е идиот, прочитав такую публикацию, поймет,  как  грязно  оболгали
Тимофея Кольцова, благороднейшего из героев, который готов на  все  ради
людей, которых он знает и любит. Он дает им  работу  и  зарплату,  а  не
вывозит награбленное  народное  добро  за  границу.  Он  готов  насмерть
стоять, защищая простых людей  от  произвола  чиновников  и  бюрократов.
Такой спуску никому не даст,  а  это  народ  любит.  Подчиняться  всегда
приятнее и проще, чем тащить на себе ответственность...
   Абдрашидзе набрал номер и сказал в трубку, довольно посмеиваясь:
   - Эта баба - просто блеск. Беру все свои слова обратно.

***

   В Немчиновке жарили шашлыки. Их жарили почти каждый  выходной  -  под
настроение и просто так.
   Сегодняшние шашлыки означали открытие летнего сезона,  хотя  до  лета
было еще очень далеко и снег только-только  сошел,  оставив  после  себя
стоячие студеные лужи и голую  неприбранную  землю,  которую  неуверенно
пробивала вылезающая стрелами нежно-зеленая трава.
   Собаки, взбесившиеся от весны и упоительного мясного  духа,  задавали
круги вокруг дома, разбрызгивая  грязь  и  сметая  все  на  своем  пути.
Сначала они уронили в лужу маленькую Саньку, потом столкнули  с  дорожки
бабушку и снесли корявую палку, подпиравшую старую яблоню.  После  этого
Дмитрий Степанович Кузьму привязал, а Вольфганга загнал  в  дом,  откуда
тот моментально  завыл,  образовав  хор  Пятницкого  с  оскорбленным  до
глубины души Кузьмой.
   - Мам, - закричала с крыльца Даша, - куда ты полотенца переложила?  У
меня Санька описалась, я ее мою!
   - О господи, - пробормотала Марья Дмитриевна. -  Подожди,  я  иду!  -
крикнула она дочери и зашлепала по лужам к крыльцу.
   - Как хорошо, что весна, - сказал  зять  Митя,  нанизывая  на  шампур
мясо. - До чего зиму ненавижу, вы не поверите, Дмитрий Степанович...
   - Поверю, Митя, почему же... У нас вон Катька такая же,  теплолюбивое
растение.
   - Вы про меня? - крикнула из гамака Катерина. - Опять сплетничаете?
   - Больше нам делать нечего, - отозвался отец, - только сплетничать  и
только о тебе.
   - А что? - не отставала  Катерина.  -  Обо  мне  уж  и  посплетничать
нельзя?
   Ей так хорошо лежалось под соснами в гамаке, который  сегодня  только
первый день вытащили из сарая, где он зимовал.  Было  в  этом  бездумном
лежании предчувствие лета, и ставшая большой редкостью в последнее время
беззаботность, и удовольствие, что все дома -  наконец-то  вернулись  из
дальних странствий, - и сама Катерина никуда в данный момент не  спешит,
и можно полдня не думать о работе и просто раскачиваться  в  гамаке  под
аккомпанемент воплей большого семейства и треск горящих в костре сучьев.
Такой знакомый и такой забытый за зиму звук...
   Вышла Марья Дмитриевна,  держа  в  одной  руке  Саньку,  а  в  другой
вытертый древний овчинный  тулуп,  на  котором  очень  любил  спать  кот
Василий. Тулупом она прикрыла Катерину, а Саньку повела за дом,  где  на
клумбе с южной стороны вылезли первые крокусы.
   Катерина,  моментально  пригревшись  под  пахнувшим  зверем  тулупом,
прикрыла глаза, мечтая провести так всю оставшуюся жизнь.
   - Ленишься? - спросила рядом сестра.
   - Ленюсь, - согласилась Катерина, не открывая глаз. - А ты?
   - Я только Саньку сдала маме на попечение. Хорошо тебе, у тебя  детей
нет, ленись сколько хочешь.
   Так и не открыв глаз, Катерина подняла брови, и они засмеялись.
   - Расскажи что-нибудь про свою сумасшедшую работу, - попросила  Даша.
- Тебя как послушаешь,  так  думаешь,  боже,  как  хорошо  мы  живем,  к
политике никакого отношения не имеем.
   - Это точно, -  со  вздохом  согласилась  Катерина,  -  к  ней  лучше
отношения не иметь, хотя, конечно, это интересная штука -  политика.  Ну
ее к дьяволу, Даш. Давай лучше так посидим.
   - Давай посидим, - покладисто согласилась сестра.
