Вагон-ресторан был слабо освещен. Длиной в двадцать семь футов, он весь
насквозь пропах кухонными ароматами и застарелым сигаретным  дымом.  Вагон
был из добрых старых пятидесятых  годов.  В  нем  даже  сохранились  самые
настоящие столики и перегородки между  ними.  Светильники  тоже  были  тех
времен.  Пол  вагона  был  истерт  за  десятилетия  бесчисленными   ногами
пассажиров. Найдя небольшой туалет в самом дальнем конце  вагона,  Софи  и
Лукас по очереди  опорожнили  свои  давно  переполненные  мочевые  пузыри.
Спустя минуту они уселись рядышком возле пустого буфетного прилавка.
   - Что ты задумал, Лукас? - спросила Софи, закуривая "Мальборо". Руки ее
неудержимо дрожали, когда она распечатывала свежую пачку,  обнаруженную  в
сигаретном автомате рядом с туалетом.
   Внимательно поглядев на свою напарницу, Лукас мягко сказал:
   - Софи, тебе бы надо что-нибудь съесть.
   - Ни за что! Меня сразу вырвет.
   - Мы с тобой уже давно  ничего  не  ели,  -  возразил  Лукас,  окидывая
взглядом вагон.
   Соскользнув со своего стула, он  подошел  к  стойке  бара,  за  которой
виднелся небольшой холодильник. Внутри не оказалось ничего  существенного,
кроме нескольких бутылок сока,  сваренных  вкрутую  яиц  и  упакованных  в
фольгу пончиков. Но и этого для Лукаса и Софи было вполне достаточно.
   - Ух, как есть хочется, - пробормотал Лукас, откусывая вкусный пончик и
запивая  его  холодным  молоком  -  полпакета  его  он  тоже  обнаружил  в
холодильнике. Вкуса молока  он  не  почувствовал,  зато  прохлада  приятно
обволакивала обожженный желудок. Потом он  открыл  пластиковую  бутылку  с
апельсиновым соком и сунул ее в руки Софи.
   - Терпеть не могу апельсиновый сок, - заметила Софи,  сделав  несколько
глотков из бутылки. Изобразив на лице гримасу, она  поставила  бутылку  на
стойку и глубоко  затянулась  табачным  дымом.  Дрожь  в  руках  никак  не
унималась.
   - Скажи, Лукас, что ты задумал, - попросила она. - Я же чувствую, что в
твоей хитрой голове созрел какой-то план.
   Отставив пустой пакет  из-под  молока,  Лукас  провел  рукой  по  своим
волосам, чувствуя каждый обнаженный нерв на кончиках пальцев.
   - Ничего в этой голове нет, кроме боли.
   - Ну, не ты один страдаешь от боли.
   - Но я говорю о другой боли.
   Софи взглянула на Лукаса и недоуменно пожала плечами:
   - О другой боли?
   Лукас утвердительно  кивнул.  Он  никак  не  мог  подобрать  слова  для
описания чувства, которое все нарастало в нем после  атаки  темно-зеленого
лимузина. Это была раковая опухоль. Черное пламя, пожиравшее мозг изнутри.
Но каким-то странным вывертом оно  было  полезно.  Оно  было  как  магнит,
выстраивавший в линию все фибры его существа, направлявший  его  в  нужную
сторону.
   Еще раз жадно затянувшись, Софи спросила:
   - Так о какой боли ты говоришь?
   Лукас посмотрел ей в глаза:
   - Та штука на дороге...
   - Лимузин?
   - Да, лимузин.
   - И что? При чем тут лимузин?
   - Хмыри, что были в нем...
   - Ну да, они пытались нас остановить.
   Софи вздрогнула и еще раз жадно затянулась.
   - Правильно, - кивнул Лукас. - Они пытались нас остановить.  Кто  бы  -
или что бы - там ни было, оно пыталось нас остановить. Именно так.
   - Ты что, думаешь, проклятие исходило от них?
