ак что последнюю можно было открыть только  наполови-
ну, стояло старенькое пианино; его клавиши были цвета нечищенных  зубов,
а во ввинченных в пианинную грудь и отвисавших вниз подсвечниках, торча-
ли, склоняясь в разные стороны (отверстия подсвечников были слишком  ве-
лики), витые красные свечи, испещренные какими-то золотыми  точечками  и
сверху торчали белые хвостики фитилей. Дальше по стене шел выступ  ками-
на, на белой и мраморной доске которого, под  стеклянным  колпаком,  два
бронзовых французских джентльмена, в камзолах,  чулках  и  ботиночках  с
пряжками, склонив головки и сделав ножками менуэтное па, собирались эле-
гантно подбросить часы, с белым без стекла циферблатом, с черной  дыркой
для завода, и с одной только стрелкой, да и  то  изогнутой.  В  середине
комнаты стояли низкие кресла, бархат которых, когда его гладили по  вор-
су, давал желтый, а против ворса черный оттенок с  такой  отчетливостью,
что по нем можно было писать. А посреди кресел  стоял  черный,  овальной
формы, лакированный стол, и под ним замысловато изогнутые ножки соединя-
лись на изгиб пластинкой, на которой лежал фамильный  альбом,  в  чем  я
тотчас убедился, лишь только его вытащили. Альбом этот запирался пряжкой
с шишечкой, нажав на которую он, скакнув,  раскрылся.  Переплет  альбома
был из лилового бархата (в нижнем переплете по углам имелись медные, вы-
пуклые головки гвоздей, немного сточенные, - альбом на них покоился, как
на колесиках), между тем как на верхнем переплете изображена  была  пот-
рескавшимися красками лихо несущаяся тройка с замахнувшимся кнутом ямщи-
ком и с облаками под полозьями. Я раскрыл было и  только  начал  листать
внутренние страницы, которые были позолочены на ободках и из такого мас-
сивного картона, что при переворачивании щелкали друг  о  друга,  словно
деревянные, - как в это время Мик оживленно позвал меня в  другой  конец
комнаты. - Вот, полюбуйтесь-ка, - сказал он, не оглядываясь  на  меня  и
подзывая ближе вытянутой назад рукой. - Вы только  посмотрите  на  этого
байструка, вы поглядите только на этот ужас. И он указал мне на  бронзо-
вого и голого младенца, пухленькой ручкой державшего на весу  громадней-
ший канделябр. - Ведь страшно подумать, вскричал Мик, прижимая кулак  ко
лбу, - в какой идиотической теме пребывали люди, которые это работали, и
еще те, которые такую штуку покупали.  Нет,  милый,  вы  посмотрите  (он
схватил меня за плечи), вы посмотрите только на его физию. Подумайте (он
прижал кулак ко лбу), ведь этот младенец поднимает вытянутой рукой такую
тяжесть, которая превышает в пять раз его собственный вес, ведь это  чу-
довищно, ведь это как для нас с вами двадцать пудов. Ну? А между тем что
выражает его личико. Видите-ли вы  в  нем  хотя  бы  малейший  отголосок
борьбы, усилия или напряжения? Да отпилите вы от его ручонки этот канде-
лябр, и, уверяю вас, что даже самая чувствительная кормилица,  глядя  на
его мордашку, не сумеет угадать, хочет-ли этот младенец  спать,  или  он
будет сейчас... Ужас, ужас.
 
   -- Ну, какого тебе рожна опять надо, - весело закричал Зандер с  дру-
гого конца комнаты и пошел было, обходя кресла, в  нашу  сторону,  но  в
этот момент в комнату вошел Хирге. Он был в халате, прижимая руки к гру-
ди что-то с осторожностью нес, и как только он вошел, нет, как только он
отворил коленкою дверь, все - Мик, Зандер и Нелли, пошли ему навстречу и
так как он не остановился, то опять обратно за ним к лакированному  сто-
лику, где под висящей лампой было светлее. Подошел и я.
 
