л: "Я был не прав, давай поедем ко мне", - напомнила она.
   - Этого недостаточно? - удивился он.
   Катерина  засмеялась.  Как  хорошо  было  кормить  его   омлетом   на
необъятных размеров кухне и варить ему кофе, чувствуя, как выветривается
из квартиры нежилой музейный дух.
   Они вылезли из постели, потому что внезапно очень  захотели  есть.  В
ванной с зеркалами и черным кафелем  они  провели  еще  час,  и  Тимофей
наконец понял, для чего нужно такое  обилие  зеркал.  Потом  она  быстро
сообразила омлет, а он сидел, вытянув ноги так, чтобы она  все  время  о
них спотыкалась. Спотыкаясь, она хваталась за его голое плечо, и ему это
было приятно.
   Он совсем без нее замучился. И поехал к ней на работу, когда  уже  не
стало сил бороться с собой. Ничего не помогало - ни работа, ни  поездки,
ни двадцатичасовой рабочий день. Он должен был повторить все сначала,  а
потом  еще  раз.  И  еще.  Скоро  привыкну,  решил  он,  но  страха   не
почувствовал, только спокойствие и уверенность в себе.
   Какая-то странная история. Такого с ним раньше не бывало.
   Может, просто возраст?
   - Ешь, Тимыч, - сказала она. - Холодный омлет - ужасная гадость.
   Никто и никогда не  называл  его  Тимыч.  Вот  черт.  Тимыч  -  какое
славное, милое, домашнее слово. Домашнее? Разве у него есть дом?
   - Почему ты так странно меня называешь? - осведомился он.
   - Почему странно? - удивилась Катерина. - Или  мне  следует  называть
тебя Тимофей Ильич?
   Он промолчал, а Катерина спросила;
   - Ты знаешь, как тебя называет твоя охрана? Он коротко усмехнулся:
   - Как?
   - Батяня! - провозгласила Катерина с прочувствованной  интонацией.  -
Ты знал, да?
   - Конечно, - он пожал плечами. - Я всегда все про себя знаю.
   "Это заблуждение, - подумала Катерина. - Тебе только кажется, что  ты
все про себя знаешь. От этого все твои проблемы". Ее  уже  не  удивляло,
что у могущественного Тимофея Кольцова могут быть проблемы.
   - Я очень вожусь  во  сне,  -  предупредила  она,  решив,  что  нужно
поставить его в известность. Все-таки он собирался провести с ней  целую
ночь. - И вообще, я сто лет ни с кем не спала. В смысле...  спала...  то
есть не спала... - она смутилась, - ну, то есть когда ложишься  и  спишь
до утра.
   Он слушал с интересом. Она смутилась еще больше, вскочила и  пошла  к
барной стойке, где в кофеварке булькал кофе.
   - Ну, да, да, - раздраженно сказала она,  потому  что  он  явно  ждал
какого-то продолжения, пристально на нее глядя. - Я никогда еще ни с кем
не спала.
   - В смысле, когда ложишься и спишь до утра, - уточнил он.
   - Именно в этом, - подтвердила  она.  -  Это  что,  записано  в  моем
досье?
   Он подошел к ней и обнял ее сзади - очень большой, теплый и голый. На
нем были только джинсы, которые он так и не  застегнул.  Катерина  сразу
растеряла весь боевой задор, привалилась к  нему,  чуть  не  мурлыча  от
удовольствия, и потерлась о него всем телом, снизу вверх.
   - Я не читал твое досье, - сказал он, кусая ее за ухо.
   Это было изумительное, нежное, очень чувствительное ухо, и у  Тимофея
сразу стало ознобно в позвоночнике.
   - Я не читаю досье всякой пузатой мелочи. Иногда  я  читаю  досье  на
вице-премьеров, но очень редко. Для этого есть Дудников с Абдрашидзе...
   - Ты ведь крутой, - прошептала Катерина, проводя губами по его  голой
груди. - Ты очень крутой парень...
