ой.  Забился в угол, дальше  некуда.  Иду  на  него,  пистолет доставая,
досылаю на ходу  патрон в  патронник, вот они,  падаль,  последние  на твоем
подлом веку звуки: клацканье стали, подковок моих звон по мертвому бетону.
     Как так царский стол? Как так царский стол?
     Залазит Влачков от меня в парашу. Зловонная жижа полилась через край...
Как царский стол?
     А вот, говорю, как: в Екатеринбурге подставной был  царь  расстрелян, с
подставной семьей. Царь же батюшка  в  Кремле  истопником работал и въезжает
сегодня  в  наш  город  на  белом коне, а  обыватель,  забывший "Боже,  царя
храни!", горланит поэтому  "Мы покоряем пространство и  время". Для тебя же,
говорю, убийца, вор и блядь, сейчас кончится и то, и другое.
     И  вот  тут спокойно  и  с  безмерной  тоской,  чувствуя неотвратимость
изгнания  из бытия  и поэтому истерически  спеша,  снова  задал мне  Влачков
вопрос, который  потом не раз  вырывался передо мной из мерзких и чистейших,
из бездушных и божественных, из твердых и побелевших от ужаса уст: но что же
происходит?.. Что?.. Ведь человеческий мозг не в силах понять происходящее!
     Мой  батя,  Иван  Абрамыч,  говорю  на  ухо Влачкову,  чуть не блюя  от
зловония, но боясь,  чтобы меня не подслушали, батя мой родной Иван  Абрамыч
тоже  не в  силах  был  понять происходящее,  когда лыбился  ты и пьянел  от
страсти  убить и целился в его лоб. Ты целился. И ты вспомни, как стоял он с
дружками  перед  тобой, Понятьевым  и  всей  вашей  сворой.  Вспомни,  сука.
Секунду,  нет,  пять  секунд  даю  тебе  на  жизнь,  но   только  для  этого
воспоминания!  Вспоминай! .. Вспомнил?.. Батя мой умер как  человек и чистым
предстал  перед Богом.  Ты  же представь, как  через  секунду смешается твоя
кровь  с мокротой, с говном и  мочою.  Но если  суждено тебе увидеть на  том
свете неродившиеся еще души, то ты им передай от меня пару слов насчет того,
как нужно вести себя на  Земле,  как бережно нужно  обращаться  со своей и с
чужой жизнью,  и предупреди, серьезно предупреди,  чтобы  никогда в  будущей
жизни не пели неродившиеся еще души дьявольскую песенку "Интернационал".
     Я еще что-то, не помню, что именно болтал и вдруг опомнился: я болтал с
мертвецом. Пустил,  черт побрал, пулю в рот Влачкова, очевидно, где-то между
словами "Вспомнил?" и "Батя  умер".  Вышел я  из  камеры, сожалея, что из-за
моей  халатности не  передаст Влачков  пожеланий  неродившимся еще  душам  и
поэтому  дал  себе  железное  слово  не пускать  больше пуль  во  лбы и  рты
подследственных, прежде чем не изложу им как следует свою последнюю просьбу.
Согласитесь,  гражданин  Гуров,  грех   не  воспользоваться  такой  чудесной
оказией... А теперь спать... спать... спать...


16


     Вы,  между  прочим,  очень  странно  вчера  смотрели  на  меня в  конце
рассказа,  вы  словно  пытались  заглянуть в  мои  планы относительно  вашей
персоны.  Вас так  и тянуло  в  бездну, куда  лично мне, откровенно  говоря,
сейчас заглядывать неохота... Ничего я не знаю...
     Ночью  вы  пытались  пролезть через  окно  сортира в сад,  но  получили
резиновой микстурой между рог,  упали и  разбили об толчок колено.  Бобо?  А
ведь я не раз предупреждал: не вертухайтесь... Я также знаю о вашей попытке,
выражаясь романтично, подкупить стражу золотом, серебром  и брильянтами. Как
неглупый  человек  вы должны  отдать  должное неподкупности  моих  гавриков.