   Они слушали весну - негромкие голоса мужчин у костра, стук топора  на
соседнем участке, торопливый звук  непрерывно  капавшей  с  крыши  воды,
Санькин заливистый смех за домом и тяжкие  вздохи  глубоко  оскорбленных
собак.
   Сизый прозрачный день был странно тихим, как  будто  ждал  чего-то  и
обещал  -  завтра  придет  настоящее  тепло,  и  все  вокруг   взорвется
сумасшедшими птичьими голосами,  звуками  весенних  работ  на  оттаявших
участках, торопливым гомоном  и  шумом.  А  пока  -  рано.  Пока  только
предчувствие весны, волшебных, необратимых, могущественных перемен...
   - Я думала, что не доживу до весны. Скончаюсь во цвете лет, так и  не
доведя до логического  конца  дела  по  возведению  на  престол  Тимофея
Кольцова, - задумчиво сказала Катерина, глядя в синее отмытое небо.
   - Ничего, поживешь еще, - отозвалась сестра. - Как там дела у  Олега?
Все плохо?
   - Гораздо хуже, чем просто плохо, -  морщась,  ответила  Катерина.  -
Увозить надо Кирюху. А кто  с  ним  поедет?  Баба  Нина  невыездная,  ты
знаешь.  Олег  не  может,  ему  нужно  деньги  зарабатывать.  А  парень,
по-моему, тоже скоро спятит...
   - О господи, за что такая напасть мужику...
   - Вот именно...
   - Кать, а говорят, этот ваш Кольцов жену бросил, правда?
   - Все разное говорят - кто утверждает, что он бросил, кто -  что  она
бросила. В любом случае у нас не Америка. У нас кандидаты за аморалку не
слетают, только если их в самый решительный момент на пленку снимают,  а
потом по телевизору  показывают.  Но  Коту  Тимофею  это,  по-моему,  не
угрожает. Он по девочкам не ходит.
   - А по кому ходит? По мальчикам?
   - Да ну тебя, Дашка, - вдруг оскорбилась за Тимофея  Катерина.  -  Он
все больше по заводам ходит. И по верфям своим.  А  мальчики  и  девочки
могут расслабиться и отдыхать.
   - Много ты знаешь! - поддразнила ее Даша. - Или  он  тебе  распорядок
дня докладывает?
   - Ничего он мне не докладывает, - сердито  ответила  Катерина.  -  Но
работает он как ненормальный, это я точно  знаю.  От  одного  темпа  его
перемещений можно заболеть. Он за неделю бывает на Урале, в Калининграде
и в Штатах.
   Даша засмеялась:
   - Ты его защищаешь, как на митинге. Успокойся, Кэт, я  ни  в  чем  не
хочу его обвинять!
   - Вот то-то же, - пробормотала Катерина, не понимая, из-за  чего  она
так взбеленилась. Почему-то ей стало неловко. - Пап, скоро у вас? Может,
уже тарелки подавать?
   По семейной традиции в любое время года шашлык ели на улице, сидя  за
огромным, как аэродром, дубовым столом под яблонями, и все, что шло  как
дополнение к шашлыку, - горячую  картошку,  зелень  и  вино  -  подавали
именно туда.
   - Нэ торопись, жэнщина, - с акцентом настоящего шашлычника  отозвался
от мангала отец, и Митя  засмеялся.  -  А  вам  известно,  как  готовить
настоящий шашлык, Митя?
   - Сейчас он ему расскажет, - сказала Даша, улыбаясь.
   Они знали эту притчу наизусть. Отец  излагал  ее  каждый  раз,  когда
жарил шашлык, но все делали вид, что слышат  ее  впервые  -  такая  была
традиция.  Только  бабушка  безапелляционно   заявила,   когда   Дмитрий
Степанович дошел до самого патетического места - "дай женщине, и она все
испортит":
   - Если мне не изменяет память, Дима, вы рассказываете одно  и  то  же
уже тридцать лет.
   Но отца трудно было сбить с толку.
   - Зато от души! - заявил он  громогласно.  -  Мясо  на  углях,  будет
готово через десять минут!
   Это означало, что нужно быстро собрать все на стол, потому  что  отец
терпеть не мог, когда его драгоценный шашлык  остывал,  а  семья  вместо
того, чтобы оценить его усилия, металась по кухне.
   - Пошли соберем все? - предложила Даша, поднимаясь.
   - Пошли, - согласилась Катерина.
   С огромным блюдом, полным зелени, в руках, она осторожно спускалась с
крыльца, когда вдруг громоподобным, как из бочки, лаем зашелся Кузьма  и
с террасы ему ответил  визгливый  от  негодования  вопль  запертого  там
Вольфганга.
