го  дома,  сделанный
знаменитым английским архитектором на куске плотного картона.
   И все-таки это было странно - делить с кем-то свой дом.  Приезжая  по
вечерам, он каждый раз недоумевал, видя свет в окнах.
   Вчера вечером Тимофей неожиданно обнаружил свет в  глубине  парка  и,
секунду подумав,  пошел  к  крытому  теннисному  павильону,  сиявшему  в
темноте февральского вечера громадами окон и застекленной крышей.
   Этот  павильон,  одна  из  многочисленных  затей  архитектора,  вроде
подъемника и вертолетной площадки, годами  стоял  пустым.  В  него  даже
заходили редко. Сам Тимофей ни в какой теннис, конечно,  не  играл.  Его
окружение, люди не слишком молодые  и  слишком  провинциальные,  модными
штучками тоже не  увлекались,  поэтому  электрическое  сияние  в  обычно
пустующем павильоне удивило Тимофея.
   Прямоугольники света выхватывали из ночи мокрые стволы сосен, асфальт
аллеи и  жухлую  прошлогоднюю  траву  с  островками  снега.  Внизу,  под
обрывом, ревело невидимое холодное море.
   Даже отсюда было слышно, как ударяется о ракетку  мяч  и  восторженно
вопит Катерина Солнцева, специалист по связям с общественностью.
   Тимофею пришлось сделать над собой усилие, чтобы не заглянуть в окно,
но войти тянуло неудержимо. Поддаваясь себе, он вошел и, стянув  с  плеч
кашемировое английское пальто, пристроился на жесткой  скамейке.  Охрана
удовлетворенно сопела сзади - всем нравилось  рассматривать  Катерину  в
шортах и короткой, мокрой насквозь майке.
   - Добрый вечер! - радостно закричал, заметив их, объект наблюдений. -
Будете играть, Тимофей Ильич?
   Прямо перед  Тимофеем  мелькали  ее  ноги.  Обычные  бледные,  зимние
женские ноги. У Дианы ноги были длиннее и красивее. Но  Тимофей  смотрел
на Катины, и это доставляло ему удовольствие.
   Катерина, запыхавшаяся, красная, с выбившимся из-под бейсболки клоком
влажных волос, играла  размашисто,  сильно,  совсем  не  женственно,  со
стоном, почти криком на ударе. Подавая, она прогибала сильную спину  под
мокрой майкой и била по мячу так, что звенели струны на  дивной  красоты
ракетке.
   На Тимофея она не обращала никакого внимания,  в  отличие  от  своего
партнера, Александра Скворцова, который вдруг сбился, засуетился и  стал
играть так, что, принимая его удары, Катерина стонала протяжно:
   - Ну, Сашка-а-а!
   Она  бегала  по  площадке,  как  молодая  лошадь  в  манеже,   скорее
порывисто, чем грациозно, и все это, включая непонятные выкрики "меньше"
и "больше", в которых Тимофей ни черта не  умел  разбираться,  напомнило
ему Уимблдон прошлым летом, где он находился по делам. Он  добросовестно
отсидел в ВИП-ложе и полуфиналы, и финал, чувствуя себя при этом так  же
неуместно и глупо, как и сейчас.
   Все это было не его - аристократический, надменный  английский  спорт
для  богатых,   атмосфера   избранной   тусовки,   незнакомые   правила,
длинноногие загорелые дамы, богатые не благодаря пронырливости мужей,  а
от рождения. Конечно, он не зря терял время на этом дурацком  Уимблдоне.
Все, что ему нужно, он получил, но воспоминание осталось раздражающее.
   Катерина со Скворцовым закончили партию, и она пошла к  скамейке,  на
которой лежали какие-то непонятные теннисные причиндалы, такие  яркие  и
притягательные, что  их  хотелось  потрогать.  Она  попила  из  смешного
носатого поильника, похожего  на  соску  для  новорожденных,  выплеснула
остатки воды себе за майку и блаженно  зажмурилась.  Скворцов  бродил  в
отдалении, собирая мячи. Катерина накинула на  плечи  полотенце,  крепко
вытерла его краем мокрое лицо, сдула с лица надоевшую ей прядь волос  и,
подходя, улыбнулась Тимофею.
   Он смотрел на нее во все глаза.  -  Господи,  как  хорошо,  что  есть
возможность поиграть, - сказала она с радостной улыбкой  и  пристроилась
на скамейку рядом с ним. - В Москве в  спорткомплекс  не  наездишься,  а
здесь - в любой момент. Вы будете играть, Тимофей Ильич?
