Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
Очередь-- очередь: по очереди --
И над землей сошлися новы тучи
И ураган их...36
Праздная мозговая игра!
Кучка бумаг выскочила на поверхность: Аполлон Аполлонович, прицелившись
к текущему деловому дню, обратился к чиновнику:
-- "Потрудитесь, Герман Германович, приготовить мне дело -- то самое,
как его..."
-- "Дело дьякона Зракова с приложением вещественных доказательств в
виде клока бороды?"
-- "Нет, не это..."
-- "Помещика Пузова, за номером?.."
-- "Нет: дело об Ухтомских Ухабах..."
Только что он хотел открыть дверь, ведущую в кабинет, как он вспомнил
(он было и вовсе забыл): да, да -- глаза: расширились, удивились, сбесились
-- глаза разночинца... И зачем, зачем был зигзаг руки?.. Пренеприятный. И
разночинца он как будто бы видел -- где-то, когда-то: может быть, нигде,
никогда...
Аполлон Аполлонович открыл дверь кабинета.
Письменный стол стоял на своем месте с кучкою деловых бумаг: в углу
камин растрещался поленьями; собираясь погрузиться в работу, Аполлон
Аполлонович грел у камина иззябшие руки, а мозговая игра, ограничивая поле
сенаторского зрения, продолжала там воздвигать свои туманные плоскости.
36
РАЗНОЧИНЦА ОН ВИДЕЛ
Николай Аполлонович...
Тут Аполлон Аполлонович...
- "Нет-с: позвольте".
- "?..."
- "Что за чертовщина?"
Аполлон Аполлонович остановился у двери, потому что - как же
иначе?37
Невинная мозговая игра самопроизвольно вновь вдвинулась в мозг, то есть
в кучу бумаг и прошений: мозговую игру Аполлон Аполлонович счел бы разве
обоями комнаты, в чьих пределах созревали проекты; Аполлон Аполлонович к
произвольности мысленных сочетаний относился, как к плоскости: плоскость
эта, однако, порой раздвигалась, пропускала в центр умственной жизни за
сюрпризом (как, например, вот сейчас).
Аполлон Аполлонович вспомнил: разночинца однажды он видел.
Разночинца однажды он видел -- представьте себе -- у себя на дому.
Помнит: как-то спускался он с лестницы, отправляясь на Выход; на
лестнице Николай Аполлонович, перегнувшийся чрез перила, с кем-то весело
разговаривал: о знакомствах Николая Аполлоновича государственный человек не
считал себя вправе осведомляться; чувство такта естественно тогда помешало
ему спросить напрямик:
-- "А скажи-ка мне, Коленька, кто такое это тебя посещает, голубчик
мой?"
Николай Аполлонович опустил бы глаза:
-- "Да так себе, папаша: меня посещают..."
Разговор и прервался бы.
Оттого-то вот Аполлон Аполлонович не заинтересовался нисколько и
личностью разночинца, там глядевшего из передней в своем темном пальто; у
незнакомца были те самые черные усики и те самые поразительные глаза (вы
такие б точно глаза встретили ночью в московской часовне Великомученика
Пантелеймона, что у Никольских ворот: -- часовня прославлена исцелением
бесноватых; вы такие бы точно глаза встретили б на портрете, приложенном к
биографии великого человека; и далее: в невропатической клинике и даже
психиатрической).
Глаза и тогда: расширились, заиграли, блеснули; значит: то уже было
когда-то, и, может быть, то повторится.
37
-- "Обо всем -- так-с, так-с..."
-- "Надо будет..."
"Навести точнейшую справку..."
Свои точнейшие справки получал государственный человек не прямым, а
окольным путем.
...............................................................
Аполлон Аполлонович посмотрел за дверь кабинета: письменные столы,
письменные столы! Кучи дел! К делам склоненные головы! Скрипы перьев! Шорохи
переворачиваемых листов! Какое кипучее и могучее бумажное производство!
Аполлон Аполлонович успокоился и погрузился в работу.
СТРАННЫЕ СВОЙСТВА
Мозговая игра носителя бриллиантовых знаков отличалась странными,
весьма странными, чрезвычайно странными свойствами39: черепная
коробка его становилася чревом мысленных образов, воплощавшихся тотчас же в
этот призрачный мир.
