ной
Францией  и  отбудут  на  родину.  Они  нужны  мне здесь!  .  .  Зачем? Если
расколетесь, скажу... Не хотите - двинемся дальше.


42


     Сталин  тогда действительно заехал  за мной ровно в десять ноль-ноль на
черном  "Линкольне".  Сзади  ехала  охрана,  разбившая,  как  я сразу понял,
окружающее  пространство  на секторы  и  аффективно прощупывавшая  их  якобы
всевидящими   глазами.   Порыв   ветра,   разметавшего   вдруг   подзаборный
кустарничек,  привел  охранников   в  неописуемый  ужас.  Второй  автомобиль
рванулся с места  и встал между кустиками и "Линкольном"  на случай, если  в
кустиках  залегли  агенты японской  разведки.  В тот  год  именно  она  была
страшной фавориткой нашего вождя...
     - Поехали, -  сказал, усмехнувшись, Сталин. -  Уже в  штаны наложили.
Это Сталин должен их охранять, а не они Сталина. Верно, Рука?
     - Должно быть, - отвечаю. - Бздиловатых коней видать за три версты.
     Мчим по  Минскому шоссе, а впереди нас на пробке радиатора, привстав на
задние лапы, летит блестящая на солнце металлическая собака, и Сталин глаз с
нее не спускает, и спокойно  ему от  скорости  и оттого, что собака летит не
навстречу  ему, как вчера в лесу, а от него, над шоссе, к Москве, к  Кремлю,
летит, рассекая воздух грудью и перебирая стройными лапами... Молчит Сталин,
и  я  молчу. Я думаю: видит  меня сейчас отец  покойный  Иван Абрамыч или не
видит? И  если  видит, то  что  он  сам обо всем  этом думает и что хотел бы
сказать по этому поводу?.. Замочить, может,  мне с одного удара  Сталина? ..
Не  отвечает Иван Абрамыч.  Нет,  думаю,  не надо Сталина  замачивать.  Всех
вождей  не  замочишь.  Да  и говна такого  сейчас хоть  пруд  пруди.  Десять
Сталиных за  его место начнуть грызть друг другу глотки... Я лучше сначала с
Понятьевским отрядом разделаюсь, потом с самим Понятьевым, потом  с сынишкой
его, а уж потом примусь за остальную чуму. .
     - О чем думаешь, Рука?
     - Думаю, Иосиф Виссарионович,  что в  органы мне надо. Подучиться и  -
туда. Там мое в это время место, хотя и от службы при вас не отказался бы.
     - Может быть, на партработу? Нам кадры нужны как вертела  для шашлыков.
Подумай, Рука.
     - Нет!  В органах я пригожусь получше, - отвечаю и  показываю  Сталину
свою ручищу. - А на партработу пусть Пашка выходит.
     - Пожалуй, ты прав,  Рука. Только скажи: почему  ты так рвешься в Чека?
Кого ты ненавидишь?
     - Не знаю, - говорю, -  кого лично ненавижу,  но чувствую вокруг себя
такую... силу, в общем, которую надо, как бешеную собаку - об ствол и мозги
вон!.. Извините,  если  что не так, -  сказал я это и перетрухнул, но,  как
оказалось, попал в точку.
