элитарной молодежи  и студенчества определенного скептицизма
по отношению к официальным установкам.

     В-третьих,   успехи,   достигнутые   северокорейским  пропагандистскими
службами  в формировании нужного  им  миросозерцания в значительной  степени
являются  результатом  жесткого  административно-полицейского   контроля  за
населением и полной  информационной  изоляции  от внешнего мира, а отнюдь не
правильной  организации   пропагандистской  работы  как  таковой.  Из  этого
следует,  что даже  слабый отход от политики  информационной самоизоляции  и
минимальное  расширение  контактов  с  внешним  миром  приведет  к  быстрому
разрушению  официального мировоззрения  (хотя  какие-то  его элементы  могут
просуществовать  еще  очень  долго).  Иначе  говоря,  позиции   официального
мировоззрения в корейском обществе не представляются особо прочными.

ПРИМЕЧАНИЯ

     1. Группы  эти  состоят  из  нескольких  десятков живущих по  соседству
семей. Во главе каждой группы стоит  чиновник, который обязан контролировать
поведение  всех   находящихся  в  его  подчинении  людей,   за  политическую
благонадежность которых он несет и персональную ответственность.

     2.   Впрочем.   Ко  “н   Хван  (известный   северокорейский   дипломат,
впоследствии перешедший на Юг) вспоминает, как в августе  1967  г., во время
очередной  кампании   по   борьбе   с  чуждыми  влияниями,   всех  студентов
Пхеньянского революционного училища иностранных языков, где он тогда учился,
заставили  сдать  все  имевшиеся у  них  иностранные  книги,  в том числе  и
словари,  а   потом  провели  торжественное  сожжение  этой  "буржуазной   и
ревизионистской" литературы. См.: Ко “н Хван. Пхенъянъ-ый 25 сиган (25 часов
Пхеньяна). Сеул, "Коревон", 1992. с.293-294.

     3. Впрочем, в  1998 г., то есть через 4 года после смерти своего  отца,
он стал  также именоваться "Великим  Вождем" то  есть  пользоваться титулом,
который до того мог применяться только к Ким Ир Сену.

     4.  Чосон  пхочжа сикмуль. Пхеньян, "Квахак пэкква чхульпханса",  1990.
С.1.

     Ким  Пэк-рен.  Чосоно  моым  чхегйе  мунчже.  --  "Онохак  ронмун чип".
Пхеньян, "Квахак пэкква чхульпханса", 1987. С.1.

     5.  Кон  Тхак Хо. Кукка чонъчхи повигук нэмак  (За  кулисами Управления
политической охраны государства). Сеул, 1976.

     6.  Кымганъсан-ый рекса-ва  мунхва  (История  и  культура  Кымгансана).
Пхеньян,1984, с.47.

     7.  Монумент этот сложен из 25550 камней,  что символизирует количество
дней, прожитых  Ким  Ир Сеном  к моменту открытия  этого  сооружения.  (См.:
Корея.Краткие сведения. Пхеньян, 1987, с.216.)

     8. Пукхан-ый чонъчхи (Северокорейская политика). Сеул, "Ырю мунхва са",
1990, с.288.

     9. Пукнам-ый сэнъхвальсанъ  (Образ жизни  Севера  и  Юга). Сеул,  1986,
с.83.

     В  задаче  о яблоках стоит обратить внимание и на то,  как четко в  ней
проявилась традиционная конфуцианская  иерархия  (старший  -- выше младшего,
мужчина -- выше женщины).

     10.  Ли Дон  Чхун.  Чучхехенъ-ый конъсанчжуи-ый хекменъчжок  суренъгван
(Чучхейское,    коммунистическое   учение   о   революционном   вожде)    --
"Кынлочжа",1987,No.8.

     11. Ким Иль Сон чочжак чип (Собр. соч. Ким Ир Сена), т.3, с.448.

     12. Кымганъсан-ый  рекса-ва  мунхва  (История  и  культура Кымгансана).
Пхеньян, "Квахак пэкква чхульпханса", 1984. С.118.

     10. ПХЕНЬЯН И ПХЕНЬЯНЦЫ (Заметки советского стажера).

