йности? Прах сонма подследственных моих сгнил, лиц их не восстановить в
памяти, протоколы допросов размыты дождями  дней и мокрым снегом долгих лет,
а мысли  ихние всплывают вдруг,  оживают,  раскрываются, как  водяные лилии,
помимо моей воли  и шевелят мой  язык и снова тонут е  гадостном омуте моего
существованья. Сука вы,  гражданин Гуров!  Ведь  вы не знали точно:  возьмут
вашего папеньку  или оставят, положение у него тогда  было  прочнее,  чем  у
остальных.  Однако,  решив не  рисковать, на всякий, так сказать,  случай, и
почувствовав  к  тому  же  отцовское  смятенье,  тиснули  вы  это  письмецо.
Соображали, в общем, вы правильно. После ареста цена отреченью от  отца была
бы грошовой,  если  не  никакой. Но до ареста такое блядство котировалось бы
высоко.  Высоко!..  И  вот,  когда ваша  маменька,  горько  пошутив, собрала
папеньке, так многие тогда делали, корзинку с бельишком,  куревом, колбаской
и хлебушком, вы поняли: пришла пора! ..
     Вы прелестно мне  подыграли,  потому  что  спешили.  Мне  нелегко  было
подкопаться под Понятьева, несмотря на кучу  доносов и готовые сценарии  его
дела, сочиненные  мной  в тиши ночей. Нелегко.  Крепко сидел  ваш папенька в
партийном кресле. От прошлых заслуг лопалось его пузо, перетянутое старинным
грузинским ремешком, подарочком  Сталина.  Член  ЦК.  Шеф различных обществ,
один из  отцов  Нового  Крепостного строя.  Демагог.  Начетчик.  Рысь битая,
циничная и подлая.
     Запоздалое  вам спасибо,  гражданин Гуров,  милый  сынуля  нового типа.
Спасибо.
     Ах, вы понимали,  что участь отца в любом случае решена и защитили свою
судьбу и карьеру единственным из имевшихся тогда способов...
     Нет! Ни черта не знали вы  об участи папеньки, Ни  черта не знали  и  о
колуне, занесенном мною  над  его  хребтиной. Не  всех  же  бесов  мы  тогда
отловили и пошмаляли. Многие до сих  пор гремят костями к светлому будущему.
Могла коса гульнуть мимо папеньки. Просто вы подстраховались.  Вас учили всю
вашу жизнь каркать на мораль традиционную и буржуазную, вот  вы  и сдали  на
"отлично"  экзамен  по  морали  советской...  Полагаю,  события  развивались
следующим образом.  Папенька с маменькой, чтобы снять тревогу  и развлечься,
слиняли на охоту в Новый заповедник,  а вы, загнанный страхом за собственную
шкуру, звякнули  к  нам в  управление.  Так,  мол, и так,  эсерская  пакость
собралась в  своем  логове, Не  дремлите, товарищи! Звонили  анонимно. После
звонка  вы выступили  на  общем  партсобрании,  где и зачитали  свое гнусное
отречение, подчеркнув, что делаете это тогда,  когда скрытый враг, гражданин
Понятьев, еще находится на свободе.
     -  Павлик  Морозов  жив,  дорогие  товарищи,  он  подрос. Он  вырос, он
бдителен, как никогда, он вооружен учением, перед которым  не  устоит  любой
чуждый социализму человек, кем бы он ни был! Имя Павлика - комсомол! ..
     Без капли застенчивости запели вы "Интернационал", вас тут же усыновила
сорокапятилетняя Скотникова - садистка и стукачка,  а я получил, наконец, в
свои руки убийцу отца и матери. Спасибо вам!
     Ну,  как состояние?  Уверенное  или  мутит?  ..  Тоскливо?  Безмятежно?