   - Приехал кто-то, Дмитрий Степанович! - крикнул Митя, переворачивая и
меняя местами шампуры. - Я не вижу кто и отойти не могу!
   Санька побежала по  дорожке  к  калитке,  за  ней  Марья  Дмитриевна,
придерживая ее за капюшон, чтобы не свалилась в воду. Откуда-то издалека
отец пробасил:
   - Добрый день, вы к нам?
   Катерина,  водрузив  наконец  на  стол   блюдо,   пригнулась,   чтобы
разглядеть что-нибудь между деревьями, и увидела у калитки целую  группу
совсем незнакомых людей, довольно многочисленную.
   - Кто это, Кэт? - спросила с крыльца Даша.
   -  Понятия  не  имею,  -  ответила  Катерина,  приближаясь  к  ней  и
вглядываясь.
   Какой-то огромный мужик в распахнутой куртке шел по дорожке  прямо  к
дому, и, не веря себе, Катерина вдруг узнала в нем Тимофея Кольцова.
   - Кто это? - в изумлении повторила Даша, когда  Тимофей  остановился,
не дойдя до сестер нескольких шагов, и сказал низким, тяжелым и странным
голосом:
   - Меня зовут Тимофей Кольцов. С Катериной Дмитриевной мы знакомы.
   - Проходите, пожалуйста, - растерянно говорила у ворот мать, -  Саша,
не лезь в лужу! И машины можно загнать на участок...
   - Спасибо,  -  так  же  растерянно  отвечал  невидимый  за  деревьями
охранник Леша. - Как Тимофей Ильич распорядится...
   - А что тут распоряжаться, - послышался голос отца, - заезжайте, да и
все. Сейчас я ворота открою. Маша, возьми Саньку, она уже на дороге...
   - Кто там? - подходя, спросила бабушка. - Это к кому?
   - Это ко мне, бабушка,  -  задушенным  голосом  сказала  Катерина.  -
Что-то случилось, Тимофей Ильич?
   Кольцов подошел поближе,  глядя  в  растерянные  лица  двух  девушек,
стоящих рядом на высоком  крылечке  старого  дома.  Он  чувствовал  себя
полным идиотом. Куда его понесло?!
   - Наверное, это была плохая идея, Катерина Дмитриевна, - произнес  он
медленно. - Да, плохая. Я, пожалуй, поеду.
   Девушки на крылечке переглянулись, словно общаясь на каком-то  совсем
недоступном ему языке, и он почувствовал себя еще хуже.
   Кивнув, он стал отступать назад,  когда  Катерина  вдруг  сбежала  со
ступенек ему навстречу:
   - Это замечательная идея, Тимофей Ильич. Мы как раз шашлык  жарим.  Я
вас сейчас со всеми познакомлю.
   Он моментально расслабился, что было видно невооруженным глазом.
   - Я только предупрежу ребят, - сказал он и зашагал к машине.
   - Что это значит? - негромко спросила  так  и  оставшаяся  стоять  на
крыльце Даша. Ее  муж,  забыв  о  шашлыках,  неотрывно,  как  маленький,
смотрел на Кольцова.
   - Я думаю, что это значит все,  что  ты  подумала,  и  даже  немножко
больше,  -  дрожащим  голосом  отозвалась  Катерина.  Повернувшись,  она
пристально взглянула сестре в глаза. - Пойду спасать  его  от  семьи.  О
господи, там же бабушка...

***

   Тимофей возвращался в Москву поздним  вечером,  все  еще  недоумевая,
зачем он поехал на дачу к Катерине Солнцевой.
   Конечно, он нашел формальный повод.
   Ему понадобилось сообщить ей, что  он  улетает  в  Калининград  не  в
понедельник, как предполагалось, а в воскресенье. Ее телефона у него  не
было, помощника искать он не желал - с каких это пор? - Абдрашидзе уехал
на телевидение, и мобильный у него не отвечал. Так что  все  объективные
причины были налицо.
   Но Тимофей никогда не лгал самому себе. Он  поехал  потому,  что  его
тянуло увидеться с ней. Не в офисе, не на  встрече  с  избирателями,  не
мельком в коридоре "Останкино", куда он приезжал записываться, а она его
там встречала.
   Он не мог себе объяснить, почему ему этого хочется. Да особенно и  не
пытался.
   Он встретится с ней, может, поговорит - о чем?! - отвезет в  ресторан
или сразу в свою пустую квартиру.
   После ухода Дианы распустившийся  дьявол  стал  наведываться  к  нему
каждую ночь, как когда-то давно.  Тимофей  презирал  себя  за  слабость,
понимая, что его кошмары никак не связаны с отсутствием жены - когда они
жили вместе, он виделся с ней очень редко, не каждый день.
