е, закон следует уважать, - сказал Емельян Захарович. Он
смотрел в сторону. Я чувствовал, что мои слова его не очень убедили. Или
он не хотел верить мне полностью. Не знаю.
   - Вот именно, надо уважать. Поэтому, дорогой Емельян Захарович, хочешь
не хочешь, вам придется мириться с некоторыми моими действиями. - Он
развел руками. - А насчет Коломойцева... В дальнейшем от меня будут
исходить оправдательные документы, составленные самым строгим образом...
   Он поднялся уходить. Спросил, не нуждаюсь ли я в чемнибудь. Я,
разумеется, сказал, что не нуждаюсь. Единственное, что я у него попросил,
это помочь найти человека, который разносил бы мои повестки. Дело это
нехитрое, необременительное: здесь все рядом.
   - Какой разговор, - согласился Мурзин. - Поможем.
   Да хотя бы Савелий Фомич. Днем ему делать нечего, впрочем, как и ночью.
Пусть потрудится для правосудия.
   - Еще одну справочку, Емельян Захарович. Я слышал, секретарь партбюро
ваш в отъезде. Когда верн„тся?
   - А что?
   - Хотел побеседовать...
   - Ой, не скоро.
   Жаль. Хотелось поговорить с ним об Ильине. Кое-какие черты характера
главного агронома стали бы для меня яснее,
   ...Через несколько дней я встретился с людьми из североозерского кафе.
Залесскую и Ильина видели вместе. Примерно за месяц до ее смерти. Они
якобы заняли столик.
   Ильин взял бутылку сухого вина. Я спросил, берет ли главный агроном
спиртные напитки, когда обедает здесь один.
   Мне ответили, что иногда, если это конец рабочего дня, выпивает
стаканчик красного. Но только сухого. А оно бывает здесь очень редко.
   И все-таки бутылка вина, которую они выпили здесь с Залесской, не
давала мне покоя. Прийти в кафе с женщиной днем и взять бутылку спиртного
- это о чем-то говорит, тем более что Залесская в положении... Вино
является признаком доверительных отношений.
   В довершение всего в тиои руки попал документ, который заставил
призадуматься еще сильнее о возможной связи Залесской с Ильиным.
   По моей просьбе Серафима Карповна провела второй допрос Завражной. У
Маши дома.
   Показания воспитательницы мало чем отличались от тех, что она дала мне.
Завражная рассказывала Ищенко, какая Анна Залесская была добрая,
внимательная и милая.
   И какой хороший человек ее муж. И все вокруг, в общемто, добрые и
хорошие. Уже в конце допроса Завражная вспомнила, что месяца через
полтора, после того как Залесские приехали в Крылатое, Аня дала ей
запечатанный конверт с проаьбой сохранить его на время. Простодушная
девушка так и не вскрыла его даже после смерти Ани.
   В конверте оказался комсомольский билет Залесской и любительская
фотография, наверное, студенческих лет. Последние взносы были заплачены в
декабре, то есть за полмесяца до того, как супруги покинули Вышегодск.
   Снимок оказался примечательным: среди группы туристов, расположившихся
на берегу лесного озера, находилась и Аня. Сзади нее стоял улыбающийся
Ильин.
   Залесского на фотографии не было.
   То, что Залесская и Ильин на снимке оказались рядом, само по себе,
конечно, ни о чем не говорило. А факт, что Аня попросила подругу спрятать
фотографию у себя, придавал совершенно другой смысл тому, что на ней
изображено. Тут расхождений не может быть: Залесская по каким-то
соображениям не желала, чтобы снимок находился дома. Она спрятала его от
мужа... Залесская не уничтожила фотографию. Значит, она была ей дорога.
   С комсомольским билетом дело обстояло непонятнее.
   Я спросил у комсомольского секретаря совхоза, тракториста Лени
Пушкарева, встала ли Залесская к ним на учет.
   Он сказал, что с таким вопросом она к нему не обращалась.
   Странно. По возрасту она еще из комсомола не выбыла...
   В личном листке по учету кадров Залесской в графе "Состоите ли членом
ВЛКСМ" поставлен прочерк...
   Что же это все-таки? Может быть, влияние мужа?
   Но этих улик-показаний работников кафе и фотографии - было совершенно
недостаточно для серьезных выводов. Нужны были факты более весомые.
   Однако существовал еще Вышегодск. Существовала Одесса. Не проследив, не
выяснив, почему эта троица очутилась вместе в совхозе "Маяк", не разузнав,
в каких взаимоотношениях находилась она в институте и после него, я не
имел оснований строить дальнейшие предположения.