Выкладывайте,  кстати, в связи  с  этим адресок еще одного тайника. Вот так.
Отлично.  Какая же  вы  богатая все-таки  скотина.  Мультимиллионер!  И  как
чудовищно,  по  разным,  разумеется,  причинам,  оба  мы ненавидим советскую
власть. У вас синдром Бендера, у меня - Монте-Кристо. Если  бы мы махнулись
синдромами не глядя, баш на баш, то я бы знал, что делать со своим. И сейчас
знаю. Впрочем, вы тоже знаете.
     А знаете, кто притормозил  вас,  когда вы  уж было  собрались лет шесть
назад в командировку в Штаты?.. Я...  Скромно и  тихо,  без  тени  торжества
повторяю: я. И, конечно, если бы не я, вам удалось бы провезти с  собой  или
переслать  с  зарубежными  гостями  вашего  зятя,  скажем, колье  княгинюшки
Белобородовой.  Затем  свалить  и провести остаток  дней  в  Голландии.  Так
примерно   рисовалось  вам  ваше   будущее?  Я  уж  не  говорю  о  28-летней
бело-розовой, как топленое  молоко  моей бабки Анфисы, голландке, которую вы
забрызгали бы своей  грязной спермой и произвели на свет пяток мальчуганов с
тухлыми  генами,  абсолютно  лишними   и   ненужными  славному  голландскому
народу...
     В  круиз   средиземноморский  не   пустил  вас  тоже  я.  Да!  Угадали!
Торжественно открыть в Индии мясокомбинат тоже никак не мог я вам позволить.
Я пас  вас, теленочек вы мой, пас и не брал  только потому, что внутренне не
дозрел еще до последнего разговора с  вами. Но не раз бросало меня  в черный
пот от  мысли,  что  вдруг  каким-нибудь странным образом  из-за  советского
распиздяйства,  недогляда,  случайности  наконец, удастся вам намылиться  из
пределов обворованного  Отечества,  а мне утречком сообщают эту новость, и я
глупо раскрываю свою варежку, затем сжимаю желваки и, полный мудак, страстно
обдумываю, как бы похитрей водворить вас обратно... Ужасно.
     А вот понимаете вы,  что вполне в  моих силах переправить себя,  вас  и
наши  камешки  через  Турцию  в ту  же  Голландию.  Давайте попьем  кофейку,
погрызем  греночки,  расслабимся,  сырные  палочки  передайте  мне,  сливки,
пожалуйста, и колбаски кусок. Благодарю...
     Итак,  мы уже там. Сидим в кафе, в душе покой, и невозможно предстаеить
более комфортабельного пути  к далекой еще смерти, А  милые голландцы  и  не
подозревают,  что за  старички, что за  персонажи российской истории, удачно
выбравшиеся  из  ее  кровавого,  свинцового потока,  попивают  на их  глазах
кофеек, и один  из  них  провожает сальными глазами молодые, упругие  попки,
рвущиеся на  волю  из  джинсов,  и  спрашивает другого,  нежно  укрывшего  в
громадной лапе, как в теплом  гнезде, беленькую,  чтобы  она, не дай Бог  не
остыла,  чашечку  турецкого  кофе,  спрашивает,  урча  от счастливейшего  из
возможных под луной состояний - стариковской беззаботности: а не сыграть ли
нам,   гражданин  Следователь,  в   шахматишечки-шашечки?  И  тот,   другой,
обращающий  на себя  внимание  прохожих-голландцев скучной лошадиной рожей с
оловянными глазами, тихо и печально, что никак не вяжется с его внешностью и
соответственно изумляя добрейшего официанта, тот другой, горько и  задумчиво
отвечает: нет, не сыграть,  ибо не переплывут через  Лету царь с  царицей на
ладье  деревянной в Екатеринбург,  не причалит ладья  деревянная к стенке, к
той  самой,  с  нее  не  смыло Время мальчишеских  буковок  "папа +  мама -
любовь",  не  пройдут  царь с  царицей,  пропустив впереди себя  принцесс  и
принцев, через  смертную стенку обратно в живое бытие и не выронит цесаревич
Алеша  в  проломе стены из  сердца  пульку, что  тогда залетела в  него,  не
нагнется поднять ее и не скажет Алеше царь-батюшка: мы Вас ждем, Алексей!..