   Лукас ответил не сразу. Он молча отошел к  окну,  его  ноги  болезненно
отзывались на постоянную вибрацию пола. Сейчас он находился в  транспорте,
которым управлял не он сам, а кто-то другой. Это наводило на мысль о  том,
что в любой момент вагон может остановиться, и  тогда  все  трое  вспыхнут
живыми факелами и погибнут мучительной смертью. И он уже ничего не  сможет
сделать.
   Глядя в окно на ночные пейзажи, Лукас  в  который  раз  обдумывал  свой
план. Он чувствовал, что находится на волоске от гибели. Потом  повернулся
к Софи и сказал:
   - Да, я думаю, от них.
   Глаза Софи внезапно наполнились слезами.
   - Их больше нет, Лукас. Их нет, а мы все еще в заднице!
   - Подожди, не кипятись! Не все так просто... Когда тот лимузин  шел  за
нами...
   - Ну да, ты слышал по рации какую-то ерунду...
   - Да, какую-то ерунду. - Лукас взвешивал слова. Он не знал, что  видела
или слышала Софи на семьдесят девятом шоссе. - Ерунду,  которую  не  может
знать никто на свете. Это  было  из  моего  детства.  Из  давней  жизни  в
Лос-Анджелесе. Эта ерунда шла точно в мою  проклятую  центральную  нервную
систему - понимаешь? Мерзкая и  болезненная  ерунда,  которая  никогда  не
уйдет...
   - О чем ты говоришь?
   - Я говорю, что, похоже, ни один из нас до конца не понимает, с чем  мы
имеем дело.
   - А как ты думаешь, с чем?
   - Не знаю.
   - Что это было, по-твоему?
   - Не знаю.
   - Брось, Лукас! Ты что, считаешь, это  как-то  связано  с  тем,  о  чем
говорил дядя Флако? Это был Зверь?
   Лукас покачал головой:
   - Нет, нет, нет... Послушай, это уже  не  имеет  значения,  потому  что
лимузина больше нет. Я просто хочу  сказать,  что  мне  тогда  было  очень
больно.
   - Лукас, что ты задумал?
   Он уже хотел было во всем ей признаться, но сдержался и  долгую  минуту
смотрел на хрупкую маленькую фигурку. Он всегда гордился  тем,  что  их  с
Софи взаимоотношения были построены на полной  честности.  Они  ничего  не
скрывали друг от друга. Ничего. И от этого,  казалось,  их  дружба  только
выигрывала. Но теперь, впервые за все время  их  знакомства,  Лукас  решил
соврать, и крупно.
   - Мой план, - ответил он, - состоит в том, чтобы оставаться в поезде до
тех пор, пока это сучье проклятие не ослабеет.
   Софи погасила  окурок  о  стальной  прилавок.  На  ее  лице  отразилась
нараставшая тревога, щеки вспыхнули.
   - Это и есть твой план?
   - Да, это и есть мой план.
   - Лапшу мне на уши вешаешь?
   - Никак нет, мэм.
   - Лукас, мы в этом поезде считай что покойники. Не говоря уже о прочем,
топливо кончится раньше проклятия - если проклятие вообще кончится.
   Лукас посмотрел ей в глаза.
   - У этих тепловозов топливные баки на тонны.
   - Нас рано или поздно остановят, Лукас.
   Лукас молчал, рассеянно прислушиваясь к ровному перестуку  колес.  Софи
была абсолютно права. На теперешней скорости к рассвету они  доберутся  до
города Пуэбло в штате Колорадо. Но  кто  знает,  что  сейчас  делается  на
сортировочной станции, откуда самовольно уехал этот  поезд?  Мало  ли  что
сказал им старый машинист! Возможно,  руководство  компании  "Амтрак"  уже
поставило на уши дорожную полицию на всех станциях по маршруту  сбежавшего
поезда! Возможно, уже сейчас устанавливаются многочисленные автоматические
ловушки, блокираторы рельсов, переводятся дорожные стрелки.  Пусть  старик
машинист стал их почти добровольным  соучастником,  поезд  так  или  иначе
сумеют остановить. Именно поэтому Лукасу было необходимо как можно  скорее
начать действовать. Элемент внезапности был для его плана критичным.