Что-нибудь дрогнуло  в вас?  Что-нибудь в  душе шевельнулось? Может быть,  в
психике  таких  людей,  как вы, отделяется  один возраст от  другого по мере
движения  к смерти,  вроде ступеней громадной  ракеты,  и  детство,  юность,
зрелость сгорают  так бесследно, словно их  вообще  не существовало? Или они
существуют  в  памяти  абсолютно изолированно  друг от  друга  и  от  вашего
сегодняшнего "я"?
     Не желаете  говорить на эту  тему?  Ну,  и  хер с  вами!  Тогда давайте
обедать.  К  папеньке мы  еще  вернемся.  После обеда  займемся маменькой...
Завтра  в  двадцать  ноль-ноль  состоится ваш  раэговор с Парижем,  с  мадам
Гуровой.  Зять  с дочерью  тоже там?  Молодцы!  Славно  гуляете  по  буфету!
Лазурный берег... Косметическая клиника в Бордо,  Я бы вашей супруге натянул
на  зажравшуюся  харю морщины  вот  этой  рукою  быстрей и  почище  тамошних
шарлатанов...  Кое-какой  текст  разговора  выдаст  вам  Рябов...  Мелькнула
мыслишка  проорать  что-нибудь  в  трубку?  Нет?  Не верю.  Или вы  уже  так
подавлены,  что  все  - до лампочки?  Тоже нет?  Значит, тогда вы уверены в
не-про-хан-же  любого  хулиганства.  Угадал?  То-то!  Поэтому  не  пытайтесь
хипежить. Рябов осерчает и переломает вам пару ребер. Это ни к чему... Пусть
ваши  родственнички спокойно и бессовестно  отдыхают в капиталистическом аду
от  нашего  советского рая. Им продлят  визу.  Культобмен с францией  только
выиграет от этого,  а мы тут еще позанимаемся,  поглядим программу  "Время",
понаблюдаем, как мчится страна  к своему шестидесятилетию. У вас  когда день
рождения? Прошел? Жаль.  У меня же ровнехонько седьмого  ноября. Отметим его
непременно. Я угощаю.


22


     А помните, как  отдали вы  приказ перебить  перед уходом из Одинки всех
наших кошек и собак? Да, да! Лично вы. Вы ведь командовали дьяволятами, вы и
приказ,  естественно,   отдали.  Не  я   же  и  не   Бухарин  его  отдавали.
Ворошиловские  стрелки! Пах! Пах!., Пах! Мя-яу... Ав-ав-ав!,. Ах,  вы  этого
тоже не  помните  и призываете,  впервые  за  всю  нашу  беседу,  на  помощь
свидетелей.  Кис,  кис,  кис! Хороший кот! Но я сиамцев не  люблю.  Трильби!
Трильби! Ко  мне.  Этих я  тоже не люблю. Я люблю  замызганных Васек, Мурок,
вечнобрешущих Шавок, Кабздохов, Пиратов и Жучек. Перебили вы их, перебили...
Предполагаете,  что  это  могло быть  сделано  исключительно  из  "гуманных"
соображений?   Для  животного  домашнего,  по-вашему,   лучше   смерть,  чем
бездомность?.. Так, так...
     То  есть, как это вы  требуете  прокурора по надзору? Вы  что, очумели?
Может, жалобу в ЦК желаете  тиснуть? - Не про-хан-же! Я -  ваш прокурор! Я
ваш Брежнев, Громыко  и  прочее политбюро!  .. Не валяйте дурака и  поймите,
пожалуйста, сводить вас с  ума я не  собираюсь... Неужели так трудно понять,
что я болтать хочу, болтать, отпустить язык на волю  без конвоя,  пусть себе
мелет что угодно? Я же вслух говорю то, что думаю, первый раз в жизни,  сука
вы эдакая!
     После того письмеца и партсобрания папеньку я вашего спокойно сгреб,  и
он сполна получил за все, сполна. Так мне, во всяком случае, тогда казалось.