   - Я самый крутой из всех известных тебе парней, -  поправил  Тимофей,
во всем любивший точность. Она начала сползать по нему  на  пол,  и  он,
бешено радуясь собственной бесшабашности и возможности делать  все,  что
только она пожелает, рухнул на раритетный английский  ковер  и,  в  одну
секунду оставшись без одежды, придавил ее всем телом.
   - Ты моя, - прорычал он в ее приоткрытые губы.  -  Ты  будешь  делать
все, что я тебе велю.
   - Конечно, - успокаивающе сказала она и стиснула  ладонь  в  коротких
густых волосах у него на затылке. - Ты только не бойся меня...
   Тимофей не вдумывался в то, о чем она его попросила. Кровь колотила в
виски, и было уже не до разговоров.

***

   - Мы предлагаем сейчас  провести  в  Калининграде  кинофестиваль,  на
который приедет Никита Михалков со своим новым фильмом.  Чуть  позже  мы
объявим  о  стипендии  Тимофея  Кольцова   в   местных   вузах.   Причем
предполагается не только  стипендия  для  студентов,  но  и  гранты  для
научных  работников.  О   строительстве   могильника   для   захоронения
радиационных  отходов  с  отработавших  подводных   лодок   мы   доложим
дополнительно, когда  проработаем  вопрос  окончательно.  -  Приходченко
заглянул в свои бумаги.
   - Его обязательно строить? - спросил Кольцов,  не  поднимая  глаз  от
своего экземпляра рабочего графика.
   - Можно только объявить,  Тимофей  Ильич.  Собственно,  можно  вообще
ничего не делать...
   Кольцов поднял голову, и  Приходченко  как  будто  споткнулся  о  его
взгляд.
   - В том смысле, что достаточно просто хорошо освещать. Тем более  что
самое главное обещание вы уже сдержали...
   Кольцов взгляд не отводил, и Приходченко глаз не опустил.
   "Неужели знает?" - мелькнуло в голове у Олега, и сразу стало муторно,
как будто заболел желудок.
   День оказался тяжелый. Олег еле-еле уехал из дома - с женой и тещей в
последнее время не было вообще никакого сладу. Кирюха вопил и  не  хотел
его отпускать - цеплялся за ноги, плакал, разбил чашку,  и  Олег  влепил
ему подзатыльник. При воспоминании об этом подзатыльнике ему становилось
так плохо, гораздо хуже, чем под взглядом Тимофея Кольцова.
   Надвигалось лето, нужно думать, куда  отправить  Кирюху.  Однако  при
одном только упоминании бойскаутского лагеря  в  Штатах  Кирюха  начинал
рыдать и кататься по полу. Его  не  устраивало  ничего,  что  находилось
дальше тридцати километров от отца. В Москве Олег оставить его не мог  -
в доме  в  последнее  время  шли  постоянные  приготовления,  шушуканья,
шмыганья, прятанья - и моления, моления, моления...
   Его "девушки", как называла их Катерина, явно  что-то  затевали.  Это
подтверждалось еще и тем, что жена стала с ним почти ласкова в последнее
время. И Олег с ужасом кролика перед гремучей змеей ждал - что-то будет.
   Со всеми утренними удовольствиями он забыл  телефон  и  даже  не  мог
вспомнить, где именно. Он  не  позвонил  из  машины,  хотя  должен  был,
понимая, что его звонка ждут.
   А тут еще Кольцов привязался с программой мероприятий. Как это Катька
его не боится? От  одной  его  улыбки  можно  запросто  покончить  жизнь
самоубийством, чтоб не мучиться...
   - Что там с моим однофамильцем? - спросил Тимофей.
   - Все в порядке, - отозвался Приходченко, с трудом выбираясь из своих
мыслей - Мы предложили  ему  денег,  чтобы  он  вышел  из  процесса.  Он
согласился. Дальше мы ничего выяснять не стали...