Приняв во внимание это странное, весьма странное, чрезвычайно странное
обстоятельство, лучше бы Аполлон Аполлонович не откидывал от себя ни одной
праздной мысли, продолжая и праздные мысли носить в своей голове: ибо каждая
праздная мысль развивалась упорно в пространственно-временной образ,
продолжая свои -- теперь уже бесконтрольные -- действия вне сенаторской
головы.
Аполлон Аполлонович был в известном смысле как Зевс: из его головы
вытекали боги, богини и гении. Мы| уже видели: один такой гений (незнакомец
с черными! усиками), возникая как образ, забытийствовал далее прямо уже в
желтоватых невских пространствах, утверждая, что вышел он -- из них именно:
не из сенаторской головы; праздные мысли оказались и у этого незнакомца; и
те праздные мысли обладали все теми же свойствами.
Убегали и упрочнялись. И одна такая бежавшая мысль незнакомца была
мыслью о том, что он, незнакомец, существует действительно; эта мысль с
Невского забежала обратно в сенаторский мозг и там упрочила сознание, будто
самое бытие незнакомца в голове этой -- иллюзорное бытие.
38
Так круг замкнулся.
Аполлон Аполлонович был в известном смысле как Зевс: едва из его головы
родилась вооруженная узелком Незнакомец-Паллада, как полезла оттуда другая,
такая же точно Паллада 40.
Палладою этою был сенаторский дом.
Каменная громада убежала из мозга; и вот дом открывает гостеприимную
дверь -- нам.
Лакей поднимался по лестнице; страдал он одышкою, не в нем теперь дело,
а в... лестнице: прекрасная лестница! На ней же -- ступени: мягкие, как
мозговые извилины. Но не успеет автор читателю описать ту самую лестницу, по
которой не раз поднимались министры (он ее опишет потом), потому что --
лакей уже в зале...
И опять-таки -- зала: прекрасная! Окна и стены: стены немного
холодные... Но лакей был в гостиной (гостиную видели мы).
Мы окинули прекрасное обиталище, руководствуясь общим признаком, коим
сенатор привык наделять все предметы.
Так: -
в кои веки попав на цветущее лоно природы, Аполлон
Аполлонович видел то же и здесь, что и мы; то есть: видел он - цветущее
лоно природы; но для нас это лоно распадалось мгновенно на признаки: на
фиалки, на лютики, одуванчики и гвоздики; но сенатор отдельности эти
возводил вновь к единству. Мы сказали б конечно:
- "Вот лютик!"
- "Вот незабудочка..."
Аполлон Аполлонович говорил и просто, и кратко:
- "Цветы..."
- "Цветок..."
Между нами будь сказано: Аполлон Аполлонович все цветы одинаково
почему-то считал колокольчиками...--
С лаконической краткостью охарактеризовал бы он свой собственный дом,
для него состоявший из стен (образующих квадраты и кубы), из прорезанных
окон, паркетов, стульев, столов; далее -- начинались детали...
Лакей вступил в коридор...
39
И тут не мешает нам вспомнить: промелькнувшие мимо (картины, рояль,
зеркала, перламутр, инкрустация столиков),-- словом, все, промелькнувшее
мимо, не могло иметь пространственной формы: все то было одним раздражением
мозговой оболочки, если только не было хроническим недомоганием... может
быть, мозжечка. Строилась иллюзия комнаты; и потом разлеталась бесследно,
воздвигая за гранью сознания свои туманные плоскости; и когда захлопнул
лакей за собой гостинные тяжелые двери, когда он стучал сапогами по гулкому
коридорчику, это только стучало в висках: Аполлон Аполлонович страдал
геморроидальными приливами крови.
За захлопнутой дверью не оказалось гостиной: оказались... мозговые
пространства: извилины, серое и белое вещество, шишковидная железа; а
тяжелые стены, состоявшие из искристых брызг (обусловленных приливом),--
голые стены были только свинцовым и болевым : ощущением:
затылочной, лобной, височных и темянных костей, принадлежащих почтенному
черепу.