   Посоветовавшись с Ищенко, мы решили, что она поедет в Одессу. Ведь
Серафиму Карповну Валерий уже знал. Появление нового человека там могло
лишний раз травмировать Залесского. Он мог насторожиться, замкнуться. А ей
еще раньше удалось найти с ним общий язык.
   Я же взял на себя Вышегодск. Интуиция подсказывала, что в этом городе
должно открыться немало того, что может пролить свет на трагедию в
Крылатом.
   Москву я не мог миновать, хотел бы я этого или нет.
   Она просто-напросто стояла на пути в Ярославскую область. Москве я
отводил сутки. Самое большее - двое, если начальство захочет лицезреть мою
персону подольше.
   Подлетели мы поздно ночью, в сырую, промозглую погоду. Сыпало с яеба
что-то холодное и мокрое. Звонить в столице принято не позже половины
одиннадцатого, даже любимым, если они обременены родными. И животными
вроде Дикки, Пифа, Ерофеича и других... Я отложил звонок на следующий
день...
   Утром, по дороге на службу, я уже предвкушал, как скажу по телефону
(если начальбтво отпустит до обеденного перерыва и с миром): "Надюша,
займи, пожалуйста, место за столиком в ЦДРИ, я изрядно проголодался".
   И буду торжествовать, радуясь ее растерянности и удивлению. Бог ты мой,
почему такие мелочи могут доставлять прямо-таки ребяческое удовольствие?
   Замначальника нашего следственного управления был у себя. Мы с ним
однокурсники по МГУ и поэтому на "ты".
   - Игорь, о делах потом, тут такая история, прямо голова кругом...
   Эдуарда Алексеевича, так его звали, я не узнавал. Всегда ровный и
строгий, он был, что говорится, не в своей тарелке.
   - Как тебя понимать? - растерялся я.
   - Центральное телевидение, - сказал он.
   - Ну и что?
   - Понимаешь, без всякой подготовки и... - Он махнул рукой. - Будут с
минуты на минуту.
   - Могли бы предупредить тебя заранее. - Я не знал, оставаться мне в его
кабинете или уходить.
   - Вся беда в том, что должны были заснять Ивана Васильевича, но его нет
в Москве. И шеф распорядился, чтобы отдувался я.
   - Радоваться надо. На весь Советский Союз прославят... Ладно, зайду
потом.
   - Что слава! Не осрамиться бы... Постой. Мы, кажется, одного роста.
Одолжи пиджак на время съемок. Обязательно требуют при форме. Я послал
шофера домой, да не знаю, успеет ли...
   - Форму я могу, но ты ведь чином повыше.
   - Черт, не подумал... Ты когда-нибудь снимался для телевидения?
   - Пока бог миловал.., - пошутил я,
   - Хотя бы вчера предупредили. Я бы кое-что набросал...
   А в кабинет уже бесцеремонно вторглись молоденькие ребята с какими-то
большими чемоданами, со штативами, осветительной аппаратурой и другими
приспособлениями.
   - Останься, может, какие цифры подскажешь, - бросил мне Эдуард
Алексеевич, и я увидел, что он вконец растерялся.
   Парни деловито засновали по комнате, разворачивали толстые кабели,
расставляли свои приборы.
   К нам подошел режиссер. В берете, свитере, темных очках и ботинках на
толстой рифленой подошве.
   Он был маг, Он был воплощенное спокойствие. Все недоумения исчезали,
растворялись сами собой. Электрик прокуратуры нашел, куда можно было
включиться, хотя поначалу утверждал, что никакие пробки не выдержат
нагрузки от электроприборов. Эдуард Алексеевич с первой репетиции нашел
тон и нужные слова, цифры и факты. Даже форма замначальника управления
прибыла в ту минуту, когда должна была начаться съемка.
   Все заняли надлежащие места. Режиссер, невозмутимо оглядев свою пышную
свиту, вдруг сказал:
   - Подождем три минуты. Пусть пробьют. Их бой помешает. - Он кивнул на
сейф, где стояли часы.
   - Они никогда не бьют, - успокоил его Эдуард Алексеевич.
   - Отлично. - Режиссер поправил очки. - Внимание, приготовились. Мотор!
   Застрекотала камера, замначальника управления сказал первую фразу и...
мелодично и нежно зазвучали удары невидимых молоточков.
