Юз Алешковский.

                                   Рука
                          (Повествование палача)


 c Copyright 1980 Юз Алешковский
 Library of Congress Catalog Card Number 80-51176
 ISBN # 0-89830-015-0
 RUSSICA Publishers, Inc. 799, Broadway  N.Y. 10003 U.S.A.
 OCR: Олег Волков 


1

     Итак,   гражданин  Гуров,  главное   теперь  для  вас  не  вертухаться.
Во-первых,  это бесполезно: дачка ваша красавица  -  оцеплена, показания вы
будете давать здесь, расколетесь тоже  здесь и здесь же выложите вот на этот
стол все  нахапанное  у советской власти  и  у  советского  народа-строителя
коммунизма,  в  гробу бы  я  видел и  коммунизм, и вас, гражданин  Гуров. Не
каждому, кстати,  нашему "Круппу"  или "Роксреллеру" выпадает такая фартовая
масть  - предварительное следствие на дому. Но  таков уж мой стиль. Я люблю
брать вас в ваших  домах  и  не выходить  из  них несколько  суток, чтобы вы
подольше  да  посильнее  прочуяли,  с чем  вы  расстаетесь на  время или  же
навсегда.  Чтобы,  выйдя  за порог,  оглянулись  вы,  а я  с удовлетворением
отметил бы в душе, что глаза у вас  гаснут и  мертвеют от невыносимой тоски,
сердчишко  обрывается, коленки  белеют,  и  одна  только  мысль,  как  пуля,
просверлив в  тот  миг  вашу башку, летит в  пустоту.  Просверлит, гражданин
Гуров, и вылетит. Какая же  это  будет  мысль,  знать  мне  не дано.  Однако
догадываюсь, что или же  вы  проклянете день,  когда  родились, или искренне
удивитесь, за что вам послана такая мука отрыва от родного крова, от близких
и  от телевизора "Рубин". Возможно, я  ошибаюсь, и вы всего-навсего  мизерно
пожалеете,  что взяли с  собой  не  то бельишко,  свитерок не тот,  в общем,
что-нибудь в  этом роде.  Говорю я  сейчас не о вас именно;  таких, как  вы,
прошло через мои руки  огромное  количество за сорок  с  лишним лет работы в
органах. Я уж считать перестал вас, хотя первое  время держал  в памяти всех
своих  гавриков наподобие  того,  как  плохие  и  хорошие ебари  ведут  счет
десяткам и сотням отхаренных девиц и дам. Вижу,  что не терпится вам перейти
ближе к  делу. Перейдем. А может быть, и не  перейдем вовсе.  Посчитаем дело
закрытым, и точка. Это в наших силах.
     Что скажете, гражданин Гуров? Вижу: заблестели ваши глазки. Ну? Сколько
предложите?..  Лимон? Новыми или старыми?.. Широко! Нормально! За  свободу и
жизнь вполне  можно  отдать  лимон.  Ну, а если каратиков эдак  пятьдесят...
шестьдесят  впридачу?.. Тоже  согласны.  Молодец!  Однако  я  пошутил и смею
заверить вас, гражданин Гуров, что я палач неподкупный. Ибо в отличие от вас
считаю свободу, жизнь и  массу всяких мелочей вроде покоя вещами бесценными.
Ваш брат расплачивается со мной только свободой или же только жизнью.
     Вы правы. Есть у нас и следователи, и судьи, и прокуроры, которых не то
что за лимон с каратиками впридачу  купить можно, но и за комбайн "Грюндиг".
Я лично  знаю  таких и не презираю.  Советская  власть  давно  отучила  меня
удивляться коррупции  на  всех уровнях государственной и общественной жизни.
Как говорят урки, на  том  месте, где  была пресловутая  ленинская простота,
скромность и честность, хуй вырос.
     А  вот  признайтесь, гражданин Гуров,  не  официально,  а  по-житейски,
по-дружески, дорого  бы вы сейчас дали за то, чтобы записывались мои речуги?