Маменьку я брать не стал. Она была славная, несчастная, верная и  неповинная
в  преступлениях и  делах своего  мужика женщина. Она не отреклась  от него,
таскала передачки,  писала письма  Сталину  и поседела,  сдав  сразу  лет на
двадцать от вашего, гражданин Гуров, гнойного предательства. Не тронул я ее,
но папенька  ваш думал, что жена его  блядь. Он слышал  инсценированные мной
пьяные   вопли   на  чекистских  борделях.  Он  получал  состряпанные  моими
мошенниками  письма   якобы  от  супруги,   с   проклятьями   и  чудовищными
откровениями  типа  "ты  никогда  не  удовлетворял  меня,  но  я ради партии
поддерживала в тебе иллюзии того, что ты прекрасный муж чина. Ты - дрянь! А
вот твой следователь - романтик наших органов  и чувств..." Грубо, конечно,
глупо,  не  талантливо,  но  ведь  и  я  тогда  щенком  был  двадцатилетним,
трясущимся   и  безумствующим  от   скрежета   в  душе   комплекса   гравюра
Монте-Кристо. Мну все равно было, как и чем достать вашего папеньку. Главное
- достать! И я доставал.  Я его так достал, что... Впрочем, речь о том деле
- впереди.


23


     Граф Монте-Кристо... Все же какая-то  падла стукнула, что это  я промеж
рог  врезал возбужденному первой  половой грохотухой активисту. Кандей. Семь
суток... Хотя, нет! Не будем уходить от вашей маменьки, гражданин Гуров!,.
     Она бродила,  бывало,  по ночам под  окнами Управления, дожидаясь меня,
бросалась  в  ноги,  умоляла  разрешить разделить  судьбу  мужа, помочь  ему
строить  социализм в любых, даже каторжных условиях, ибо дело не в условиях,
а в практическом соответствии нашим идеалам... Графу Монте-Кристо из НКВД не
удалось спасти  вашу матушку от высылки. От казни удалось. Я подсунул одному
вепрю в удобный момент шедевр моих фармазонов ужасное, подлейшее заявление с
понтом, как говорят урки, от бывшей жены  врага народа Понятьева. Этого было
достаточно.  Караганда...  Болезнь.  Голодуха.  Безысходность. Это  чувство,
между  прочим, в  те годы саранчовой  тучею  закрыло небо над  одной  шестой
частью света.  И  сквозь саранчу  пробивались к полюсу полярники, самолетики
пробивались  через  нее  в  Америку, и дура  ебаная Америка  подставляла  им
ладошки, разевала рот  от  великодушного восторга и джентльменской зависти к
загадочной стране,  не успевшей вычесать вшей из буйных чубов и снять лапти,
а  уже  покоряющей  пространстео и время  пламенным, установленным  Сталиным
вместо сердца, мотором.
     Не  замечали  ни  Мир,  ни  молодые  энтузиасты  вроде  вас,  ни  вечно
остающийся  на  свободе  обыватель, ни Ромен  Горький, ни  Лион Толстой,  ни
Бернард Шоухов того, что самолетики,  забрызганные саранчовой плотью  тоски,
летают на крови  и серебрятся  их крылышки втертым в дюраль серым веществом,
добытым  нашими славными  чекистами из  раздробленных черепов невинных жертв
Террора  Эдмундыча  Ежова. Я  повторяю: невинных жертв...  Папеньку вашего к
таковым не  отношу, гражданин  Гуров.  Он и  ему подобные получили от  своих
питомцев все, что сами заложили в код их поведения и морали.
     Одна  шестая  часть  света  походила   тогда  на  тюремную  камеру,  на
территорию   лагпункта,   на  бараки,  где   развернулась   отчаянная  рубка
сталинскими суками ленинских блатных.