     -  Наоборот! Именно так, Рука! Я тоже чувствую эту  силу, мешающую жить
людям,  либеральничаю с ней, но дни ее  сочтены. Сочтены!  Я только не  хочу
уподобиться той небезызвестной собаке,  которая, возомнив себя Немезидой, не
приняла во внимание такой решающий фактор, как ты, Рука... А учиться тебе на
чекиста нечего.  Опыт научит.  Была бы цель. Цель  же тебе  ясна. Интуитивно
ясна.  Это - залог  нашей победы. Детали  твоей и тысяч таких,  как  ты, -
Сталин странно усмехнулся,  - взаимозаменяемых в работе товарищей уточним в
будущем, в процессе работы... Сейчас  в ЦК в параллельном с моим кабинете ты
будешь сидеть, смотреть в амбразуру и внимательно слушать. Если в моей фразе
проскользнет вдруг собачья тематика, знай - я говорю с врагом, дни которого
сочтены. Не удивляйся, - Сталин  весело хлопнул меня по коленке. - Поводов
для удивления будет немало. А первым твоим  делом должно быть дело о хозяине
немецкой овчарки  по имени Альфа...  Но  не будем  забегать вперед,  как эта
симпатичная  собака  на пробке моего  радиатора... Посмотрим,  Рука,  по так
называемым сторонам...
     И вот, гражданин  Гуров... Вы  что, собственно, нахохлились? Думаете  о
прибытии  родни?.. Прикидываете, что вам  может выгореть  от такой  масти?..
Лихорадит? Ищете варианты?  Я  уже уведомил вас  ранее о том, что постарался
свести к нулю вероятность вашего избавления. Подтверждаю это еще  раз. Ровно
двадцать секунд, а то и  меньше понадобится мне для  того, чтобы пустить вам
пулю  в  рот или  в  лоб при  какой-нибудь  случайности...  Рябов Притарань,
пожалуйста,   самого   старого  коньяку.   Согрей   слегка.   Он   посильней
нитроглицерина расширит ваши сосудики. .  . Пейте.  Не берегите здоровья. На
хера оно вам сдалось?
     И вот сижу я в небольшой комнатушке для отдыха и, возможно, амурных дел
Сталина.  Смотрю  в  прибор  типа  перископа  на то,  что  происходит  в его
кабинете. Слышимость прекраоная. Акустики потрудились на славу...
     Деловой был человек Сталин, деловой!  Звонил. Распекал.  Шутил. Пер  на
буфет.  Иезуитствовал.   Брал   трубку.  Бросал.  Нажимал   кнопки:  вызывал
помощников. Закуривал.  Пил чай. Подписывал. Смотрел на карту мира. Ходил из
угла  в  угол. Снова звонил. Снова брал  трубку.  В сортир  сходил. Вернулся
пободревшим. Но все это - херня. Он привез меня . к себе не за тем, чтобы я
за ним наблюдал и передал впечатления потомству.
     Лица многих людей, входивших в кабинет,  были мне знакомы по портретам,
газетным и журнальным фотографиям. Вот, звякнув шпорами,  прошел по ковровой
дорожке Ворошилов, Показал Сталину макет какого-то противопехотного капкана.
Попадают  в  него  сразу сорок  три человека.  Испытания  прошли  более  чем
успешно. В контрольный кап кан попало сорок пять с половиной человек.
     -    Пошел    ты,     Клим,     к    ебени     матери     со     своими
изобретателями-шизосррениками. Мне сейчас не до твоих капканов! А я понимаю,
что этому идиоту ничего не грозит. Свой человек.  За ним в кабинет, корча из
себя  самостоятельную  личность,   ввалился  Бухарин.  Стал  пороть  чушь  о
ликвидации противоречий между городом и деревней.
     -  Скажите, Николай  Иванович, - обратился к  нему  Сталин,  полностью
одобрив бухаринскую идею, - какой породы вы посоветуете мне завести щенка?
     -  Мы с  Ильичом тяготели к кошкам, Иосиф. Плохой  я  поэтому советчик,
хоть мы и живем в стране Советое, - пошутил Бухарин.
     У меня глаза на лоб полезли от удивления. Пиздец Бухарину, значит!
     Тухачевский заходит. Приглашает Сталина на день рождения жены. - А что,
если  я подарю ей мальтийскую болонку? -  говорит Сталин. - Нет, нет!  боже
упаси! Лучше - букет роз, Иосиф Виссарионович...
     Вот так штука! ..