Догадываюсь: дорого. Но  опять же, как говорят  шакалы-урки, это дело вам не
проханже. Вот, вот. Клянусь, что вы уже ничего не слышите, вы представляете,
как в начале судебного заседания или даже в начале следствия стучите на меня
господам прокурорам. Антисоветчик... Скрытый враг... И так  далее. Верно? Но
и  это  вам  не  про-хан-же!  С  самого   начала  считаю  своим  долгом  вас
обезоружить, хотя было бы для меня известным удовольствием дать вам поверить
в какую-либо мою слабинку, чтобы затаили вы в себе надежду на отыгрыш или же
хотя  бы на мелкую пакость.  Бессчетное количество  раз  так  я  и поступал,
гражданин Гуров, до полковника дослужился, на счету хорошем нахожусь в самых
верхах, но надоело мне играть со своими врагами в кошки-мышки. Надоело. Дело
ваше считаю  закрытым, хотя кое-какие вопросики иногда у меня к вам будут...
Будут! Так что располагайтесь удобнее, насчет пожрать, оправки и прогулок не
беспокойтесь,  наберитесь  терпения,  привыкните  к  тому,  что  ни в  какие
дискуссии  с вами  я  вступать не намерен, даже  если почвы  для  них  будет
навалом,  и  слушайте. Можете при  этом ходить,  лежать,  пить кофе, чай  -
пожалуйста. Говорить наконец буду я, и услышите вы то, чего ни одно рыло  ни
до вас, ни после вас не услышит. Вы поняли меня, гражданин Гуров?  Повторяю:
показания буду давать я, и по ходу дела прояснится постепенно то, что сейчас
смутно и хмуро  бередит вам мозг и вашу душу. Впрочем, в наличии ее я сильно
сомневаюсь. А по-вашему, есть она у вас? Вы уходите от ответа и финтите.
     Договоримся  заранее:  вам  не дано определять, что является  сущностью
Дела,  а что нет.  И вопрос мой имеет непосредственное к нему отношение. Ну,
так  что? Есть  у вас,  по-вашему,  душа? Хорошо.  Согласен. Оставим  вопрос
открытым. Не  забудьте:  дача  оцеплена моими  ребятишками,  детками  моими,
волкодавами. И каждый из них такой волкодав, что скажи, например, я: "Рябов!
фас! " - тыкнув пальцем в папу Рябова, и зашевелится  загривок у  Рябова, и
клацнет  его  пасть  на  горлянке  родимого  папеньки. Кстати, кем  был  ваш
родитель?..  Мелкий  служащий.  Так,   так.  Давно  он  умер?..  Погиб   при
бомбежке... Мирная смерть... Очень мирная и достойная смерть. Романтическая,
более того,  смерть, в которую  мне,  палачу,  вообще очень трудно поверить,
чисто   психологически.   Ваша   бородатая  жопа   -   Маркс  называл  этот
психологический моментик профессиональным идиотизмом. Не так ли? Договоримся
еще об одном: не  удивляйтесь, когда  я буду  называть вещи своими  именами.
Нет,  я  не претендую на  объективность  своих  характеристик.  Наоборот:  в
разговоре нашем, гражданин Гуров, каждая моя мысль, каждое отношение, каждая
характеристика, каждое настроение будут до последнего предела субъективными,
и  не   вздумайте,  пожалуйста,   ебать  мозги  лекциями  о  субъективном  и
объективном. Не глупите.  Я  всю  эту  безграмотную  чушь наших  философских
гунявых шавок давно наизусть знаю. Более того: на моих глазах била она прямо
из первоисточника...  Поясню.  Одно  время работал я в  охране  Сталина.  Не
охранял, а работал. Я  извиняю  вашу несносность, ибо где уж  вам знать, что
"охранять" и  "работать  в  охране"  разные  вещи. Позже  расскажу  об  этом
подробней. Напомните,  пожалуйста. Сейчас мне хочется еще раз попросить  вас
не пытаться в одно мгновение постигнуть все происходящее. Слишком многого вы
захотели.  Хотя,  если  задуматься,  в принципе  сделать это все  же  иногда
удается  или  очень  низким,  или  очень высоким  душам.  Вы ведь  мгновенно
постигли однажды все происходящее? Не правда ли?