   Она не была  фамильярна.  Она  просто  разговаривала  с  ним,  как  с
обычным, нормальным человеком, с которым приятно время от времени просто
так поболтать. Или как с радушным хозяином, которого гость благодарит за
прекрасные условия.
   Но дело в том, что с Тимофеем Кольцовым никто не болтал просто так. И
благодарить его за гостеприимство было невозможно - они отстояли слишком
далеко друг от друга в  общественном  положении.  Тем  не  менее  она  с
успехом проделала все это, поставив Тимофея в тупик. Он не знал, что  ей
ответить.
   - Вы так здорово играете, -  с  искренним  восхищением  выразил  Леша
мнение Тимофеевой охраны,  пользуясь  тем,  что  шеф  молчит.  -  Просто
замечательно.
   - Спасибо, - улыбнулась Катерина. Восхищение мужиков ей польстило.  -
Я давно не тренировалась, с полгода, наверное. У  меня  родители  хорошо
играют.
   Конечно,  подумал  Тимофей  со   скрежетом   раздражения.   Родители.
Профессорская дочка, еще бы!
   - А вы не играете, Тимофей Ильич?
   Вот пристала! Что тебе нужно? Вспомни, кто перед тобой!
   Он тяжело поднялся со скамейки и,  ни  на  кого  не  глядя,  пошел  к
выходу. У двери он оглянулся  и  с  мрачным  удовлетворением  увидел  ее
смущенное  лицо.  Стиснув  в  кулаках  концы  махрового  полотенца,  она
растерянно смотрела ему вслед.
   - Нет, я не играю, Катерина  Дмитриевна,  -  сказал  он,  не  повышая
голоса, но все слышали, потому что в павильоне сразу стало  очень  тихо,
лишь бахало под обрывом море. - Я не  умею.  -  И  вышел,  радуясь,  как
строптивый подросток, что последнее слово все же осталось за ним.
   Зачем он все  это  проделал?  Поднимаясь  по  деревянной  лестнице  к
сиявшему ему навстречу дому, Тимофей не мог ответить  себе  на  свой  же
вопрос. Что-то странное творилось у него в голове. Что-то такое,  с  чем
он  никогда  не  сталкивался  раньше  и  потому  не  мог   найти   этому
определение.
   Она мне нравится, вот что, - решил наконец Тимофей. Почему-то она мне
нравится,  хоть  и  не  в  моем  вкусе,  и   раздражает,   и   вообще...
профессорская дочка, чистюля и недотрога.  Вряд  ли  с  ней  может  быть
интересно такому все повидавшему мужику, как  он.  С  ней  просто  нужно
переспать.
   Это очень просто - женщины никогда не отказывали ему. Он твердо знал,
что лично он тут совсем ни при чем. Для них имеют значение только власть
и деньги. И того, и другого у него было  в  избытке,  следовательно,  он
представлял для них большой интерес. Он переспит и  с  этой  длинноногой
теннисисткой  с  манерами  английской  герцогини  и   улыбкой   лукавого
подростка. От него не убудет, а от наваждения он избавится. Точно, он  с
ней переспит. От этой мысли Тимофею вдруг стало легко и радостно, как от
предвкушения удачной сделки. Он придумает, как предложить ей секс. Можно
позвать с собой в Париж.  Или  изобрести  что-нибудь  поновее?  Впрочем,
скорее  всего  изобретать  у  него  не  будет  возможности  и   придется
довольствоваться обстоятельствами.
   Ну что  ж,  жизнь  показала,  что  Тимофей  Кольцов  виртуозно  умеет
использовать разные обстоятельства.

***

   В Москве было  гораздо  холоднее,  чем  в  Прибалтике.  Это  Катерина
поняла, едва сойдя с трапа.  Ветер,  задувавший  в  шубу,  был  ледяным,
совсем не похожим на соленые, плотные и влажные  ветра  Калининграда.  И
снег по колено. Там, в этой почти Европе, снег уже вовсе стаял,  заезжие
немцы и поляки ходили в коротких легкомысленных  куртках  и  кроссовках.
Катерина,  ненавидевшая  зиму,  расслабилась  и  напрочь  позабыла   про
московский мороз.
   Ветер  рвал  волосы  на  голове,  злобно  бросался  снегом  с   крыши
приземистого зальчика ожидания в Чкаловском. Хуже  всего  было  то,  что
неизвестно куда запропала машина,  которую  Приходченко  обещал  за  ней
выслать.
