- Не тот ли стильный мужчина с чемоданчиком? Европейский шик.
Напоминает фокстерьера... - неуверенно произнес Коломойцев.
   Все-таки у Станислава глаз художника. Сравнение любопытное.
   - Чем?
   - Где надо, подстриженный, где надо-обрубленный.
   Породистый человечек. Или сделанный. Не знаю.
   - Расскажите, пожалуйста, как все это происходило?
   - Что именно?
   - Каким образом вы взялись его подвезти? Подробней.
   - Машину я оставил на ночь у ворот, потому что приехал поздно. А с
петухами-опять в поле. Выхожу утром, какой-то гражданин прохаживается.
   - Назовите время.
   - В шестом часу это было. Я сажусь в машину, он подходит. Просит
отвезти в Североозерск. Говорит, что опаздывает на самолет, а первый
автобус уходит в полдевятого. Я, конечно, отказываюсь. Уборка. Он не
отстает. Я ему предлагаю вместе поехать на ток, загрузиться зерном и - в
район. Не успел я глазом моргнуть-он уже в кабине.
   Я тронул. Выехали на шоссе, он выступает:. "Капитан, ты романтик?" Я
спрашиваю: "Почему капитан?" Он смеется:
   "Вылитый капитан. Например, сэр Джеймс". Это, наверное, за то, что баки
ношу и трубку курю. Он продолжает: "Дорогой сэр, а не поднять ли нам
фок-брамсель и не махнуть ли сразу в Североозерск?" Я попытался насчет
того, что зерно, мол, идет, урожай. Бог его знает, как он умеет в душу
влезть. Выступает: "Да теперь в России человек не стоит и понюшки табака.
Центнеры, гектары, проценты.
   А ты хоть помирай - нет до тебя никакого дела". Знаете, как бывает
порой, проймет до самого сердца. Жаль его стало. Думаю, может,
действительно позарез надо человеку.
   Повез прямо в район. До самого аэропорта. Он так благодарил, так
расчувствовался, что подарил зажигалку. - Станислав открыл тумбочку,
пошарил в ней, достал небольшой изящный цилиндрик из прозрачной
пластмассы. - Французская. Газовая. Горючее, правда, вышло, а заправить
негде.
   - За поездку заплатил?
   - Вот, только это. Выступал, что деньги, как вода, утекут, а вещь
останется.
   - Он назвал себя?
   - Нет.
   - Говорил, к кому приезжал в Крылатое?
   - Нет.
   - А почему он выбрал именно вас?
   - Откуда я знаю. Случайно, наверное.
   - А к Залесским он не мог приехать? - спросил я.
   Коломойцев искренне удивился:
   - Он бы отрекомендовался, что от Валерия. Проще разговаривать. Если он
очень спешил, думаю, Валерий сам бы подошел ко мне и попросил отвезти
дружка в район...
   Похоже, Коломойцев не врал.
   Прямо какая-то дьявольски точно рассчитанная конспирация. Залесский
знал, что Коломойцев вряд ли откажет (думаю, что помимо французской
зажигалки "коробейник"
   презентовал шоферу и бутылочку спиртного), но все было сделано так, что
тот не догадался, чьего гостя вез. Выходит, Залесский не доверял
Станиславу...
   - Что он вам еще преподнес из своих припасовконьяк, виски, водку? -
спросил я.
   - Действительно, - растерялся Коломойцев. - Я забыл сказать, что он
сунул мне сувенирную бутылочку коньяка.
   Маленькую, пятьдесят грамм. - Станислав низко наклонился к тумбочке и
долго возился там, перебирая вещи. - Куда-то девалась...
   - Ладно, бог с ней. В пути он не просил вас о чем-нибудь, не
интересовался чем-либо?
   - Вроде нет.
   - Хорошо. А теперь вопрос о другом. Когда вы пришли к Залесским утром
девятого июля, не припомните, что было в кухне? Вы ведь прошли через нее?
   - А что там могло быть?
   - Какие вещи, что где лежало...
   Коломойцев посасывал трубку, так и не выпустив ее изо рта после того,
как изобразил "сэра Джеймса".
   - Было прибрано. Стол пустой. Что еще, что еще... Какие-то вещи на
табуретке.
   - Какие именно?
   - Точно не помню. Кажется, плащ. Нет, старая куртка.
   И шляпа. Когда мы сидели с Валерием и ждали милицию, я, помню, вертел
ее в руках...
   Значит, убийца сложил чучело на табуретку.