     Послушайте,  свинья!!! Я просил вас или не просил передать мне  кусочек
колбаски, сволочь!  Просил  или  не просил? Так  какого  же хера вы  сидите,
жрете,   пьете,  так   сказать,  а   колбасу   мне  не  передаете?  Похамить
захотелось?..  Я не  изволил психовать! Я  не  желаю  мириться с  застольным
хамством,  сучара гнойная! Ты, я вижу, учишься потихонечку выводить меня  из
себя?  Не  выйдет! ..  Я сижу  чинно и благородно,  как в лондонском  клубе,
беседую с ним мирно о чем-то, вспоминаю,  прошу передать мне колбаски, а он,
видите ли, в этот момент был от нее черт знает как далеко!  Ну, сволочь!  Он
был далеко от колбасы! От какой колбасы вы были далеко, гражданин  Гуров? От
"отдельной",    "любительской",     "языковой",    "салями",    "сервелата",
"московской", "яичной"?  Отвечай, падла,  не то я тебя...  получай, крыса...
крыса... крыса...  действительно  разотру, мешок,  набитый подлянкой, ложью,
сукровицей,  брильянтами, зелеными моими  соплями,  интернационалом,  родной
мамой, чужим горем, изумрудами, орденами, родным папой, говном, партбилетом,
предательством,  мешок, набитый моими яйцами... получай... Я  тебе  сливок в
харю плеснул, оживай, псина, мешок набитый... Ты сам колбаса! Да! Да! Да! Ты
не крыса! Ты - колбаса! Колбаса! Колбаса! Разотру тебя, плевок на текинском
ковре! Кол-ба-са-а! .. Рябов! Быстро врача! Быстро! Мне - стакан валерьянки
или пустырника! Битую посуду и жратву уберите отсюда к чертовой матери! Я не
хочу есть! ..


17


     Странная вещь,  гражданин Гуров!  Те три дня, что мы не  виделись, я по
вас  тосковал.  О  случившемся  нисколько  не жалею, поскольку действительно
существуют ситуации,  в которых  коэфициент  контроля над  поступками  равен
нулю. Нулю.  А колбаса, что уж тут поделаешь, вывела меня из себя. Как будто
кто-то  вдруг огулял меня  по темечку палкой  "полтавской", в глазах поплыло
красное облако с белыми точками,  похожее на фарш "любительской", и я слегка
"поехал" справа  налево: вы, даю слово,  показались мне... колбасой, набитой
черт  знает чем.  Вот вы сейчас  подобрались внутренне,  замерли  и молитесь
неизвестно кому, чтобы прошла  мимо колбасная гроза, надеетесь, что вспыхнул
я  исключительно  от  тяжкой  для  меня  ассоциации  с  "яичной"   колбасой.
Неприятный,  конечно, момент, неприятный. Но не  в нем дело. Просто поражает
иногда  мозг полная невозможность просечь в один  миг абсурдную чудовищность
происходящего,  если   к  тому  же   непонимание  момента  не   может   быть
компенсировано поступком.  Все клапаны закрыты. От вонючего пара помрачается
разум. Поясню.
