ей уже знает?
   - Нет.  Надо  перекупить  все  материалы,  Олег.  И  в  Москве,  и  в
Калининграде:   Я   позвоню   Генеральному   прокурору,   нужно   срочно
организовать интервью, где он  приведет  в  пример  эту  его  фирму  как
образец благотворительной и подвижнической деятельности, что-то  в  этом
духе...
   - Катька, кто? Кто сдал информацию? -  Приходченко  почти  шептал,  а
лучше бы кричал.
   - Не я, Олег, - сказала Катерина. Ей трудно было дышать. - Не я.
   Она позвонила главному редактору  "Коммерсанта",  с  которым  дружила
много лет. Поломавшись, тот обещал материал снять и заменить его другим.
Потом она позвонила Терентьеву в Калининград.
   Ей было плохо. Она  все  время  смотрела  на  резные  дубовые  двери,
ожидая, что вот-вот выйдет Тимофей, который доверял ей.  Который,  может
быть, ее любил...
   По улице внизу двигались  веселые  беззаботные  люди.  И  Катерина  в
горячечном исступленном бреду вдруг удивилась, что планета  вращается  в
нужном направлении, что все как всегда, что люди идут по делам и везут в
колясках детей.
   Едва договорив с Мишей, она вновь позвонила Приходченко.
   - Хотенко я нашел. Материал будет завтра. Кать, Дудников уже  звонил.
- Олег помолчал секунду. - Он тебя ищет. Я  сказал,  что  ты  на  неделю
улетела за границу. Я думаю, что он сейчас будет звонить Тимофею.
   - Олег, найдите, куда еще был отправлен материал! Я Мише сообщила, он
уже этим занимается, - Трубка казалась тяжелой, будто свинцовой.
   - Возвращайся, Кать, - сказал Приходченко. Похоже, он ее не слушал. -
Я не понимаю, что происходит. Откуда это выплыло!?
   - Я тут ни при чем, Олег! - закричала Катерина  так,  что  с  нижнего
этажа к ней кто-то побежал. - Я ничего об этом не знаю! Я  не  продавала
информацию в газеты. Ты что, мне не веришь?!
   - Я боюсь за тебя, - ответил Приходченко. - Я даже  представить  себе
не могу реакцию Тимофея.
   - Зато я могу. - Катерина глубоко дышала, стараясь взять себя в руки.
- Дудникову дай мой мобильный, скажи, что завтра я буду  в  Москве.  Или
сегодня, как получится.
   - Могу я чем-то помочь мадам?  -  спросил  с  лестницы  обеспокоенный
клерк.
   Катерина покачала головой и отвернулась от него.
   Дубовая дверь зала для переговоров широко распахнулась. Из нее  вышел
Тимофей.
   Сердце ударило в горло. Как в последний раз.
   - Катя! - отчаянно закричал в трубке Приходченко. - Что там у тебя?!
   Не глядя на нее, не  останавливаясь,  как  во  сне,  Тимофей  Кольцов
прошел мимо и стал спускаться по лестнице.
   На площадку высыпала охрана, а следом  изумленные  швейцарцы,  громко
говорившие что-то по-французски.
   Тимофей не остановился и не оглянулся.
   Трубка выскользнула из ее пальцев и запрыгала по  ступеням  мраморной
лестницы, догоняя  Тимофея.  На  последней  ступеньке  она  подпрыгнула,
задержалась и развалилась на несколько блестящих обломков.
   - Владимир Викторович, я устала повторять одно и то же.  Я  не  знаю,
что вы хотите от меня услышать. Я не продавала информацию. Это не в моих
интересах. Я на этой стороне, а не на той. - Катерина прикрыла глаза.
   С момента ее возвращения в Москву прошло  несколько  часов.  Все  эти
часы она отвечала на вопросы Владимира Дудникова.
   - Я не знаю, чем это можно объяснить. Я устала,  а  утром  мне  нужно
сделать море всяких дел...