   На столике уже стояла небольшая жестяная коробка, похожая  на  те,  в
которых у Абрикосова продавали соломку, только меньше и  короче.  На  ее
блестящей, словно нечищеной жести, кое-где виднелись приклеившиеся  лох-
матки сорванной бумаги. Рядом лежало еще что-то вроде циркуля  с  ниточ-
кой, и еще тут же деревянная коробочка. - Ну, валяй, валяй, ждать-то не-
чего, - сказал Мик, - посмотри-ка на нашу красавицу, ей уже совсем  нев-
терпеж. И он кивнул на Нелли, которая, с лицом внезапно заболевшего  че-
ловека, в нетерпении то опускалась локтями на стол, то  снова  выпрямля-
лась, при этом не спуская глаз с  Хирге,  словно  прицеливалась,  откуда
лучше откусить: сверху или снизу. Хирге устало потер лоб и, с отвращени-
ем ворочая языком и губами, сказал: - сегодня грамм стоит  семь  пятьде-
сят, вам значит сколько. Последние слова относились ко мне и, видя,  как
Зандер возмущенно моргал мне глазми, будто еще раньше  разучил  со  мною
роль, которую теперь, когда нужно ее произнести, я запамятовал, - я ска-
зал, что у меня имеется без какой-то малости пятнадцать рублей. - А  мне
один грамм, - вдруг и совсем неожиданно сказала Нелли, и прикусила  ниж-
нюю губу до белого пятнышка. Хирге, прикрыв глаза, в виде  согласия  дал
чуть-чуть упасть голове, положил на борт  стола  зажженную  папиросу  и,
нисколько не обращая внимания на Мика, который, с шумным нетерпением вы-
пыхнув воздух, зашагал по комнате, неся (как кувшин) запрокинутыми рука-
ми свою голову, - раскрыл жестяную коробку. - Вам, значит, два грамма, -
сказал мне Хирге, пытаясь осторожно вытащить то синее, что лежало в жес-
тянке. - Нет, как же, - вмешался Зандер, останавливая его,  -  это  ведь
надо разделить. И подрожав головой еще раз: - это ведь  надо  разделить.
Но к столу уже подбежал Мик и, поднимая указательный  палец  (будто  ему
пришла замечательная мысль), радостным голосом предложил  разделить  все
три грамма поровну на четыре части, чтобы на каждого пришлось бы по  три
четверти. Со зло опущенными глазами Нелли сказала: - нет, уж  мне  целый
грамм; целый день за эти деньги работаешь, работаешь. Она опять прикуси-
ла губу, а глаза не поднимала. - Хорошо, хорошо, - примирительно и злоб-
но махнул на нее Мик, - тогда сделаем иначе. И  он  предложил  разделить
мои два грамма, дав ему и Зандеру по три четверти, мне же, как  начинаю-
щему, половину. - Ведь можно, да, - спросил он, ласково глядя мне в гла-
за. И только Зандер еще вмешался, высказав сомнения,  составляют-ли  две
три четверти и одна половина - два целых.
 
   Видя, что общее согласие наконец достигнуто, Хирге, стоявший до  того
с опущенной головой и руками, принял от меня и от Нелли деньги, пересчи-
тал их, положил в карман, и еще раз отодвинув  папиросу,  чтобы  она  не
сожгла стола, взялся за жестяную коробочку, в которой  виднелось  что-то
синее. Только теперь, когда Хирге вытащил это синее из коробки, я понял,
что это кулек из синей бумаги, и что рядом с пустой теперь жестянкой ле-
жат аптекарские весы, принятые ранее за циркуль.  Из  жилетного  кармана
Хирге вытащил костяную лопатку и несколько бумажек, сложенных как в  ап-
теке для порошков. Развернул одну из них, - она была пуста, - Хирге вло-
жил ее в чашечку весов, и бросив на другую крошечный металлический обре-
зок, взятый из ящичка (в нем лежали гирьки), - приподнял коромысло весов
настолько, чтобы ниточки натянулись, чашечки же весов  оставались  бы  в
соприкосновении со столом. Продолжая так одной рукой держать весы, Хирге
другой рукой, в которой была костяная лопатка, раскрыл отверстие  пакета
и опустил в него лопатку. Бумага застрекотала и я заметил, что  в  синем
кульке находится вдетый в него  вплотную  еще  другой  кулек,  из  белой
(она-то и застрекотала) словно бы вощеной бумаги. На осторожно  вытащен-
ной затем костяной лопатке горбиком лежал белый порошок.  Он  был  очень
бел и сверкал кристаллически, напоминая нафталин. Хирге с очень  большой
осторожностью сбросил в пакетик на весах и другой рукой  приподнял  выше
коромысло. Чашечка с гирькой оказалась тяжелее. Тогда, не  опуская  при-
поднятых над столом весов, Хирге снова воткнул костяную лопатку в  синий
пакет, но видимо это было очень неудобно и тяжело руке. - Подержи-ка па-
кет, - сказал он Мику, стоявшему к нему ближе других, - и только теперь,
когда он сказал эти слова, я понял, какая ужасная тишина была в комнате.
- Э, да тут почти ничего нет, - сказал Мик, в то время Хирге, не отвечая
и достав лопаточкой еще кокаина, сбрасывал его с  лопатки  на  весы  тем
движением ударяющего пальца, которым сбрасывают пепел с папиросы.  Когда
коромысло весов выровнялось, Хирге, осторожным и точным движением  сбро-
сив обратно в пакет остаток с лопатки, опустил  весы,  снял  порошок  и,
закрыв его и примяв кокаин, который тотчас приобрел уплотненно  сверкаю-
щую гладкость, протянул порошок Нелли.
 