Дом -- каменная громада -- не домом был; каменная громада была
Сенаторской Головой: Аполлон Аполлонович сидел за столом, над делами,
удрученный мигренью, с ощущением, будто его голова в шесть раз больше, чем
следует, и в двенадцать раз тяжелее, чем следует. Странные, весьма странные,
чрезвычайно странные свойства!
НАША РОЛЬ
Петербургские улицы обладают несомненнейшим свойством: превращают в
тени прохожих; тени же петербургские улицы превращают в людей.
Это видели мы на примере с таинственным незнакомцем.
Он, возникши, как мысль, в сенаторской голове, почему-то связался и с
собственным сенаторским домом; там всплыл он в памяти; более же всего
упрочнился он на проспекте, непосредственно следуя за сенатором в нашем
скромном рассказе.
От перекрестка до ресторанчика на Миллионной41 описали мы
путь незнакомца; описали мы, далее, самое сидение в ресторанчике
до пресловутого слова "вдруг", которым все прервалось: вдруг с незнакомцем
40
случилось там что-то; какое-то неприятное ощущение посетило его.
Обследуем теперь его душу; но прежде обследуем ресторанчик; даже
окрестности ресторанчика; на то есть у нас основание; ведь если мы, автор, с
педантичною точностью отмечаем путь первого встречного, то читатель нам
верит: поступок наш оправдается в будущем. В нами взятом естественном сыске
предвосхитили мы лишь желание сенатора Аблеухова, чтобы агент охранного
отделения неуклонно бы следовал по стопам незнакомца; славный сенатор и сам
бы взялся за телефонную трубку, чтоб посредством ее передать, куда следует,
свою мысль; к счастию для себя, он не знал обиталища незнакомца (а мы же
обиталище знаем). Мы идем навстречу сенатору; и пока легкомысленный агент
бездействует в своем отделении, этим агентом будем мы.
Позвольте, позвольте...
Не попали ли мы сами впросак? Ну, какой в самом деле мы агент? Агент -
есть. И не дремлет он, ей-богу, не дремлет. Роль наша оказалась праздною
ролью.
Когда незнакомец исчез в дверях ресторанчика и нас охватило желание
туда воспоследовать тоже, мы обернулись и увидели два силуэта, медленно
пересекавших туман; один из двух силуэтов был довольно толст и высок,
явственно выделяясь сложением; но лица силуэта мы не могли разобрать
(силуэты лиц не имеют); все же мы разглядели: новый, шелковый, распущенный
зонт, ослепительно блещущие калоши да полукотиковую шапку с наушниками.
Паршивенькая фигурка низкорослого господинчика составляла главное
содержание силуэта второго; лицо силуэта было достаточно видно: но лица
также мы не успели увидеть, ибо мы удивились огромности его бородавки: так
лицевую субстанцию заслонила от нас нахальная акциденция42 (как
подобает ей действовать в этом мире теней).
Сделав вид, что глядим в облака, пропустили мы темную пару, пред
ресторанною дверью та темная пара остановилась и сказала несколько слов на
человеческом языке.
"Гм?"
"Здесь..."
"Так я и думал: меры приняты; это на случай, если бы вы его мне не
показали у моста".
41
"А какие вы приняли меры?..."
"Да я там, в ресторанчике, посадил человека.
-- "Ах, напрасно вы принимаете меры! Я же вам говорил, говорил: сто раз
говорил..."
-- "Простите, это я из усердия..."
-- "Вы бы прежде посоветовались со мной... Ваши меры прекрасны..."
-- "Сами же вы говорите..."
-- "Да, но ваши прекрасные меры..."
-- "Гм..."
-- "Что?.. Ваши прекрасные меры -- перепутают все..."
...............................................................
Пара прошла пять шагов, остановилась; и опять сказала несколько слов на
человеческом языке.
-- "Гм!.. Придется мне... Гм!.. Пожелать теперь вам успеха..."
-- "Ну какое же может быть в том сомнение: предприятие поставлено, как
часовой механизм; если б я теперь не стоял за всем этим делом, то, поверьте
мне дружески: дело -- в шляпе".
-- "Гм?"