   - Стоп! - поднял руку режиссер. - Пусть-таки пробьют...
   С улыбкой, в которой сквозило явное превосходство, он глядел на мое
начальство.
   Уже потом, когда съемка закончилась, а телеработники уехали и мы
остались одни, замначальника управления сказал:
   - Какая-то мистика. Никогда не знал, что эта побрякушка функционирует.,
   - Ты просто этого не замечал. Наглядный урок психологии, - рассмеялся
я. - Привычка не реагировать на постоянный раздражитель. Павлов.
   - Поразительно. - Он все не мог прийти в себя от конфуза, - Ну и ну...
   Я доложил ему вкратце суть дела. И соображения, почему еду в Вышегодск.
   - Видишь ли, одобрять или не одобрять какие-то твои действия я пока не
стану. И как твой начальник, и, если хочешь, как коллега. Результат,
результат-вот что нужно.
   Только до сих пор ты ничего нового не открыл. Воз, как говорится, и
ныне там, товарищ важняк.
   Я это знал лучше него. Что меня, собственно, и мучило.
   Он безжалостно продолжал:
   - Допустим, ты откроешь, что Ильин имел с Залесскои более близкие
отношения... что дальше?
   - Дальше встает вопрос, по какой причине он это скрывает.
   - Само желание сохранить в тайне близкие отношения с женщиной скорее
достойно похвалы, Ты уж меня прости, это по-мужски.
   - Когда дело не касается криминальной истории...
   - А ты можешь доказать, что самоубийство Залесскои - криминальная
история? Что, если просто психопатология?
   - Все, как один, твердят: она была нормальным, жизнерадостным
человеком. Счастливая в браке...
   - Во-первых, все счастливые семьи одинаковы, как сказал Толстой.
Во-вторых, есть человек, врач между прочим, который оставляет следствию
возможность причислить этот случай к разряду психических отклонений.
   - Мамбетова, из женской консультации? - мрачно сказал я.
   - Она врач. К ней надо прислушиваться. А если уж есть такой факт, с ним
надо считаться.
   - Я и не собираюсь игнорировать факты, - буркнул я. - Просто хочу
видеть этих людей как на ладони. Может, тогда буду спокоен.
   - А сейчас не спокоен, выходит?
   - Нет. Копошится какая-то штука.
   - Раз копошится, ее надо пощупать, - -эту самую штуку... - Он
улыбнулся. - Против натуры не попрешь. Об одном тебя прошу, не тяни. Пока
еще имеешь лимит времени.
   Пока...
   - Постараюсь. Конечно, постараюсь.
   - Нет, я не шучу, - сказал он на этот раз всерьез.
   Ушел я от него с какой-то неразвеянной тревогой: на правильном ли я
пути?
   Единственное утешение - Вышегодск что-то покажет, во всяком случае,
разрешит многие неясности.
   А вдруг еще больше запутает?
   Да, товарищ Чикуров, выбрал ты себе профессию! Хорошо твоей сестре:
скрестили там тополь с каким-нибудь баобабом, и жди себе спокойно по
десять, двадцать лет, что из этого получится.
   Ни жалоб, ни раздражающих душу сомнений, что твое дело отразится обидой
или болью в каком-нибудь человеческом сердце. Если не преступлением.
Потому что карать невинного так же преступно, как не наказать виновного.
   Моя сестра молодец. Ей-богу, она просто цветет с каждым годом. А я -
седею. Надя говорит, что мне это идет. Но отец мой и мать тяжело вздыхают.
Оба они пережили много. Но седых волос - наперечет...
   Из своего кабинета я позвонил Наде.
   - Игорь Андреевич, я тут без вас как без рук! - радостно воскликнула
Агнесса Петровна. - Нет, какая техника!
   - А что? - не понял я.
   - Слышимость, говорю, хорошая. Будто вы рядышком, в Москве...
   - А я действительно в Москве.
   - Не можрг быть! - воскликнула она. - Надя же уехала!..
   Наверное, на "Золотые пески". Я сам настоятельно советовал ей в
последнем письме поехать в Болгарию.
   - Ну что ж, пусть отдохнет...
   - Да нет, на Алтай! Вы разве не встретились?
   - К сожалению, нет...
   - Жаль, - сказала Агнесса Петровна. - Она была в командировке в
Барнауле и потом взяла за свой счет отпуск на неделю.
   Честно говоря, меня словно оглушили, и я почему-то решил переменить
тему разговора.
   - Как там наш беглец? - спросил я.
   - Какой?