     Я ведь часто думал о вашей гениально-хитрой многолетней деятельности, и
вдруг одновременно с  тем,  что вообразил  вас  колбасой, мешком  набитым, в
башке   моей   "поехавшей   "  мелькнул  образ  народа,   жрущего   нынешнюю
отвратительную колбасу, "отдельную", "чайную", "любительскую",  "эстонскую",
"ливерную" и так  далее. Ведь это  не колбасы, а разложившиеся трупы прежних
колбас. Я  уж  не говорю  колбас  царских, но  и довоенных  и  послевоенных,
сталинских.  Оговоримся  сразу,  и  вы   не  станете   возражать,   что  эту
псевдоколбасу жрет  к тому же  не  весь  народ.  Жрут  ее  прибалты,  хохлы,
кавказцы, столичные обыватели, ленинградцы, реже жители городов-героев вроде
Тулы  и  спецы из военных поселений закрытого типа... Год назад мне положили
на стол данные  экспертизы нескольких сортов вареных и полукопченых  колбас,
выпущенных  в  свет тридцатью мясокомбинатами. И чего только в колбасе  этой
нету?  И  крахмал,  и жилы, превращенные новым, благословленным  вами лично,
гражданин Гуров,  технологическим  процессом в кашицу,  и конина, и китовина
морская, и шпик подохших свиней  и прочая мерзость, происхождение которой не
смогли  определить   специалисты,  а   ее   спектральный  анализ   привел  в
замешательство  видавших  виды  ядерных  физиков.   Даже  туалетную  бумагу,
поскольку она отлично ассимилируется с фаршем и увеличивает задарма товарный
вес,  ухитряются  нафуговать   в  колбасу  наши  славные  работники  пищевой
промышленности. Скоро в Киеве будет процесс по этому делу. Вы, между прочим,
после  нашей   беседы  наговорите  на  пленку   о  технических  подробностях
крупнейших  махинаций  последнего  времени.  Непременно  -  фамилии главных
мафиозо, не директоров мясокомбинатов,  Простите, не понял...  Да.  Конечно.
фамилии, которые вам  даже "произнести  страшно",  пожалуйста, на  отдельную
бумаженцию.  Только  не  думайте,   что   я  удивлюсь.   Мне,  извините   за
нескромность, известны о  бытовой жизни наших лидеров, их баб и  деток такие
подробности,  что сообщи  я о них,  и у мирового  коммунистического движения
волосы на  лобке  станут  дыбом.  Разумеется, не  от стыда за  коллег,  а от
неосторожности их и глупости. Знакомый один генерал сболтнул  мне, что то ли
Гесс  Холл,  то  ли глава  сирийских  коммунистов  умолили  Косыгина закрыть
продуктовые магазины  "Березка", эти оазисы  в  мертвой пустыне,  где ключом
била жизнь  из свежайшей вырезки, из говяжьих языков, из ветчинки, со  среза
которой стекала чистая слеза,  где щекотал ноздри душок копченых колбасин, а
очищенная трижды водяра была чудесна!
     Понимаю,  Вас,  конечно  же,  должна удивлять моя  озабоченность вшивой
социальной  жизнью  народа  и  мое  негодование  по  поводу  мурлыкающего  в
прижизненном  коммунизме  начальства.  Да!  Негодую,   как  экзальтированный
гимназист!  Негодую, потому что... сколько можно лгать?!  Потому что во  мне
орет  не советский  прирученный  либерал, поглощающий  за  сытным  завтраком
самиздат,  а крестьянин во  мне орет, гены орут крестьянские, хотя пашу я не
один  десяток лет  не  на земле, а  в  проклятых органах.  Пашу, пашу, пашу,
отлавливаю  и казню сучару всякую,  от красных  безумных фанатиков до такого
ворья и вредителя, как  вы, гражданин Гуров... Молчать! Раз я говорю, что вы
вредитель,  значит,  я  знаю, что я говорю, и отвечаю  за  свои  слова перед
совестью  и  народом!  Он, видите  ли, не  вредитель.  Нет,  это ты  бытовой
вредитель, а не расстрелянная троцкистско-зиновьевская шобла!