     В  1984-1985 гг. мне довелось провести год  на  стажировке  в Корейской
Народно-Демократической  Республике,  в  Университете  имени  Ким  Ир   Сена
(Пхеньян).  Во  время  пребывания  в  Пхеньяне  мне довелось  увидеть  много
интересного,  кое-что из  виденного я описал по  возвращении домой в кратких
заметках  для  памяти, на  основании  которых и  составлена  данная  статья.
Конечно,  за  прошедшие  15 лет северокорейская  столица  изменилась,  хотя,
возможно, и не  в такой  степени,  как другие города Восточной Азии. Тем  не
менее, записки эти о прошлом, хотя и недавнем.

x x x

     Пхеньян --  столица  КНДР  и крупнейший город  республики.  В  середине
1980-х годов  его население превышало полтора  миллиона  человек, в то время
как на один  другой  город  страны не достиг еще и полумиллионного рубежа. В
Пхеньяне расположены  не только основные  правительственные учреждения, но и
большинство научных  и культурных центров страны, в том числе и единственный
северокорейский университет.

     Пхеньян не только крупнейший город Северной Кореи. Это -- город особый,
витрина  северокорейского  социализма.  На  протяжении  всей   истории  КНДР
правительство поддерживало в столице куда более высокий уровень жизни, чем в
остальных частях страны.  Хотя практически  все  продукты и  потребительские
товары  в  Северной  Корее и распределяются  по  карточкам, нормы снабжения,
действующие в Пхеньяне, во многом отличаются от тех, что существуют в других
городах страны. Жить в Пхеньяне  --  привилегия, и только те  северокорейцы,
кого режим считает благонадежными, имеют на это право.

     Хотя Пхеньян (или, точнее, его  заметная  часть) и представляет из себя
гигантскую пропагандистскую  операцию, город -- витрину, функции  его отнюдь
не  исчерпываются  пропагандой.  Это,  все-таки, город,  в  котором  живут и
работают  люди. Надо сказать, что  настоящий  Пхеньян мало  имеет  общего  с
Пхеньяном  пропагандистским -- тем  великолепным  сверхсовременным  городом,
фотографии которого заполняют глянцевые страницы официальных северокорейских
изданий.

     Что же такое  представляет собой реальный  Пхеньян (или, точнее, что он
представлял  собой  в  середине  восьмидесятых)?  Широкая,  но  мелкая  река
Тэдонган   делит   северокорейскую  столицу  на  две  половины.  Через  реку
перекинуто  только два  моста (один  довоенный,  а  другой  -- построенный в
начале шестидесятых), но это не создает особых  проблем,  так как движение в
городе  небольшое.  Традиционно   город  располагался  на  западном  берегу,
застройка же  восточного началась только в шестидесятые  и семидесятые годы.
Однако, центр города по-прежнему находится на западном берегу реки. Несмотря
на почти полторы тысячи  лет  истории,  в архитектурном отношении Пхеньян --
город новый, ведь  в 1950-1953 годах северокорейская столица была буквальном
стерта  с  лица земли  американской  авиацией.  Даже  то,  что северокорейцы
объявляют  "памятниками  старины",  в  действительности является новоделами,
часто -- весьма далекими от оригинала.

     Центральные кварталы столицы -- это  действительно широкие  улицы, дома
современной архитектуры,  монументальные здания учреждений. Это --  парадный
центр,  где сосредоточены  основные  правительственные учреждения, где живет
правящая  элита.  Эта  часть  города,  которую  и  можно  считать  Пхеньяном
пропагандистским, Пхеньяном-витриной, невелика: в  середине восьмидесятых из
конца в конец ее можно было пройти от силы за полчаса. В первые послевоенные
годы  центр  города располагался  на  протянувшемся  вдоль берега  Тэдонгана
проспекте  Сынни (то есть  "Проспекте  Победы", который назывался проспектом
Сталина  до  середины  семидесятых  --   еще  один  символ  северокорейского
неприятия  "критики  культа  личности"). Проспект  Сынни  и поныне  застроен
массивными,  помпезными и  тяжеловесными домами, по стилю  очень похожими на
советские  постройки первых  послевоенных  лет.  В  середине  восьмидесятых,
однако, наиболее парадной частью  города были районы,  которые располагались
немного  западнее,  на проспектах Чхангван  и  Чхоллима.  Именно  эта  часть
столицы и стала любимым объектом съемок для официальных фотографов.