     Мы   еще  вернемся,  гражданин  Гуров,   к  Террор  Эдмундычу,   к  его
метафизической подоплеке, если, разумеется, таковая существует,  но не  могу
не  поделиться  с вами одним наблюдением. Происходившие  целые двадцать  лет
события  так  потрясли  социальные,  культурные  и  нравственные  стереотипы
обывателя  (к   обывателям  я  отношу  простых,  как  говорится,  людей,  не
являющихся партийными, советскими и прочими  функционерами),  потрясли  так,
что обыватель подсознательно следовал здоровому инстинкту, активно включался
в  уничтожение всяких  Шишек и мелкой сошки,  воплощаеших в  его воображении
Силы Зла, и, считал свои действия благом, необходимым для очищения атмосферы
бытия  от удушливых  миазмов  разлагающегося  на глазах Трупа  Великой Идеи,
служить которой заставляли насильно.
     А знаете, гражданин Гуров,  какого самого жирного товарища зайца уделал
Иосиф Виссарионович  на величайшей  охоте всех  времен и народов? Посадил на
руководящие посты  и  способных и  тупых  оглоедов  и вросли они в кресла, и
внушилась  им  мысль,  что  крах   власти  это  -  их  смерть,  крах  ихней
привилегированной жизни, крах светлой  беззаботности  женушек, крах  карьеры
родственников и детей - новой  касты, оградившей себя от глаз  посторонних,
то есть  народа, заборами,  секретной системой закрытого питания, снабжения,
медобслуживания, отдыха, броневиками, персональными лайнерами, вагонами и т.
д.
     Да-а.  Вот,  кажется,  еще  один  гаврик,  неизвестно,  посаженный  или
казненный   мною,  заговорил  моими  устами.   Попадались,  попадались   мне
молодчики, которые на допросах брякали такие вещи, от которых  у моих коллег
волосы опять  же на лобках становились дыбом. А я запоминал, запоминал, хотя
иногда мои  собственные соображения были намного радикальней и "мракобесней"
бесстрашных откровений "врага "...  Странно, очень странно, что в память мою
врезались  лица  гавриков  ординарных,  серых  и  тупых,   а  вот  Личности,
мстительно  сводящие  меня  с ума  голосами  своими  и мыслями,  прячутся  в
подворотнях башки, аукаются,  призраки безликие, не  потерявшие однако  лица
перед смертью...  Вы  не  замечали:  меняется  мой  голос, когда  я  начинаю
философствовать, и вы смотрите на меня такими глазами,  как будто перед вами
не я, а  кто-то другой, с замогильной сторонки?.. Тот же, говорите, голос...
Странно.  Мне  он иногда кажется не моим...  Ладно. К Террору  Ильичу мы еще
вернемся...
     Болтать  с супругой будете  приблизительно так:  все нормально, здоров,
хотя  из-за  влажности  немного гнетет  душу, Много  читаю.  Познакомился  с
интересным  человеком.  Часто  встречаемся,  беседуем,  подружились.  Судьба
частенько сталкивала нас  в прошлом, однажды даже виделись. С тех пор прошло
немало лет.  Вернетесь,  познакомлю вас всех  с ним...  Привезите  марочного
ликерчика...  Как Париж?.. Нет, не скучаю. Сплю неважно. Снятся отец и мать.
Сны страшны, как  в детстве... Поболтайте там с колдунами, к чему это снятся
родители...  Будто  бы  я  предал  отца,  а мать уморил  голодной смертью...
Ужас!,. Не могу тебе  не рассказать... плевать на франки! Неужели я дожил до
того, что не могу лишних пару минут потрепаться с Парижем? Так вот: я лежу в
ванной  с  шампанским.  В  ней  плавают   лепестки  роз.  Происходит  что-то
эротическое с невидимой  нимфой, а мимо какие-то Силы, не люди, не конвоиры,
именно  Силы, ведут мать. Сама  она  идти не может. Она  повисла на  чьих-то
бесплотных руках.  От этого ее поступь кажется бесконечно  тяжелой и в то же
время совершенно воздушной.
     -  Васенька,  сделай ты мне бутербродик, - просит мать, - я умираю, я
ухожу, Васенька!