     Понял, убийца  матери собственной и предатель родного отца? Одна шестая
часть света, как говорят шакалы-урки, девятый член без соли доедает и с утра
до вечера, с утра до вечера, брызгая драгоценными калориями и получая взамен
эрзац,  пашет, сеет, жнет, плавит, выдает на гора, следует почину, возводит,
перекрывает, запускает, перевыполняет, добивается, внедряет, экономит, сдает
в срок,  посвящает шестидесятилетию миллионный метр ткани, спускает на воду,
охваченная  небывалым трудовым подъемом, закладывает,  и не  надо, гражданин
Гуров, делать кислую рожицу, давая мне  понять,  что у  вас зубы  скулят  от
оскомины,  набитой этой отвратительной фразеологией. Итак: одна шестая часть
света  ишачит,  спины  не  разгибая   и  якобы  создавая  материальную  базу
коммунизма, в который сама не верит, а такие падлы, как вы, вводят в желудок
строителей  коммунизма  сивуху,  квашеную  капусту,  хлеб,  картошку,  сало,
мороженую  рыбу,  макароны, крайне  редко мерзлое мясо  и прочую небывалую и
невиданную в мире колбасу.
     А недавно один цекист из  отдела пропаганды  зазвал -  меня на пьянку.
Премию  он  получил   за  удачную  фразеологическую   находку.   "Последнему
юбилейному, -  или ударному году,  черт  его  знает, - пятилетки достоиный
финиш  ",  а может, "СССР -  страна развитого социализма". Точно  не помню.
Что-то в этом роде, Рад как ребенок. Лично Суслов пожал  ему руку и  сказал:
такие лозунги работают на нас, как заводы. Огромная в них заключена энергия.
Спасибо!
     Ну, крупный  фразеолог и закатил  мощную пьянь. На даче, разумеется. Не
вас  мне удивлять  тем  закусоном и  выпивоном. Гвоздем  пьяни  был теленок,
начиненный  поросенком,  а  в  поросенке   растлевались,  томились  и  млели
фазанчики, и  все это было прошпиговано  заморскими  пряностями, кавказскими
травками, орехами,  бананами, косточками  гранатов и прочими радостями жизни
нашего  крупного демагогацфазеолога. Ел я, пил, тупо представлял репортаж об
этой пирушке,  показанный  по вонючей программе  "Время" и  мысленно задавал
вопрос  милым диссидентам, и мужам,  и  мальчикам:  что же вы, дорогие,  все
толкуете о свободе слова,  передвижения, печати, вероисповедания, психушках,
геноциде, а о здоровье народа недоговариваете?
     Да, гражданин Гуров,  меня беспокоит здоровье народа, меня волнует, что
он жрет и что он пьет,  потому что в  отличие от вас, козла, я, несмотря  на
свое  палачество,  вырождение  и, возможно, безумие,  остаюсь  сыном  своего
покойного  отца  Ивана  Абрамыча!  А  он  года за  два,  за  три  до  начала
порабощения крестьянства говорил деревенским мужикам так: раз, братцы, земля
теперь  наша, то  мы и ответствуем за  нее перед  Богом  и  людьми. Мы ихние
кормильцы.  Пущай они  там соображают  свои  железки,  по  небу летают,  ток
посылают  в  провода, музыку  толкают на расстояние,  под водой гуляют  и на
звезды  зарятся, а нам  их  кормить,  чтоб пупок завинчен  был крепко, чтобы
кровь  в  них играла взамен потраченной,  чтоб  баб своих сытых и  белых они
жарили в  охотку и детишков русских и прочих рожали германцу на зависть. Вот
как дело обстоит.  Ежели кто мироедствоеать зачнет, мы ему скажем: не наживи
килу,  мудило! Не по артельному поступаешь, не  дери с города три  шкуры, не
обгладывай  его  мослы,  пущай и  он  жиреет. А нам  само собой перепадет от
завода  железон  и  моторов. Голыми грапками  мы  с  вами  теперь Россию  не
прокормим и здоровье народу не обеспечим...