   - Что сбежал со свадьбы...
   - Вы представляете, все кончилось хорошо. Как в кинокартине. Спасибо за
помощь, но она, к счастью, не понадобилась. Явился с повинной. Так,
кажется, у вас говорят?
   - Так. Я рад.
   После нашей беседы моя душа разрывалась надвое. Одна вопила от радости,
другая - возмущалась несправедливостью.
   Вот тебе и Надя! Кто бы мог предположить, сколько героизма скрывалось
за спокойной, даже немного равнодушной внешностью моего светловолосого
конструкторамодельера! Махнуть к черту на кулички, на авось, чтобы
увидеться со мной. И как беззастенчива, безжалостна судьба. Вместо того
чтобы встретиться, мы разминулись.
   Но ведь надо было договориться со мной! Лететь на Алтай, наобум...
Попробуйте проследите полет летучей мыши...
   Просто у Нади, наверное, прямой и светлый, как она сама, ум. Человек
уехал в командировку в город Н, значит, его можно найти на этом самом
месте.
   Вышегодск-город в основном деревянный, двухэтажный. Конечно, новые дома
и кварталы блочные. И такие же однообразные.
   Остановился я в гостинице "Советская" и, наведя справки, узнал, что
сельхозинститут рядом, собственный, оставшийся от родителей, дом
Залесской, где они жили с Тлужем, - тоже. И все учреждения, интересующие
меня, удалены самое большее на расстояние двадцати минут ходьбы.
   Единственное место, куда надо ехать автобусом (он всего один, но
почему-то под номером пять), это-общежитие института.
   В общежитии проживали несколько лет назад Залесский и Ильин. Это мне
тоже понадобится, хотя в общежитии сейчас живут люди, которые не знают,
что происходило шесть лет назад, когда Ильин, Залесский и Аня еще учились
в институте.
   Студенческие общежития напоминают мне вокзалы.
   Одни приходят, другие уходят. Это твое и не твое. Помню, как-то зашел я
в общежитие МГУ на Стромынке. И было очень грустно. Словно дорогая,
любимая To6ow вещь стала принадлежать другому...
   Я имею привычку всегда пройтись по незнакомому городу. Официальные
свидания я запланировал на другой день.
   Центральная улица скоро кончилась, и я свернул на другую. Где-то зд-есь
домик, где жили Залесские.
   Знакомая картина, типичная для маленьких городков, - рядом с центром
прямо-таки музейные экспонаты. Так выглядела и их изба.
   Покосившийся сруб среди голых кустов сирени. Рядом-такой же ветхости
сарай. Единственная добротная вещь-забор. Его, по-видимому, поставил новый
владелец.
   Я решил зайти.
   Открыла мне совсем молодая женщина в домашнем халатике.
   Визит следователя мало кому приятен. И я, чтобы предупредить волнение,
с порога спросил:
   - Товарищ Нырков дома?
   - Да, у него выходной. Проходите, пожалуйста. Жора, к тебе...
   Из сеней пахнуло перегретой комнатой, щами и пеленками. Меня встретил
маленький, худенький, щупленький паренек в джинсах и майке.
   Я знал, что он работает продавцом в мясном отделе.
   Дом куплен на его имя. Все-таки лучше было прийти сюда, чем вызывать
парня в прокуратуру.
   - Хочу выяснить у вас кое-что о прежних хозяевах. - Я протянул
удостоверение.
   - У м-меня все док-кументы в порядке, - с трудом выговорил Жора. -
Оформ-мили у нотариуса... К-как полагается. Купил на т-трудовые
сбережения. Теща п-помогла.
   Если не в-верите док-кументам, есть к-квитанции п-переводов...
   Через некоторое время я убедился, что заикался он не от встречи со
мной. Просто дефект речи. Правда, узнав цель моего прихода, Нырков стал
говорить значительно легче.
   - До покупки дома вы знали Залесских?
   - Нет.
   - А как отыскали друг друга?
   - Я тут работаю недалеко, за углом. Ну, со всей улицы приходят в
магазин. Люди ведь, как не поговорить? С тобой заговаривают-отвечаешь и
ты. Про разное. А мы с женой комнатку снимали. Сами понимаете... Ребенка
ждали. Вот я и спрашивал кое у кого, не продается ли дешевый домик. Или
даже полдомика. На хоромы где деньги взять? Я два года как демобилизовался.