     Мы,  гражданин  Гуров, никогда  не  кончим  моего дела, если  вы будете
изворотливо   и  тупо  брякать  мне  насчет   голословности,   предвзятости,
гипотетичности, умозрительности, априорности, намеков провокационных, взятия
вас на удочки, пушки  и так далее. Я знаю о вас все! Вы  слы-ши-те? Все-е-ен
Падла  гнусная! Сучара!  Представь,  что я знаю о тебе  все, все, все, а  ты
действуешь на  нервы, пытаясь доказать  и мне, и самому себе, что ты это  не
ты! Я профессионально ненавижу ложь и не выводи меня, тварь, из себя! Может,
тебе  в институте  Сербского  захотелось экспертизы  на  предмет  раздвоения
личности?  Не про-хан-же, блядюга!..  Извините, гражданин Гуров, за вспышку,
но ведь действительно не корректно  в  такой  необыкновенной  ситуации,  как
наша, предполагать, будто я не знаю о вас  все. Тем более, речь в общем идет
и пойдет дальше исключительно обо мне, и я не скрою от вас при большом шмоне
моей души ни мыслишки! Малюсенькой даже мыслишки не скрою. И  вы тоже будете
знать обо мне так же, как я о вас, все. Все!
     Для  разрядки, так сказать, напряга,  пожалуйста, анекдотик. Вернее, не
анекдотик, а быль. Но быль до того  невероятную,  что она,  паскудина,  сама
себя  осознает  вдруг  легендарной  и берет  кликуху  Анекдот,  чтобы  таким
хитромудрым способом продлить на какое-то время свою жизнь. Да и само время,
гражданин  Гуров,  само  наше  анекдотическое  времечко недаром окрестили не
столько  вожди,  сколько их  плюгавые шестерки  из  поэтов  и  композиторов,
временем легендарным.
     Короче говоря, приводят  к  Буденному перебежчика. Белого.  Так, мол, и
так, Семен Михайлович, постиг я в мгновение  ока происходящее, дошла до меня
безысходность  белого  движения. Чуять начинаю  за три версты  красоту ваших
кавалерийских  идей, возьмите к себе воевать.  Хорошо. Переодели, переобули,
дали красавца-гнедого. Повоевал немного белый, но вдруг  показалось ему, что
снова  постиг  он   в  мгновенье  ока  происходящее  и  слинял  к  Деникину.
Мужественно явился и говорит Самому: так, мол, и так,  ошибся я. Буденный -
полное говно, вокруг него мерзкий плебс, большей вони и совершенней лжи, чем
советская  власть,  вообразить   себе   невозможно,   и   лучше   уж,   ваше
превосходительство,  смерть  в наших  безысходных  рядах,  чем  торжество  в
смрадном каре обманутых маньяками плебеев. Простите великодушно. Время у нас
смутное, возможен,  согласитесь,  поиск душой верного пути. Деникин  не стал
дискутировать  на эту тему. Он  отдал дважды  перебежчика обратно Буденному.