   Но пережитое в ночь ее ухода не давало  ему  покоя.  Его  собственное
сознание играло с ним злые шутки.
   Он не желал думать о том, что тогда сказал  ему  дьявол,  и  все-таки
думал. Склонный к самому жесткому препарированию  самого  себя,  Тимофей
понимал, что как никогда близко  подошел  к  грани,  отделявшей  его  от
безумия.
   Дьявол вылез из преисподней окончательно и  все  время  караулил  его
поблизости. Уже не спасала работа - дьявол не боялся ее. И утомление  не
действовало - дьяволу наплевать было на утомление. Он ждал своего  часа.
Когда Тимофей сдастся ему окончательно.
   И тогда Кольцову стало казаться, что Катерина ему поможет.
   Чем-то она напоминала ему Машу из  зоопарка.  Ту  самую  Машу,  из-за
которой маленький Тимофей выжил тридцать лет назад.
   Частью сознания он понимал, что это просто навязчивая идея психически
неуравновешенного человека. Катерина не имела совсем никакого  отношения
к его кошмарам и не могла его от них избавить.
   Но зато другая часть умоляла его попробовать - вдруг  поможет?  Вдруг
он изгонит дьявола из своей жизни?
   Что-то было в ней такое, что убеждало его в этом. Какая-то  брызжущая
через край доброжелательность и доверчивость ребенка, выросшего в полной
безопасности, уверенного в себе и в окружающем мире.
   Он  хотел  воспользоваться  этим.  Посмотреть,  как  выглядит  вблизи
чувство безопасности и защищенности. Он хотел оценить  его  и  построить
себе такое же. Если понадобится, то отобрать у нее - ему оно нужнее.
   Как-то в одну минуту, после ухода Дианы, он понял, что деньги  так  и
не дали ему вожделенного покоя. Ни черта он не научился управлять  своим
сознанием, хотя окружающими управлял виртуозно.
   Он хотел попробовать использовать Катерину. Вдруг она  объяснит  ему,
что нужно делать, чтобы успокоить свой разбушевавшийся мозг.
   Он поперся к ней, прямо-таки кожей  чувствуя  изумление  охраны.  Это
тоже была большая новость - как  правило,  окружающих  его  людей  и  их
жалких эмоций он не замечал вовсе.
   Он совсем не ожидал встретить там столько народу. Впрочем, он сам  не
знал, чего ожидал.
   Он не узнал ее, стоящую на крыльце с прижатыми к  груди  руками  -  в
толстой куртке, джинсах и свитере. Рядом была еще одна, точно  такая  же
девушка, может, чуть помладше. Смотрела она с изумлением.
   Охрана у ворот изнывала от неловкости и неопределенности  ситуации  -
они не могли понять, зачем босс притащился сюда, на  этот  участок,  где
еще не везде сошел снег и валялись забытые с осени грязные пластмассовые
игрушки, где на громадном дощатом столе под корявыми  старыми  яблонями,
покрытом яркой скатертью с подсолнухами, сияли  белоснежные  салфетки  и
фарфоровые тарелки с пастушками, а на пенечке в  отдалении  ждал  своего
часа  самовар,  отсвечивая  медным  начищенным  боком,  где  на  мангале
жарились шашлыки, а люди были как с другой планеты.
   С первого раза он не смог запомнить, кого из них  как  зовут.  Может,
потому, что пристально следил за Катериной и одновременно  -  за  собой,
как бы примеряя на себя совершенно новую  ситуацию.  Понял  только,  что
пара постарше -  это  ее  родители,  помладше  -  сестра  и  ее  муж,  а
ковыряющаяся в луже обезьянка - их дочь. Еще  была  бабушка  с  манерами
вдовствующей императрицы. Каковы императрицы на самом деле,  Тимофей  не
знал, но представлялись они ему именно такими.
   После первых минут чудовищного смятения его усадили за  стол,  и  все
порывались  усадить  и  водителей  с  охраной.   Тимофей   категорически
возражал, и это был первый случай за  несколько  последних  десятилетий,
когда его никто не слушал. Он изумился до того, что на  некоторое  время
потерял дар речи и только следил за тем,  как  Катеринин  отец  пытается
зазвать ребят за стол, а они не  идут,  и  кончилось  все  тем,  что  им
отнесли по шампуру прямо к машинам.
   Он забыл, как зовут Катеринину сестру, и  решил  потихоньку  спросить
кого-нибудь об этом, но тут к  нему  привязалась  бабушка-императрица  с
вопросом о  внешней  задолженности  России.  Попутно  она  поделилась  с
Тимофеем сведениями об этом вопросе, почерпнутыми у какой-то чрезвычайно
осведомленной Веры Владимировны.