   Но теперь он не мог придумать ничего лучшего, кроме как сказать:
   - Я ж тебе говорил, что мы из этой задницы вылезем.
   Софи не могла справиться с дрожью.
   - Нам надо просто сдаться. Давай попробуем попасть в больницу.
   Лукас решительно покачал головой:
   - Не выйдет.
   - Лукас, может, они смогут остановить болезнь.
   - Ни хрена не выйдет. Мы зажаримся еще до дверей приемного покоя. Кроме
того, если ты помнишь, мы убегаем и от закона.  Ты  думаешь,  нас  сначала
повезут в больницу, а не в полицейский участок?!
   Воцарилось напряженное молчание.  Стучали  колеса  внизу.  Лукас  снова
почувствовал подступавшую к горлу волну горячей дурноты. Съеденные пончики
лежали в желудке мотком проволоки. Наконец он обернулся к Софи и сказал:
   - Девочка, ты просто должна иметь веру. Должна  вспомнить,  что  сказал
твой друг Мило насчет...
   И тут Лукас  остановился  на  полуслове.  Он  увидел,  что  Софи  низко
опустила голову и уже его не слушает.
   - Софи!
   Она подняла глаза. Лукас увидел, что она плачет.
   - Софи?
   Слезы струились по ее щекам, и она не сразу смогла ответить ему:
   -  Знаешь,  мне  всегда  казалось...  понимаешь,  я  никогда  особо  не
верила...
   Лукас ощутил в душе знакомую боль. Тупую сладковато-горькую боль. И она
была  непреодолима.  Не  сама  боль,  а  желание,  необходимость  утешить,
успокоить Софи. Он обошел стол, сел рядом с ней и сказал:
   - Ничего, девонька, не переживай.
   И не зная, что сказать лучшего, добавил:
   - Скоро все это кончится.


   Анхел Фигероа сидел на сосновой  крышке  ящика  в  вагоне-кухне.  Глаза
щипало, наворачивались слезы. Ружье он поставил между худыми коленями.  Он
глядел в забранное решеткой окошко и вспоминал дядю  Флако  и  как  старик
любил этот  волшебный  час.  Тот  рассветный  час,  когда  мир  становится
таинственным, загадочным. Когда еще не окрасился горизонт, еще  не  начали
гаснуть звезды, еще не запели птицы. Небо еще темно-лиловое. Тени отливают
лавандовым оттенком. Воздух так неподвижен, что  малейший  звук,  кажется,
разобьет его с хрустальным звоном.
   Много раз Анхел встречал вместе с  дядей  Флако  этот  час.  На  ранней
рыбалке, на охоте на лягушек с острогой вдоль ручья за домом  дяди  Флако,
просто на долгих предрассветных прогулках по  окрестностям.  Теннессийские
холмы, поросшие красными соснами, светятся в темноте, и гулять там  просто
здорово. На этих прогулках старый Флако и Анхел  говорили  обо  всем,  что
есть под солнцем. Они говорили о легендах детства  Флако,  о  мексиканских
преданиях, о мифах индейцев майя - обо всем  чудесном  и  таинственном.  В
памяти Анхела каждое такое утро осталось на всю жизнь.
   И в самый этот предрассветный час  Анхел  вдруг  разглядел  на  рельсах
позади вагона какой-то странный предмет.
   Сначала он увидел  расплывчатое  пятно  примерно  в  четверти  мили  от
поезда, на фоне темноты еще темнее. Анхел решил,  что  это  тень  большого
кактуса или пустынные колючки. Однако, приглядевшись, он понял, что  пятно
движется. Оно щелкало в свете луны по рельсам, поднимая искры и пыль.
   Анхел протер глаза.