   - Никаких дел не будет, - отрезал Дудников. У него было молодое  лицо
истинного арийца и  такая  же  жестокость  в  глазах.  -  Тимофей  Ильич
требует,  чтобы  вы  больше  не  занимались  его  делами.   Поздно   уже
формировать новую пресс-службу, но вы, по крайней мере, к ней  отношения
уже не имеете. Так что разговаривать мы с  вами  будем  долго,  пока  до
чего-нибудь не договоримся.
   -  Тимофей  приказал  отстранить  меня  от  работы?  -   переспросила
Катерина. В голове вдруг стало пусто и легко. - Совсем?
   - Не падайте в обморок, - приказал Дудников. - На его месте я  бы  не
только от работы вас отстранил. Я бы вам так репутацию  испортил,  чтобы
вы потом всю жизнь помнили. Впрочем, надеюсь, так оно и будет.  Так  что
давайте сначала. Кому вы говорили о том, что двадцать  четвертого  марта
Кольцов по прилете из Москвы поедет на дачу, а не  останется  в  городе?
Кому вы звонили по телефону? Родителям? Друзьям? Любовнику?
   Нужно быть стойкой, послышался голос отца.
   Всегда нужно быть стойкой и  уметь  управлять  собой.  У  него  такая
работа, у этого Дудникова. Конечно, он должен тебя подозревать.
   Тимофей приказал избавиться от меня. Он уверен, что я  его  сдала.  Я
громче всех кричала - у нас утечка информации. Все это  случилось  из-за
меня.
   Стараясь сфокусировать зрение на "молодом арийце", Катерина ответила,
старательно выговаривая слова:
   - Я ни с кем не обсуждала изменение  маршрута.  Я  сама  была  в  той
машине. Тимофей Ильич защитил меня от осколков.  Если  бы  его  не  было
рядом, меня, наверное, застрелили бы. Я не знаю, как вести себя, когда в
меня стреляют.
   Он не верит мне, подумала она с тоской. Теперь так будет всегда.  Мне
никто никогда  не  будет  верить.  Даже  близкие.  Даже  Приходченко  со
Скворцовым. Даже Сашка Андреев и Милочка Кулагина. Как  я  буду  с  этим
жить?
   - Хорошо, -  брезгливо  произнес  Дудников.  -  Кому  вы  сообщили...
эксклюзивную информацию, которую получили у Тимофея Ильича?
   - Никому, Владимир Викторович. Я уже говорила.
   - С кем из журналистов вы дружите?
   - Я должна перечислить пофамильно?
   - Да, конечно. Я должен проверить все каналы информации.
   Вспоминая, она забубнила имена и названия изданий. Дудников на нее не
смотрел. Очевидно, ему было противно.
   - Достаточно, - остановил он ее, когда список перевалил  за  двадцать
человек. - Напишете на бумаге и отдадите. Я должен осмотреть ваш кабинет
на предмет наличия подслушивающих устройств. Я хочу  это  сделать  прямо
сейчас.
   - С Приходченко договоритесь, - вяло отозвалась Катерина. - И делайте
что хотите. Мне нечего от вас скрывать...
   Они искали довольно долго и, конечно же, ничего не нашли.
   - Езжай домой, Кать, - предложил Приходченко и потер ладонями лицо. -
Поспи.
   - Ты что, ненормальный? - спросила  Катерина.  -  Вряд  ли  я  теперь
когда-нибудь смогу спать.
   - Утром все придут, - сказал  Приходченко,  неприятно  морщась,  -  и
узнают, что у нас был обыск. Представляешь, что будет? Что  мы  людям-то
объясним?
   Этого Катерина вынести уже не могла.  Скуля  без  слез,  как  побитая
собака, она пошла к выходу из своего разгромленного кабинета.
   - Оставьте портфель, - распорядился сзади  Дудников.  -  И  привезите
завтра все портфели и сумки, с которыми вы ходили на работу. А лучше наш
сотрудник сейчас с вами подъедет и заберет...