   При составлении протокола я особое внимание уделил описанию внешности
ночного гостя. Предстояло составлять фоторобот...
   Меня смущало, что Залесский скрыл от Станислава знакомство с
"коробейником".
   " Ищенко объяснила это тем, что незадолго до того у приятелей была
небольшая размолвка. Выяснилось, что Коломойцев только что закончил
картину для клуба. Пейзаж. Колхозное поле. Работу принимал завклубом.
Ципов сказал, что Стасик поспорил с Валерием насчет каких-то денег.
   Когда Серафима Карловна изучила в районе некоторые документы,
оказалось, что Коломойцев через Юрия Юрьевича (а значит, и Залесского)
получал аналогичные заказы в других хозяйствах. Счета оформляли через
бухгалтерию как за текущие производственные работы.
   Это уже было серьезное нарушение. И не подготовить представление в
райком я не имел права. Я знал, что не для того приехал в Североозерский
район. Однако это уже было мое, следователя, дело.
   Да, милую компанию сколотил вокруг себя Залесский...
   Я свел в Североозерском РОВДе двух шоферов-Коломойцева и Веселаго. При
их помощи был составлен словесныи портрет и фоторобот таинственного гостя
Залесских.
   На этот раз очень пригодился художественный навык и глаз Станислава.
Особенно при монтаже фоторобота.
   Андрей путался, когда надо было охарактеризовать ту или иную часть лица.
   "Коробейник" выглядел приблизительно так: мужчина на вид лет 40-45,
южного типа. Волосы темные, с сединой, средней густоты, слегка вьются,
зачесаны на пробор (справа), баки до нижней линии челюсти, лицо овальное,
профиль слегка выпуклый, лоб высокий, узкий, прямой, слегка скошен,
нос-средней высоты и ширины, спинка носа прямая, тонкая, кончик носа
круглый, брови длинные, тонкие, овальные, с сильно опущенными хвостиками,
глаза круглые, горизонтальные, под глазами небольшие мешки, рот средней
величины, губы тонкие, углы рта слегка приподняты, подбородок узкий,
овальный, выпуклый, с ямочкой посередине, уши слегка оттопырены, правое
ухо овальное, противокозелок выпуклый, мочка узкая, слитная.
   По этому словесному портрету и был составлен фоторобот.
   Повозиться пришлось изрядно. Я больше доверял Станиславу. Помимо всего
прочего он видел "коробейника" при дневном освещении.
   Андрей Веселаго, увидев окончательный вариант, сказал: "Теперь здорово
смахивает".
   Вдруг объявился важный свидетель. Настолько же важный, насколько и
неожиданный. Я встречался с ним ежедневно. Чаще всего просто не замечал.
Молоденькая жена участкового инспектора Галя Линева, секретарша Мурзина.
   Она пришла в кабинет главного зоотехника, который я все еще занимал в
связи с отсутствием такового в совхозе.
   Линева села без приглашения и, запинаясь, произнесла:
   - Игорь Андреевич, можно с вами поговорить?
   - Мы уже говорим, - улыбнулся я, все еще теряясь в догадках о цели
столь необычного визита. Может, хочет похлопотать за своего мужа? При чем
здесь я? Он в системе МВД, я-в прокуратуре... Она выкручивала себе один за
другим пальцы на левой руке и все собиралась с духом. - Говорите, Галя, -
подбодрил я ее.
   - Скажите честно, Николаю Гордеевичу... Вернее, вы Николая
Гордеевича... - Она замолчала.
   Вот уж не ожидал, что она заговорит о нем. Неужели это ход Мурзина?
Нет, не похоже.
   - Ну, Галя, что вы хотите спросить? - попытался я помочь ей справиться
с волнением. Или же собраться с мыслями, не знаю.
   - Это, конечно, нехорошо, я понимаю... - Она опустила глаза. - Я
нечаянно подслушала ваш разговор с Емельяном Захаровичем.
   - Подслушивать, разумеется, некрасиво. Но вы же говорите, что
нечаянно...
   - Честное слово! - Она произнесла это как "честное пионерское" Только
что не отсалютовала. - Дверь была неплотно закрыта... Вы приказали...
попросили не пускать пока Николая Гордеевича в командировку... Он нужен
для следствия. - Голос у Линевой дрожал. И я не мог понять, отчего она
собирается расплакаться: из-за Ильина или потому, что подслушала.
