тих партий очень  часто выступали на стороне
Сеула. В результате значительная их часть во время отступления южнокорейских
войск  зимой 1950-51 гг. ушла на юг. Кроме того, когда  на территории, вновь
оказавшейся под контролем  Севера, в 1951 г.  была проведена перерегистрация
членов  Демократической  партии, многие из них больше не встали  на учет.  В
результате численность партии существенно  сократилась и к  концу  войны  не
превышала  10 тысяч  человек. Абсолютно аналогичная картина наблюдалась и  в
партии Чхонъуданъ. {*25}

     После   окончания   войны   ситуация,   в   которой   действовали   обе
некоммунистические партии, существенно изменилась.  Пхеньянский режим  вышел
из войны экономически ослабленным, но политически -- неизмеримо усилившимся.
Отныне власть опиралась на сильную армию  и полицию, куда  менее зависела от
прямой  иностранной политической поддержки, и, наконец, действовала в  новой
социально-психологической   атмосфере,  когда  большинство  населения   либо
искренне  поддерживало  существующий  строй,  либо уже набралось  достаточно
опыта для того, чтобы вести  себя  тихо. Укреплению режима способствовало  и
то, что во  время  войны практически вся территория страны побывала  сначала
под  северокорейской,  а  потом   под  южнокорейской  оккупацией,   так  что
сторонники обоих  режимов  могли попросту  уйти  в ту часть  страны, порядки
которой были им больше по сердцу. Оппозиция фактически сама себя отправила в
изгнание.

     После  войны  пхеньянский   режим  более  не  нуждался  в  декоративных
"непролетарских"  партиях.  Косвенный контроль  над потенциальной оппозицией
был заменен  прямым.  Задача  объединения  страны, в выполнении  которой обе
партии  должны были играть особую роль, была на неопределенное время снята с
повестки дня.  Наконец, в отличие от стран Восточной Европы, Северная  Корея
не привлекала к себе  особого внимания  международного сообщества, и  в силу
этого, равно как и в силу отсутствия демократических традиций,  перед ней не
стояла  та  задача сохранения  демократического  фасада,  которая  вынуждала
многие   социалистические   страны   Восточной  Европы  достаточно   бережно
относиться  к  символической многопартийности.  Наконец,  руководство  КНДР,
воспитанное  в  духе  догматического  советского  марксизма  1940-50-х  гг.,
воспринимало  наличие  у  себя  в  стране нескольких  партий  как показатель
определенной  "незрелости"   социальной  структуры.   Они  считали,   что  в
"настоящей"  социалистической  стране  может  быть  только  одна  партия  --
пролетарская   (то   есть  коммунистическая),   так  как  там   не  осталось
непролетарских  классов. Поэтому  первые послевоенные  годы  стали  временем
наступления на "непролетарские"  партии и  окончательного  их  превращения в
эфемерные  структуры, в  вывески.  Надо  отметить,  что этот подход встретил
определенные, хотя и очень робкие, протесты со стороны советских дипломатов,
которые иногда советовали своим северокорейским собеседникам проводить более
острожную в отношении "непролетарских" партий и не стремиться к их скорейшей
ликвидации.

     Около 1954  г. была прекращена выплата  государственных дотаций  партии
Чхонъуданъ,  в то  время  как Демократическая  партия  тогда еще  продолжала
получать  государственную  материальную поддержку.  {*26} Этот избирательный
подход был, как представляется, вызван, во-первых, тем,  что Демократическая
партия  воспринималась   как   партия  торговцев,   кустарей,   и   христиан
(преимущественно --  католиков),  которых  тогда было еще довольно  много  и
которые пользовались  некоторым влиянием, в  то  время как партия Чхонъуданъ
состояла  в  основном  из  крестьян  сравнительно отсталых  районов.  Вторая
причина,  как кажется  автору,  была  связана с тем,  что обе партии с точки
зрения  северокорейского руководства  были  важны в основном  как каналы, по
которым  можно было поддерживать связи с Югом, а  1950-е  гг. в Южной  Корее
стали  эпохой быстрой христианизации  и заметного сокращения влияния религии
Чхондоге.  Поэтому Демократическая партия, формально  прохристианская,  была
важнее для Пхеньяна, нежели партия Чхонъуданъ.