***

   - Слушаю. Кольцов.
   - Мы нашли, Тимофей Ильич. -  Голос  Дудникова  был  полон  скромного
торжества. Тимофей снял очки.
   - Что? - спросил он холодно.
   Со времени звонка шефа службы безопасности в Женеву он весь  был  как
замороженный. Как дохлая рыба, год пролежавшая в морозилке.
   - "Жучок", Тимофей Ильич! - Дудников чуть ли не пел. - В  портфеле  у
Солнцевой.  В  общем,  все  как  мы   и   предполагали.   Очень   мощное
подслушивающее устройство.
   - Понятно, - сказал Тимофей. - Кто покупал информацию, выяснили?
   - Нет еще, Тимофей Ильич!
   - Так чего же радуетесь? Выяснить и доложить! - рявкнул Тимофей.
   - Слушаюсь, Тимофей Ильич, - пробормотал Дудников.
   Держа в руке смолкшую трубку, Тимофей долго смотрел  в  угол.  С  ним
теперь такое часто бывало. Он забывал, что именно должен  делать  с  тем
или иным предметом. И еще он подолгу смотрел в одну точку и ни о чем  не
думал.
   Работала какая-то часть  сознания,  отвечающая  за  деловые  встречи,
переговоры и звонки.
   Он даже не мог вспомнить, что говорил и  делал  все  это  время,  как
управлял своей империей. Очевидно, как-то управлял,  потому  что  никто,
кроме  близкого  окружения,  ничего  не  заметил.  Иногда  ему  казалось
странным, что еще полгода назад никакой другой части  сознания,  которая
теперь почти умерла, у него не было вовсе. Почему  же  ему  так  хочется
умереть вместе с ней?
   Его стало все безразлично. Ни в чем не было никакого смысла.
   Заметка о его детстве вышла  всего  в  двух  изданиях,  читаемых,  но
известных своим враньем.
   Зато подробностями злодейского покушения на  жизнь  великого  Тимофея
Кольцова были полны все газеты, телевидение и радио.
   Программа "Время" усмотрела в этом подкоп под  будущие  президентские
выборы. Газета "Коммерсант" - истребление  честных  бизнесменов.  Журнал
"Деньги" разразился  огромным  аналитическим  обзором  всего,  что  было
сделано Тимофеем Кольцовым на благо родной экономики.
   Рейтинги взметнулись до небес.
   До выборов оставалось меньше месяца.
   Катерину он потерял.
   Он посмотрел на трубку, до сих пор зажатую в руке. Неужели еще недели
не прошло с того самого дня, когда он  подслушал  ее  разговор  с  Юлией
Духовой в пиццерии, примыкающей к "Хилтону", и мечтал о том,  как  купит
ей кольцо?
   Я не буду вспоминать, велел он себе вяло.  Кажется,  когда-то  я  уже
говорил себе это. Или нет?
   В дверь заглянула секретарша.
   - Тимофей  Ильич,  -  сказала  она  озабоченно,  -  у  вас  что-то  с
телефоном. Я никак не могу связаться уже полчаса...
   Она осеклась, увидев в его руке трубку.
   - Простите, - пробормотала она, отступая. - Абдрашидзе звонит.
   Тимофей посмотрел на трубку и осторожно пристроил ее на аппарат.
   - Я не буду с ним разговаривать, - сказала одна  его  часть.  Другая,
сжатая в булавочную головку, наблюдала со стороны.
   Еще на прошлой неделе он был уверен, что сможет жить, а не  наблюдать
жизнь со стороны. Ты что-то совсем раскис.
   Я не раскис. Меня просто больше нет. Есть кто-то другой. Может  быть,
я прежний. Но того меня, который покупал сережки  у  Тиффани  и  хохотал
утром над сонной Катериной, больше нет.
   - Я завтра лечу на Урал, - заявила секретарше та, уцелевшая часть.  -
Попозже соедините меня с Сердюковым и Николаевым.