   А что, если она знает содержание и других наших бесед? Неприятно такое
узнать. Ругать ее? Но она же пришла "с повинной".
   - Воспитанный человек, когда знает, что ему не следует слушать чужой
разговор, прикрывает плотно- дверь, - сказал я сдержанно.
   - Я только один раз. И не в этом дело. Все равно никому не сказала.
Ильин каждый раз уходит от вас-на нем лица нет... Я же не какая-нибудь
дура... И Женя, мой муж, иногда рассказывает про свою службу... Понимаю...
   - Что вы, Галя, понимаете?
   - Я к вам давно хотела прийти. Я знаю, где был Николай Гордеевич в ту
ночь...
   - В какую? - спросил я.
   - Когда Аню Залесскую убили...
   Меня, как говорится, словно обухом по голове ударили.
   Но я постарался сказать ей ровным, спокойным голосом:
   - Насколько я понимаю, вы хотите дать показания по всей форме?
   Она спросила, посмотрев на меня умоляюще:
   - А нельзя без бумаги? Я вам все расскажу, а вы...
   - Нет, Галя, так нельзя. - Я достал бланк протокола.
   Она обреченно кивнула:
   - Тогда пишите. - Подумала и добавила: - Если так надо... А кто имеет
право читать?
   - Никто из посторонних.
   - А работники милиции? - тихо спросила она.
   - Я вам сказал. Никто.
   Я стал заполнять форму пункт за пунктом. И когда дошел до образования,
у меня в авторучке кончились чернила. Достал из ящика пузырек, он тоже
оказался пуст.
   Трагикомическая ситуация. Передо мной сидел свидетель, который
собирался прийти столько времени, наконец решился, и вот на тебе! Как в
мелодраматическом фильме.
   Хоть плачь, хоть смейся. В самый интересный момент у следователя
кончаются чернила в ручке, и свидетель так и не решается дать важные
сведения...
   - Я сейчас принесу чернила, - предложила Галя, видя мое затруднительное
положение.
   - Позвоните, пусть кто-нибудь принесет нам, - сказал и. Мне и впрямь
почудилось, что она вдруг уйдет и больше никогда ничего не скажет.
   Галя набрала номер:
   - Анастасия Ильинична, будьте добры, принесите в кабинет главного
зоотехника бутылочку чернил. Для авторучки. - Она спросила у меня, прикрыв
рукой микрофон: - Фиолетовых или синих?
   - Синих.
   И пока несли из отдела кадров чернила, мы сидели и молчали. Мне
показалось, прошла вечность, пока несли чернила... Вот что показала Галя
Линева:
   "...В июне на летние каникулы приехала моя подруга Люба Шульга, которая
учится на втором курсе Томского университета. Как-то она зашла ко мне на
работу в контору и увидела там главного агронома Николая Гордеевича Ильина
и попросила меня познакомить ее с ним. Он ей поправился. И чтобы они могли
ближе подружиться, мы договорились с Любой устроить восьмого июля у нее
дома вечеринку, как будто по случаю ее дня рождения, куда пригласить и
Николая Гордеевича. Приглашен был также и Рудик Швандеров, который работал
в совхозе в бригаде студентов-строителей. Мы пришли с Рудяком часов в семь.
   Дома у Любы никого не было. Ее отец и мать угхали в Североозерск.
   Николай Гордеевич приехал на мотоцикле около десяти часов, привез
бутылку шампанского и шоколадный набор.
   Он извинился, что задержался на работе. Мы сидели приблизительно до
часу ночи. Слушали пластинки, немного танцевали. Когда мы с Рудяком
собрались уходить, то увидели, что Николаи Гордеевич уснул, прямо сидя на
диване.
   Люба сказала, что будить его не надо, пусть немного отдохнет. Мы со
Швандеровым ушли, а Ильин остался. На следующий день Люба рассказала, что
Ильина она не будила.
   Он, по ее словам, проснулся часов в пять и тут же уе.хал..."
   После протокола мы еще говорили с Галей "не для прото кол а".
   Девушкой Ильин так по-настоящему и не увлекся, хотя Люба страдала по
нему. Щекотливость ситуации мне была понятна.. Обстоятельство усугублялось
тем, что отец Любы - секретарь партбюро совхоза... Провести ночь оди:! на
один с девушкой... Для деревин слишком предосудительно.
   Поэтому Ильин и молчал.
   Я подумал, что у Гали была и своя причина таиться.