     Разумеется,  численность   обеих  партий   быстро  сокращалась.   Этому
способствовала  политика,  которую  по  распоряжению  ЦК  ТПК  проводило  их
руководство.   Считалось,   что   Демократическая   партия  --  эта   партия
"мелкобуржуазных   элементов":   предпринимателей,  торговцев,   кустарей  и
работников  культа, главным  образом,  католиков. Представители  трудящегося
населения,   рабочие   и   крестьяне,   в    соответствии   с   официальными
представлениями, никак не могли быть членами этой партии. Поэтому, как в мае
1956   г.  рассказывал   советскому  дипломату   председатель   Пхеньянского
городского комитета  Демократической Партии Северной Кореи Ким  Сен Юр: "Как
только  член  Демократической  партии  поступает  на завод  или  вступает  в
сельскохозяйственный кооператив, то  с ним проводится работа, чтобы он вышел
из  партии".  {*27} Отметим,  что  "работу" эту  проводили сами  же  деятели
Демократической  партии,  которые,  таким  образом,  боролись  за ослабление
своего  влияния,  создавая  ситуацию,  в  своем  роде  уникальную в  мировой
политической истории. Разумеется, в послевоенный период прием в партию более
не  проводился.  На вопрос  советского дипломата о том, наблюдается ли  рост
численности  организации  Демократической  партии  в Пхеньяне,  Ким  Сен  Юр
ответил, что они  принимают  в партию только наиболее влиятельных  людей, из
числа  торговцев,  промышленников  и работников  культа,  чтобы  "через  них
проводить свое  влияние на неорганизованные  мелкобуржуазные  и  религиозные
массы". {*28}  Проще говоря, партия продолжала служить своего рода приманкой
для  потенциальных  недовольных, которые, вступив в ее ряды, оказывались под
контролем властей.

     Важным  показателем того, что  значение Демократической партии в глазах
властей существенно снизилось,  стал  уход Цой  Ен Гена из ее руководства. В
конца 1955 г. этот проверенный соратник Ким Ир  Сена один из  тех  немногих,
кому   доверял  будущий  Великий   Вождь,  покинул  свой  пост  руководителя
Демократической партии и открыто вошел в состав руководства ТПК. Пикантность
ситуации  заключалась  в том, что бывший  руководитель  "буржуазной  партии"
сразу   стал   одним   из   высших   коммунистических   руководителей.   Это
обстоятельство не укрылось от внимания современников и некоторые из  лидеров
ТПК, являвшиеся противниками Цой Ен Гена, попытались протестовать против его
внезапного  перехода в ТПК, но без  особого успеха -- соответствующе решение
было принято  самим Ким Ир Сеном. Переход Цой “н  Гена  в  высшие органы ТПК
показывал,   что   с  точки   зрения   северокорейского   руководства   роль
Демократической партии к  тому времени была  уже столь мала, что держать там
политического деятеля серьезного калибра более не следовало.

     О  том,  что  представляла  из  себя  Демократическая партия в середине
1950-х  гг.,  достаточно  ясно свидетельствует  такой красноречивый  факт. В
ноябре 1957 г. сотрудник советского посольства встретился с Нам Он Еном (Нам
Семен Тимофеевич), который в то время был заместителем начальника управления
информации при  Кабинете министров, то  есть заместителем руководителя одной
из  северокорейских  разведывательных  служб.  Он  сообщил  о  реорганизации
северокорейской  разведки  и  рассказал,  что  планируется  создать  Главное
разведывательное управление при Кабинете министров, в состав которого должны
были   войти    действовавшие    до    этого    разрознено   северокорейские
разведывательные службы. Из беседы выяснилось, что в тот момент главой одной
из  северокорейских разведывательных служб -- Управления информации был  Тен
Сон   Он,  который  официально   считался   заместителем   председателя   ЦК
Демократической партии Северной Кореи. Он же должен был стать и вторым лицом
в новом разведывательном органе.  На недоуменный вопрос советского дипломата
Нам  Он Ен  ответил: "[Тен Сон  Он]  был раньше заместителем  Цой Ен  Гена в
Демократической партии,  но сейчас  он там фактически не  работает, да  и не
имеет ничего общего с Демократической  партией,  т.к. он  старый коммунист и
так же, как и Цой Ен Ген был в Демократической партии по заданию ЦК Трудовой
партии Кореи". {*29} Весьма характерно и  это  объяснение, и то, что один из
лидеров псевдопартии на деле был высокопоставленным сотрудником спецслужб.