   Пока Хирге взвешивал и готовил следующий порошок, (обычно он продавал
готовые порошки, но Мик еще по дороге, боясь, как  я  потом  узнал,  что
Хирге подмешает хинину, поставил непременным условием  свое  присутствие
при развесе), итак, пока готовился следующий порошок, я смотрел на  Нел-
ли. Она тут же на столе раскрыла свой порошок, достала из сумочки  коро-
тенькую и узенькую стеклянную трубочку и концом  ее  отделила  крошечную
кучку сразу разрыхлившегося кокаина. Затем приставила к этой кучке кока-
ина конец трубочки, склонила голову, вставила верхний конец  трубочки  в
ноздрю и потянула в себя. Отделенная ею кучка кокаина, несмотря  на  то,
что стекло не соприкасалось с кокаином, а было  только  надставлено  над
ним, - исчезла. Проделав то же с другой ноздрей,  она  сложила  порошок,
вложила в сумочку, отошла в глубь комнаты и расселась в кресле.
 
   Между тем Хирге успел уже свешать следующий порошок, к  которому  те-
перь тянулся Зандер. - Ах, не закрывай ты его пожалуйста, - говорил он в
то время как Хирге, склоняя голову на бок, словно любуясь своей работой,
заканчивал порошок, - ах, да не придавливай, не дави ты его, не надо.  И
трясущейся рукой приняв из спокойной руки Хирге раскрытый порошок,  Зан-
дер высыпал на тыловую сторону ладони  горку  кокаина,  однако-же  много
большую, чем это делала Нелли. Затем, вытягивая свою волосатую шею  так,
чтобы оставаться над столом, Зандер приблизил к горке кокаина нос  и  не
соприкасаясь им с порошком, перекосив рот, чтобы замкнуть другую ноздрю,
шумно потянул воздух. Горка с руки исчезла. Тоже самое он проделал  и  с
другой ноздрей, с той однако разницей, что порция кокаина, предназначав-
шаяся для нее, была так ничтожно мала, что была еле заметна. - Только  в
левую ноздрю могу нюхать, - пояснил он мне с лицом  человеком,  который,
рассказывая об исключительности своей натуры, смягчает хвастовство - ви-
дом недоумения. При этом с отвращением морщась он, шибко  высунув  язык,
несколько раз облизал то место руки, на которое ссыпал кокаин, и,  нако-
нец, заметив, что из носа выпала на стол пушинка, он склонился и  лизнул
стол, оставив на лакированной поверхности мокрое, быстро сбегающее,  ма-
товое пятно.
 
   Теперь и мой порошок был уже взвешен  и  лежал  аккуратненько  передо
мною, между тем как Мик, затворив за вышедшим Хирге дверь, с большой ос-
торожностью высыпал свой порошок в вынутый из кармана крошечный стеклян-
ный пузырек. Понюхав кокаина (Мик тоже нюхал как-то по своему,  на  иной
лад, чем другие, - опускал в пузырек, в котором кокаин игольчато облепил
стенки, тупую сторону зубочистки и, вытащив на ее выгнутом кончике пира-
мидку порошка, подносил к ноздре, ничего не просыпая), понюхав он увидал
мой еще нетронутый пакетик. - А вы-то что же не нюхаете?  -  спросил  он
меня тоном укора и недоумения, будто я читал газету в фойе театра, в  то
время как спектакль уже начался. Я объяснил, что собственно не знаю как,
да и у меня и нечем. - Пойдемте, я вам все сделаю, - сказал он совершен-
но так, словно у меня не было билета, и он выражал  готовность  мне  его
дать. - Господа, - крикнул он Зандеру и Нелли, которые в углу раскрывали
ломберный столик и уже достали мелки и карты, - вы что же там, идите  же
смотреть, тут ведь человека ноздревой невинности лишают. Мик раскрыл мой
порошок (кокаин был в нем приплюснут, в  середине  лежал  более  толстым
слоем, по краям кончался волнистой линией, и раскрытый Миком дал в толще
трещину и будто весь подпрыгнул), концом зубочистки набрал в  ее  выемку
немного порошка и, обняв меня за плечи, слегка притянул к  себе.  Близко
перед собой я видел теперь его лицо. Глаза его  были  горячи,  влажны  и
блестящи, губы не раскрываясь безостановочно ходили, будто он сосал  ле-
денец. - Я поднесу эту понюшку к вашей ноздре и вы  дернете  носом,  это
все, - сказал Мик, осторожно приподнимая зубочистку.  И  только  я,  по-
чувствовав приблизившуюся зубочистку, хотел потянуть в себя воздух,  как
Мик, сказав - эх, черт, - опустил ее. Она была пуста.
 