   - Тимофей Ильич, - сказал из своего угла Абдрашидзе, - мы подготовили
информацию о рыболовных траулерах, арестованных в иностранных портах. На
данный момент  три  из  них  -  ваши,  то  есть  собранные  когда-то  на
калининградских верфях. Мы предлагаем заплатить долги за один из  них  и
широко разрекламировать это как акт сочувствия к рыбакам и их семьям.
   - Мы уже говорили об этом когда-то, - перебил его Кольцов. - И  тогда
же я сказал, что заплачу за все.
   "Все помнит",  -  с  искренним  восхищением  подумал  Приходченко,  а
Катерина, наклонившись к нему прошептала:
   - Аттракцион неслыханной щедрости...
   Приходченко хмыкнул, отворачиваясь и пряча улыбку, но  Тимофей  Ильич
заметил и посмотрел недовольно.
   О чем может шушукаться Катерина -  его  Катерина  -  с  этим  молодым
снобом? Да пусть он сто раз ее начальник, и тысячу раз друг, и  еще  три
тысячи раз кто угодно, но все равно она не должна  шушукаться  с  ним  в
присутствии Тимофея, Впрочем, в отсутствие, наверное, еще хуже...
   Смеясь  над  собой  и  своей  внезапной  ревностью,  Тимофей   резким
движением подтянул к себе кофейную чашку. "Знали бы  они,  -  думал  он,
сосредоточенно глядя в кофе, - как мы провели это утро".
   От воспоминаний кровь вдруг ударила в голову, в спину, в ноги.  Стало
неудобно сидеть, и Тимофей поменял  положение.  "Да  что  это  такое?  -
подумал он с радостным изумлением. - Неужели это со мной?!"
   Он совсем не слушал Абдрашидзе и не смотрел на людей - так  ему  было
страшно и радостно...
   Вдруг послышался какой-то шум от  дубовой  двери  его  кабинета,  как
всегда плотно закрытой на время совещаний. Абдрашидзе оглянулся в полном
недоумении - к боссу никто не имел права войти  просто  так,  между  тем
кто-то явно ломился в дверь. Катерина  выглянула  из-за  Приходченко,  а
Тимофей Ильич резко поставил чашку на блюдце.
   - Выясните, что там такое, Игорь Вахтангович! - приказал он резко. Но
когда Абдрашидзе уже выскочил из-за стола,  дверь  непривычно  широко  и
резко  отлетела  в  сторону  и  задержанная  пружиной,  начала  медленно
закрываться. На  пороге,  снова  отшвырнув  дверь,  появилась  сказочной
красоты  молодая  дама.  Она  отпихивала  от  себя  секретаршу  и  Диму,
пытавшихся протиснуться следом за ней, и все повторяла:
   - Нет, я войду! Я все равно войду!..
   Она влетела в кабинет и выскочила сразу на середину, не удержавшись с
разгону. Сумка упала у нее с плеча.
   - Тимофей Ильич, - заговорила с порога расстроенная секретарша,  -  я
ничего не смогла...
   Кольцов повелительно махнул ей рукой и обратился к даме:
   - Диана?

***

   У Катерины от дурного предчувствия вдруг похолодели руки.  Абдрашидзе
замер у двери. Приходченко медленно поднялся.
   - Я не к тебе пришла, - торопливо заявила дама, не глядя на  Тимофея.
Она была очень бледна,  губы  у  нее  тряслись.  Нервным  движением  она
подняла с ковра свою сумку и повесила ее на плечо.
   - Олег, - сказала она Приходченко. - Ты вчера забыл у  меня  телефон.
Весь день звонит твоя мама. Там что-то стряслось с твоим сыном. Слышишь,
Олег? Тебе нужно срочно ехать, а я нигде не могла тебя найти.
   - Что стряслось? - одними губами выговорил Приходченко. Лицо  у  него
вдруг разом постарело и заострилось. Катерина встала и подошла к нему.