     У Зиновьева и Каменева Сталин ни с того ни с сего спросил, как проходит
изучение академиком Павловым условных рефлексов на собаках и когда, наконец,
будет  установлен   памятник  другу  человека   на   территории  Павловского
института?..
     Пришедшим на совещание двум маршалам, трем дипломатам, Рыкову,  Ягоде и
другим, незнакомым мне высшим чинам, Сталин сказал, что, готовясь к  войне с
Японией,   нам   необходимо  дрессировать  собак-минеров,   собак-санитаров,
собак-связистов и собак-адъютантов. Раздались бурные аплодисменты.
     Я хорошо  запомнил  лица  аплодировавших.  Я  вглядывался  в  них,  как
вглядывался, лежа  на печи, в лица бойцов вашего папеньки  в  тот несчастный
день,  последний  день  Одинки,  пытаясь   постигнуть  перед  шоком  природу
поведения людей, пришедших грабить и убивать крестьян под лозунгами какой-то
мировой  коммуны,  освобождения пролетариев всех стран  и построения  нового
мира...
     Я  хорошо  запомнил   лица  аплодировавших  роковой  для  своих  жизней
"собачьей тематике", затронутой Сталиным, и , пытался найти в облике генсека
черты,  отлйчающие  его от -  всех этих воротил революции, коллективизации,
военщины, индустрии и дипломатии.
     Что такое  невыносимое было в  их  личностях для  Сталина?  Почему  они
приговорены им к смерти? А  сейчас,  в  полном  еще  неведении  насчет своих
кошмарных,  но,  очевидно,  заслуженных  судеб,  кипятятся, цитируют Ленина,
возражают, советуют, непочтительно  предостерегают, аплодируют, как кретины,
дурацкой   мысли   о  собаках-адъютантах,  ошеломляют   генсека   эрудицией,
предлагают экстремистские  проекты отлучения  части поколения  от родителей,
растопления   Северного  полюса   с   целью   затопления   социал-демократов
Скандинавии, проекты  уничтожения теории относительности, введения униформы,
реорганизации  Большого  театра  для создания  из него  трех  малых,  отмены
национальностей, расстрела  на месте проституток и карманникоо, покушений на
Гитлера и Муссолини, похищения одновременно всех цюрихских гномов, Шаляпина,
Рахманинова, Бунина, Куприна, Дюпона и Моргана, выведение в Москве  клопов и
тараканов  силами  пионеров  и  комсомольцев  и,  наконец,  выкупа  за   всю
Третьяковку останков Карла Маркса для перенесения их в Кремль.
     Последний проект совершенно  вывел из  себя  невозмутимого, внимательно
слушавшего  выступающих Сталина.  Он встал и,  закурив, еле слышно  произнес
крайне смутившую прожектеров и меня фразу.
     - Породистая собака, товарищи руководители, сама себе откусывает хвост.
Совещание окончено!
     -  Из Конфуция, товарищ Сталин? -  поинтересовался какой-то  кучерявый
умник.
     - Сталин не из Конфуция. Сталин из Гори, - тихо сказал
     Сталин, и я почувствовал, может быть, понял, как смертельно надоели ему
эти люди,  от сногсшибательного параноического  прожектерства  и экстремизма
которых воняло ужасной тоской и завязью каких-то новых уродливых форм жизни,
которые доведут  черт  знает  до чего  доверенную  ему,  Сталину, счастливым
случаем страну и ее ничего не решающие кадры.
     Пора  принимать  высшие  меры!  Пора  возвратить   этим  людям  чувство
реальности, которое они  ежедневно  вышибают  из-под  ног  своими  мудацкими
мечтаниями, а сами  замышляют, заговорщики проклятые, снять его, расстрелять
и обгадить портреты. Вот этого он не допустит никогда!