   -- Что же ты сделал, - разволновался Зандер (он с Нелли уже стояли  у
стола), - ты же сдул. Мне и на самом деле было страшно, что мое дыхание,
которое я даже сдерживал, могло снести этот белый  порошок,  и  заметив,
что тужурка моя под подбородком обсыпана, невольно, как это делал с пуд-
рой, начал счищать рукавом. - Да что же ты делаешь, сволочь, -  закричал
Зандер и, вскинувшись и глухо грохнув коленями о пол, вытащил  там  свой
порошок и стал в него собирать пушинки. Чувствуя, что я сделал  какую-то
ужасную неловкость, и просительно посмотрел на Нелли. - Нет, нет, вы  не
умеете, - тотчас успокоительно ответила она, переняла через стол от Мика
зубочистку  (обходя  ползавшего  по  полу  Зандера,  шепнула  совсем  по
бабьему, всасывая в себя воздух - господи) - и подошла ко мне. -  Видите
ли, миленький мой, понимаете ли меня, -  махая  зубочисткой,  заговорила
она немного невнятно, словно ей что сжимало зубы, - кокаин, или  как  мы
его называем, кокш, понимаете, просто кокш, ну, так вот значит кокш... -
Или, как мы его называем кокаин, - вставил Мик, но Нелли махнула на него
зубочисткой. - Ну, так вот кокш, - продолжала она, - он  необычайно,  он
до волшебства, легкий. Понимаете. Малейшего дуновения достаточно,  чтобы
его распылить. Поэтому, чтобы его не сдуть, вы не должны от себя дышать,
или - должны заранее выпустить воздух. - Из легких, разумеется, - мрачно
заметил Мик. - Из легких, - ворковала Нелли, и сразу на Мика, -  ах,  да
убирайтесь вы, мешаете только, - и снова ко мне, -  ну,  так  понимаете,
как только я поднесу понюшечку, так вы от себя не должны дышать, а сразу
в себя тянуть. Теперь поняли, да, - сказала она, набирая  на  зубочистку
кокаин.
 
   Послушно, так, как она приказала, я не дышал  и  потом  в  себя,  как
только почувствовал щекотание зубочистки у ноздри. - Прекрасно, - сказа-
ла Нелли, - теперь еще раз, - и ковырнула снова зубочисткой  в  порошке.
От первой понюшки я не почувствовал в носу ничего, разве только, да и то
лишь в мгновение, когда потянул носом, своеобразный,  но  не  неприятный
запах аптеки, тотчас-же улетучившийся, лишь только я вдохнул его в себя.
Снова почувствовал зубочистку у другой ноздри, я опять  потянул  в  себя
носом, на этот раз осмелев, много сильнее. Однако, видимо, перестарался,
почувствовал как втянутый порошок щекочуще достиг носоглотки и, невольно
глотнув, я тут же почувствовал, как от гортани отвратительная  и  острая
горечь разливается слюной у меня во рту.
 
   Видя на себе испытующий Неллин взгляд, я старался не поморщиться.  Ее
обычно грязно голубые глаза были теперь совсем черны, и только  узенькая
голубая полоска огибала этот черный, страшно расширенный и огневой  зра-
чок. Губы же, как и у Мика, ходили в беспрерывном, облизывающемся движе-
нии, и я хотел было уже спросить, что же они такое сосут, но как  раз  в
этот момент Нелли отдав зубочиску Мику и приведя уже в порядок мой поро-
шок, быстро пошла к двери, обернувшись, сказала - я на  минутку,  сейчас
вернусь - и вышла.
 
   Горечь во рту у меня почти совсем прошла и осталась  только  та  про-
мерзлость гортани и десен, когда на морозе долго дышишь широко раскрытым
ртом, и когда потом, закрыв его, он кажется еще холоднее от теплой  слю-
ны. Зубы же были заморожены совершенно, так что надавливая на один  зуб,
чувствовалось, как за ним безболезненно тянутся, словно друг  с  дружкой
сцепленные, все остальные.
 
