м, что  без  этого  радостного  горения  -
жизнь теряет для него смысл) эти попытки, несмотря  на  причиняемое  ими
мучительство, не только не прекращал, а даже, напротив, их учащал, - так
и он, Масленников, продолжает прибегать к кокаину...", - разве  не  слы-
шится в этой  блестящей,  мастерски  построенной  фразе,  обличающей  не
только нутряное знакомство с Гоголем, но и желание принизить его религи-
озную драму, голос не какого-то Агеева, похоронившего себя в  Константи-
нополе, а самого Набокова, поставившего все свое творчество  под  знаком
автора "Шинели" и написавшего о нем единственную свою  литературоведчес-
кую книгу?
 
   6. Все поклонники Набокова знают, какое место занимает в его жизни  и
творчестве - спорт. Нет книги, где не шла бы речь о  велосипеде,  боксе,
теннисе, футболе... В "Романе с кокаином" тема спорта подана гротескно в
кошмарном сне Вадима Масленникова, произносящего перед аудиторией  увеч-
ных и уродов красноречивую речь о пользе спорта и  о  пошлости  обожания
спортсменов и их здоровых ляжек...
 
   Приемы
 
   Эту игру в тематические переклички мы могли бы продолжить. Однако  не
только темы определяют беллетристическое произведение, но не  в  меньшей
мере и их исполнение: приемы, стиль, язык.
 
   По крайней мере три структурных приема, использованных  в  "Романе  с
кокаином", носят безусловно набоковский характер:
 
   1) Разрыв между Соней и Вадимом обозначен вставкой  длинного,  рассу-
дочного письма Сони, занимающего целую главку: "Мне  тяжко,  мне  горько
подумать, и все же я знаю, что это мое последнее письмо к тебе..." Точно
к такому же приему прибег Набоков под конец жизни в англоязычном  романе
"Look at the  Harlequins!"  для  обозначения  разрыва  между  Annette  и
Vadim'oм. Письмо Annette занимает главку, выделено курсивом и, что пора-
зительно, начинается в тех же выражениях, что письмо Сони: "The  step  I
have taken, Vadim, is not subject to  discussion.  You  must  accept  my
departure as a fail accompli".
 
   2) Кульминационной точкой в  "Романе  с  кокаином"  следует  признать
двойной кошмар Вадима Масленникова, в котором он, весь пронизанный  сла-
бостью и страхом, дважды видит смерть матери, сначала от штыка  стражни-
ка, приставленного к матери им самим, а затем через  самоповешение.  Как
не вспомнить при чтении этого кошмара философию сна, набросанную Набоко-
вым в романе "Приглашение на казнь". "Я давно свыкся, - говорит  Цинцин-
нат, - что называемое снами есть полудействительность, обещание действи-
тельности, ее преддверие и дуновение, то есть что они содержат в себе, в
очень смутном, разбавленном состоянии, - больше истинной действительнос-
ти, чем наша хваленая явь..."
 
   Вадим видит смерть матери во сне, и только на последней странице кни-
ги мы узнаем, что мать его действительно умерла. Сон его был обещанием и
преддверием действительности.
 
   3) Почти всю четвертую часть "Романа с кокаином"  занимает  изложение
мировоззрения Вадима Масленникова. Это "ужаснейшее" мировоззрение  "сос-
тояло в том, что оскорбляло то светлое, нежное и чистое, которого,  иск-
ренне и в спокойном состоянии, не оскорблял даже самый  последний  него-
дяй: человеческую душу". Не менее безнадежная философия героя изложена в
"Отчаянии": глава VI (и последняя) развивает уверенность,  что  "небытие
Божье доказывается просто", и хотя мысли Вадима как бы навеяны кокаином,
а мысли Германа подсказаны душевным  неравновесием,  за  этими  сходными
рассуждениями чувствуется страшный метафизический пафос отрицания,  при-
сущий Набокову.
 