   Когда за секретаршей закрылась дверь, он еще долго смотрел  на  очки,
соображая, что именно должен с ними сделать.
   - Игорь, - убедительно сказал Приходченко, - ты  хоть  сам-то  пойми,
что это невозможно. Невозможно, понимаешь? Катерина не могла его  сдать.
Она его любит. Как бы сентиментально это ни звучало.
   -  Ты  ничего  не  знаешь  о  жизни,  -  заявил  Абдрашидзе,  -  если
утверждаешь, что какая-то, блин, любовь имеет значение, когда  на  карту
поставлены такие деньги и идет такая борьба.
   - Да вы же нас проверяли, прежде чем наняли! Да это полный идиотизм -
сдавать своих, даже с профессиональной точки зрения! На  это  в  здравом
уме и твердой памяти никто не пойдет! Это самоубийство, Игорь! Как же ты
не понимаешь?!
   - Не ори, - попросил Абдрашидзе. - Я знаю еще по ТАСС, как ты  стоишь
за своих. Так что не надо поражать мое воображение.
   - Я не собираюсь поражать твое воображение. Я твердо знаю, что Катька
- честнейший человек. Конечно, она увлекается, и с Тимофеем у нее роман,
что как бы говорит против нее, но ты сам  посуди,  зачем  она  сохранила
портфель с "жучком", если знала, что материал вот-вот выйдет?! Почему не
выбросила в Москву-реку? Почему поперлась с боссом на дачу, если  знала,
что готовится покушение? Почему не отвела  от  себя  подозрения?!  Кроме
того, это же ее идея с подстраховочным вариантом о покушении, который  в
конце концов побил все рекорды?! Мы же не первый год замужем, Игорь,  мы
знаем, как хорош, как уместен бывает порой скандал!  Тот,  кто  все  это
готовил, просчитался, Игорь! История с  обстрелом  на  пустынной  дороге
честного и умного бизнесмена  гораздо  красивее,  чем  какие-то  сплетни
столетней давности о том, что он был  беспризорником  и  его  снимали  в
каких-то сомнительных киношках. Это недоказуемо,  старо  и  не  принесло
никому никаких дивидендов, кроме того, что мы все переругались.  И  ведь
Катька же придумала, как  отвлечь  внимание!  Игорь,  мы  должны  что-то
делать. Ваш Дудников уже со своей колокольни не слезет, но мы-то на  нее
еще не влезали!
   - Да  мы  ничего  не  можем!  -  оборвал  расходившегося  Приходченко
Абдрашидзе. - Ну что я могу?! Сказать Тимофею, что я ей верю и чтобы  он
успокоился?
   - Давай поищем того, кто это сделал и на Катьку навел.  -  В  сильном
волнении Приходченко поднялся из-за стола и стал бродить по  кабинету  -
Давай наймем кого-нибудь, что ли...
   - Ты что, сдурел? Мы никого не можем  втягивать  в  это  дело.  Да  и
некогда совсем, до выборов меньше месяца. Никто  не  будет  этим  сейчас
заниматься.
   - Я буду! - заорал Приходченко. - Я буду, и ты будешь потому,  что  я
тебя заставлю. И Сашка Андреев будет, а он бывший мент, он все  понимает
в таких делах! Мы все будем этим заниматься, понял? Я не отдам Катьку на
растерзание, я и так  не  смог  ее  защитить  от  этого  вашего  Генриха
Гиммлера, шефа рейхсканцелярии! Ты хоть можешь себе представить,  каково
ей-то? Что она сейчас думает,  чувствует,  делает?!  Когда  на  нее  все
пялятся, шепчутся, осуждают...
   - Я делец, а не творческая личность, - мрачно  сказал  Абдрашидзе.  -
Поэтому представлять, что там чувствует какая-то  баба,  я  не  буду.  С
Дудниковым поговорю. А ты с этим своим, Андреевым или Сергеевым, как его
там... И пусть все занимаются своими делами. Мы не можем бросить  работу
из-за чьих-то там эмоций...

