Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
доктора Лагарди все пешни такие. Есть у вас
что-нибудь против него?
Бейфус покачал головой.
- Пока нет.
- Доктор не убил меня и, возможно, не убивал никого, - сказал я. -
Квест говорил сестре, что работает у доктора Лагарди, но его преследуют
какие-то гангстеры.
- Этот Лагарди, - спросил Френч, делая пометки в своем блокноте, - что
ты знаешь о нем?
- Он имел практику в Кливленде. Обширную, в центре города. Видимо, у
него есть причина скрываться в Бэй-Сити.
- В Кливленде, вот как? - протянул Френч и уставился в угол потолка.
Бейфус опустил глаза в свои бумаги. Мэглешен сказал:
- Небось, делал аборты. Я приглядывал за ним одним глазом.
- Каким? - мягко спросил Бейфус.
Мэглешен покраснел.
- Наверное, тем, который ничего не видел на Айдахо-стрит, - сказал
Бейфус.
Мэглешен подскочил.
- Ну вот что, остряки, к вашему сведению, мы всего-навсего отделение
полиции в маленьком городке. Иной раз хоть надвое разорвись. Тем не менее,
мне нравится эта мысль насчет марихуаны. Она может значительно облегчить
мне работу. Я немедленно займусь этой проблемой.
Он твердым шагом направился к двери и вышел. Френч глядел ему вслед.
Бейфус тоже. Когда дверь закрылась, они поглядели друг на друга.
- Держу пари, сегодня вечером они опять повторят облаву, - хмыкнул
Бейфус.
Френч кивнул.
- В квартире над прачечной, - продолжал Бейфус. - Отправятся на пляж,
заберут трех-четырех бродяг, сунут в эту квартиру, а потом, после облавы,
представят фоторепортерам.
- Много болтаешь, Фред, - оборвал его Френч.
Бейфус усмехнулся и умолк. Френч спросил меня:
- Раз уж ты строишь догадки, что, по-твоему, искали в том номере отеля
"Ван Нуйс"?
- Квитанцию на чемодан с марихуаной.
- Неплохо, - одобрил Френч. - А где могла бы находиться эта квитанция?
- Я думал об этом. Когда мы с Хиксом разговаривали в Бэй-Сити, он был
без парика. Дома парик не носят. Но на кровати в отеле он лежал в парике.
Возможно, надел его не сам.
- Ну и что? - спросил Френч.
- Под париком вполне можно спрятать квитанцию.
- Прилепить клейкой лентой изнутри, - подхватил Френч. - Неплохая
мысль.
Наступило молчание. Оранжевая красотка вновь принялась печатать. Я
поглядел на свои ногти. Они могли быть и почище. После паузы Френч
неторопливо сказал:
- Только не думай, что ты вне подозрений, Марлоу. Вернемся к догадкам.
Почему ты решил, что доктор Лагарди жил в Кливленде?
- Я решил разобраться, что он собой представляет. Врач, если хочет
практиковать, не может изменить фамилию. Пешня навела меня на мысль о
Плаксе Мойере. Плакса Мойер действовал в Кливленде. Веселый Моу Стейн
действовал в Кливленде. Правда, метод там был другой, но пешня все же
остается пешней. Вы сами сказали, что ребята могут, поумнеть. А при этих
шайках где-то на заднем плане всегда находится врач.
- Слишком надуманно, - не согласился Френч. - Слишком слабая связь.
- Если я укреплю ее, мне это пойдет на пользу?
- А сумеешь?
- Могу попытаться.
Френч вздохнул.
- С этой Орфамэй Квест все в порядке, - сказал он. - Я звонил ее матери
в Канзас. Она действительно приехала сюда отыскивать брата. И
действительно наняла для этого тебя. Отзывается Орфамэй о тебе хорошо. Но
особых восторгов не выражает. Она действительно подозревала, что ее брат
впутался во что-то нехорошее. Заработал ты что-нибудь на этом деле?
- Нет. Я вернул ей гонорар. У нее было мало денег.
- Значит, не придется платить подоходный налог с гонорара, -
обрадовался Бейфус.
- Хватит об этом, - сказал Френч. - Следующий ход за окружным
прокурором. А насколько я знаю Эндикотта, пока он обдумает как ходить,
пройдет неделя.
И сделал жест в сторону двери. Я поднялся.
- Ничего, если я не буду уезжать из города?