     И ты веришь,  Эля, онемели от шипучих пузырьков, онемели руки, и нимфа,
сволочь,  к  тому  же мешает. Вот и все... А отец  так  ужасно снится, что я
лакаю  седуксен,  Ну,  будет.  Привет  вам  от  моего  приятеля.  Целую.  До
встречи... Да! Забыл  сказать! Еще мне снится  дурацкая фраза "А что  сказал
дедушка в интимный момент бабушке?" Я напрягаю все свои силы, чтобы услышать
ответ,  но  не слышу и  в  страхе просыпаюсь...  Только  не  беспокойтесь...
Стрессики во сне весьма  полезны. Психика наша как бы  репетирует  очередную
встречу с собачьим бредом бытия, тренируется,  набирается сил, Без  этого мы
сходили бы на каждом шагу с ума! .. Целую!
     Ясен вам  ваш  телефонный разговор,  гражданин  Гуров?  ..  Эй!  ..  Не
вздумай,  скот,  врезать дуба!  Такой  легкой смерти  ты не  заработал своей
поганой  жизнью! Рябов!  ..  Реанима-  торов  сюда! Хватит козла забивать  и
медсестер харить!  Живо! .. Видишь, он шнифты  под люстру  закатил. Душу  из
всех  выну  вот  этой  рукою!,. Гуров! Сволочь! За  что мне  такое наказание
послано...  приникать...  своими губами к  твоему...  плюгавому  рту, падаль
слабонервная,  и вдыхать воздух  своей жизни... в  помойку  твоего  нутра...
проститутка!.. Дыши, не то я пулю себе в лоб пущу! .. Ря-бов!


24


     Вы  напрасно думаете,  что  я  вчера перепугался, Нисколечки, гражданин
Гуров. У вас был не сердечный приступ, а странный обморок. Отключка. Чего-то
ведь и вы, оказывается, вынести не в силах. А пугаться я  не пугал  св.  Ну,
сдохли  и  сдохли,  не успев  краем  глаза  взглянуть на  мстительный  оскал
монте-кристовского  хлебала...   Лучше   ответьте,  сами-то,  вы  как?  Рады
возвращению на белый свет?  Не лгите. Не  верю... Вы не то  что удручены, вы
счастливы, вы сейчас от каждого  мгновения пригубливаете по глоточку  и рады
бы растянуть их  подольше, тайком от меня. Угадал? ..  То-то!  Благодарю  за
признание.  Это   по-игровому,  по-мужски!  Будем   считать,  что  маленькую
партишечку  я сейчас у вас выиграл. А  вот за всю  жизнь  отыграться  мне не
суждено. Относительно этого я не заблуждаюсь.
     Ночью я ни хрена  не дрых  и,  знаете,  чем  занимался?.. Камешки  ваши
перебирал. Пересыпал из одной лапы в другую, свечи зажег, жирандоли подвинул
поближе, промыли мои глаза хрустальные лучики, и я даже не узнал  их, глянув
на  себя  в  зеркало.  Изумительное,  надо  сказать,  зеркало.  Французской,
очевидно, революции,  не  иначе...  Перстни  на  пальцы  натянул, сапфировой
брошью футболку  украсил  - чистый гравюр...  Хожу себе  по вашим  коврам и
чувствую,  что чистейшей любовью  люблю  прекрасные вещицы, не  ставшие хуже
оттого, что заляпаны они подлятиной и кровью, проходя по одному делу с таким
говном, как вы.
     А пару жемчужин, розовую и черную, я узнал. Представьте себе, узнал! Но
мне совершенно неинтересно, как они к вам попали  из Влачковского  сундучка.
Этим вопросом мы заниматься не будем... Кажется, мы остановились на том, что
меня кинули в трюм за покушение на жизнь активиста? .. Нет!  Мы остановились
на вашей маменьке, Представляете, с каким  адом в  душе  жила она  до  своей
голодной  смерти? Где моя  папочка? Вот  моя  папочка! И  вот еще два  ваших
письма.  Два за семь лет! Вы просите не писать  вам,  так как  работаете  на
номерном заводе... Сообщаете, что уходите на фронт. Номерной завод  на самом
деле   был   мясокомбинатом.  Вы  -   главный  инженер.  Это  начало  вашей
коммерческой деятельности. Изобретение добавок к фаршам сосисок и  колбас...