     Однако  на  глянцевых  официальных  снимках  не  слишком  заметна  одна
маленькая  деталь:  большая  часть  этого  района  отгорожена  металлическим
забором, проходы в котором  охраняются часовыми  (в основном  -- коренастыми
круглолицыми  девицами  с  автоматами на перевес). Там жила  элита  правящей
бюрократии  Северной  Кореи.  Для  ее  членов  были  сооружены  эти  дома  с
великолепными  многокомнатными  квартирами,  их  ждали  по  утрам  роскошные
"мерседесы", для их детей  была  построена  образцовая  1-ая  средняя школа,
образцовый детский сад и ясли. В закрытом районе есть и специальные магазины
и  многое  другое,  что  необходимо   чиновникам  для  безбедной  жизни.  На
территорию самого  района мне,  как  иностранцу, попасть было невозможно, но
вокруг  него  часто встречались  фланирующие по  проспекту  Чхангван  группы
подростков --  чиновничьих  детей. Это упитанные юнцы щеголяли  в  импортных
костюмах  и  куртках  либо, чаще,  во  френчах  а  lа  Ким  Чжон  Ир. На  их
надменно-высокомерных  физиономиях  было  прямо-таки  написано  презрение  к
мельтешащей  вокруг нищей  и голодной черни.  Даже  обязательные для  любого
корейца значки с портретом Ким Ир Сена  -- символ своей "пламенной верности"
Великому Вождю  -- стали для  номенклатурных  отпрысков  средством  "fashion
statement". Носили они их необычным образом, так, как это было модно тогда у
молодежи: на  самом  краешке  лацкана, так  что значок  висел буквально  "на
отлете".

     Там же,  совсем  рядом с престижными кварталами  высшего чиновничества,
расположились   и   те   сооружения,   что  стали  архитектурными  символами
современной  Кореи:  театр Мансудэ, Народный  дворец  учебы, Дворец  съездов
Мансудэ,  Дворец   пионеров   и   школьников,  Первый  универмаг.  Все   это
сосредоточено на маленьком пятачке, маленьком даже по сравнению с престижным
центром,  который тоже невелик по  площади. Любопытно, что на издаваемых для
иностранцев   схематических   планах   Пхеньяна    этот   центр   показывают
непропорционально большим, раз  в пять больше,  чем он должен  был  бы быть,
исходя из примерного масштаба карты.

     В  нескольких  сотнях метров  от  проспекта Чхангван,  близ  советского
посольства,  возвышается  громада  театра Мансудэ,  в  котором мне  довелось
побывать,  что, надо сказать,  довольно редкая удача.  Этот роскошный театр,
изображение  которого   попало  даже  на  северокорейские  денежные  купюры,
работает далеко не каждый день и очень немногим из иностранцев-недипломатов,
не  говоря  уж  о самих корейцах, удалось  посетить его.  Строго говоря,  он
вообще  не  предназначен  для   нормальной   театральной  деятельности,  для
массового  посещения: его  зрительный  зал  невелик,  вмещает  от  силы  300
человек. Обычно зрителями являются иностранцы и те немногие корейцы, которые
тем  или  иным  путем смогли добыть пригласительные билеты.  Я,  конечно, не
специалист по архитектуре, но  интерьеры Мансудэ действительно впечатляют. В
наше  время,  когда  из-за  отсутствия  заказчиков во всем  мире практически
прервалась  традиция дворцового  строительства,  Мансудэ,  пожалуй, одно  из
последних сооружений, на  которые не жалели  ни денег,  ни  труда. В отделке
помещений  сочетаются традиционное  умение корейских  мастеров и  достижения
современной  техники.  Пол  фойе покрыт огромными коврами ручной  работы, на
стенах -- мозаики и фрески в  стиле традиционной корейской  живописи, мебель
украшена  тончайшей резьбой. И  рядом с  этим  --  блеск  никеля  и  стекла,
потолок,  переливающийся  всеми  цветами  радуги,  двери  на  фотоэлементах,
причудливые  фонтаны  с  цветной подсветкой,  что  разместились не только на
площади напротив  театра, но  и в самом его холле. Именно эти фонтаны каждый
вечер придают площади у театра, центральной в Пхеньяне (на нее выходят также
Дворец  учебы  и  Первый  универмаг),  вид  совершенно  феерический. Вода  в
подсвечиваемых разноцветными фонарями фонтанах  сама  начинает светиться  то
красным,  то  синим,  то  голубым  цветом.  Из  бассейнов на площади  встают
огромные сияющие  столбы  или  водяные  разноцветные  костры.  Каждый  вечер
десятки и сотни жителей  столицы  приходят сюда полюбоваться  этой красотой,
так контрастирующей с их повседневным бытом, нищим и серым.