     Я сообразил тогда, что если обречены такие хмыри болотные, как Зиновьев
и Каменев, то шишки помельче обязательно полетят в тартарары в  республиках,
областях, районах,  армиях  и  наркоматах. Вот я и доберусь до Понятьева, до
отряда его,  до вас,  гражданин Гуров.  Может быть, вообще удастся, думал я,
потому что был идиотом,  одолеть нам,  неважно  какими  методами  и под чьим
руководством,  бесовскую незримую  Силу, разрушившую  весь строй  и ход моей
жизни,  Силу,  орудиями  которой,  возможно,  слепыми,  являются растопители
Северного  полюса,  похитители Дюпона  и  форда, разлучники  отцов и  детей,
освободители английских  колоний  и  эксгуматоры  Карла  Маркса...  Как  вам
нравится последний сверхромантичеокий  прожект? .. Мне он тоже  омерзителен.
Что вообще может быть омерзительней мощей лжесвятого, проповедей лжепророка,
программы   действий  Антихриста?  Ничего!  И  Сатана,   конечно,  прекрасно
понимает, что люди, доверчиво  клюнув на обольстительный ЗНАК,  на СЛОВО, не
только  не  соответствующее  своей сущности,  но полное до краев говна,  как
золотая винная чаша, что люди эти отныне будут видеть только золото чаши, не
замечая истинного  вкуса  ловко  подсунутого  им Сатаною напитка.  А уж чего
можно наделать, надравшись дерьмом, мы  видели и в нашу гражданскую и в нашу
культурную революции, в нашей российской истории, в общем, видели,  а теперь
видим  в  действительности   Китая,  Кампучии,   Эфиопии   и  других  стран,
переживающих в дерьмовом угаре бурный роман с Марксом и Лениным...
     Вас, гражданин Гуров, не первый раз интересует: как это так откровенно,
вызывающе  и бесстрашно  трекали  со  мной и  днем  и  ночью  некоторые  мои
подследственные на любые, подчас  смертельно опасные для них темы. Так вот и
трекали  бесстрашно о Боге, о  Сатане, о  мистическою ужасе перед бесовскими
Силами,  содравшими, по  мнению одного  моего  гаврика,  шинельку с  бедного
Акакия Акакиевича  и продолжающими  разбойничать не  только  на колдоебистых
дорогах  российской истории, но и на шикарных автострадах Старого  и  Нового
света  и в афро-азиатских джунглях. Трекали, потому что это были бесстрашные
души,  не  унизившиеоя  перед  палачами,  как  Зиновьев,  до  облизывания их
хромовых сапог. Трекали, потому что не могли иногда не почувствовать, что не
простой перед ним палач, а раздваивающийся  на  глазах, снова  сливающийся в
одно казенное  лошадиное рыло и опять внезапно раздваивающийся на светлую  и
аспидную  половинки. И  в  нем, по ходу беседы  или  допроса, вспыхивает ум,
пронзительно ноет сердце,  разливается  серая тупость, волнуется  понимание,
старается не выдать себя  согласие, просыпается  грубость, пульсируют  смех,
боль,  родовая память о земле, сочувствие, и,  рискуя погибнуть, распахивает
себя  пропащая  душа!  Правда, распахивание воспринималось почти  всеми  как
хитрая провокация. В таких случаях я, смеясь, выслушивал одну и ту же фразу.
Только не надо темнить, гражданин следователь. Я - не фрайер!  Шли бы вы на
хер мелкой походочкой.
     Да! Эту жаргонную фазу я  слышал  от  священников,  богемного рафинада,
аристократов,  дипломатов,  поэтов,  рабочих и добрых,  стареньких докторов.
Тюрьма-сука быстро  и  не тому еще научит. .  . Вы предпочли бы  следствие в
тюрьме? Я понимаю. Я поэтому и яшкаюсь с вами на вашей вилле... Не надо меня
поправлять! .. Да! Я  намеренно пытаю вас тем, что вы, как бы у себя дома, а
на самом  же деле вы - в тюрьме, среди кучи конфискованных вещей, камешков,
пачек банкнот, картин и несравненных, завороживших меня  жирандолей. Да! Это
- пытка.  Какой же палач забывает о пытке? .. Казнь - самая легкая в нашей
пронессии штука. А пытка... пытка... она - конфеточка, кисанька, птичка! ..