   - Они его все-таки куда-то увозят, - Диана почти плакала. - И их  там
много. Он позвонил твоей матери, но она не знает, что там  теперь...  Мы
довольно долго тебя искали.
   - Много? - переспросил Приходченко. Абдрашидзе вдруг произнес  что-то
по-грузински. Катерина прижала руки к груди.
   - Могу я узнать, что происходит?  -  раздался  вдруг  тяжелый  низкий
голос. - Диана?
   Все повернулись к столу,  за  которым  сидел  Тимофей  Кольцов.  Олег
Приходченко шагнул вперед, закрывая собой Диану, как будто  боялся,  что
Тимофей растерзает ее.
   - Диана приехала предупредить меня, Тимофей  Ильич,  -  сказал  он  и
скривился. Так фальшиво это прозвучало. Но пусть  думает  что  хочет.  В
любом случае это лучше, чем постоянный страх разоблачения.
   Диана выскочила из-за его спины, но Тимофей не дал ей  произнести  ни
одного слова.
   - Это я понял, - заявил он и словно отмел все  объяснения.  Его  и  в
самом деле это мало интересовало. - Что случилось с вашим сыном?  Почему
это так переполошило мою бывшую жену?
   - У него жена ненормальная, - крикнула Диана, - на религиозной почве.
А мальчишка один все время...
   - Диана!.. - перебил Олег, но она продолжала выкрикивать, как будто в
чем-то обвиняя Тимофея.
   - Он его прячет, а они находят и грозятся убить за грехи!
   - Диана!!
   - Она его молиться таскает к братьям и сестрам, и лупит, и в школу не
разрешает ходить! На прошлой неделе эти самые братья бабушку  избили  за
то, что та Кирюху спрятала!
   - Да замолчи же! - сквозь  стиснутые  зубы  приказал  Приходченко,  и
Диана тяжело, некрасиво зарыдала, тычась лицом в его пиджак.
   - Почему вы его не спрячете? - спросил Тимофей  у  Олега,  как  будто
ничего не происходило.
   - Он нервный очень и маленький. Он без меня совсем с ума сойдет. И не
повезешь никуда особенно. Я пытался. Они его  как-то  находят,  говорят,
что бог помогает, и тогда  все...  Я  должен  ехать,  Тимофей  Ильич,  -
сообщил он,  отрывая  от  себя  Диану.  -  Прошу  прощения  за  все  это
представление...
   - Я с тобой, Олег, - негромко сказала Катерина. - А вы, Диана?
   - Вы обе останетесь здесь, - ровным голосом объявил Тимофей Ильич.  -
Игорь Вахтангович, сводите их  в  ресторан.  Олег,  с  вами  поедет  моя
охрана. Они быстро всех найдут, и братьев, и  сестер,  и  даже  отцов  и
матерей. - Диана вытерла слезы и  посмотрела  на  него  в  изумлении.  У
Катерины по детской привычке приоткрылся рот.  Приходченко  вдруг  боком
сел на стул.
   Тимофей ничего не замечал.
   - Парня отвезете на мою дачу, в Рублево-Успенское. Там охрана, как  в
Кремле. -  Он  сухо  улыбнулся.  -  Леш,  -  обратился  он  к  вошедшему
охраннику, - Олегу Николаевичу нужно помочь.
   Поедете с ним.
   - Да, Тимофей Ильич.
   - Там какая-то секта, правильно  я  понимаю?  -  короткий  взгляд  на
Приходченко.  -  Вы  по-быстрому  разберитесь,  мальчишку,  сына   Олега
Николаевича, к нам на дачу. Кого он знает? Тебя знает, Дина?
   Диана быстро и  виновато  кивнула.  -  Значит,  ресторан  отменяется.
Побудешь с ним на даче. Вторую машину -  за  бабушкой,  Олег  Николаевич
скажет куда. Всех соберете, доложите и  проконтролируй  потом  сестер  и
братьев, ладно? В  том  смысле,  чтобы  к  вечеру  в  Москве  никого  не
осталось. Чтобы все  уже  были  на  пути  к  святым  местам  в  северном
Казахстане. Ну, ты все лучше меня знаешь... - Он снял телефонную трубку.