Ответить они не потрудились.
Я стоял и смотрел на них. Ранка от пешни между лопатками засохла и
горела, кожу вокруг нее стянуло. Щеки и губы ныли от удара не раз
использованной перчаткой Мэглешена. Я словно бы находился глубоко под
водой. Вода была темной, нечистой, и во рту ощущался соленый привкус.
Они сидели и смотрели на меня. Оранжевая красотка стучала на машинке.
Происходящее здесь впечатляло ее не больше, чем ноги балерин
балетмейстера. У Кристи с Бейфусом были спокойные обветренные лица
здоровых закаленных мужчин. Глаза же, как всегда у полицейских, были
хмурыми и серыми, словно замерзающая вода. Плотно сжатые губы, жесткие
морщинки в уголках глаз, твердый, пустой, бессмысленный взгляд, не совсем
уж жестокий и отнюдь не любезный. Неброская одежда из магазина готового
платья, носимая без шика, с каким-то пренебрежением: облик людей
небогатых, но все же гордящихся своей властью, всегда ищущих способа
проявить ее, причинить тебе боль и с усмешкой смотреть, как ты корчишься,
безжалостных без злобы, без жестокости и вместе с тем иногда добрых. А
какими еще им быть? Цивилизация для них - пустой звук. В ней они видели
только изъяны, грязь, отбросы, отклонения и неприязнь.
- Ну чего стоишь? - резко спросил Бейфус. - Ждешь крепкого слюнявого
поцелуя? Не можешь остроумно ответить? Жаль.
Голос его стал усталым и скучным. Он нахмурился и взял со стола
карандаш. Быстро разломил его пополам и обе половинки положил на ладонь.
- Вот так и ты отломись от нас, - негромко сказал он. На его лице не
было и тени улыбки. - Ступай улаживать свои дела. Как, по-твоему, на кой
черт мы тебя отпускаем? Мэглешен дал тебе отсрочку. Используй ее.
Я поднял руку и потер губу. Во рту у меня было слишком много зубов.
Бейфус перевел взгляд на стол, взял какую-то бумагу и стал читать ее.
Кристи Френч развернулся вместе с креслом, положил ноги на стол и
уставился в открытое окно на стоянку автомобилей. Оранжевая красотка
перестала печатать. В комнате неожиданно воцарилась тяжелая, вязкая
тишина. Раздвигая эту тишину, словно воду, я пошел к выходу.
25
В конторе снова ни души. Ни длинноногих брюнеток, ни маленьких девочек
в раскосых очках, ни аккуратных смуглых мужчин с глазами гангстеров.
Я сел за стол и стал смотреть, как за окном меркнет свет. Поутих
уличный шум. Через бульвар свирепо уставились друг на друга огни неоновой
рекламы. Нужно было что-то предпринимать, но я не знал, что. Да и не видел
во всем этом смысла. Прислушиваясь к скрежету ведра по кафелю в коридоре,
я навел на столе порядок. Сунул бумаги в ящик, поправил подставку для
ручек, взял тряпку, протер стекло на столе, а потом и телефон, который в
сумерках был темным, глянцевым. Сегодня он не издаст ни звука. Никто
больше не позвонит мне. Ни сейчас, ни в ближайшее время. Может быть, и
никогда.
Свернув пыльную тряпку, я отложил ее, откинулся назад и сидел так, не
куря и даже не думая. Я был никем и ничем. Без лица, без дела, разве что с
именем. Есть мне не хотелось. Даже выпить не хотелось. Я был вчерашним
листком календаря, скомканным и брошенным на дно мусорной корзины.
Придвинув телефон к себе, я набрал номер Мэвис Уэлд. Гудки, гудки,
гудки. Девять гудков. Это много, Марлоу. Стало быть, дома никого нет. Для
тебя никого нет дома. Я повесил трубку. Кому бы ты мог позвонить еще? Есть
ли у тебя друг, который не прочь услышать твой голос? Нет. Ни единого.
Пожалуйста, пусть зазвонит телефон. Пусть бы хоть кто-нибудь позвонил,
чтобы я вновь ощутил себя человеком. Хоть полицейский. Хоть какой-нибудь
Мэглешен. Я не жду хорошего отношения. Только бы вырваться с этой
замерзшей звезды.
Телефон зазвонил.