   Совершенно уверенная, что машина на месте - не мог же Олег забыть!  -
Катерина с легким сердцем  отправила  Скворцова.  Его  замерзший  шофер,
очевидно, устав от ожидания, приплясывал вокруг своего "БМВ". Они  сразу
же уехали, прихватив Славу Панина. Ему было по дороге с Сашей,  довольно
далеко, в сторону, противоположную той, куда нужно было Катерине.
   Как-то очень быстро разъехались остальные машины,  встречавшие  свиту
Кольцова. Сам он еще не выходил из самолета - с ним прилетел лидер одной
из  думских  фракций,  очевидно,  бывший  у  Кольцова  на  содержании  и
лоббировавший в Думе  его  интересы,  и  они  скорее  всего  еще  что-то
договаривали друг другу.
   Всю дорогу Тимофей не выходил из первого, самого шикарного салона,  а
вся свита, и Катерина в  том  числе,  разместилась  во  втором  согласно
табели о рангах и штатному расписанию. Все  эти  китайские  церемонии  с
рассаживанием по должностям были Катерине хорошо известны еще со  времен
президентских выборов и умеренно развлекали ее демократическую душу.
   Катерина зашла в  одноэтажное  здание,  где  можно  посидеть,  ожидая
вылета, где имелись туалет и телефон. В этот час  там  было  сумрачно  и
пусто, на звук открываемой двери из боковой  комнатушки  выглянул  вялый
охранник, оглядел Катерину  с  головы  до  ног  и  скрылся.  Ночевать  в
компании этого охранника  и  каких-нибудь  полуночных  пилотов  Катерине
совсем не хотелось. Нужно позвонить, выяснить, что произошло  и  где  ее
машина.
   Прежде всего она позвонила Приходченко домой, а потом  на  мобильный.
Ни там, ни там никто не подходил к телефону. Это было странно -  дома  у
Олега всегда кто-то присутствовал - или полоумная  супруга,  или  ее  не
менее полоумная мамаша, или Кирюха. Но раздумывать о том, что  стряслось
дома у шефа, она  станет  потом,  а  пока  нужно  срочно  выбираться  из
Чкаловского.
   На всякий случай она позвонила на пейджер Гриши  Иванникова,  Олегова
водителя. Но на Гришу надежды мало  -  если  Олег  не  предупреждал  его
заранее, Гриша быстренько смывался за город по очередным  очень  срочным
делам и потом объяснял начальству, что приехать оттуда по вызову не было
никакой возможности. Все об этом знали и Гришу  прощали.  Конечно,  кому
хочется тратить выходной на прихоти начальства?
   Мобильный Скворцова тоже не отвечал, и Катерина  вспомнила,  что  еще
утром Сашка жаловался, что у него  вроде  стали  очень  быстро  садиться
батарейки. Они еще обсуждали, какую батарейку лучше купить.
   Обсудить-то они обсудили, но телефон вежливым женским  голосом  вещал
на всех доступных  и  недоступных  пониманию  языках,  что  "абонент  не
отвечает", и Катерина поняла, что не знает, что делать дальше.
   Конечно, оставалось несколько совсем пожарных вариантов  -  позвонить
Дарье и попросить ее приехать или прислать  мужа  Митю.  Но  это  совсем
другой конец Москвы, и пока Митя доедет, потом отвезет  Катерину,  потом
вернется к себе, как раз рассветет, и  можно  будет  смело  выезжать  на
работу.
   Еще можно позвонить Саше Андрееву, он тоже приедет и заберет ее,  без
вопросов.  Но  тут  Катерину  останавливали  более  высокие  материи   -
становиться причиной семейной ссоры ей совсем не хотелось, и так  об  их
связи с  Андреевым  трубит  вся  контора.  А  как  еще  может  расценить
нормальная жена  звонок  от  начальницы  в  воскресенье  вечером,  после
которого любимый муж срывается из дома и несется к черту на рога?
   Нет, это совсем не годится. Лучше уж ночевать в компании  чкаловского
охранника, который еще ничего не подозревает об ожидающем  его  счастье.
Усмехнувшись, Катерина сунула телефон в карман и затопала по наметенному
в тамбур снегу на улицу.
   Ветер рванул полы ее щегольской европейской  шубенки,  годной  только
для того, чтобы добежать от машины до теплого подъезда, взметнул волосы,
обжег холодом глаза. Кое-как Катерина прикурила и  спряталась  за  угол,
где хоть не так дуло, и, отворачиваясь от ветра, подумала, что, пожалуй,
нужно срочно вызывать такси. Бог знает, когда оно придет и  сколько  это
будет стоить - вызов и дорога из Чкаловского в Немчиновку, -  но  других
вариантов не намечалось.