***

   Катерина качалась в  гамаке.  Она  теперь  целыми  днями  качалась  в
гамаке. Впервые в жизни ей не  нужно  было  никуда  спешить,  ни  о  чем
волноваться. Некуда было бежать и не за что отвечать.
   Проводив родителей,  они  оставались  дома  вдвоем  с  бабушкой.  Две
одинаковые старушки, старая и молодая.
   - Ты бы кофейку попила, - говорила бабушка время от времени.
   - Я не хочу пока, бабуль, - отвечала Катерина.
   Она давно уже не бывала на  работе.  За  событиями  в  мире  тоже  не
следила и ни о чем не думала, хотя следовало бы, наверное, начать искать
какую-то работу.
   Какую? Где? Кто ее возьмет?" Кому она нужна?
   Она сидела в гамаке и не отвечала на телефонные  звонки  сослуживцев.
Сашу Андреева, приехавшего с утешениями,  она  выгнала.  Олегу  сказала,
чтобы не смел являться.
   Она не хотела и не могла никого видеть.
   - Катюш, поезжай в Лондон, - предлагал отец. - Мы до октября в Москве
пробудем, а там пустая квартира, нет никого, тихо, спокойно...
   - Не хочется, папа, - отвечала Катерина. - Я пока тут полежу, а потом
что-нибудь придумаю...
   Вот и осень опять, думала Катерина. Год прошел.
   Неужели год?
   В прошлом году она тоже лежала в гамаке, ела яблоко  и  читала  досье
незнакомого, непонятного, далекого Тимофея Кольцова.
   Как она тогда протестовала против этой  работы!  И  все-таки  они  ее
заставили, начальники. И она работала, да еще как работала...
   Тимофей стал понятным и близким и самым нужным на свете.  Теперь  она
знала о нем больше, чем кто бы то ни было.
   Кто же этот человек, так расчетливо и точно добивший их обоих?
   Тимофей не простит ее - кончено. И больше никогда никому не  поверит.
Эксперимент завершился полным провалом. Он попробовал ей доверять, а она
его продала.
   Катерина покачивалась в гамаке, ржавые петли поскрипывали в такт.
   Продала, продала, продала...
   На соседнем участке жгли опавшие листья.
   Дым тянул в ее сторону. Кузьма, навалившись всем весом, грел ее ноги.
Соседка уговаривала внука не лезть в костер.
   На крыльце показалась бабушка. Катерина медленно  поднялась  и  пошла
вдоль забора в глубь участка.
   Не видеть, не разговаривать, не отвечать на вопросы. Еще чуть-чуть, а
там как-нибудь...
   - Катя! - позвала бабушка. - Катя!
   Не отвечая, Катерина ускорила шаги.
   Ей нужен только этот день, полный солнца и горького запаха  дыма.  Ей
нужны только столетние липы, у которых такие приятные  шершавые  стволы.
Ей нужен покой.
   Ей совсем не нужны люди. Ни близкие, ни дальние - никакие.  Ей  нужно
побыть одной. Почему они этого не понимают?

***

   Тимофей ехал домой.
   Наверное, в последний раз перед выборами он заедет в свою  московскую
квартиру, чтобы потом долго в нее не возвращаться.
   - Помедленнее, - сказал он водителю. Ему совсем не хотелось домой.
   Для того чтобы чем-нибудь заниматься, он читал документы, которые ему
сегодня привезли из Питера. Он покупал еще один завод.
   Во всем этом не было никакого смысла. Ну, еще один завод. Ну, выборы.
Он победит, он совершенно в этом уверен. И что потом?
   Тимофей перелистнул страницу с такой  силой,  что  порвалась  дорогая
финская бумага. Какая-то душная ярость поднималась в нем, и он был  даже
рад этому. Все-таки лучше, чем замороженное рыбье состояние.