   Это было  похоже  на  искореженный  кусок  металла,  гудящий  вдоль  по
рельсам, и притом довольно быстро - сорок, а то и  все  пятьдесят  миль  в
час. За штуковиной тянулся хвост черного дыма, с боков то и дело отлетали,
поблескивая, стеклянные и металлические осколки. Какое-то мгновение  Анхел
думал, что это какая-то железнодорожная машина - одноместная  дрезина  или
ремонтная тележка.
   Но интерес тут же сменился диким страхом - Анхел понял, что это  такое.
От желудка поднялась волна животной  паники.  Будто  его  окатили  ледяной
водой.
   Он  должен  был  понять,  что  что-нибудь  в  этом   роде   обязательно
произойдет! Должен был понять - после всех последних событий. К несчастью,
в глубине его души оставался еще клочок надежды, что все  это  -  какая-то
космических масштабов ошибка. Он был хорошим  человеком.  Дядя  Флако  был
хорошим. Хорошими людьми были и Софи с Лукасом. Никто из них  не  заслужил
такого. Это все была ошибка! Просто Бог ошибся.
   Как бы не так.
   Анхел сорвался с ящика, схватил ружье и высунул голову в боковое  окно,
чтобы посмотреть получше.  Порыв  ветра  растрепал  его  волосы,  заставил
заслезиться  глаза.  Прохладный  ночной  воздух  нес  запах  сосны.  Анхел
поморгал,  стараясь  разглядеть  непонятное   чудище,   столь   неожиданно
появившееся позади поезда.
   - Не мозет быть...
   Ветер поглотил его шепот.
   Лимузин был всего в двух сотнях ярдов от хвостового вагона  и  нагонял.
Он мчался между рельсами, как изуродованный стальной краб,  и  подпрыгивал
на шпалах. Казалось, его движет какая-то скрытая внутренняя сила.
   Анхел отодвинулся в  глубь  кухни.  Сердце  отбивало  индейские  ритмы.
Волосы стояли дыбом, по  коже  бежали  мурашки.  Но  Анхел  заставил  себя
побороть страх и начать думать ясно, ради Лукаса и Софи,  даже  ради  дяди
Флако.
   Он взвел курок.
   Руки задрожали мелкой дрожью. Анхел  никогда  в  жизни  не  стрелял  из
ружья.  Долгие  годы  в  автобусе  дяди  Флако  на  стене  висела   старая
мелкокалиберка для охоты на белок, и Анхел  брал  ее  иногда  для  игры  в
ковбоев и индейцев. Но никто даже не помнил, когда это ружье  стреляло.  У
него уже двадцать лет не было бойка, а механизм изъела ржавчина.
   А теперь он держал в руках настоящее полицейское оружие и собирался  из
него стрелять, потому что игра в ковбоев и индейцев пошла взаправду.
   В бледнеющей тьме искореженный "роллс-ройс" нагонял  поезд.  Теперь  он
был уже в сотне ярдов от вагона. На таком расстоянии Анхел  с  трудом  мог
разглядеть потрескавшееся ветровое стекло и силуэт кого-то - или чего-то -
внутри. Хлопала по ветру оторванная в катастрофе и державшаяся на  честном
слове крыша. Бока вдавились внутрь, как у старой консервной банки.
   Фары все еще светили.


   -  Похоже,  я  действительно  веду  себя  словно  кисейная  барышня,  -
всхлипнула  Софи,  первой  нарушив  длившееся  почти  пять  минут  мрачное
молчание. Все это время Лукас неподвижно сидел рядом с ней. В конце концов
ей удалось справиться со слезами, но теперь  ее  сковал  отчаянный  страх.
Вытирая со щек  последние  слезинки,  она  сказала:  -  Знаешь,  я  сейчас
вспомнила, как однажды в штате Юта вела грузовик по обледеневшему шоссе  и
понятия не имела, где же этот чертов выход на нужную дорогу.
   Протянув руку, Лукас вытер влагу с ее щеки:
   - Я тогда орал на тебя, пока не охрип.