     Примерно также  обстояли дела и  в партии Чхонъуданъ. В мае 1956 г. Ким
Дал  Хен  встретился с  советником  посольства А.М.Петровым  и  рассказал  о
сложившейся в  партии ситуации.  Ким  Даль Хен признал, что  во время  войны
многие  из  членов  партии  ушли на  Юг,  и  что численность  партии  сильно
уменьшилась. Из его рассказа следовало, что в партии около 3 тысяч членов, а
число  сторонников  Чхондоге  составляет примерно 50  тысяч  человек.  {*30}
Однако, похоже, Ким Даль Хен преувеличивал и на  этот раз, так как в августе
1956  г. заведующий орг.отделом партии Чхонъуданъъ Пак Син Док  назвал  куда
более скромные цифры:  по его данным летом 1956 г.  в партии Чхонъуданъ было
1742 члена (на  50  человек  меньше,  чем в  предшествующем  году),  а число
сторонников Чхондоге Пак Син Док оценивал в 6-10 тысяч человек. {*31}

     Главной проблемой партии Чхонъуданъ  были финансовые трудности, так как
после   войны  она  перестала  получать   правительственные   дотации.  Роль
вывесочной   партии   требовала   сохранения   непропорционально    большого
управленческого аппарата,  в котором летом 1956 г. насчитывалось 200 человек
(около 30  человек в  ЦК и по  6-7  в каждой из  провинций).  Таким образом,
получалось, что каждый восьмой член партии был освобожденным функционером --
доля,  для  нормальной  партии  немыслимо  высокая.  Однако  после  1954  г.
содержать этот  аппарат  стало весьма трудно. Основные доходы  партии давала
принадлежащая ей типография и железоделательная мастерская.

     В  то  же  время  партия  Чхонъуданъ  была  все  же   несколько   более
независимой,  чем  Демократическая.  Разумеется, обе  партии представляли из
себя  достаточно фиктивные организации,  но  во  главе партии  Чхонъуданъ, в
отличие о Демократической, все-таки не стояли агенты тайной полиции. Поэтому
в 1956 г.  Ким  Дал Хен  еще  говорил  о  возможности и  даже  желательности
проведения съезда партии, в то время как  функционеры Демократической партии
подчеркивали, что созыв съезда их партии не планируется. Ким  Дал Хен  в мае
1956 г. сказал, что проведение съезда Чхонъуданъ намечено на октябрь 1956 г.
{*32}  Однако  история  распорядилась  иначе.  В августе на  пленуме ЦК  ТПК
произошло неудачное выступление  против Ким Ир Сена,  за которым  последовал
острый  политический  кризис,  осложненный  вмешательством  СССР  и   Китая.
По-видимому, именно  эти  события и не  дали руководству  партии  Чхонъуданъ
осуществить свои намерения и созвать съезд.

     Провал  августовского выступления  привел к  существенному  ужесточению
внутриполитического режима в КНДР. Прежние нормы политической и общественной
жизни,  скопированные  со  сталинских   образцов,  стали   казаться  излишне
либеральными. В новых условиях  даже полностью  контролируемые  псевдопартии
более не устраивали северокорейское руководство,  которое в 1958 г. задумало
нанести по  ним окончательный  удар  и  покончить  с партиями  как таковыми,
оставив  от них только одни вывески.  В  условиях укрепления кимирсеновского
тоталитаризма   "непролетарские  партии"  вообще  оказались  не   у  дел  во
внутренней политике. В  косвенном  контроле над  потенциальными недовольными
более  не  было надобности, ибо на смену ему пришел контроль прямой: жесткий
полицейский режим подавлял  любые проявления недовольства  силой,  уничтожая
или  отправляя в лагеря и "специальные районы" как реальных  врагов  режима,
так и его потенциальных  недоброжелателей. Для внешнепропагандистских  целей
вполне было достаточно иметь вывески и аппарат в несколько десятков человек,
которые бы в  большинстве своем (если не поголовно) являлись тайными членами
ТПК и сотрудниками спецслужб.