   Странно, но в итоге всех событий ничего особенного не произошло.
   Информация о  его  детстве,  которой  он  так  боялся,  прошла  почти
незамеченной. То ли ей не придали никакого  значения,  то  ли  сработала
"дымовая шашка", заслонившая все остальное. О покушении на  него  писали
столько, сколько ни о каких других событиях, происходивших в его. жизни.
   Абдрашидзе обмолвился как-то, что "дымовую шашку" придумала Катерина.
Тимофей ничего не хотел слышать о Катерине.
   - Приехали, Тимофей Ильич! - негромко проинформировал его Леша.
   Тимофей взглянул в окно. Машины стояли возле его дома, и, видимо, уже
давно. Когда он в последний раз смотрел в  окно,  было  сухо,  а  сейчас
нудный дождик тонкими струйками бежал по стеклам.
   Кольцов тяжело выбрался  из  джипа  и  пошел  к  подъезду.  Охранники
рыскали вокруг него, как доберманы.
   У дверей квартиры он задержался, как всегда, кивком отпуская охрану.
   - Поговорить бы, Тимофей Ильич, -  вдруг  с  просительной  интонацией
произнес Леша и оглянулся на Диму с Андреем.
   - Зарплата, что ли, не устраивает? -  поднял  брови  Тимофей.  Он  не
хотел ни с кем и ни о чем говорить.
   - Все устраивает, - твердо ответил Леша,  выдерживая  его  взгляд.  -
Поговорить бы, Тимофей Ильич...
   - Ну, заходи, - грубо предложил Тимофей. - Долго говорить-то будем?
   - Минуту, - все так же твердо сказал Леша, входя за  ним  в  огромную
пустую квартиру. Тимофей, пошарив рукой, зажег свет. Одной кнопкой  свет
зажигался везде, даже в далекой кухне.
   - Ну?
   Он не хотел звать его в квартиру, предчувствуя, о чем будет разговор.
   - Тимофей Ильич, - сказал Леша. - Не прав наш Дудников. Ошибся. Нужно
исправить.
   - До завтра, - проговорил Тимофей, отворачиваясь.
   - Нет, Тимофей Ильич! - Леша шагнул от двери. - Я не уйду.  Я  боевой
офицер и ничего не боюсь. Я знаю, что он не прав. Мы все  знаем.  Я  дал
мужикам слово, что с вами поговорю.
   Сжатая до размеров булавочной  головки  вселенная  внутри  у  Тимофея
начала тяжело пульсировать, стремительно набирая темп.
   - Ну, говори, - приказал он.
   - Катерина ни при чем, Тимофей Ильич. Мы же все время рядом  с  вами.
Мы... знаем. Ее кто-то по-крупному подставил.  Кто-то  из  своих.  Димка
слышал один телефонный разговор. Нужно  все  проверить,  Тимофей  Ильич.
Распорядитесь.
   Булавочная  головка  уже  не  только  пульсировала,  она  раскалилась
докрасна. Тимофей не мог ее контролировать.
   - Да тебе-то что за дело?! Чего  тебе-то  не  хватает,  а?  -  Он  не
кричал, он говорил монотонно и отстраненно, и Леша понял, что Батяня ему
этого разговора не простит. Лучше бы орал и топал ногами.
   - Почему это тебя волнует? Личную жизнь мою устраиваешь, Леха?
   Он никогда не называл охранника Лехой.
   - У меня для тебя новость - никто не смеет указывать мне,  как  жить.
Понял? Ты понял или нет? А теперь выматывайся отсюда к...  -  И  Тимофей
длинно и от души выматерился.
   - Не пойду, - заявил побледневший Леша. - Вызывайте вашего Дудникова,
пусть он меня силой вывозит. Увольняйте меня. Сам не уйду.
   - ...! - Тимофей со всего размаху швырнул об стену портфель. Ручка от
эксклюзивного дизайнерского изделия оторвала