   Тимофей смотрел на нее во все глаза, но заговорить не решался.  Потом
он все-таки робко спросил, как зовут вторую сестру.
   -  Даша,  конечно!  -  воскликнула  императрица  с   непонятным   ему
энтузиазмом. - Как ее еще могут звать? Если старшая Катерина Дмитриевна,
то младшая может быть только Дарьей Дмитриевной!
   Из чего следовало, что младшая может быть только Дарьей  Дмитриевной,
Тимофей не понял. Начиная раздражаться, он смотрел  на  бабушку,  ожидая
пояснений, и тут ему на помощь пришла Катеринина мать.
   Наклоняясь, чтобы  поставить  перед  ним  тарелку  с  картошкой,  она
сказала весело:
   - Это Алексей Толстой, помните? "Хождение  по  мукам".  Две  девочки,
Катя и Даша. Катерина Дмитриевна и Дарья Дмитриевна.
   Не помнил  он  никаких  "хождений"  Алексея  Толстого!  Был  какой-то
Толстой, он написал про то, как тетка под поезд угодила,  или  что-то  в
этом роде. А на него смотрели так, как будто он обязан это знать,  а  он
не знал.
   Молодой мужик, муж этой самой  Даши  и  отец  обезьянки,  смотрел  на
Тимофея как на экзотическую гориллу в зоопарке - с интересом и некоторым
недоверием: что-то она выкинет,  если  отвернуться?  Это  тоже  выводило
Тимофея из себя, он не привык к подобным разглядываниям.  Он  вообще  не
привык ни к чему, кроме безоговорочного подчинения и душевного  трепета,
которые испытывали нормальные люди в его присутствии. Но перед ним  были
не нормальные люди!
   Он видел, что они растеряны  и  немножко  недоумевают,  каким  ветром
могло занести к ним в дом человека из параллельного мира. Но  когда  все
наконец выпили вина - Тимофей пил томатный  сок  -  и  расслабились,  то
Тимофею  стало  ясно,  что  его  присутствие   принято   как   несколько
неожиданное, но вполне обычное явление.
   И на это он тоже обозлился. Его  невозможно  воспринимать  как  нечто
само собой разумеющееся. В этой стране он почти что бог. Он может купить
все их дома и участки, а потом подарить им обратно и  даже  не  заметить
этого. Он в первой  десятке,  нет,  пятерке,  самых  влиятельных,  самых
богатых, самых, самых...  Но  за  этим  дощатым  столом  с  подсолнухами
никому, казалось, нет до этого никакого дела. Все  разговаривали  с  ним
как с самым обычным заезжим гостем, которого не ждали, но  приезду  рады
не столько из-за него самого, сколько по традиции гостеприимства.
   Уехала Даша с  семейством  -  опять  целое  представление:  открывали
ворота, выгоняли машины, меняли их местами, перекликались  с  охраной  и
водителями: "Еще назад! Правее, правее, еще чуть-чуть!" Тимофей зачем-то
принял приглашение остаться на  чай.  Чай  пили  на  громадной  террасе,
состоявшей, казалось, только из окон. Уютная  лампа  на  длинном  стебле
освещала стол, разгоняла по углам весенние сумерки. Под ногами крутились
подвижная черная такса и чудовищных размеров флегматичный кот, время  от
времени делавший попытки взгромоздиться к Тимофею на колени. Тимофей эти
попытки   пресекал,   как   ему   казалось,   совсем   незаметно,   пока
бабушка-императрица не воскликнула:
   - Что вы делаете, молодой человек! - И забрала кота к себе.
   Все это было странно, настолько странно, что Тимофей так ни о  чем  и
не поговорил с Катериной. Хотя о чем он мог  с  ней  поговорить?  Он  не
знал, что ответить себе на этот вопрос.  Он  силился  вспомнить,  о  чем
думал, когда принимал решение поехать к ней на дачу, - и не мог.
   Прощаясь у забора, он спохватился и  все  же  пробормотал  что-то  об
изменении срока поездки, и Катерина тоже  что-то  невнятно  пробормотала
ему в ответ. Он даже не был уверен, что она поняла,  что  именно  он  ей
говорил. Ее родители и бабушка стояли у ворот, провожая Тимофеев  кортеж
в Москву, и все это, включая проводы, было нелепо, чуждо ему и настолько
не для него, что ему казалось - все эти люди путают его с кем-то другим,
кому на самом деле предназначено их внимание.
   - Домой, Тимофей Ильич? - спросил води