   Прошло еще несколько секунд в полном молчании.
   - Сукин ты сын, - внезапно произнесла  Софи,  сжимая  ладонь  Лукаса  в
своей руке и заглядывая ему прямо в душу.
   Лукас  тяжело  сглотнул.  Как-то  слишком   тихо   стало   в   стучащем
вагоне-ресторане. И как-то слишком близко. Он заметил, что отодвигается от
женщины. Не сильно - всего на несколько дюймов.
   - Опять. - Софи сжала его руку, так что даже стало больно.
   Лукас высвободился.
   - Ты это о чем?
   - Отодвигаешься от меня подальше! - Софи  оттолкнула  его.  Лукас  сбил
пакет с молоком, и из него во все стороны брызнула белая жидкость. -  Даже
сейчас, когда мы на краю гибели, ты все еще боишься прикоснуться ко мне!
   - Что?! - ошеломленно спросил Лукас.
   - Так твою мать, Лукас! После всего, что с нами стряслось, ты не можешь
даже прикоснуться ко мне?!
   - Софи, не надо...
   - Хватит, я устала! И ты и я знаем, что друг в  друга  втрескались,  но
сохраняем платонику, да? Дело важнее всего, да? Ничего личного на  трассе,
да? Но теперь мы вместе гибнем к хренам собачьим, а ты не можешь  до  меня
дотронуться?!
   Из ее глаз снова полились горячие слезы, отдались болью в груди, но  от
них ее злость только разгорелась, как от бензина.
   - В чем дело, Лукас?! Что с нами?! Зачем тебе эта стена между нами?
   - Софи, давай не будем сейчас...
   Софи с размаху ударила кулачком по буфетной стойке.
   - В чем дело, Лукас? Что это за кирпичная стена между нами?!
   - Софи, перестань!
   - Эту гадскую мертвую руку ты не побоялся тронуть! И всех нас  к  черту
заразил! Это ведь ты! Какого же хрена ты сейчас боишься? Боишься оказаться
слишком близко от своей еврейской суки-напарницы?! Какого хрена?  Чего  ты
так испугался?!
   - Перестань! - Лукас схватил  ее  за  плечи  и  встряхнул.  -  Прекрати
немедленно!
   Лицо Софи заливали слезы ярости, она уже не могла остановиться.  Теперь
она холодно и решительно смотрела Лукасу прямо в глаза.
   - Значит, в этом дело, да? В  том,  что  я  еврейка!  Вот  оно  что!  Я
еврейка, а это для черных братцев западло! Правда? Выходит, старина  Лукас
такой же сдвинутый, как гады-расисты, которых он так ненави...
   - ЗАТКНИСЬ!!!
   Лукас с силой отшвырнул ее через весь вагон. Упав на пол, она ударилась
спиной о перегородку, отделявшую один  столик  от  другого.  Вскрикнула  -
замолчала, ошеломленная, оглушенная болью.
   Лукас оцепенел. В ушах гудела кровь. Сердце колотилось о ребра. Но хуже
всего было то,  что  слова  Софи  пронзили  его  словно  отравленное  жало
скорпиона.
   В конечном счете Софи была права. Вся эта умственная  фигня  насчет  не
заводить романы на работе была именно тем, чем была, - фигней.  Просто  он
боялся. Боялся любить белую женщину. После всех этих лет праведного  гнева
он оказался одним из тех, кого сам ненавидел.
   Это заставило его понять, что план его тем более правилен.
   - Прости, я не хотел! - Он бросился к ней и встал рядом на колени. Взяв
в обе ладони ее голову, он мягко произнес: -  Прости  меня,  Софи.  Прости
ради Бога - никак не хотел делать тебе больно.  Как  ты  себя  чувствуешь,
деточка?
   Софи  молча  глядела  на  него.  Ее  глаза  были  полны  слез,   зрачки
расширились, взгляд блуждал.
   - Нормально, - ответила она. - Голова только слегка кружится.