     К уничтожению остатков  "непролетарских" партий приступили в конце 1958
г. Об  этих планах Ким  До Ман вполне  откровенно говорил  первому секретарю
советского  посольства Б.К.Пименову еще летом 1958 г. По словам Ким До Мана,
в руководстве обеих партий существуют недовольные,  и с этим надо покончить.
Ким  До  Ман сказал: "Мы намерены наиболее  реакционно  настроенных из  них,
человек  20, арестовать, а с  остальными  вести  воспитательную  работу.  Мы
считаем,  что  многочисленные  и  не  играющие  никакой  политической   роли
непролетарские  партии и группы, входящие в ВДОФ, отмирают. Это естественный
процесс, и  мы  не  думаем, что эти партии надо  искусственно поддерживать".
{*33} Подобно другим советским дипломатам, Б.К. Пименов не согласился с этим
и сказал,  что  "непролетарские"  партии  чрезвычайно  нужны  для проведения
правильной политики по отношению к Югу.

     К ликвидации партий  приступили осенью  1958 г. При этом использовались
те методы,  которые  к тому времени были  уже хорошо  отработаны в борьбе  с
недовольными  внутри  самой ТПК.  Руководство обеих партий решили обвинить в
"заговоре" (напомним,  что  за  несколько месяцев  до этого Ким  До Ман ни о
каком заговоре не говорил, а честно признал, что все готовящиеся мероприятия
предназначены  для  подавления  потенциального  очага  недовольства).  Когда
конкретно  было  подготовлено  дело  о "заговоре"  -- не ясно, но  советским
дипломатам стало известно о нем в начале ноября 1958 г. 7 ноября  заведующий
Отделом  пропаганды  и  агитации  ЦК ТПК  Ким  До Ман,  будучи  на приеме  в
советском  посольстве,  сообщил,  что  в  Демократической  партии  и  партии
Чхонъуданъ раскрыт "реакционный заговор". 10 ноября  посольство  получило  и
официальный документ, в котором сообщалось этом "заговоре".

     В партии Чхонъуданъ основные  обвинения были  выдвинуты против Ким Даль
Хена. Разумеется, его  объявили "прислужником японского империализма". Кроме
того, было  заявлено, что Ким Даль Хен  вместе с  Ли Сын “пом и Пак Хон “ном
(бывшие  руководители   коммунистического  подполья  на  Юге,  которые  были
уничтожены Ким  Ир Сеном в 1953  г.  по абсурдному  обвинению  в  шпионаже в
пользу США -- А.Л.)  задумывал "убийства членов  Трудовой партии и членов их
семей",  а  также  был  связан  с  группировкой  Чхве  Чхан  Ика  (один   их
руководителей  ТПК, выступивший в  1956 г. против насаждения культа личности
Ким Ир Сена и  поплатившийся за это жизнью -- А.Л.). Не спасло Ким Даль Хена
и то обстоятельство,  что в 1948 г.  он  отказался поддержать план  массовых
антиправительственных демонстраций  и  сообщил  о  нем  властям,  фактически
предав многих своих товарищей.  В  1958 г. ему было предъявлено  обвинение в
том,  что   именно  он  был  организатором  неудавшегося   выступления.  Как
официально  заявлялось,  Ким  Даль  Хен  и  его  соратники  "маскируясь  под
демократических  деятелей,  в  действительности  же замышляли свергнуть  наш
народно-демократический  строй и установить  власть реакционных  помещиков и
капиталистов,  совершали   антисоветские,   антикоммунистические  действия".
Короче говоря,  обвинения  были  составлены потому же образцу,  по  которому
готовились политические обвинения  в  СССР  в  1930-е  гг. В Демократической
партии  главным обвиняемым стал  Хон Ги  Хван, который к 1958 г.  оставался,
пожалуй, единственным заметным деятелем  этой партии, не  являвшимся  прямым
агентом  ТПК.  Его  также обвинили в  шпионской  деятельности  и  "связях  с
американским империализмом".