Подбор  кадров для реализации  левого товара и излишков, Вы правильно поняли
лозунг Сталина "Кадры  решают  все". Кадры  -  это  члены шайки.  И  вы  их
подобрали лучше, чем Сталин. Вас никто ни разу за три десятка лет не заложил
и не продал... Не могли же вы писать обо всем этом маменьке...
     Ни на каком фронте вы тоже не были. В годы  войны, имея купленный белый
билет...  Только  не дергайтесь.  Доктор Клонский,  заделавший  вам  его  за
пятьдесят тысяч рэ и пару американских патефонов, жив. Вот дневник,  который
он втихаря вел все эти годы по старой интеллигентской привычке. Почитайте, с
какой гадливостью он описал ваш визит к себе и свое согласие на сделку... Но
это  не важно.  В  годы войны, перейдя  в Главк,  вы  назначили  свои  кадры
директорами Мясокомбинатов.  В те времена за кружок "Краковской"  можно было
получить  Левитана,  Кандинского,  Сомова...  Над  камином,  простите, Сомов
висит?  Ах, это Сислей!  Чудесный пейзаж. За кило  шпика - рублевскую икону
получить было можно. То, что люди становятся дешовками, а настоящие вещи все
дорожают и дорожают, вы просекли вовремя и железно...
     В   общем,   достаточно   было   одного  вашего  звонка   какому-нибудь
карагандинскому   жулику,  скупаешему   за   бесценок  по  вашему   указанию
драгоценные   вещички   у   эвакуированных    аристократов   и   наследников
большевистских  мародеров, и маменька  ваша была бы  спасена  от  болезни  и
голодной  смерти. Вы уморили  мать,  боясь родства,  которое уже похерили  с
концами,  боясь  суда  материнской  совести  и  прочих  дел,   связанных   с
возвращением матери из ссылки. Бумаги ее,  целая пачка ответов из канцелярий
Калинина, Сталина,  Молотова  и  три ваших  письма  много  лет  хранились  у
соседей. Царство ей небесное... Не одна  она писала тогда письма и просьбы о
помиловании своим палачам.  Крупный урка уверял  меня, что в  облгородах все
такие письма собирают в  кипы, грузят в вагоны, затем составляют спецэшелон.
Приходит  состав на Казанский, скажем, вокзал. Встречает его Калинин. Ручкой
машет.  Ковыляет  с  палочкой по перрону. Затем вынимает мелок из  кармана и
пишет  на  красной  дощатке вагонов,  доверху  набитых  воплями, жалобами  и
слезными   просьбами:   "Отказать"...  "Отказать"...  "Отказать"...   Эшелон
громыхает   обратно.  А  Калинин  ковыляет  пешочком  в  Кремль  обедать  со
Сталиным... Козел глухонемой! ..
     Вот  как  уморили вы  родную маменьку,  гражданин  Гуров,  и  теперь из
последнего возраста своей  жизни, возвращаясь мысленно  в юность,  чуете  вы
свою  вину  или  считаете  ее  виной того свирепо-жадного  на  жизнь  и  уже
принюхавшегося к чужой и родной крови молодого человека - Понятьева-Гурова?
     Кстати, за искренний ответ  я готов платить, причем щедро... Интересуют
меня не мысли, а исключительно чувства, ну, а если срормулировать точнее, то
душевные реакции "человека нового типа" на разрушение нормальных отношений к
ценностям.  Разве маменька с папенькой не ценности? Разве не  поменяли бы  в
сей  миг  жемчуга,  камешки,  картины, все  эти  столики, пуфики,  хрустали,
офорты, фарфор и ночной горшок Барклай-де Толля, проданный вам домработницей
Бухарина, на ужин в