Белый  стал  втолковывать этой тупой усатой  мандавше,  что он не подлец,  а
человек ищущий, и наконец, в  последней попытке спасти шкуру, брякнул что-то
насчет раздвоения личности. Буденный  вынимает саблю, пробует отточку клинка
на коготище и врезает красно-белому по темечку. До самой жопы  его расколол,
а  дальше тот сам рассыпался.  "Мы - большевики,  -  говорит  Буденный, -
проблему раздвоения личности решаем по-своему: сабелькой! "
     Ну,  вот,  мы  и  успокоились  малость,   расслабились.  Вы,  очевидно,
недоумеваете, почему  я частенько пользуюсь феней - жаргоном  блатным  - и
матюкаюсь. С блатными я одно время  работал. Осуществлял секретнейшую акцию,
идея  которой  принадлежала якобы самому  Ленину. Я снова отвлекаюсь, но вам
придется  потерпеть.  Вы первый  человек, повторяю, на белом свете,  который
услышит многое из того, что я узнал за свою жестокую и проклятую жизнь. Грех
было бы подохнуть и не выговориться. А поскольку  я не писатель, и в  голове
моей  каша, пардон, информации, то  и выкладывать я ее  буду  безалаберно. С
планом ни хуя не получится. План меня только раздергает, подчинит, а я этого
ужасно не люблю.
     Теки,  теки, река воспоминаний, мы  посидим  на  берегах твоих... Песня
есть такая у урок. Терпите, гражданин Гуров. Матюкаюсь же я потому, что мат,
русский мат, спасителен  для  меня  лично в той зловонной  камере, в которую
попал наш могучий, свободный, великий  и прочая и прочая язык. Загоняют его,
беднягу, под  нары кто попало: и пропагандисты из Цека, и вонючие газетчики,
и поганые литераторы, и графоманы, и цензоры, и технократы гордые.  Загоняют
его в  передовые статьи,  в постановления,  в протоколы  допросов, в мертвые
доклады  на  собраниях, съездах,  митингах и конференциях, где он постепенно
превращается в  доходягу,  потерявшего достоинство и здоровье,  вышибают  из
него Дух! Но чувствую: не вышибут. Не вышибут!
     Бывало, сижу я на партсобраниях,  а партсобрание в НКВД или  в  КГБ это
такой шабаш,  гражданин  Гуров, что  с ума сойти можно от тоски и  зловонья.
Сижу  я, значит,  слушаю  очередную  мертвую чушь,  а  сам думаю,  аплодируя
Ягодам, Бериям, Ежовым и  прочей  шобле: "Сосали бы вы тухлый хуй  у дохлого
Троцкого, ебали бы вы свое говно  вприсядку и шли бы вы со своей здравицей в
честь вождя и учителя обратно в мамину пизду по  самые  уши... Ура-а-а!" Вот
поэтому я  матюкаюсь, и чувство языка таким  наилучшим образом сам  для себя
спасаю. Но я для русского языка -  полный мертвец. Жизни  он от  других, от
свободных  людей  набирается,  и нам их  не  переловить,  хоть пройди  мы  с
железным бреднем от Черного моря до Тихого океана...
     На чем мы остановились? Да... Вызывает меня один гусь на Старую площадь
и говорит:  "Товарищ  Ленин, как известно, был гениальным  диалектиком.  И в
панской  Польше,  в  эмиграции, сказал  жене Надежде: "Верь, -  сказал,  -
Наденька -  если мы  придем  к власти, то преступный  мир всенепременно сам
себя уничтожит! Всенепременно!!! "  "Ясна  задача?" - спрашивает  меня  тот
гусь.  "Ясна", отвечаю.  "Выполняйте!".  Вот  тут и  пришлось мне  работенку
провести большую и ответственную,  пришлось поволочь несколько  месяцев и  в
камерах, и в бараках, и на пересылках. Немало повидал я царей блатного мира,
таких "родичей", "паханов",  что искренне я думал: мое  начальство, пожалуй,
повшивей и поничтожней урки, чем эти.  Но в том, что природа у урок, у моего
начальства, да и у меня  самого одинакова, я уже  никогда  не сомневался.  В
общем,  повидал я  их,  злодеев, познакомился, потом стал дергать к себе  на
Лубянку План мой был не нов,  прост и надежен: расколоть монолитное единство
блатных, довести их режимом и голодухой до того, что насрать будет некоторым
на  свой   "моральный  кодекс"  и  законы  чести.  Вы  спрашиваете:  на  чем
основывалось  социальное  урочье  существование  в  лагерях  и  тюрьмах?  На
паразитизме и силе.  закон жизни: не работать. Играть.  В  карты,  гражданин
Гуров, играть и толковать, то есть  партсобрания устраивать. Не работать, да
еще и играть, такой образ жизни, согласитесь, поддержан должен  быть деньгой
или  же товаром:  шмуткой,  махоркой,  бациллой, водярой,  одеколоном и  так
далее. Вот и  взяли урки в лагерях власть  в свои  руки. Взяли и сели на шеи
мужиков  и  прочих  фрайеров.  Экспроприируют   часть  передач,  заработков,
захваченное из дому барахлишко и так далее. Живут припеваючи, ибо  лагерному
начальству  удобно, что  большую часть  зэков держит в  узде  меньшая.  Есть
порядок, дисциплина и выработка плана. Ну, а урки играют себе и толкуют.