     Параллельно с этим было объявлено о "раскрытии заговора"  в Комитете по
ускорению  мирного  объединения  страны. В состав этой  организации  входили
южнокорейские  политические  деятели, захваченные северокорейцами  в  период
кратковременной оккупации Сеула летом 1950  г. и согласившиеся ради спасения
своей жизни сотрудничать с Пхеньяном. В 1958 г. ряд деятелей  этого комитета
(Чо  Со Аном, Ом Хан Себ,  Ким Як Су и др.)  были  обвинены  в том,  что они
вместе  с   некоторыми  руководителями  Демократической   партии  и   партии
Чхонъуданъ "по указке  американцев пытались создать реакционную группировку,
направленную против ТПК".

     После  этих обвинений судьба Ким Даль Хена, Хон Ки Хвана и  других была
предрешена.  В  феврале  1959 г. они  находились под следствием и  с помощью
следователей  признавались  в своих "преступлениях".  {*34} Сколько  человек
всего  было  арестовано  по этому делу  --  не известно. 16  февраля  Указом
президиума Верховного Народного Собрания депутатских  полномочий были лишены
15 депутатов северокорейского "парламента", которых обвинили в том,  что они
участвовали  в заговоре. {*35}  Разумеется, реальное количество арестованных
было  много большим,  ибо  далеко не все они  были депутатами  ВНС. Жертвами
репрессий  стали также рядовые работники обеих  партий и приравненных к  ним
"непролетарских"  организаций  (например,  практически  был  уничтожен  Союз
буддистов Кореи).  К сожалению, в  доступных на  настоящий момент материалах
нет сведений о дальнейшей судьбе арестованных, но даже если кого-то из них и
оставили в живых (на всякий, так сказать,  случай), то с политической  арены
они исчезли.

     11 февраля 1959 г. заведующий отделом агитации  и пропаганды ЦК ТПК Ким
До Ман  признал  в  беседе  с  советским  дипломатом,  что  к  тому  моменту
Демократическая  партия  и  партия  Чхонъуданъ  фактически  прекратили  свое
существование  на  местах  и от  них  остался  только небольшой  центральный
аппарат  [10].  На  выборах  16  марта  1959  г.,  впервые  за  всю  историю
существования КНДР, кандидаты от Демократической партии  и партии Чхонъуданъ
не  выдвигались  [11]. Примерно с этого времени исчезают упоминания партий и
из бумаг посольства.

x x x

     Таким  образом,  некоммунистические  (или,  как их принято  называть  в
советской  литературе "непролетарские")  партии  к  концу пятидесятых  годов
прекратили свое существование. Однако формальной  ликвидации обеих партий, о
которой, похоже, всерьез задумывались в руководстве ТПК в 1950-е гг., все же
не  произошло. Сами  партии исчезли, но их вывески и небольшой  аппарат  был
сохранен.  Почему  это произошло?  Пока  ответ  на  этот вопрос может носить
довольно гадательный характер. Представляется, что партии были спасены новой
активизацией политики по отношению  к Югу. В 1960-е гг.  северокорейцы вновь
предприняли  ряд  масштабных, хотя и окончившихся  полной неудачей,  попыток
поднять на Юге восстание  или развернуть там партизанскую  борьбу. Видимо, в
связи с  этими планами  в  Пхеньяне  и решили сохранить  партии  (точнее, их
вывески) с тем, чтобы использовать их впоследствии в пропагандистской борьбе
с Сеулом. В результате  на  протяжении всей последующей истории КНДР, вплоть
до  настоящего  времени,  в  стране  формально   сохранялась  многопартийная
система. Однако  обе "непролетарские" партии -- Чхонъуданъ и Демократическая
(впоследствии переименованная  в Социал-Демократическую) существовали только
на бумаге  и в  виде небольших центральных офисов, предназначавшихся  только
для  глаз  редких иностранных  или  южнокорейских  посетителей,  а также для
выполнения некоторых,  также в  основном фиктивных, задач  в рамках  Единого
фронта   (задачи  эти   сводятся  в  основном  к   подписанию   разнооразных
коллективных заявлений и деклараций).

     В целом историю северокорейских "непролетарских" партий можно разделить
на  четыре  периода. На первом, продолжавшемся всего лишь несколько месяцев,
до  февраля 1946  года,  они  представляли  из  себя  реальные  политические
группировки. На  втором