   Лукас ласково погладил ее по щеке, по волосам:
   - Прошу тебя, прости.
   - Кажется, я тебя задела за живое. - Софи слабо улыбнулась.
   Лукас кивнул:
   - Можно сказать и так. И еще можно сказать, что ты чертовски права.
   Софи старалась остановить на нем блуждающий взгляд.
   - Нам придется что-то с этим делать.
   - Сделаем.
   -  Послушай,  Лукас...  -  Софи  облизала  губы,  речь  ее  стала  чуть
невнятной. - Как-то мне вдруг не по себе. Перед глазами плывет, и  во  рту
пересохло.
   Лукас смахнул слезы с ее щек.
   -  Помнишь  тот  марафон,  когда  мы  везли  яблоки  в   марте?   Когда
возвращались?
   Софи медленно сказала:
   - Мы оба тогда держались на декседрине.
   - Вот именно.
   - Ты мне дал потом что-то, чтобы снять действие стимулятора.
   Лукас снова кивнул:
   - Это был далмен. У меня  осталось  немного  в  заначке,  и  я  положил
парочку в апельсиновый сок.
   На мгновение глаза Софи расширились от ужаса, она попыталась ухватиться
за его рубашку, но ослабевшие пальцы  уже  не  слушались  ее.  С  огромным
усилием она выдавила:
   - Лукас... что ты собираешься... Лукас?
   - Ты поспи, девочка,  -  нежным  голосом  произнес  Лукас.  -  А  когда
проснешься, все уже будет позади. Обещаю.
   - Лукас... что... ты...
   Невнятная речь сменилась тихим бормотанием.
   Лукас осторожно отвел прядь волос с ее влажного лба. Он знал,  что  она
выпила  недостаточно  сока,  чтобы  полностью  отключиться,  но   все   же
барбитурат на какое-то время задержит ее. Лукасу хватит времени.
   - Поспи, детка.
   Он встал и направился к вагону-кухне.



        "28. АНХЕЛ ЗА СТЕКЛОМ"

   Словно завороженный, Анхел глядел на  прыгавший  по  рельсам  вслед  за
поездом лимузин, разваливавшийся буквально  на  ходу.  Сначала  отвалилось
левое колесо, потом сломалась передняя ось. Багажник  высоко  подскочил  в
воздух, и вся машина тут же рассыпалась на части.
   - О Бозе!
   Анхел зажал ладонью рот. Он изо всех сил боролся со страхом.
   Было ясно, что лимузин влечет что-то очень страшное и столь же  мощное.
Будто его гнал по рельсам  электрический  ток.  Тащило  скрытое  магнитное
поле. В горячечное мгновение из подсознания Анхела всплыл похороненный там
образ. Из давнего прошлого, что так беспокоило  его  когда-то,  мучило  во
сне, семнадцать лет отравляло память. Теперь  он  зазвучал  в  мозгу,  как
адский патефон.
   Это был образ крылатого жука, который удрал из рук жестокого мальчишки.
Его панцирь был пронзен прямой иглой. Жука гнала боль.  Дервишем  вертелся
он по поверхности стола, неостановимый  в  своей  агонии,  как  игрушка  с
перекрученной пружиной.
   Неостановимый.
   Анхел  снова  выглянул  в  окно  и  увидел,  как   развалился   древний
автомобиль. Передним бампером он  ткнулся  в  шпалу  и  взлетел  в  воздух
ветряной мельницей. С глухим взрывным звуком он упал в бурьян крышей вниз.
Вокруг закипела пылевая туча.
   У Анхела начался приступ нервного, почти истерического смеха.
   - Так тебе и надо, сука! Так тебе и надо!
   Поезд быстро удалялся. Анхел не сводил глаз  с  искореженных  останков.
Ему казалось, что внутри груды помятого металла что-то шевелится,  пытаясь
выбраться наружу.
   Улыбка Анхела исчезла.
   В тусклом свете из скр