     Давайте  проведем  аналогию  между ними, урками,  и  нашими придурками:
секретарями  парткомов,  райкомов,  обкомов  и цена. Урки играют  в карты, а
придурки  во всякие "зарницы", в соцсоревнования, в  трудовые  вахты в честь
какой-нибудь очередной херни, всего  не перечислишь. За шестьдесят лет  этих
игр наплодилось несметное  множество. Работает же мужик.  И получает за свой
труд,  если   прикинуть  по-марксистски  же,  от  хуя  уши.  Заработок   его
"половинят".  Тут  и  нужды обороны, ибо если ее  не укреплять, то  нагрянет
враг,  освободит  мужика,  а  придуркам  придется  переквалифицироваться  из
надсмотрщиков  в  трактористов,  слесарей, инженеров  и  хлеборобов.  Тут  и
поддержание привилегий для придуркое.  Вам  это известно не  хуже, чем  мне.
Более  того:  известно  это  и мужику,  и  ропщет он  временами,  и  болтает
анекдоты, и открыто не раз выступал, но мы ему поясняем: раз отдал ты власть
в наши руки, то сиди и не пукай. Обратно мы ее тебе, миленький, не отдадим.
     Вы не возражайте, гражданин  Гуров.  Страна наша -  трудовой лагерь. И
охрана этого  лагеря крепка и мощна. Выбора у нас пока вроде бы нет. Или нам
крепчать, или всем нам, придуркам, кранты. Отвечу на ваш вопрос: "Толковать"
означает  у  урок  разбирать  чье-нибудь персональное  дело,  приговаривать,
награждать, вспоминать. Все, заметьте, происходит как у партийных товарищей.
По железному закону порождения подобия.
     В общем, режутся урки  в  стосс, в буру, в рамс, в очко, потом толкуют,
мужиков  обирают,  малолеток  в шоколадный  цех  пристраивают,  так  у  урок
педерастия  называется, а срок у них  идет,  и они в ус себе не дуют. Полный
коммунизм у блядей.
     Тут я  в  соответствии  со  своим планом  даю  указание  прижать  урок,
врежимить им  в лобешник  кое-что неприятное, затянуть петлей желудки  и так
далее. Часть урок,  разумеется,  не выдержала, скурвилась, ссучилась,  пошли
урки в  нарядчики, в  хлеборезы, в  банщики,  в коменданты, в - придурки  в
общем,  и  началась предсказанная Ильичем великая резня. Оставшиеся в законе
режут у меня  сук и падл, а падлы и суки, естественно, рубят, колют  и давят
блатных.  И рубка  эта идет во всех лагерях Советского Союза без исключения.