     Я не знаю, куда девались ваш кот Трофим и собака Трильби... Я повторяю:
не знаю!!  Я  не  слежу за ними, как  жареный  японец  за  Зорге!!  Понятно?
Думаете, на Лубянке  вы бы сидели в  камере в обществе  Трошки и Трильби? ..
Там  бы вы даже  с мандавошкой не смогли отвести свою душу, сукоедина!  "Где
Троша и Трильби?" Ах, я  шантажирую вас самыми низкими способами!.. А почему
бы  и не пошантажировать такую дрянь, как вы? Я  вот возьму и  на самом деле
пошантажирую! Рябов!.. Рябов!.. Куда девались кот  и собака? Я не приказывал
их охранять,  но ведь было  сказано,  чтобы  муха не влетела  и не  вылетела
отсюда! Найти!!! Доставить ко мне живыми или мертвыми!!! Выполняй!


43


     Еще  не нашли  ваших  тварей... Не  дергайте  меня  только... На чем мы
остановились?..  Вам,  кстати,  интересно  слушать-то?  Отсутствие  животных
мешает сосредоточиться... Повторяю: не дергайте меня!..
     Тогда  в  комнатушке  много  промелькнуло  передо  мной  будущих  жертв
Сталина.  Молодежь, здоровяки-красавцы средних лет, лоснящиеся  от  сознания
причастности к элите и "пульту великих  свершений",  старые, считающие,  что
они уже  отмыли руки  от  голубой  и кулацкой крови, ленинские и дзержинские
сатрапы.  И  я  никогда  не  забуду  поразившее   меня  жуткое  впечатление!
Чиновники, военные, философы-марксисты,  ученые, администраторы, партийные и
советские боссы, теоретики новой политэкономии, крупные  чекисты  - все они
вдруг до единого показались мне живыми трупами, мертвыми душами.
     Поэтому я воспринимал в те часы истинный, сатанинский смысл сонма идей,
владевших  умами обреченных, практически  уже  не  существующих людей,  хотя
объяснить мне вам, гражданин Гуров, почему я считал, вернее, ощущал их тогда
не существующими, если они сидели, курили,  докладывали, смеялись,  спорили,
пили  чай,  входили и выходили,  невозможно... Расстрел или гибель от пыток,
как  бы исключительно формально завершали работу Сатаны над  жутким  образом
прижизненной  смерти попавших  в его лапы  людей.  И  более  полного,  более
страшного, происшедшего от лицезрения этих людей ощущения присутствия в мире
того, что мне иногда  казалось моим  собственным сумасшествием,  того, что я
всегда называл Сатанинскою Силой, обольщающей Души,  убивающей их и уверенно
ведущей мир к  хаосу  и  Смерти,  более  полного и  страшного ощущения я  не
испытывал никогда.
     Мне  было  ясно,  что  живые трупы  скучны Сталину и отвратительны.  Он
смотрел то рассеянно, то внимательно поверх обреченных голов, словно пытался
разглядеть  пучок  невидимых  веревочек,  которые дергала  ненавидимая им  в
глубине души  страшная  двуликая ИДЕЯ, управляя поступками и образом  мыслей
марионеток, специально для меня вызванных на совещание в Кремль.
     Сталин  выходил  из-за стола,  прохаживался  по  кабинету, передергивая
плечами, резко вскидывая подбородок и вертя головой. Он безусловно проверял,
свободен ли он  лично в  своих  движениях, поступках и  в  образе мыслей или
тоже,  как  эти трупы,  опутан  веревочками  и  целиком  подвластен  игровым
прихотям ненавистной идеи.