- Амиго, - послышался в трубке знакомый голос. - Произошла
неприятность. Серьезная неприятность. Мэвис Уэлд хочет тебя видеть. Ты ей
нравишься. Она считает тебя честным человеком.
- Где? - воскликнул я. Это был даже не вопрос, а просто изданный мною
звук. Я затянулся незажженной трубкой и, подперев рукой голову, прикрыл
собой телефон. Ведь по нему слышался голос, с которым можно было говорить.
- Ты поедешь?
- Мне нужно всю ночь сидеть с больным попугаем. Куда ехать?
- Я заеду за тобой. Буду перед твоим домом через пятнадцать минут.
Добраться, куда нам нужно, непросто.
- А возвращаться, - спросил я, - или наплевать?
Но она уже повесила трубку.
Внизу у аптечной стойки я успел проглотить две чашки кофе, сэндвич с
плавленым сыром и увязшими в нем, словно дохлые рыбки в иле спущенного
пруда, двумя ломтиками эрзац-бекона. Я был безумен.
Мне это нравилось.
26
Подъехал черный "меркьюри" со светлым откидным верхом, который был
поднят. Когда я сунулся в дверцу, Долорес Гонсалес скользнула ко мне по
кожаному сиденью.
- Садись-ка за руль, амиго. Мне что-то не хочется вести.
Свет из аптеки падал на ее лицо. Она вновь сменила наряд, но все на
ней, за исключением алой блузки, по-прежнему было черным: и брюки, и
свободный, наподобие мужской куртки, жакет.
Я прислонился к дверце.
- Почему мисс Уэлд не позвонила мне?
- Не могла. Не знала номера и очень торопилась.
- Почему?
- Видимо, улучила минутку, когда кто-то вышел из комнаты.
- А где это место, откуда она звонила?
- Названия улицы я не знаю. Но дом найти могу. Потому и приехала.
Садись быстрей, и едем.
- Может быть, сяду, - сказал я. - А может, и нет. Преклонный возраст и
боль в суставах вынуждают меня быть осторожным.
- Всегда острит, - сказала Долорес. - Очень странный человек.
- Острю всегда, когда уместно, - возразил я. - А человек самый
обыкновенный, с одной-единственной головой, которой иногда здорово
достается. И обычно все начиналось так же, как и сейчас.
- Сегодня будем предаваться любви? - негромко спросила она.
- Точно не знаю. Видимо, нет.
- Ты не пожалеешь о потерянном времени. Я не из тех химических
блондинок, о кожу которых можно зажигать спички. Не из бывших прачек с
большими костлявыми руками, острыми коленками и непривлекательной грудью.
- Давай, - решив перейти на "ты", предложил я, - хоть на полчаса
забудем о сексе. Штука это замечательная, как шоколадный пломбир. Но
бывают времена, когда ты скорее перережешь себе горло, чем будешь есть
его. Я, наверное, предпочту поступить сейчас именно так.
Обойдя машину, я сел за руль и завел мотор.
- Нам на запад, - распорядилась Долорес, - через Беверли-Хиллз и
дальше.
Я выжал сцепление, сделал поворот и по бульвару Сансет поехал в южную
сторону.
- Пистолет у тебя при себе? - спросила Долорес и достала одну из своих
длинных коричневых сигарет.
- Нет. Зачем он?
Внутренней стороной левой руки я ощупал в наплечной кобуре "люгер".
- Так, пожалуй, и лучше. - Долорес вставила сигарету в маленькие
золотые щипчики и прикурила от золотой зажигалки. Большие черные глаза,
казалось, поглотили полыхнувший ей в лицо свет.
Я свернул с бульвара на запад, и нас, вместе с машиной, поглотили три
ряда мчащихся невесть куда и невесть зачем лихачей.
- Что стряслось у мисс Уэлд?
- Не знаю. Она лишь сказала, что попала в беду, очень испугана и
нуждается в тебе.
- А ты не могла придумать истории поубедительней?
Долорес не ответила. Я остановился у светофора, повернулся и взглянул
на нее. Она тихо плакала в темноте.
- Я бы и волоска не тронула на голове Мэвис Уэлд, - сказала она. - И не
жду, что ты мне полностью поверишь.
- С другой стороны, - сказал я, - пожалуй, отсутствие убедительной
истории говорит в твою пользу.
Долорес стала придвигаться ко мне.