     Вот как говорил Иван Абрамыч... и он прокормил бы Россию! Прокормил бы!
..  Да плевать мне  в конце концов,  иной  раз думаю, чем  кормят свой народ
абсолютно  не  подотчетные ему  вожди,  если сам народ  безропотно  сожрал и
продолжает жрать такую  тухлую  и похабно-лживую  пропаганду,  что даже  мои
сверхсекретные эксперты и спецы по психологии масс не в силах объяснить этот
феномен. Все! Больше  о колбасе ни слова.  Миллионы,  нажитые на ней, выйдут
вам боком, гражданин Гуров, хотя и  погужеваться успели вы на своем веку как
следует. Погулял Красный дьяволенок по российскому буфету, хрен ли говорить.
Завтра мы,  пожалуй, отдохнем  и двинемся  дальше...  И  не прячьте улыбочку
злорадную, не прячьте! Думаете, я не секу, чему вы в эту секунду улыбаетесь?
Вспоминаете,  сучка, как сидел я верхом  на мерзлой колодине? Да? Полагаете,
что  беспокоят   меня  не  здоровье   народа  и  похабная   гастрономическая
изолированность  вождей от  масс,  а  кое-что  иное?  Говорите  уж.  Я  даже
соглашусь с некоторыми оговорками, что сосиски  и колбасы - это фаллические
образы  моего  ущербного подсознания.  Против  психоанализа не попрешь,  как
заявил мне на допросе молодой кровосмеситель.Можете похихикать. Плевать!

18


     Вы  ведь ушли  тогда из Одинки строем и  с песнями, наглядевшись в свои
двенадцать  лет  на  смерть  врагов,  наглотавшись  пролитой крови,  закалив
сердчишки  зрелищем чужого страдания. Папы подарили вам, щенкам, возможность
безнаказанно   развязать   и  отправить  живущий  почти  в  каждом  инстинкт
жестокости. Ушли вы,  падлы смрадные, на штык - флажки,  как пелось в вашей
песне,  а  нас бросили,  псы, в  сани,  и  родные наши  осиротевшие  лошадки
затрусили  к детдому...  К  детдому...  Вот воспоминание,  от  которого  еще
промозглей чувствую я вечную мерзлоту в промежностях.
     Не  перебивайте меня, однако, и перестаньте делать  идиотские заявления
насчет вашей полной непричастности и произволу выродков, а  также извращения
чистых идей маньяками. Не про-хан-же! Не раз я слышал это тупое утверждение,
что, дескать, хороша  была  идея,  а  вот  исполнение херовато... Я не желаю
сейчас дискутировать  с вами! Не может не  быть заложенной в гены  идеи  вся
выплеснутая   потом   отвратина,   все   то,   что   вы   пытаетесь  считать
"перерожденческими   явлениями",  все  следствия,  которым   вы   решительно
отказываете в кровном родстве с породившими их причинами... Идея, видите ли,
была хороша, а исполнение херовато!  И  слова-то какое нашли!  "Исполнение".
Исполнение - это по-нашенски, по-чекистски: казнь! Вашими устами, гражданин
Гуров,  говорит если  не  сам  Асмодей,  то  один из его  пропагандистов  -
"фазеологов.  "Исполнением Да! Хороша была  идея Сатаны! Хороша! Лучше идеи,
чем  коммунистическая, не было у Дьявола  с  сотворения мира. Не было, сучий
его род! С  исполнением же,  действительно,  вышла у  Черта осечка, именно в
России, несмотря даже на  то, что Бесы взяли-таки  здесь власть в свои руки.
Наверно, был у Дьявола момент, когда  показалось  ему, что "исполнение" идет
нормально, что вот-вот содрогнутся Душа Личности  и Душа Народа и, омертвев,
полетят  в тартарары.  Палачи обрубили уже вроде  бы все корни,  связывавшие
Души с истинным Бытием. Родовые