     Причесавшись, как  бы оторвав  при этом  от  себя  ниточки-веревочки  и
откинув их  решительно в сторону, он зябко поеживался. Так поеживаются дети,
нырнув  в  кроватку  и  спасаясь  от  шебуршащей  под  ней   нечистой  силы.
Поежившись, Сталин садился за стол и окидывал присутствующих долгим, теплым,
отеческим взглядом. Так этот взгляд воспринимали трупы.
     На  самом же деле Сталин по-детски радовался,  что он жил, жив  и будет
жить, а  они все очень  скоро загнутая, и он  искренне им за это благодарен.
Если бы не осторожная  сдержанность  в острейших ситуациях,  прямо  встал бы
сейчас и  расцеловал  бы каждого в синюшные, уже слегка засмердевшие лбы,  в
заостренные носы,  в белые  холодные  губы, в мертвый  оскал зубов, в желтые
восковые   щеки,  в  черные  глазницы.  Но  нельзя   встать  и  расцеловать.
Подозрительна была бы  такая сопливая нежность. Прерывая очередного оратора,
Сталин весело говорил:
     - Спасибо,  товарищ Каменев! Благодаря вам  я теперь знаю,  где  собака
зарыта! - И растроганный лаской вождя, Каменев смахивал  с уголка  мертвого
глаза слезинку.
     Покинув  Кремль, обреченные разносили  по  всем  сторонам  света заразу
легенд о деловитости, прямодушии, сдержанности, отеческой  эаботе, мудрости,
учености, всенародности  и  гениальности  Сталина. Трупы внушили сами  себе,
затем  другим,  вопреки  очевидности и логике, а следовательно  по повелению
Нечистого, любовь  и  страх к своему убийце. И любовь к убийце изобличает  в
них,  я  убежден,  ЛЮБОВЬ  К  СМЕРТИ, принявшую  хитрющую, лукавейшую  форму
влюбленности в идеалы  социализма  и  коммунизма,  в идеалы Богоборчества  и
разрушения мира, заразить  которыми мертвые  души мечтали  пролетариев  всех
стран.
     Вы  справедливо  замечаете,  гражданин  Гуров,  что  Сталин   "выступал
объективно"  как враг Сатаны, если он  собирался покончить с его "парнями" в
одной  шестой  части  света. Собирался. Верно.  Но  собирался  исключительно
потому, что если не  он их укокает, то  они ему  и его прихлебателям из жопы
ноги выдерут, а заместо них спички вставят! Это как в лагере: если урки были
пооборотистей,  то сукам  плохо приходилось:  на  пики  их сажали.  Если  же
наоборот, то блатным кишки из пуза выпускали, и бежали они на вахту, пока не
падали рылами в пыль,  в грязь, в снег. А мужикам, которых и блатные  и суки
вообще за людей не считали, от их  беспощадной и бескомпромиссной резни жить
иногда  бывало   полегче.  Так   что   я  лично  никогда  не  считал  Иосифа
Виссарионовича   религиозным  мыслителем.  Однако  заблуждался  одно   время
относительно стратегических  целей сталинского террора.  Мы еще потолкуем об
этом, когда дойдем до вашего папашки. Скоро уж дойдем, скоро ..
     А  в том, что Сталин ненавидел  марксистскую идею  и  лично Ленина я  и
сейчас  убежден...  Нет, гражданин Гуров,  не потому, что  добр был  Сталин,
мудр,  светел, человеколюбие и не суетен. Нет! Он ненавидел идею за то,  что
не  верил  в нее,  но служил  ей,  выбрасывая  псу под  хвост  десятки  лет,
пожертвовав ради  спасения шкуры и  партийной  карьеры близкими и  друзьями.
Разве может не  почувствовать любой  злодей и  тиран, как ужасна его судьба,
как  бесплодна  она, если  платой  за  спасение от пуль  Троцкого, Бухарина,
Зинов