   За два месяца до свадьбы прийти с приезжим студентом к подруге,
провести у нее с ним чуть ли не всю ночь... Наверное, Женя Линев очень
ревнив...
   Насколько в деталях правдивы показания Гали, судить трудно. Главное,
алиби Ильина как будто бы доказано.
   Я злился на Ильина и понимал причину его скрытности. Прямо рыцарь из
романов Дюма.
   Я заверил Галю, что сведения, которые она сообщила, не узнает никто,
кому знать не следует. В том числе и ее муж...
   Показание Линевой подтвердил тот самый Шавырин, сосед Савелия Фомича,
которого сторож просил меня вызвать на допрос.
   Шавырин работал истопником в бане. В четыре часа утра девятого июля он
шел "разводить пары". Возле двора секретаря партбюро стоял мотоцикл с
коляской. По всем приметам -главного агронома.
   Странно только, что истопник был до того перепуган, что я едва не
заподозрил его в нечестности. Вдруг Шавырина подговорили? С виду он
какой-то пришибленный, согнутый, в латаных валенках, в старой, потертой
фуфайке...
   Не дожидаясь ответа Томской прокуратуры, которая должна была по моей
срочной просьбе допросить Любу Шульгу и Рудика Швандерова, я вызвал Ильина.
   Забегая вперед, скажу, что Люба и Рудик, за исключением незначительных
деталей, рассказали то же, что и Линева...
   Когда явился Ильин, я без всякого предисловия спросил его:
   - В котором часу вы ушли из дома Шульги?
   - В четыре семнадцать, - ответил он, даже не моргнув.
   - Почему такая точность?
   - Когда проснулся, посмотрел на часы. Я вообще люблю точность.
   - Почему вы отказывались сообщить о таком важном факте? Это же ваше
алиби.
   - Вы его доказали сами. - На лице Ильина промелькпула усмешка. А может,
удовлетворение.
   - Если уж заниматься казуистикой, то вы, кажется, давали подписку о
том, что несете ответственность за дачу заведомо ложных показаний...
Значит, обманывали, когда говорили, что не помните, где провели ночь с
восьмого на девятое июля. - Он хотел что-то вставить, но я его остановил:
- Вы вс„ помните. Четыре семнадцать...
   - В этом вопросе я готов признать свою вину.
   Я отложил ручку:
   - Николай Гордеевич, вы, кажется, альпинист?
   - Бывший. Уже года четыре, как не ездил в альплагерь. Да и не знаю,
когда теперь выберу время. Наверное, уже дисквалифицировался...
   - Хорошо, все равно поймете. Как это у вас называется - идти в связке?
   - Да, так.
   - Представьте себе, что один из альпинистов решил вдруг на самом
опасном месте, так сказать, выбыть из связки. Обрезать веревку,
связывающую его с товарищами.
   Как это называется?
   - Самоубийство, - сказал он спокойно.
   - По отношению к себе-да. Л каково остальным?
   - Могут погибнуть тоже. Смотря каким он идет.
   - Теперь вы можете понять, чего стоило ваше молчание? Пз всей картины
жизни Ани выпадало одно звено, вы...
   - Но ведь я...
   - Подождите, дайте мне закончить. Чтобы доказать вашу невиновность, у
меня ушло много времени. Понимаете, может, по вашей вине где-то совершено
еще одно преступление. Я вас не пугаю. И говорю самым серьезным образом. -
Я замолчал.
   - Мне казалось, что мое... наши отношения с Аней сугубо личные и к делу
не относятся. Да какие там были отношения... - Он махнул рукой,
   - Николаи Гордеевич, вы же не знаете, что такое работа следователя. Вы
неспециалист. Представьте себе, вам, главному агроному, который из многих
составных должен найти неизвестное, ответить на вопрос, когда и что сеять,
метеорологи дают неправильную сводку или вообще молчат.
   Гадай, мол, сам. В какое положение вас поставили бы, а?
   Вот и вы за меня решили, что я должен знать, а чего пет.
   Ильин передернул плечами. Разговор задел его за живое.
   - Откровенно хотите?
   - Опять за свое. Я вас упрекаю за неоткровенность, а вы...
   - Мне казалось, вы меня ловите на чем-то...
   - Недаром говорят, если ничего не можешь придумать лучше правды, говори
только ее... Ведь -вы были близким Ане человеком.. Во всяком случае,
понимающим и любящим. Находились рядом в тяжелое время...
   - Давайте не будем об этом, - прервал меня Ильин. - Да, у меня все не
выходило из головы, помните, вы говорили, будто я ночевал у Ани, помните?