   Да, хоромами эту избу никак не назовешь. "Сборнощелевой", что выделил
Залесским совхоз, выглядел дворцом в сравнении с этим. Однако, проходя
мимо кухни, я увидел холодильник ЗИЛ. Дорогая вещь.
   - И кто же вас свел?
   - Да никто. Как-то Валерий подходит ко мне. Прямо в магазине. Слышал,
говорит, интересуетесь жильем. Мы условились встретиться. После работы.
Ну, я пришел.
   - Аня была дома?
   - Дома. Но она в разговоре не участвовала. На кухне была.
   - Вы интересовались, почему продают?
   - Продают, выходит, так решили...
   - Значит, разговора об этом не было?
   - Мы же люди. Конечно, потом спросил.
   - И что вам сказали?
   - Уезжаем, мол, вызывают на работу. Там и жилье дают...
   - Какое у вас сложилось впечатление: они все по согласию делали? Ну,
когда с вами беседовали и вообще... в личных взаимоотношениях?
   - Как вам сказать? Я больше с Валерием толковал.
   Мужик, он в семье голова... А люди они, сразу видно, культурные. Между
собой вежливы. Образование, оно кое-что значит...
   - Соседи вспоминают их?
   - Мы-то здесь без году неделя...
   - Но ведь сошлись с кем-нибудь?
   Нырков кивнул в сторону кухни, где хлопотала его жена:
   - Это бабское дело. Она, наверное, болтает с женщинами, Мне некогда.
Намахаешься за день топором, еле ноги доносишь... Правда, когда узнали на
улице, что Аня покончила с собой, обсуждали...
   - А как узнали?
   - На одной земле живем. Написал, видать, кто-то. Может, Анфиса
Семеновна сообщила. Она к соседям ходит.
   - Кто такая Анфиса Семеновна?
   - Крестная Ани. Деловая бабка...
   Стоп, Чикуров. На сцене появляется важное лицо. Крестная. Ни по каким
документам я бы ее не нашел.
   - Крестная, говорите... Часто она бывает здесь?
   - Часто. Пенсионеркам, им делать нечего. А она к тому же одинокая.
Насколько я понял, у Ани заместо родной матери была. Они при нас
собирались. Мы у них кое-что для хозяйства прикупили. Все равно обживаться
надо было.
   Им лучше и нам. Аня говорит, я, мол, в этом деле мало понимаю, толкуйте
с крестной. В смысле о цене и прочее... Да я могу ее адрес дать. Вернее,
объяснить, как пройти. Отсюда недалеко...
   От Нырковых я уходил в хорошем настроении. На всякий случай
предупредил, что могу вызвать, оставил номер своего гостиничного телефона:
мало ли что может всплыть...
   Еще раз оглядев ветхий домишко, где прожила почти всю свою недолгую
жизнь Аня Залесская, до замужества Кирсанова, я зашагал к гостинице...
   Анфиса Семеновна плакала. Я знал, что остановить слезы нельзя. Пока они
сами не остановятся.
   Чистенькая комната в новом доме. Как говорят, с подселением. Веселые
обои с цветочками. И. большая фотография Ани с сыном. Для Анфисы Семеновны
горе по поводу смерти Залесской по-настоящему глубоко личное. Я пришел к
старушке с утра, отложив встречу с работниками института.
   - Анфиса Семеновна, прошу вас, -возьмите себя в руки. Я понимаю, горе у
вас большое. Но слезами уже не поможешь...
   - Милый человек, ничем уже не поможешь. А как взять себя в руки, когда
сами текут?
   - Прошу вас...
   - Один у меня был человек на всем белом свете. Я ее, можно сказать,
вырастила. Матери она лишилась в одиннадцать годков...
   - А Сергей?
   - Сергей, Сереженька... - Старушка высморкалась в махонький платочек,
утерла слезы. - Что Сереженька. Он про бабку Анфису и знать не будет. Те
люди чужие для меня. Валерий женится, дай-то бог ему хорошую жену, а
Сереже - хорошую мать. Совсем отрезанный ломоть... Кому бабка Анфиса
нужна? Богу-и то не нужна. Не прибирает.
   Охо-хо,. грехи наши тяжкие. Как чувствовало мое сердце, все
отговаривала Анечку ехать. Нет, видать, судьба. Погубила ее жизнь, попутал
нечистый. Да и она сама как предчувствовала. Не с радостью собиралась, ох,
не с радостью...
   - А почему же поехала?
   - Любила, видать, своего... - Анфиса Семеновна вздохнула.
   Старушка постепенно успокаивалась.
   -