-- "Что такое вы говорите?"
-- "Проклятый насморк".
-- "Я же о деле..."
-- "Гм..."
-- "Души настроены, как инструменты: и составляют концерт -- что такое
вы говорите? Дирижеру из-за кулис остается взмахивать палочкой. Сенатору
Аблеухову издать циркуляр, Неуловимому же предстоит..."
-- "Проклятый насморк..."
-- "Николаю Аполлоновичу предстоит... Словом: концертное трио, где
Россия -- партер. Вы меня понимаете? Понимаете? Что же вы все молчите?"
"Послушайте: брали бы жалованье..."
...............................................................
-- "Нет, вы меня не поймете!"
-- "Пойму: гм-гм-гм -- положительно не хватает платков".
-- "Что такое?"
-- "Да насморк же!.. А зверь -- гм-гм-гм -- не уйдет?"
-- "Ну, куда ему..."
-- "А то брали бы жалованье..."
42
-- "Жалованье! Я служу не за жалованье: я артист, понимаете ли,--
артист!"
-- "Своего рода..."
-- "Чт такое?"
"Ничего: лечусь сальной свечкой".
Фигурка повынимала иссморканный носовой платок и опять чмыхала носом.
-- "Я же о деле! Так-таки передайте им, что Николай Аполлонович
обещание дал..."
-- "Сальная свечка прекрасное средство от насморка..."
-- "Расскажите им все, что вы слышали от меня: дело это поставлено..."
-- "Вечером намажешь ноздрю, утром -- как рукой сняло..."
-- "Дело поставлено, опять-таки говорю, как часов..."
-- "Нос очищен, дышишь свободно..."
-- "Как часовой механизм!.."
-- "А?"
-- "Часовой, черт возьми, механизм".
-- "Заложило ухо: не слышу".
-- "Ча-со-вой ме-ха-..." :.
"Апчхи!.."
Под бородавкою загулял вновь платочек: две тени медленно утекали в
промозглую муть. Скоро тень толстяка в полукотиковой шапке с наушниками
показалась опять из тумана, посмотрела рассеянно на петропавловский шпиц
И вошла в ресторанчик.
И ПРИ ТОМ ЛИЦО ЛОСНИЛОСЬ
Читатель!
"В д р у г" знакомы тебе. Почему же, как страус, ты прячешь голову в
перья при приближении рокового и неотвратного "вдруг ?" Заговори с тобою о
"в д р у г" посторонний, ты скажешь, наверное:
-- "Милостивый государь, извините меня: вы, должно быть, отъявленный
декадент".
И меня, наверное, уличишь в декадентстве.
Ты и сейчас предо мною, как страус; но тщетно ты прячешься -- ты
прекрасно меня понимаешь; понимаешь ты и неотвратимое "в д р у г".
Слушай же...
43
Твое "в д р у г" крадется за твоею спиной, иногда же оно предшествует
твоему появлению в комнате; в первом случае ты обеспокоен ужасно: в спине
развивается неприятное ощущение, будто в спину твою, как в открытую дверь,
повалилась ватага невидимых; ты обертываешься и просишь хозяйку:
-- "Сударыня, не позволите ли закрыть дверь; у меня особое нервное
ощущение: я спиною терпеть не могу сидеть к открытым дверям".
Ты смеешься, она смеется.
Иногда же при входе в гостиную тебя встретят всеобщим:
-- "А мы только что вас поминали..."
И ты отвечаешь:
-- "Это, верно, сердце сердцу подало весть".
Все смеются. Ты тоже смеешься: будто не было тут "в д р у г".
Иногда же чуждое "в д р у г" поглядит на тебя из-за плеч собеседника,
пожелая снюхаться с "вдруг" твоим собственным. Меж тобою и собеседником
что-то такое пройдет, отчего ты вдруг запорхаешь глазами, собеседник же
станет суше. Он чего-то потом тебе во всю жизнь не простит.