- Я сейчас Дмитриеву позвоню, он все оформит и людей подкинет.
   Дмитриев был министр внутренних дел.
   - Ясно,  Тимофей  Ильич,  -  коротко  сказал  Леша.  -  Идемте,  Олег
Николаевич?
   - Я... - промямлил Приходченко, - я...
   - Ты потом все  ему  скажешь,  -  Диана  улыбнулась  сквозь  слезы  и
потащила Приходченко за рукав. - Поедем быстрее, Олег. Все теперь  будет
хорошо...
   - Игорь Вахтангович, найди мне  Дмитриева,  -  велел  Тимофей.  -  Не
отвечает мобильный.
   Абдрашидзе рысью побежал к двери, но вернулся и  вдруг  опустился  на
одно колено перед громадным Тимофеевым столом и прижал руки к сердцу.
   - Вы - человек, Тимофей Ильич, - произнес он с грузинским акцентом. -
Я рад, что работаю с вами!
   Он проворно поднялся и отступил к  двери,  лицо  у  него  дрожало  от
полноты чувств.
   Катерина  проводила  его  глазами,  подошла  к  Тимофею,   ошарашенно
смотревшему на дверь, и, взяв в ладони его лицо, сказала:
   - Я люблю тебя.
   И стремительно вышла.
   Тимофей взял чашку и расплескал на брюки весь кофе. Потом он поставил
чашку и долго смотрел, как расплывается на дорогой темной  ткани  мокрое
пятно, похожее на кровь.

***

   - Алло!
   - Ну что ж... поздравляю, мы почти у цели.  Девушка  очень  облегчила
нам задачу. Мы даже не ожидали, что все так хорошо получится...
   - Никто не ожидал...
   - Да не волнуйтесь вы! Никто ничего не заподозрит. Что ж  вы  нервный
такой, это смешно просто!
   - Вам смешно, а мне не очень. Я каждый день  боюсь.  Спать  перестал,
снится, как все выплывает наружу...
   - Это  у  вас  с  непривычки.  Бросьте  нервничать,  осталось  совсем
чуть-чуть, лето продержаться, и мы его завалим...
   - Да вы уже пытались! Машину зачем-то обстреляли...
   - Случай уж больно подходящий был. Решили, что если повезет, - убьем,
а нет, так напугаем как следует...
   - Да ни черта он не боится! Чего  ему  бояться?  Только  шум  подняли
неизвестно зачем и службу безопасности переполошили. Будут теперь  землю
рыть.
   - Ну и будут. Все равно ничего не нароют, я вам гарантирую!
   - Деньги перевели?
   - Конечно. Все как договаривались...

***

   Страсти улеглись очень быстро. Все, присутствовавшие при историческом
объяснении Тимофея Кольцова и Олега Приходченко, почли за благо особенно
на этот счет не распространяться.
   Олег, выручив сына, вернулся на Ильинку, в офис  Тимофея  Ильича,  но
тот принял  его  стоя,  сказал  холодно,  что  инцидент  исчерпан,  а  в
словесных излияниях он не силен. Так что  прошу  прощения,  очень  много
работы.
   Катерина, захлебываясь от  восторга,  поведала  обо  всем  родителям,
которые давно и хорошо знали Олега и очень ему сочувствовали.
   -  Он  молодец,  твой  Кольцов,  -  произнес  Дмитрий  Степанович   с
удивлением.
   Марья Дмитриевна внимательно изучала дочь, лучше отца понимая, что ее
безудержный восторг имеет какие-то более глубокие корни.
   - Будь осторожна, - сказала она, когда они остались одни на кухне.  -
Я очень тебя прошу, будь осторожна, Катенька...  Он  очень  странный  и,
по-моему, очень тяжелый человек. Попробуй оценить его трезво.