Верх  берут  то одни сволочи, то  другие. Бывали  у каждой  из сторон случаи
беспримерного  героизма,  мученичества   за   веру  и  слепой   фанатической
исполнительности.  В  это время как раз отдыхал СССР  от  смертной  казни  и
поэтому суке или блатному, убившему двадцать, скажем, рыл, больше четвертака
дать не могли. Закон есть закон. Вверху только руками разводят: вот все-таки
башка была  у Ильича,  вот гений!  Редеют ряды блатного мира, вырезаны почти
все  его   аристократы,  осталась  одна  вшивота,  действительно  потерявшая
человеческий  облик,  и  вот  она-то  и  выполняла  у  нас  функции  органов
внутренней  безопасности: держала в страхе политических  и  бытовиков. А  их
тогда  сидело на  нарах больше двадцати миллионов рыл. А знаете, что  такое,
гражданин   Гуров,  двадцать  миллионов   рыл?  По  гениальному  определению
величайшего демографа всех времен и народое - это население  Дании, Швеции,
Голландии, Норвегии и Швейцарии вместе взятых по одному делу... Я получил за
ту акцию орден Ленина и поэтому частенько пользуюсь "феней".
     Вы правы, возможно в  глубине души я чувствую себя уркой. Замечание это
делает вам  честь.  Кстати, зовут меня  мои коллеги и  гуси из самых  верхов
Рукой.  Взгляните  на мою  руку...  Руки  крупней,  могу  поспорить,  вы  не
видывали.  Я  ведь  своих  подследственных  гавриков,  гражданин  Гуров,  не
колошматил пресс-папье, я подходил к ним вот так...  брал в свою лапу ебало,
пардон, лицо... вот так...  и тыльная сторона моей железной ладони упиралась
в подбородок, а нос был зажат между  пальцев... вот так, гражданин  Гуров...
губы  тоже  намертво  припечатаны...  глаза вдавлены  до  мрака с  искрой...
тихо...  тихо...  должно  быть  тихо... и  концы  моих  пальцев  по-медвежьи
загребают вашу кожу  с затылка, чтобы морщины на лбу собрались в  гармошку и
посинели... вот так... и вот вы задохнулись не столько  от боли,  сколько от
гипнотического ужаса... а  теперь взгляните на  себя в зеркало... Взгляните,
не  бойтесь. Я кому скаэал  взглянуть в зеркало, падла?..  Не  узнаете себя?
Правильно.  В этом весь  фокус. Я реставрировал вас. Я подогнал черты вашего
лица  под  вашу же внутреннюю  сущность, и ни  один  косметолог  вам уже  не
поможет. Я снял  с  вас маску. Скажите  спасибо.  Я ведь сделал чужое  дело.
Обычно этим занимается смерть,  но ей Редко удается подогнать заподлицо душу
к рылу до его разложения. Не успевает  смерть. Маски, они крепки,  гражданин
Гуров...  Крепки маски... Но и  лапа вот эта  крепка! Недаром "Рука" -  моя
чекистская  кликуха... Садитесь. Сейчас мы с вами чифирнем, слегка эакусим и
двинемся дальше...

2

     Я вижу,  вы  паршиво  спали,  гражданин  Гуров. Это -  моя вина. Нынче
получите снотворное. Но между  прочим, я удивлен: обычно мои гаврики кемарят
как дети, и сны им после ужасных допросов, чехарды стрессов, а вгонять в них
я,  поверьте, умею, сны  им снятся  самые мирные,  счастливые и  сладкие,  с
папами, мамами, детками, любовницами, с курортами, с приглашениями в Кремль,
где Калинин - старый, безмозглый  и безвольный козел, или вонючая свинья -
Шверник вручают им ордена, золотые звезды и почетные маузеры. Вопросы ко мне
имеются? ..
     Мучить  я вас,  в общем, не собираюсь.  Цели,  во всяком случае, у меня
такой  нет... Официально  допрашивать я вас тоже не собираюсь. И подписывать
вы тоже ничего не будете. Что  все это значит? Это значит,  что из 250000000
рыл я выбрал одного вас для задушевной беседы. Почему  именно вас, повторяю,
поймете по  ходу  дела.  Не за  красивые же  глазки  и  не  потому,  что  из
и