   4) Свой основной прием Набоков назвал в "Даре" "многопланность мышле-
ния": "Смотришь на человека и видишь его так хрустально-ясно, словно сам
только что выдул его, а вместе с тем, нисколько ясности не нарушая,  за-
мечаешь побочную мелочь - как похожа тень телефонной трубки на огромного
слегка поднятого муравья и  (все  это  одновременно)  загибается  третья
мысль - воспоминание о каком-нибудь солнечном вечере на  русском  полус-
танке..." Осязательность (хрустальная ясность), метафоричность (телефон,
как муравей), психологизация  через  одновременное  восприятие  и  через
анамнезис - таковы своеобразные черты набоковского  стиля  во  всех  его
произведениях. Но те же особенности в изобилии рассыпаны и в  "Романе  с
кокаином". "Перелив многогранной мысли" влечет за  собой  многосоставные
фразы с нагромождением причастий и деепричастий, с постоянным балансиро-
ванием противостоящих или соседствующих восприятий ("с одной  стороны...
с другой", "не потому, а потому", "вместе с тем" и т.п.). И  Набоков,  и
Агеев (да и впрямь, Агеев ли?) владеют этими сложными периодами в совер-
шенстве (см. выше виртуозную фразу о  Гоголе).  У  обоих  авторов  (если
только их двое) параграф в половину или в целую страницу составляет  со-
бою смысловую единицу, своего рода крохотную новеллу с завязкой,  нарас-
танием и отчетливой развязкой в виде pointe.
 
   Язык
 
   От общестилистического анализа перейдем теперь к  особенностям  набо-
ковского языка, к его семантическим полям и своеобразным тропам  (в  ос-
новном метафорам). И тут самый поверхностный взгляд, который силой инту-
иции не уступает подсчетам  электронных  машин,  выявляет  поразительное
сходство между Набоковым и псевдо-Агеевым.
 
   1. Возьмем, к примеру, глагол "морщиться", употребляемый Набоковым  и
в прямом, и в метафорическом смысле (у него вообще  предметы  наделяются
человеческими чертами и, обратно - человек уподобляется предмету). Начи-
ная с "Машеньки", все персонажи Набокова только и делают, что морщатся.
 
   В "Приглашении на казнь" (далее сокращаю: П. К.) уже морщится  темно-
та, а в "Романе с кокаином" (далее сокращаю: Р. К.) морщатся  не  только
люди, но морщится и дом, морщатся цветы (тот же анализ можно проделать и
с глаголом "моргать", не менее повторяем у Набокова, чем у Агеева).
 
   2. Набоков обращает пристальное внимание на тело,  на  его  составные
части: спину (лопатки), руки (локти, ладони), ноги (колени, ляжки, щико-
лотки, подошвы, особенно носки). То же и у Агеева. Всех перекличек здесь
не привести, ограничимся первыми попавшимися примерами:
 
   "...и тот, горбатясь, проворно отступил" (П. К.);
 
   "...только спина его еще больше сгорбатилась" (Р. К.);
 
   "...опираясь одними лопатками и ладонями" (П. К.);
 
   "...пианист здорово работал локтями, лопатками  и  всей  спиной"  (Р.
К.)...
 
   3. Характерны для Набокова неожиданные метафорические "фруктовые  от-
тенки", но то же и у Агеева:
 
   "...абрикосовую луну перечеркнула туча" (П. К.);
 
   "...видны были пузатые столбики балконной ограды, очерченные  абрико-
совыми отсветами" (Р. К.).
 
   А теперь пойдите догадайтесь, у кого из двух авторов "персиковая ляж-
ка", "мандариновый огонек папиросы", "сливочный оттенок на щеках!" У ко-
го "красное, как апельсин королек,  солнце",  а  у  кого  "расплющенными
апельсинами просвечивало горевшее в вагоне электричество"?
 
   4. Характерна для Набокова и его двойника Агеева фонетическая  дефор-
мация с издевательской интонацией. В  "Приглашении  на  казнь"  директор
тюрьмы говорит Цинциннату: "Будет, я тозе хоцу".
 
   "В Романе с кокаином" (не того же автора?) сын за столом  злобно  пе-
редразнивает заботливую мать: "ффкюсне" произнес я с отвращающей  грима-
сой" (это "ффкюсне" потом отзовется в страшном сне Вадима Масленникова).

   5. Характерно для Набокова и Агеева (неразлучная пара)  воспроизведе-
ние звуков голоса или шумов:
 
   "- Бу, бу, бу, - гулко бормотала она" (П. К.).
 
   "- Тук-тук, - стучал штемпель" ("Подвиг").
 
   "- Тиштиштиштиш, - быстрым, сливающимся шепотом  высвистывает  Нелли"
(Р.К.).
 
   "...лихач... отрывисто припевал кротким бабьим голоском-пр..., пр...,
пр..." (Р. К.).
 
   Набоков и Агеев (водой не разлить) любят разнообразить выражения  шу-
мов, прибегая иной раз к неологизмам. Опять зададим загадку: у кого "на-
чали тилибинить колокола", а у кого герой "заблабал с полным  равнодуши-
ем"; у кого "стрекотание колес", а у кого "сухо застрекотала струя"?
 
