяжется как-то..."
_ "Настоящий ребенок! Посмотрите: куколка -- Ванька-Встанька",-- рукою
она показала на куколку, просверкавши браслетом...-- "Вы вот уйдете:
наговорите ему неприятностей, а он -- он..!
-- "?"
-- "Он посадит к себе на колени кухаркину дочку и играет с ней в
куклы... Видите? А они его упрекают в коварстве... Господи, он играет в
солдатики!.,"
-- "Вот так-так!"
-- "В оловянные: покупает персов, выписывает из Нюренберга коробочки...
Только -- это секрет... Вот какой он!.. Но",-- брови ее резко сдвинулись --
"но... в детской запальчивости он способен на все".
Александр Иванович все более убеждался из слов, что особа-то
скомпрометирована не на шутку; а он этого, признаться, не знал; эти намеки
на что-то теперь принял он к сведению, уплывая взором туда, где сидели
они...
Круто как-то на грудь падала узколобая голова; в орбитах глубоко
затаились пытливо сверлящие глазки, перепархивающие от предмета к предмету;
чуть вздрагивала и посасывала воздух губа. Многое было в лице: отвращением
необоримым лицо стало пред Дудкиным, складываясь в то самое странное целое,
уносимое памятью на чердак, чтобы ночью там зашагать, забубукать --
сверлить, посасывать, перепархивать и выдавливать из себя невыразимые
смыслы, не существующие нигде.
Он теперь внимательно всматривался в гнетущие и самою природою тяжело
построенные черты.
Эта лобная кость...--
Эта лобная кость выдавалась наружу в одном крепком упорстве -- понять:
что бы ни было, какою угодно ценою -- понять, или... разлететься на части.
Ни ума, ни ярости, ни предательства не выдавала лобная кость; лишь усилие --
без мысли, без чувства: понять... И лобные кости понять не могли; лоб был
жалобен: узенький, в поперечных морщинах: казалось, он плачет 30.
Пытливо сверлящие глазки...--
Пытливо сверлящие глазки (приподнять бы им веки) -- стали бы и они...
так себе... глазками.
337
И они были грустными.
А посасывающая воздух губа напоминала -- ну, право же!-- губку
полуторагодовалого молокососа (только не было соски); если б в губы ему
настоящую соску, то не былб б удивительно, что губа все посасывает; без
соски же это движение придавало лицу прескверный оттеночек.
Ишь ведь -- тоже: играет в солдатики!
Так внимательный разбор чудовищной головы выдавал лишь одно: голова
была -- головой недоноска; чей-то хиленький мозг оброс ранее срока жировыми
и костяными наростами; и в то время как лобная кость выдавалась чрезмерно
наружу надбровными дугами (посмотрите на череп гориллы), в это время под
костью, может быть, протекал неприятный процесс, называемый в общежитии
размягчением мозга.
Сочетание внутренней хилости с носорожьим упорством -- неужели это вот
сочетание в Александре Ивановиче и сложило химеру 32, а химера
росла -- по ночам: на куске темно-желтых обой усмехалась она настоящим
монголом.
Так он думал; в ушах же его затвердилось:
-- "Ванька-Встанька... Кричит по ночам... Выписывает из Нюренберга
коробочки... Настоящий ребенок..." И прибавилось от себя:
-- "Расшибает лбом лбы... Занимается вампиризмом... Предается
разврату... И -- тащит к погибели..." И опять затвердилось:
-- "Ребенок..."
Но затвердилось только в ушах: Зоя Захаровна уже вышла из комнаты.
НЕ ХОРОШО...
Странное дело!
Доселе в отношении к Александру Ивановичу поведение некой особы искони
носило характер лишь одних сплошных обязательств, и обязательств навязчивых;
многомесячно, многократно, многоразлично разводила особа свой орнамент из
лести вокруг Александра Ивановича: лести той хотелось верить.
И лести той верилось.
Он особой гнушался; он к ней чувствовал физиологическое отвращение;
более того: Александр
338
Иванович Дудкин убегал от о с о б ы все эти последние дни, переживая
мучительный кризис разуверенья во всем. Но особа его настигала повсюду;
часто он бросал ей насмешливо слишком уже откровенные вызовы; вызовы эти
принимала особа стоически -- с циническим смехом, если бы он о с о б у
спросил, почему этот смех, то особа ответила б:
-- "Это -- по вашему адресу".
Но он знал, что особа хохочет над общим их делом.
Он особе твердил, что программа их партии несостоятельна, отвлеченна,
слепа; и она -- соглашалась; он же знал, что в выработке программы особа
участвовала; если бы он спросил, не провокация ли замешалась в программу, то
особа ответила б:
-- "Нет, и нет: дерзновение..."
Наконец он пытался е е поразить своим мистическим credo, утверждением,
что Общественность, Революция -- не категории разума, а божественные
Ипостаси вселенной; против мистики ничего не имела особа: слушала со
вниманием; и -- даже: старалась понять.
Но понять не могла.
Только -- только: особа стояла пред ним; все протесты его и все крайние
выводы принимала с покорным молчанием; трепала его по плечу и тащила в
трактирчик; там, за столиком, они тянули коньяк; иногда под бубен машины ему
говорила особа:
-- "Что ж? Я -- что: ничего... Я всего лишь подводная лодка; вы у нас
-- броненосец, кораблю большому и плавание..."
Тем не менее она его загнала на чердак: и, загнав на чердак, там
запрятала; броненосец стоял на верфи без команды, без пушек; плавания
Александра Ивановича все последние эти недели ограничивались плаванием от
трактира к трактиру: можно сказать, что за эти недели протеста Александра
Ивановича превратила особа в пропойцу.
Гостеприимно она встречала его; от всех бывших бесед у него осталось
одно несомненное впечатление: если бы Александру Ивановичу вдруг
понадобилась бы серьезная помощь, эту помощь особа была ему должна оказать;
все это подразумевалось само собою, конечно; но услуги, но помощи для себя
Александр Иванович боялся.
Лишь сегодня представился случай. .....
339
Аблеухову он дал слово распутать; и распутает он: при помощи, конечно,
особы. Роковое смешение обстоятельств Аблеухова бросило просто в какую-то
абракадабру; абракадабру он расскажет особе, а особа, он верил, уже сумеет
распутать тут все.
Появление его здесь было вызвано только словом, данным им Аблеухову; и
вот -- нате же...
Тон особы к н