Твое "в д р у г" кормится твоею мозговою игрою; гнусности твоих мыслей,
как пес, оно пожирает охотно; распухает оно, таешь ты, как свеча; если
гнусны твои мысли и трепет овладевает тобою, то "в д р у г", обожравшись
всеми видами гнусностей, как откормленный, но невидимый пес, всюду тебе
начинает предшествовать, вызывая у постороннего наблюдателя впечатление,
будто ты занавешен от взора черным, взору невидимым облаком: это есть
косматое "в д р у г", верный твой домовой (знал я несчастного, которого
черное облако чуть ли не видимо взору: он был литератором...) 43.
...............................................................
Мы оставили в ресторанчике незнакомца. Вдруг незнакомец обернулся
стремительно; ему показалось, что некая гадкая слизь, проникая за
воротничок, потекла по его позвоночнику. Но когда обернулся он, за спиною не
было никого: мрачно как-то зияла дверь ресторанного входа; и оттуда, из
двери, повалило невидимое.
Тут он сообразил: по лестнице поднималась, конечно, им поджидаемая
особа; вот-вот войдет; но она не входила; в дверях не было никого.
44
А когда незнакомец мой отвернулся от двери, то в дверь вошел тотчас же
неприятный толстяк; и, идя к незнакомцу, поскрипывал он половицею;
желтоватое, бритое, чуть-чуть наклоненное набок лицо плавно плавало в своем
собственном втором подбородке; и притом лицо лоснилось.
Тут незнакомец мой обернулся и вздрогнул: особа дружески помахала ему
полукотиковой шапкой с наушниками:
-- "Александр Иванович..."
-- "Липпанченко!"
-- "Я - самый..."
-- "Липпанченко, вы меня заставляете ждать".
Шейный воротничок у особы был повязан галстухом - атласно-красным,
кричащим и заколотым крупным стразом44, полосатая темно-желтая
пара облекала особу; а на желтых ботинках поблескивал блистательный лак.
Заняв место за столиком незнакомца, особа довольно воскликнула:
-- "Кофейник... И -- послушайте -- коньяку: там бутылка моя у меня --
на имя записана".
И кругом раздавалось:
-- "Ты-то пил со мной?"
-- "Пил...".
-- "Ел?.."
-- "Ел..."
-- "И какая же ты, с позволения сказать, свинья..."
...............................................................
-- "Осторожнее" -- вскрикнул мой незнакомец: неприятный толстяк,
названный незнакомцем Липпанченко, захотел положить темно-желтый свой локоть
на лист газетного чтения: лист газетного чтения накрывал узелочек.
-- "Что такое?" -- Тут Липпанченко, снявши лист газетного чтения,
увидал узелок: и губы Липпанченко дрогнули.
-- "Это... это... и есть?"
-- "Да: э т о -- и есть".
Губы Липпанченко продолжали дрожать: губы Липпанченко напоминали
кусочки на ломтики нарезанной семги -- не желто-красной, а маслянистой и
желтой семгу такую, наверное, ты едал на блинах в небогатом семействе).
45
-- "Как вы, Александр Иванович, скажу я вам, неосторожны". --
Липпанченко протянул к узелку свои дубоватые пальцы; и блистали поддельные
камни перстней на пальцах опухших, с обгрызанными ногтями (на ногтях же
темнели следы коричневой красочки, соответствовавшей и такому же цвету
волос; внимательный наблюдатель мог вывести заключение: особа-то красилась).
-- "Ведь еще лишь движенье (положи я только локоть), ведь могла бы
быть... катастрофа..."
И с особою бережливостью переложила особа узелочек на стул.
-- "Ну да, было бы с нами с обоими..." -- неприятно сострил незнакомец.
-- "Были бы оба мы..."
Видимо, он наслаждался смущеньем особы, которую -- от себя скажем мы --
ненавидел он.
-- "Я, конечно, не за себя, а за..."
-- "Конечно, уж вы не за себя, а за..." -- особе поддакивал незнакомец.
...............................................................
А кругом раздавалось:
-- "Свиньей не ругайтесь..."
-- "Да я не ругаюсь".
-- "Нет, ругаетесь: попрекаете, что платили... Что ж такой, что
платили; уплатили тогда, нынче плачу -- я..."
-- "Давай-ка, друг мой, я тебя за ефтот твой поступок расцелую..."
-- "За с в и н ь ю не сердись: а я -- ем,