   6. Чутки Набоков и Агеев (и впрямь близнецы) к походке, к шагам  -  к
их разнообразному звучанию, к спотыканию, то медленное, то быстрое  дви-
жение ног и то и дело натыкается на препятствия...
 
   7. Зеркальность - краеугольный камень всей поэтики Набокова. Мир  су-
ществует не сам по себе, а всегда в отражениях, да и слово  ценно  своим
отражением в других. Герой Набокова постоянно смотрится в зеркало, пред-
меты видны чаще всего сквозь их  искажающие  отражения.  Отсюда,  помимо
зеркал, изобилие гладких  отсвечивающих  поверхностей:  мокрый  асфальт,
стекло, глянцевитость, лакированные или лоснящиеся  предметы  и  т.д....
Ганин в "Машеньке", Герман в "Отчаянии" "смотрятся во  все  зеркала".  В
"Романе с кокаином" помимо блестящих и отражающих поверхностей  развива-
ется целая философия отражения. "Человек живет, - пишет якобы  Агеев,  -
не событиями внешнего мира, а лишь отраженностью этих событий в его соз-
нании".
 
   8. Тоска. - Иллюзорность мира, опустошенность всех набоковских героев
приводит всегда к приступам острой тоски:  "...так  не  хотелось,  такую
тоску обещала та комната..." (Дар.); "в этой неподвижной, точно  комнат-
ной тишине, я увидел свою тоску" (Р.К.).
 
   9. Улица, трамвай, поезд, пролетка, автомобиль, лифт. - Тоскующий ге-
рой Набокова не имеет ни родины, ни дома. Он всегда на ходу, шляется  по
улицам, которые и заменяют ему очаг, и если не на ногах, то на  колесах.
Бродит Мартын, бродят Франц, Масленников, Годунов-Чердынцев...  У  набо-
ковского героя с улицей всегда интимный роман.
 
   10. Мир Набоков видит в движении. Движение распространяется на  пред-
меты, на здания, на пейзаж. Изображается иллюзионистическая  обратимость
движения. Едущий как бы стоит, едет ему навстречу пейзаж. Или  наоборот,
внешнее движение (снег, дождь, ветер) как бы недвижно, а движется наблю-
датель этого движения: "Отражения окон  бежали  бледными  квадратами  по
горному скату" ("Подвиг"). "А навстречу уже мчалась  вся  улица,  мокрые
снежные канаты больно стегали по снегам..." (Р.К.).
 
   Движение у Набокова ускоряется до фантастичности. Еще  в  30-х  годах
критика отмечала в романах Сирина что-то похожее на Шагала  (М.  Цетлин,
П. Бицилли). Человек, предметы у Набокова "летают": "...остренький  ста-
рушечий подбородок летал вверх и вниз,  морщины  на  лбу  стали  влажны"
(Р.К.). "Слуги... резво разносили кушанья (иногда  даже  перепархивая  с
блюдом через стол)" (П.К.). "Я воздушно пролетал по столовой" (Р.К.).
 
   11. Нет романа у Набокова без  сцены  бритья,  тут  сходятся  и  зер-
кальность, и чувство кожности, и тривиальность,  доходящая  до  уродства
(как правило, бритье сопровождается  порезом):  "Бреясь  и  порезавшись,
продолжал скоблить по  резаному  месту,  будто  мне  совсем  не  больно"
(Р.К.), "...я стал сбривать ему бачки... я слегка его порезал, пена  ок-
расилась кровью" (Отч.). "Макс постоянно умудрялся порезаться - даже бе-
зопасной бритвой - и сейчас у него на подбородке расплылось сквозь  пену
ярко-красное пятно" (К. об.).
 
   12. Из стилистических особенностей выделяется двукратный  повтор  для
усиления эмоционального эффекта: "Он... качал  головой:  трудно,  трудно
изловить счастье" ("Машенька"). "Она все возилась, возилась" (Отч.).  "И
кажется, так же как и все, в первый раз, в первый раз за всю мою  жизнь"
(Р.К.). "Ее лицо все менялось, менялось, куда-то плыло, плыло" (Р.К.).
 
   13. Самое поверхностное чтение позволяет обнаружить ряд ключевых эпи-
тетов и глаголов. К частям тела, к накожным  подробностям,  к  движениям
лица, к блестящим поверхностям, к геометрическим  фигурам,  к  фруктовым
оттенкам следует еще прибавить:
 
   - эпитеты: рыжий, розовый, желтый, мутный, бархатный,  шелковый,  ме-
таллический, жаркий, вогнутый, изогнутый, тугой и т.д.;
 
   - глаголы: шелестеть, шаркать, крякать, дергать/дернуть, взмахивать и
т.д.
 