     Другой частью парадного центра является  Первый  универмаг. Назвать это
шестиэтажное  сооружение "Храмом потребления"  довольно трудно, так  как  те
товары,  что  красуются в  его  витринах, для реального  потребления, строго
говоря, не предназначены.  Поскольку все продукты и потребительские товары в
стране  распределяются по карточкам,  рядовой  кореец не может  и мечтать  о
покупке  какой-нибудь  красующейся  в  этих  витринах  высокотехнологической
экзотики,  типа  стиральной машины.  Первый  универмаг  --  это  сооружение,
скорее,   пропагандистское,   призванное   изобилием   своих  витрин   (увы,
относительным даже по  тогдашним советским меркам) демонстрировать изобилие,
якобы царящее в стране. Впрочем, официально  Северная Корея в  восьмидесятые
годы  не признавала  существования  карточной  системы,  точнее,  о  ней  не
полагалось  говорить  иностранцам.  Поэтому  в Первом Универмаге действовало
правило,  согласно которому иностранцы могли покупать  там товары совершенно
свободно. Карточек  у  них никто не спрашивал. Один из наших северокорейских
соседей по  общежитию для иностранцев использовал эту особенность для своего
мелкого бизнеса. Он договорился со своим "подконтрольным"  иностранцем,  что
тот будет  покупать в Первом универмаге  продукты  и вино  на полученные  от
корейского  студента  деньги.  После  этого  предприниматель  отправлялся  в
провинцию,  в  свой  родной город, и  там  на рынках  сбывал  вино с немалой
прибылью.

     В центральной же части города,  естественно,  расположено и большинство
правительственных  учреждений.   Любопытно,   что,  как  правило,   в   КНДР
организации не имеют вывесок, по крайней мере,  так  обстояли дела в 1984 г.
Тот,  кому это нужно,  и  так знал, где расположено то или иное министерство
или ведомство, ну,  а прочим, как считают в Северной Корее, этого знать и не
полагается.  Вывесок  не было  даже  на столь  безобидных  организациях, как
министерство  здравоохранения или просвещения. Другая особенность -- наличие
охраны (часто вооруженной) у всех мало-мальски значительных учреждений. Даже
в  школах и университетах у ворот обычно  стояли "часовые", в  роли  которых
выступали сами учащиеся (на посты заступают по очереди).

     За  пределами  небольшой  парадной  центральной  зоны начинался  другой
Пхеньян. На  первый взгляд, застройка этих районов отличалась от центральной
только  большей  скромностью  и  некоторой монотонностью.  Вдоль  обсаженных
деревьями дорог  тянулись многоэтажные дома  довольно современного,  хотя  и
"коробчатого",  вида,  так  что   если   ехать  по   улице   на  машине  или
комфортабельном интуристовском  автобусе  (а  именно  так  передвигается  по
улицам северокорейской  столицы подавляющее большинство иностранцев), да еще
не  особо оглядываться по сторонам,  то создавалась полная иллюзия того, что
машина идет по современному  многоэтажному городу.  Дело, однако, в том, что
современные  дома  лишь  протянулись  лентами  вдоль  дорог,  они  как ширмы
закрывают  внутренность   кварталов,  которые  сплошь  застроены  маленькими
традиционными лачугами, и представляют собой настоящие  трущобы. Эти трущобы
были закрыты от взгляда с улицы не только современными домами, но и высокими
бетонными заборами, которые окружали любой квартал.

     Еще дальше от центра города, в местах, куда не забредали иностранные  и
иные "гости столицы", трущобы располагались  открыто, уже безо всяких ширм и
прикрытий.  Особенно много традиционных лачуг было в Восточном  Пхеньяне, то
есть в новой, левобережной части города. Там современная  застройка, если не
считать  обширного  района  Мунсу,  протянулась  лишь  узкой  полосой  вдоль
нескольких улиц, параллельных левому берегу Тэдонгана, и еще двух уходящих к
восточной окраине проспектов: Сэсаллим  и Тэдонвон. Весь остальной Восточный
Пхеньян  -- это море плотно прижавшихся друг  к  другу маленьких кирпичных и
глинобитных домишек, которые тянутся на многие километры.  Там нет даже улиц
в точном смысле этого слова, а лишь извилистые  неасфальтированные проходы и
проезды между домами.