- Сиди где сидишь, - остановил я ее. - Мне пока еще нужно вести эту
колымагу.
- Не хочешь, чтобы я положила тебе голову на плечо?
- Но не при таком движении.
В Ферфексе я остановился перед зеленым светом, чтобы позволить
какому-то человеку сделать левый поворот. Сзади раздались неистовые гудки.
Когда я тронулся, задняя машина вывернула на соседнюю полосу, поравнялась
со мной, и толстый водитель в майке крикнул:
- Валялся бы в гамаке!
И рванул вперед, так заезжая на мою полосу, что мне пришлось
тормознуть.
- Когда-то этот город мне нравился, - начал я, чтобы только не молчать
и не думать слишком уж напряженно. - В давние, давние времена. Тогда вдоль
бульвара Уилшир росли деревья. Беверли-Хиллз был захолустным городком.
Уэствуд представлял собой голые холмы, участки продавались по тысяче сто
долларов, и никто их не брал. Голливуд был горсткой каркасных домиков
вдоль междугородного шоссе. Лос-Анджелес был просто большим городом,
сухим, солнечным, с уродливыми строениями, без шика, но добродушным и
мирным. О былом климате только вспоминают. Люди спали на верандах.
Немногочисленные круги причисляющих себя к интеллектуалам нарекли его
американскими Афинами. Это, конечно, были не Афины, но и не трущобы с
неоновым светом.
Мы проехали Ла-Сьенегу и свернули на Стрип. Ресторан "Танцоры" сиял
огнями. Веранда была переполнена. Стоянка автомобилей напоминала муравьев
на ломтике перезрелого плода.
- А теперь у нас развелись владельцы ресторанов, вроде этого
Стилгрейва, - продолжал я. - Развелись грубияны, вроде того толстяка, что
заорал на меня из машины. Появились богачи, снайперы, дельцы, работающие
под проценты, парни, стремящиеся быстро разбогатеть, громилы из Нью-Йорка,
Чикаго, Детройта и Кливленда. Появились шикарные рестораны и ночные клубы,
которыми они заправляют, отели и многоквартирные дома, которые им
принадлежат, воры, мошенники и женщины-бандиты, которые там живут.
Торговцы роскошью, женоподобные художники-декораторы, модельеры одежды для
лесбиянок, подонки большого безжалостного города, безликого, словно
картонный стаканчик. В наших распрекрасных пригородах какой-нибудь
папочка, разувшись, читает перед окном, из которого открывается прекрасный
вид, спортивные новости и воображает себя представителем высшего класса
только потому, что у него есть гараж на три машины. Мамочка перед шикарным
туалетным столиком пытается закрасить мешки под глазами. Сыночек же висит
на телефоне и названивает школьницам, которые и двух слов-то связать не
могут, но уже носят в косметичках противозачаточные средства.
- Во всех больших городах - то же самое, амиго.
- В городах, заслуживающих этого названия, есть еще кое-что: какое-то
индивидуальное лицо, хотя и под слоем грязи. У Лос-Анджелеса есть
Голливуд, но он его ненавидит. Хотя с Голливудом ему повезло. Без
Голливуда это был бы город заказов по почте. Все, что есть в посылочных
каталогах, лучше приобретать не здесь.
- Ты зол сегодня, амиго.
- У меня неприятности. Масса неприятностей. И еду с тобой я лишь затем,
чтобы перед лицом новой забыть о старых.
- Ты что-то натворил? - спросила Долорес и придвинулась поближе.
- Обнаружил несколько трупов, - ответил я. - Дело тут в точке зрения.
Полицейские не любят, когда эту работу выполняем мы, дилетанты. У них есть
своя служба.
- Что они сделают с тобой?
- Могут выгнать из города, и черт с ним. Не прижимайся. Этой рукой мне
нужно переключать передачи.
- С тобой очень трудно ладить. - Долорес раздраженно отодвинулась. - На
Лост-Каньон-роуд сверни налево.
Вскоре мы проехали университет. Все фонари в городе уже были включены и
стелились широким ковром к югу почти на бесконечное расстояние. Над
головой, снижаясь, гудел самолет, оба его сигнальных огня попеременно
мигали. На Лост-Каньон-роуд я свернул направо, обогнув ведущие в Бэл-Эйр
большие ворота. Дорога, петляя, пошла в гору. Там было очень много машин,
их фары яростно сверкали на вьющемся белом бетоне. Над дорогой дул легкий
ветерок. В нем был аромат дикого шалфея, едкий запах эвкалиптов и мягкий
запах пыли. На склоне холма ярко светились окна. Мы проехали большой белый
двухэтажный дом, ценой, должно быть, тысяч в семьдесят долларов. На его
фасаде была резная надпись: "Пирамида Террьерса".