   Вот еще наугад разительные совпадения в тех или иных речениях или от-
дельных сценах:
 
   - движение пальцев: "Лужин посмотрел на свою  руку,  топыря  и  снова
сдвигая пальцы" ("Защита Лужина", далее - З.Л.); "по-утиному  растопыри-
вая пальцы" (Р.К.); "топыря липкие пальцы" (КДВ);
 
   - "по-рыбьи открытые рты" ("Подвиг"): "по-рыбьи опускал углы губ" (Р.
К.); "к старческим рыбьим губам" (П.К.);
 
   - "лицо у него было, от морского солнца, как ростбиф"  ("Подвиг");  "
с... пухлыми, цвета ветчины, губами" ("Паршивый народ");
 
   - физиологические желудочные проявления: "переглотнул,  зарябило  под
ложечкой" (Отч.); "сладко замирало в животе" (от душа) ("Машенька"):  "в
желудке лежала знакомая льдина" (Р.К.);
 
   - "рано научившись сдерживать слезы и не  показывать  чувств"  ("Под-
виг"); "страдая уже тогда стыдливостью относительно  высказывания  своих
душевных сторон" (Р.К); "мне, привыкшему свои чувства  закрывать  циниз-
мом" (Р.К);
 
   - игра теней: "Лужин шагнул в свою комнату, там  уже  лежал  огромный
прямоугольник лунного света,  и  в  этом  свете  его  собственная  тень"
(З.Л.); "...растворив калитку и на черном снегу разливая зеленый четыре-
хугольник с черным пятном моей  тени  посередине  -  я  вошел  во  двор"
(Р.К.);
 
   - динамизация источника света: "солнце путалось в колесах автомобиля"
("Машенька"); "солнца, хоть и зацепившего за крышу, однако видимого  це-
ликом" (Р.К.);
 
   - "мокро расползался в металлических небесах" (Р.К.); "упираясь в ме-
таллическое небо" (П.К.);
 
   - "глядя на блестящие штанги" (КВД); "прижимала спину к  никелирован-
ной штанге" (Р.К.);
 
   - "живя в канареечно-желтом доме" (П.К.); "вытащила канареечного цве-
та ломбардную квитанцию" (Р.К.);
 
   - геометрический  образ  восьмерки:  "поливавшего  из  лейки  темными
восьмерками песок" (К. об.); "с двумя розовыми восьмерками по бокам  но-
са" ("Весна в Фиалте"); "...керосиновой желтизной просвечивала  восьмер-
ка, составленная из двух кокетливо незамкнутых и несоприкасающихся круж-
ков" (Р.К.); "к паровозу и вагонам и рельсам (из которых  можно  состав-
лять огромные восьмерки" ("Подвиг");
 
   - "...в кромешной тьме водил ладонью по стене, в  отчаянии  отыскивая
штепсель" (КДВ); "Я начал было обглаживать ладонью обои, чтобы разыскать
штепсель" (Р.К.);
 
   - "Дальше, в небольшом сквере, трехлетний ребенок,  весь  в  красном,
шатко ступая шерстяными ножками... загреб снег и поднес его ко  рту,  за
что сразу был схвачен и огрет" (З.Л.); "... через улицу  перебежала  де-
вочка. На другой стороне тротуара мать видимо закаменела  в  страхе,  но
когда ребенок невредимо добежал до нас, то она больно  схватила  его  за
руку и тут же побила" (Р.К.);
 
   - и в "Романе с кокаином", и в "Отчаянии" идет  речь  о  закладывании
брошки и т.д. и т.п.; .
 
   - усиленная ритмичность речи: "красивым изгибом огладив косяк" -  ам-
фибрахий - (Р.К.); "в полукруг этих каменных глаз" - анапест - (Р.К.). В
"Отчаянии" и в "Даре" переход на ритмическую, а иногда и чисто поэтичес-
кую речь постоянен;
 
   - скрытые цитаты из поэтов: "мокрые черные доски" (Анненский),  Р.К.;
"политикан с лицом, как вымя"  (Гумилев),  "Лолита";  "ветер  грубо  его
обыскал" (Маяковский), "Дар". И т. д., и т. д.
 