     Типичный  пхеньянский одноэтажный  дом представляет  из  себя невысокое
сооружение с черепичной или шиферной  крышей, оштукатуренными и  выбеленными
кирпичными стенами.  Все окна  и двери обращены в  одну сторону и выходили в
маленький двор -- огородик. По моим  приблизительным подсчетам, площадь этих
домов (вместе с  подсобными помещениями)  колеблется от 15 до  30 квадратных
метров,  в  среднем  составляя примерно  двадцать квадратных  метров. Обычно
такой  дом  состоит из двух смежных комнат и кухни  с топкой ондоля (система
отопления  в Корее, аналогичная китайскому  кану, которая  существует там  с
незапамятных времен  и предусматривает, что теплый воздух проходит под полом
жилых помещений, отапливая их). Обстановка бедная, как правило, самодельная,
часто в комнате есть только низенький столик и  небольшой шкаф. К дому может
быть пристроена кладовка. Теснота в таком жилище страшная, по  ночам едва ли
не весь пол в комнате  превращается в кровать, но днем  дом обычно  пустует:
старшие -- на работе, а дети в школе или же бегают на улице.

     Отапливают  дома традиционным  способом,  с  помощью  ондоля,  топливом
которому служат  угольные  брикеты  в  виде  цилиндров.  Изготовляют  их  из
угольного  порошка и пыли на специальных  небольших ручных  прессах. Кстати,
точно такие же  угольные цилиндры и  почти такое же примитивное оборудование
для их изготовления до недавнего времени часто попадались на глаза и в Сеуле
(сейчас,  впрочем, в  южнокорейской  столице они  почти полностью  вытеснены
газовым   и  нефтяным  отоплением).   Своеобразная  деталь  внешнего  облика
корейских домов -- это их трубы. Как правило, это просто куски водопроводных
железных труб, часто  даже кривые  и  грубо обрезанные, которые, вдобавок, и
установлены  не  вертикально, а как-то  наискосок.  Эти кустарно-причудливые
трубы,  по крайней  мере  на советский глаз,  придают  всем  домам  какой-то
неустроенный, временный вид. В большинстве домов дымоход ондоля  выходит, по
дальневосточной традиции, под стеной дома, но порою труба может торчать и из
самой крыши.

     Тесно  не  только в  доме,  но и вокруг  него.  Плотность  застройки  в
трущобах  очень велика,  до 30% всей земли занято  самими постройками, место
остается  лишь  для крохотных огородиков и  узких тропинок,  петляющих между
домами. Ни эти тропинки, ни более широкие проезды не асфальтированы, так что
только скалистая почва Пхеньяна спасает их во время дождей от  превращения в
потоки  грязи. Пешеходные тропинки,  впрочем,  иногда выкладывают  бетонными
плитками, но делается это редко.

     Во всем городе вообще,  а в трущобах  --  особенно,  очень много детей.
Десятки  их бегают по  дворам,  копаются  в земле,  играют,  так  что  порою
приходилось буквально не отрываясь смотреть себе под ноги, чтобы не отдавить
ручонку какого-нибудь карапуза, который с открытым от изумления ртом смотрит
на "дядю-иностранца". Надо сказать, что иностранец -- зрелище редкое, многие
видели их только в кино.

     В  связи с  этим вспоминается  конфуз, который произошел с  одним  моим
знакомым  -- молодым  советским  дипломатом.  Однажды  он  зашел в небольшой
магазин при общежитии для студентов-иностранцев, где  работала продавщица --
женщина лет 35. В тот раз на работу она пришла  со своей пятилетней  дочкой,
которая,  похожа,  впервые увидела  живого иностранца. Впрочем, вскоре стало
ясно, что она их до этого все-таки видела  -- в кино. Поскольку появляющиеся
в  северокорейских фильмах носатые иностранцы -- это почти всегда коварные и
злобные янки, "американские империалисты", то вежливая девочка поздоровалась
с моим  знакомым, назвав его так, как подобных ему людей называют в виденных
ей   фильмах:   "Здравствуйте,  дяденька   американская   империалистическая
сволочь!"