   - Я не могу трезво его оценивать, - ответила Катерина печально. - Я в
него влюблена.
   Марья Дмитриевна в сильном расстройстве ходила по просторной кухне.
   - Ты совсем ему не пара. Он необразованный, мрачный, у  него  чувства
юмора нет!
   - Есть!
   Но мать не слушала ее.
   - Вся его сила и притягательность - в несметных деньгах. И я понимаю,
какое в молодости это имеет значение. Но все-таки, Катя...
   Катерина оскорбилась.
   - Мам, куда тебя понесло? При чем тут деньги? У нас  всю  жизнь  есть
деньги, и я сама давно и прекрасно зарабатываю...
   -  Катенька,  это  вещи  совершенно  разного  порядка   -   то,   что
зарабатываешь  ты,  или  мы  с  отцом,  и  то,  что  есть  у  него.   Не
прикидывайся, пожалуйста, что ты этого не понимаешь. - Марья  Дмитриевна
остановилась напротив Катерины и взглянула на нее с такой жалостью,  как
будто Тимофей Кольцов уже погубил ее молодую жизнь. - Папа  в  восторге,
что он помог Олегу. И я тоже в восторге. Но ему-то это ничего не стоило,
Катя! Он не отдал ему последнюю рубаху, правда ведь? А жену  он  простил
не оттого, что он благородный, а оттого, что он равнодушный,  понимаешь?
Ему нет до нее никакого дела, вот и все.
   Насупившись, потому что мать отчасти была  права,  Катерина  ковыряла
вилкой скатерть.
   - Ему и до тебя нет никакого  дела.  -  Марья  Дмитриевна  подошла  и
обняла дочь. Катерина слышала, как мерно бьется ее  сердце,  как  тикают
часы на душистом запястье. На глаза навернулись слезы.
   Неужели... неужели правда? Вдруг правда?
   - Ты привлекаешь его потому, что ты - явление  абсолютно  недоступное
его пониманию. Не знаю, где он там вырос, но, очевидно, он мало встречал
таких женщин, как ты...
   - Мамочка, я знаю  твою  теорию  о  нашей  с  Дашкой  уникальности  и
неповторимости, - высвобождаясь, заявила Катерина. - Можешь не излагать.
Но к Тимофею это не имеет отношения. Если бы он  хотел,  он  получил  бы
десяток таких, как я.
   - Он дважды был женат. Дважды! На женщинах, которых, как  я  понимаю,
он покупал, причем вполне сознательно. Что в нем есть еще, кроме  денег,
Катя?
   - Мамочка, - сказала Катерина и отвернулась к окну, за которым  млели
теплые летние сумерки. - Теперь уже проверить ничего  невозможно.  Любую
женщину, которая приблизится к нему на расстояние вытянутой руки,  можно
заподозрить в том, что ей нужны его деньги. Мне не нужны его  деньги.  У
меня  своих  навалом.  Он  сильный,  решительный,  умный,   талантливый,
стойкий. Он добрый, хотя сам об этом не знает.
   - А ты знаешь?
   - А я знаю, -  упрямо  подтвердила  Катерина.  -  Он  делает  о-очень
большие дела. Он работу дает тысячам людей...
   - Ну, понесла! При чем тут это?
   - Да ни при чем! - с досадой выкрикнула Катерина. - При том, что  его
есть за что любить. Ты, между прочим, думаешь, как он. Он  тоже  уверен,
что его любить нельзя. Можно любить только его деньги и влияние.
   - А ты ему, конечно, уже сообщила о своих пылких чувствах?
   - Конечно, - подтвердила Катерина и улыбнулась. - Давно уже. Он жутко
перепугался.
   - Постарайся уйти без потерь, - тихо попросила Марья Дмитриевна. -  Я
понимаю, конечно, что это вряд ли возможно, и моя пылкая  дочь  уверена,
что все делает  правильно.  Но  я  прошу  тебя  -  постар