   Приведенные сопоставления, в фабуле, темах, приемах, языке,  устанав-
ливают, как нам кажется, с достаточной убедительностью, тождество  Агее-
ва-Набокова. Какие же причины могли побудить писателя  выдать  вещь  под
неизвестным псевдонимом, а затем не раскрыть своего авторства?
 
   В начале романа вскользь упоминается бестолковость критики, продолжа-
ющей выдавать "зарекомендованным писателям восторженные отзывы  даже  за
такие слабые и безалаберные вещи, что будь они созданы  кем-нибудь  дру-
гим, безымянным (выделено нами. - Н. С.), то разве что в  лучшем  случае
они могли бы рассчитывать на такаджиевскую тройку". Это замечание,  пси-
хологически мало правдоподобное в устах 16-летнего  гимназиста,  гораздо
более подходит к самому Набокову, не ладившему с эмигрантской  критикой.
"Совершенно уверенный в своей писательской силе", Набоков, хотя  и  имел
высоких поклонников своего  таланта  (Ходасевич,  Бицилли,  Вейдле,  Са-
вельев), но почему-то не мирился с  оговорками  Г.  Адамовича,  враждеб-
ностью 3. Гиппиус, грубостями Г. Иванова. Не только в  "Даре",  но  и  в
своих английских повестях Набоков не переставал сводить счеты с недолюб-
ливавшими его критиками. Выдать роман под чужим именем,  чтобы  испытать
или околпачить этим критиков, было вполне в духе и в нравах Набокова. Не
случайно "агеевский" роман попал не в "Современные записки",  печатавшие
все произведения Набокова, а во "вражеский" журнал: в первом номере "Чи-
сел" была непристойная выходка Георгия Иванова против Набокова. Но в ка-
ком-то смысле  мистификация,  затянувшаяся  из-за  прекращения  "Чисел",
слишком удалась: критика была посрамлена вся.  Роман  был  встречен  со-
чувственно "врагами" (Г. Адамович, Н. Оцуп и самый восторженный, Д.  Ме-
режковский, поставил Агеева выше "пустого" Набокова) и  более  чем  теп-
ло-хладно друзьями, в частности  В.  Ходасевичем,  единственным  писате-
лем-современником, к которому Набоков относился с  неизменным  пиететом.
Ходасевич подошел к роману снисходительно, как мастер к  неопытному  но-
вичку. Объявить себя автором "Романа с  кокаином"  означало  разоблачить
предвзятость и недальновидность любимого писателя и тем  самым  укрепить
своих заклятых врагов.
 
   К новой, более скромной мистификации Набоков прибег позже, когда  уже
из Берлина переехал в Париж, но на этот  раз  в  стихотворной  форме:  в
"своем" журнале, "Современные записки", он тиснул два  стихотворения  за
подписью "Василий Шишков". Г. Адамович попался на удочку, расхвалив сти-
хи нового автора, хотя к Набокову-поэту относился всегда отрицательно.
 
   Шло время. С романами "Приглашение на казнь" и "Дар" искусство  Набо-
кова взошло на новую ступень. Потом наступили грозные события, переезд в
Америку: признаться в авторстве старой уже повести было недосуг, к  тому
же из-за темы это могло обернуться в пуританской стране и  неприятностя-
ми. Еще худшими последствиями угрожало запоздалое  признание,  нарушение
присяги в анкете при въезде говорить только правду. А дальше: американс-
кая всемирная слава. Не проще ли было оставить в забвении кокаинный  ро-
ман, не оцененный в свое время лучшим критиком, как забыт был не  совсем
случайно и первый кокаинный рассказ?
 
   Окончательное подтверждение наша гипотеза может получить в то не ско-
рое время, когда набоковский архив будет всем доступен...  А  пока  тем,
кто не разделяет наше убеждение, остается только гадать, кто же мог быть
автором прекрасного романа, ни в чем не уступающего мастерству  Набокова
30-х годов...
 
   Никита Струве
 
   Примечания
 
   Точная история публикации "Романа с кокаином" такова: впервые он  был
напечатан серийно в еженедельнике "Иллюстрированная жизнь" (N 1-17, с 15
марта по 5 июля 1934 г.), затем первая его часть появилась в 10-й  книге
"Чисел" (1934), на этом номере прекративших свое существование; наконец,
он вышел отдельной книгой в "Издательской Коллегии Парижского  Объедине-
ния Писателей" без даты, но по всей вероятности, осенью  1936  г.  (т.е.
через полгода после смерти его предполагаемого автора).
 
Текст подготовлен по изданию: 
М.Агеев "Роман с кокаином", 
Москва, "Художественная литература", 1990