   Внезапно у мирно дремавших  прямо  перед  ее  носом  джипов  началось
какое-то оживление, зажегся в салонах свет, замигали  притушенные  фары,
кто-то  неузнаваемый  пробежал  в  расширявшемся  снопе  света  прямо  к
самолету, все еще стоявшему на полосе.
   Заинтересовавшись происходящим, Катерина выглянула из своего  укрытия
и обнаружила, что по летному полю прямо к ней  идет  Тимофей  Кольцов  в
развевающемся  распахнутом  пальто,  огромный  и  черный,   похожий   на
гигантскую летучую мышь.
   "Интересно,  куда  он  дел  своего  думца?"  -  лихорадочно  подумала
Катерина, задвигаясь обратно в тень.
   Она боялась, что он увидит ее, и тогда придется  объясняться.  А  еще
хуже - в тысячу раз хуже! - если увидит и даже не повернет в ее  сторону
головы.
   Господи, как она его боялась, этого человека!  Его  низкого  тяжелого
голоса, его беспощадных и пустых глаз, его чудовищной  проницательности.
В его присутствии ей все время казалось, что с ней  не  все  в  порядке,
хотелось осмотреть себя - застегнуты ли пуговицы, вымыты ли руки.
   Катерина храбрилась только перед другими, наедине с  собой  она  даже
вспомнить не могла, что говорила и делала, когда он на нее смотрел.  Она
отлично понимала, что Тимофей Кольцов скорее всего вообще не подозревает
о ее существовании, вспоминая только, когда она попадается ему под  ноги
с  очередной  программой  предвыборных  мероприятий,  и,  следовательно,
бояться ей нечего. Ему нет до нее никакого дела.
   И  все  же  она  чувствовала  себя,  как,  должно  быть,  чувствовали
приближенные  "отца  народов"  товарища  Сталина,  которых   увозили   с
инфарктами из его приемной.
   Дмитрий Степанович, отец, сказал ей, когда однажды она  пожаловалась,
что в присутствии Тимофея Кольцова теряет  всякое  ощущение  себя:  "Так
трястись не просто вредно для дела, но еще и очень  унизительно.  Всегда
лучше вести себя как-то попроще. В рамочках".
   Катерина и хотела бы  "в  рамочках",  но  ничего  не  могла  с  собой
поделать.
   Но недаром она была свободолюбива и любознательна.
   Тимофей Кольцов вызывал в ней эмоции куда более сложные,  чем  просто
страх. Она мечтала хоть чем-нибудь его зацепить, расшевелить, рассмешить
и посмотреть, что получится, тем более она знала о нем нечто такое, чего
не знал никто, и это знание не давало ей покоя. Оно не вписывалось в уже
созданную и вполне приемлемую схему этого человека, а потому  раздражало
и без того чудовищное Катеринино любопытство.
   Что его огорчает, кроме смены правительства? Что  его  радует,  кроме
кредита МВФ? А может, ни кредит, ни правительственный кризис ничего  для
него не значат? О чем он говорит с женой, приезжая по вечерам домой? Что
врет ей, когда встречается с любовницей? О чем думает в  машине,  слушая
группу "Любэ"?
   Сочетание  любопытства  с  паникой,  в  которую   он   ее   повергал,
образовывало странную волнующую смесь, и Катерине не хотелось, чтобы эта
смесь лишний раз поднималась со дна души и замутняла  разум.  Соображать
ей требовалось как никогда хорошо.
   Поэтому она бросила недокуренную сигарету и отступила еще  глубже,  к
самой стене. Пусть бы он уехал. Она вернулась бы в  теплый  тамбур  зала
ожидания и вызвала наконец такси.
   И, конечно, он не уехал.
   Он заметил ее,  прячущуюся  в  тени,  сразу.  И  несколько  мгновений
колебался, принимая решение. Почему-то Катерина  явственно  ощутила  его
колебание и момент, когда он это решение принял.
   Дверь джипа уже распахнулась ему навстречу, водитель поставил ногу на
газ, охрана готова была вскочить во вторую машину, когда  Тимофей  Ильич
Кольцов вдруг повернулся  в  сторону  неясной  тени,  куда  не  доставал
мертвенно-синий свет фонаря, и спросил, не повышая голоса:
   - Почему вы не уехали?
   - Машина не пришла, - ответила из темноты Катерина. Ей внезапно стало
жарко и страшно. И неудобно перед ребятами из охраны. Бог знает что  они
могли подумать.