Прямо как хозяин в своей квартире. Та история, иу, когда я утром умывался.
   Вспомнил я. Действительно умывался. После того, как наколол дров... Но
ведь вы бы мне не поверили...
   - Почему же? Неужели вы думаете, что я не умею отличить правду от лжи?
Тогда грош бы мне цена в базарный день... Если уж откровенничать, -
улыбнулся я, - вам я действительно раньше мало верил. Сейчас склонен
больше.
   Он невесело усмехнулся:
   - Значит, не до конца...
   - А ведь вы действительно мне не все еще открыли.
   - Что я должен еще рассказать? - нахмурился Ильин.
   - Хотя бы то, зачем вы встречались с Аней в кафе.
   За бутылкой сухого вина...
   - Я люблю иногда выпить стакан сухого. У нас дома на Кубани свой
виноградник. И домашнее вино подается к обеду, как, например, лимонад или
квас...
   - Так вы встретились, случайно?
   - В Североозерске - да. А потом пошли перекусить.
   - И о чем вы беседовали?
   - Игорь Андреевич, прошу вас, не надо. - Впервые у него были умоляющие
глаза. - Это действительно сугубо личное. - Он вздохнул: - Что могло быть,
чего не могло...
   Вот о чем мы говорили.
   И опять стена. Единственное, что я выяснил, так это то, что во время
разговора ни о ком, даже о своем муже, не говоря уже о третьем лице, Аня
не вспоминала.
   Я решил не бередить его память. А к воспоминаниям об Ане Ильин
относился свято.
   Итак, из числа подозреваемых он был вычеркнут. Но как фигура в игре-
пока нет.
   Самой загадочной, самой важной для раскрытия истины фигурой мне
представлялся теперь "коробейник". Действительно, приезд его в Крылатое
предшествовал тревожному состоянию Залесской, а потом наступила ее смерть.
   Слишком загадочный он человек. Я ловил себя на мысли, а не завораживает
ли меня именно эта загадочность?
   Нсли это пустой ход, как говорят изыскатели, "бросовый"?
   Но все же его приезд настораживал. "Коробейник" явился к Залесским с
определенной целью. При этом хотел остаться незамеченным. С честными
намерениями приезжают открыто.
   Ночной визит был очень важен для гостя. Появление его было неожиданным
для Залесских. Во-первых, в Крылатое он приехал впервые. Если б не
впервые, то зачем ему называть шоферу адрес? Он бы сам. показал дорогу или
сошел в другом месте, на шоссе. Во-вторых, знай о его приезде супруги,
Валерий уж, во всяком случае, встретил бы его непременно. И скорее
всего-в-Североозерске, принимая во внимание то обстоятельство, что приезд
гостя пытались- скрыть.
   Зачем он приезжал? Почему так таинственно и скоропалительно уехал? При
этом он знал, что его визит продлится буквально несколько часов.
   "Коробейник" посещал супругов раньше ("Опять этот тип приехал"). Может
быть, в Вышегодске? Нигде больше Валерии и Аня вместе не жили.
   И еще я много думал о предсмертном письме, которое, ей-богу, лучше бы
не существовало вовсе. Только все закугывало. Запутывало-то запутывало,
если концы не сходятся с концами. А когда все станет на свои места,
простота выявится необыкновенная.
   Письмо бросалось в глаза при первом знакомстве с делом. На него обратил
внимание и Иван Васильевич, судя по отметкам карандашом. Оно мало походило
на обычные записки, оставляемые теми, кто в порыве отчаяния или депрессии
лишал себя жизни. Как правило, предсмертные письма несут на себе печать
душевного расстройства. Слова положены на бумагу неровно, мысли неясные,
лихорадочные, обрывистые. И мало фраз. Конечно, случаются и обстоятельные
объяснения, но чрезвычайно редко.
   Последнее письмо Ани Залесской, странное и необычное для самоубийцы,
держало меня в состоянии недоверия и поиска: И до сих пор смущало ум,
вносило путаницу в любые мои построения, оставаясь непостижимым.
   Во всяком случае, сидение в Крылатом себя исчерпало.
   Надо расширять географию своих действий. Первое-постараться отыскать
ночного гостя Залесских. Второе - более тщательно исследовать это
злополучное письмо. Как говорится, во всех ракурсах. А это можно было
сделать только в Москве. И вот я решил отправиться в столицу...
   До Сев