- Следующий поворот направо, - сказала Долорес.
Я повернул. Дорога стала круче и уже. Вдоль нее стояли обнесенные
каменными заборами и живыми изгородями дома, однако видно их не было. Мы
подъехали к развилке. Там стояла полицейская машина с красной мигалкой, а
дорогу, идущую вправо, загораживали два стоящие поперек нее автомобиля.
Кто-то махал вверх-вниз зажженным фонариком. Я замедлил ход и остановился
рядом с полицейской машиной. В ней покуривали двое фараонов. Они и ухом не
повели.
- Что тут происходит?
- Понятия не имею, амиго.
Голос ее был приглушенным, сдержанным. Видно было, что она слегка
напугана. Чем, я не знаю.
Рослый мужчина с фонариком подошел к дверце, посветил на меня и опустил
фонарик.
- По этой дороге сегодня вечером проезда нет, - объявил он. - Куда путь
держите?
Я поставил машину на ручной тормоз и потянулся за фонариком, который
Долорес вынула из перчаточного ящика. Осветил рослого. Дорогие брюки,
спортивная рубашка с инициалам на кармане и обернутый вокруг шеи шарф в
горошек. Очки итоговой оправе и блестящие черные волнистые волосы.
Выглядел он уж очень по-голливудски.
- Вы что-нибудь объясните? - спросил я. - Или вы просто берете на себя
функции полицейских?
- Полицейские рядом, если угодно, можете обратиться к ним. - В его
голосе слышалась презрительная нотка. - А мы частные лица. Живем здесь.
Это жилой район. Мы хотим, чтобы он и оставался жилым.
Из темноты вышел человек с охотничьим ружьем и встал рядом с рослым.
Ружье он держал на сгибе левой руки дулом вниз, явно не для балласта.
- На здоровье, - сказал я. - У меня нет никаких планов. Мы просто едем
в одно место.
- Какое? - холодно спросил рослый.
Я повернулся к Долорес.
- Какое?
- Это белый дом, высоко на склоне холма, - сказала она.
- И что вы намерены там делать? - спросил рослый.
- Там живет мой друг, - неприязненно ответила Долорес.
Рослый посветил ей в лицо фонариком.
- Выглядите вы прекрасно, - сказал он. - А вот ваш друг нам совсем не
нравится. Мы не любим типов, устраивающих по соседству с нашими домами
игорные притоны.
- Об игорном притоне я ничего не знаю, - резко ответила она.
- Полицейские тоже ничего не знают, - кивнул рослый. - И даже не хотят
знать. Как имя вашего друга, милочка?
- Не ваше дело, - огрызнулась Долорес.
- Отправляйтесь домой, милочка, вязать носки, - сказал рослый. И
обратился ко мне:
- Сейчас по этой дороге проезда нет. Теперь вы знаете, почему.
- Надеетесь настоять на своем?
- Вам не изменить наших планов. Знали бы вы, какие налоги мы платим. А
эти обезьяны в патрульной машине - и еще очень многие в муниципалитете - и
пальцем не хотят шевельнуть, когда мы просим привести в действие закон.
Я повернул ручку и открыл дверцу машины. Рослый отступил, пропуская
меня. Я подошел к полицейской машине. Оба патрульных сидели в ней,
развалясь как на вечеринке. Звук своего громкоговорителя они убавили, и он
был едва слышен. Один из них методично жевал резинку.
- Как насчет того, чтобы снять это дорожное заграждение и пропустить
граждан? - спросил я его.
- Нет такого приказа, приятель. Наше дело только поддерживать здесь
порядок. Если кто-нибудь что-то начнет, мы прекратим.
- Говорят, что там дальше игорный дом.
- Говорят, - сказал полицейский.
- Вы не врете?
- Это не моя забота, приятель, - ответил он и плюнул через мое плечо.
- А если у меня там срочное дело?
Он глянул на меня безо всякого выражения и зевнул.
- Большое спасибо, приятель, - сказал я.
Возвр