   Вздохнув, она сделала шаг вперед, оказавшись на свету. Тимофей  Ильич
пристально на нее смотрел, и она внутренне содрогнулась,  испытывая  уже
хорошо знакомую неловкость - все ли с  ней  в  порядке,  не  слишком  ли
покраснел замерзший нос и достаточно ли приличная у нее шуба? И  тут  же
она разозлилась на себя. Какое ей дело  до  того,  как  ее  воспринимает
великий Тимофей Кольцов?! Пусть воспринимает как хочет, это вовсе не  ее
проблемы.
   - Садитесь, я подвезу  вас,  -  монотонно  и  равнодушно,  как  будто
выполняя скучную обязанность, велел он.
   Она поставила его в  неловкое  положение,  вдруг  поняла  Катерина  с
опозданием. Не предложить помощь он не может, раз уж  он  вообще  с  ней
заговорил. Отправить охрану везти ее он тоже не может  -  охрана  должна
сопровождать его. Но это немыслимо, чтобы он вез ее!
   Люди его положения не подвозят из аэропорта  девиц,  оказавшихся  без
машины.  Ей  попадет  от  Приходченко,  от  Абдрашидзе,  да  это  просто
невозможно, черт возьми!
   Нужно быстро и решительно отказаться, приказала себе Катерина.
   - Спасибо, Тимофей Ильич, - пробормотала она застывшими от неловкости
губами. - Я доберусь на такси. Спасибо.
   Ей было плохо видно его лицо - ночь, снег, в очках  отражались  блики
света от фонаря. Но ей вдруг показалось, что она разглядела усмешку.
   - Я не понял, - сказал он после секундной паузы,  -  вы  намерены  со
мной спорить?
   И все стало предельно ясно.  Нельзя  отказываться,  когда  предлагает
Тимофей Кольцов. Даже пытаться глупо и смешно. Нужно  выполнять,  и  чем
быстрее, тем лучше.
   Потом, на досуге, она сможет все обдумать и выругать себя за излишнее
любопытство, которое не позволило ей потихонечку  шмыгнуть  внутрь  зала
ожидания, подальше от  греха  и  Тимофея  Кольцова.  И  проанализировать
чувства, более сложные, чем любопытство. А пока, чем дольше она мнется в
нерешительности,  тем  нелепее  выглядит  ситуация,   тем   дольше   она
задерживает Великого и Ужасного и затягивает весь пикантный эпизод с  ее
доставкой.
   - Спасибо, Тимофей Ильич, - пробормотала Катерина фальшивым голосом и
полезла в джип, волоча за собой сумку.
   - Оставьте вещи, Катерина Дмитриевна, - посоветовал Кольцов. - Ребята
положат в багажник.
   Совершенно  красная  от  стыда  и  внезапно  навалившейся  жары,  она
плюхнулась на кожаное сиденье, отпустив наконец сумку,  которую  тут  же
подхватил кто-то из охранников. Тимофей Кольцов величественно поместился
в кресло напротив. Дверь мягко чмокнула, закрываясь. На переднее сиденье
вскочил охранник Леша, и кортеж двинулся к выезду с аэродрома.
   - Вам куда? - спросил Тимофей, не глядя на Катерину.
   - В Немчиновку, - пробормотала она с  виноватой  улыбкой.  -  Далеко,
правда?
   Не отвечая ей, Тимофей Ильич сказал водителю:
   - В Немчиновку, Андрей.
   - Понял, Тимофей Ильич, - отозвался водитель, круто закладывая  влево
на выезде из ворот.
   В окно Катерина увидала стоящих навытяжку гаишников. На шедшем  сзади
"Хаммере"  включили  мигалку.  Ее  истерические  сине-красные   всполохи
разливались по сугробам.
   Выехав на магистраль,  водитель  "притопил"  газ  так,  что  Катерину
вдавило в кресло, и оба джипа рванулись в сторону Москвы, как пара диких
ночных волков.
   Почти всю дорогу Тимофей разговаривал по телефону. Он всегда  начинал
работать, едва выйдя из самолета. Впрочем, в самолете он  тоже  работал.
Ничье присутствие, кроме, может, премьера или  еще  каких-нибудь  нужных
людей, не могло ему  помешать.  А  уж  тем  более  присутствие  Катерины
Солнцевой, которая не была премьером.
   Он даже сказал ей, соблюдая максимально возможный  для  него  уровень
вежливости:
   - Я должен позвонить.
   На это заявление она торопливо кивнула, и минут на двадцать он  о  ее
существовании забыл. Выслушивая доклады  и  решая  вопросы,  требовавшие
незамедлительного решения, он иногда  взглядывал  на  сидевшую  напротив
девушку. У нее было растерянное и подавленное  лицо,  как  будто  с  ней
только что произошло что-то ужасное, и Тимофея это задевало.  Что,  черт