   -- Вы должны теперь дышать только через  нос,  -  сказал  мне  Мик  и
действительно дышать стало так легко, будто отверстие  носа  расширилось
до чрезвычайности, а воздух стал особенно пышен и свеж. - Э-те-те-те,  -
остановил меня Мик испуганным движением руки, завидя, что я достал  пла-
ток. - Это вы бросьте, это нельзя, - строго сказал он. - Но если мне не-
обходимо высморкаться, - упорствовал я. - Ну что вы  такое  говорите,  -
сказал он, выдвигая голову и прижимая ко лбу кулак. - Ну, какой же дурак
сморкается после понюшки. Где же это слыхано. Глотайте. На то  ведь  это
кокаин, а не средство против насморка.
 
   Зандер, между тем, держа в руке свой порошок, сел  на  кончик  стула,
посидел так молча, подрожал головой, и словно что надумал, пошел к  две-
ри. - Послушай, Зандер, - остановил его Мик, - ты  там  постучи  Нельке,
скажи чтоб поскорее. Да и сам поторапливайся, я ведь тоже еще не умер.
 
   Когда Зандер, с какими-то странными движениями пугливой  предосторож-
ности, притворил за собой дверь, я спросил Мика, в чем дело и  куда  это
они все выходят. - Э, пустое, - ответил он (он говорил уже  тоже  как-то
странно, сквозь зубы), - просто после первых понюшек  портится  желудок,
но сейчас же проходит и уже больше до конца понюха не действует.  У  вас
этого еще не может быть, - как бы успокаивая, добавил он,  прислушиваясь
у двери. - Я думаю, что кокаин-то на меня не подействует, - вдруг сказал
я, совсем неожиданно для себя, и испытывая при этом от очищенного  звука
своего голоса такое удовольствие и такой  подъем,  будто  сказал  что-то
ужасно умное. Мик нарочно перешел через  всю  комнату,  чтобы  снисходи-
тельно похлопать меня по плечу. - Это вы можете рассказать вашей  бабуш-
ке, - сказал он. И улыбнувшись мне нехорошей улыбкой, снова пошел к две-
ри, отворил и вышел.
 
   4
 
   Теперь в комнате никого нет, и я подхожу и сажусь у камина. Я  сажусь
у черной решетчатой дыры камина и совершаю внутри себя  работу,  которую
делал бы всякий на моем месте и в моем положении: я напрягаю свое созна-
ние, заставляя его наблюдать за изменениями в моих ощущениях. Это  само-
защита: она необходима для восстановления плотины между внутренней  ощу-
щаемостью и ее наружным проявлением.
 
   Мик, Нелли и Зандер возвращаются в комнату. Я  развертываю  на  ручке
кресла свой порошок, прошу у Мика зубочистку, внюхиваю еще две  понюшки.
Делаю я это, конечно, не для себя, а для них. Бумажка хрустит, кокаин на
каждом хрусте подпрыгивает, но я проделываю все и  ничего  не  просыпаю.
Легкий, радостный налет, который я при этом чувствую, я воспринимаю, как
следствие моей ловкости.
 
   Я разваливаюсь в кресле. Мне хорошо. Внутри меня наблюдающий луч вни-
мательно светит в мои ощущения. Я жду в  них  взрыва,  жду  молний,  как
следствие принятого наркоза, но чем дальше, тем  больше  убеждаюсь,  что
никакого взрыва, никаких молний нет и не будет. Кокаин значит и  вправду
на меня не действует. И от сознания бессилия передо мною такого  шибкого
яда, радость моя, а вместе с ней сознание исключительности моей  личнос-
ти, все больше крепнет и растет.
 
   В глубине комнаты Зандер и Нелли сидят за ломберным  столом,  бросают
друг другу карты. Вот Мик хлопает по карманам, находит спички,  зажигает
в высоком подсвечнике свечу. Любовно я смотрю, с  какой  бережностью  он
закругленной ладонью закрывает свечу, несет ее пламя на своем лице.
 
   А мне становится все лучше, все радостнее. Я уже  чувствую,  как  ра-
дость моя своей нежной головкой вползает в мое горло,  щекочет  его.  От
радости (я слегка задыхаюсь) мне становится невмоготу, я уже должен отп-
леснуть от нее хоть немножко, и мне ужасно хочется что-нибудь  порасска-
зать этим маленьким бедным людишкам.
 
   Это ничего, что все шикают, машут руками, требуют, чтобы я (как  было
еще раньше строжайше между всеми обусловлено) молчал. Это ничего, потому
что я на них не в обиде. На миг, только на коротенький миг  я  испытываю
как бы ожидание чувства обиды. Но и это ожидан