и
что останется?
   Придется перекраивать все  -  структуру  агентства  в  целом,  состав
отделов, нужно искать кого-то,  кто  заменит  Катерину  и  Скворцова  на
скучных, ежедневных, требующих постоянного внимания и контроля делах.
   Да и про переезд в Калининград на год Катерина вовсе не  шутила.  Еще
очень свежи были  в  памяти  минувшие  президентские  выборы,  во  время
которых  большую  часть  времени  Катерина  проводила  в  самолетах,   а
оставшуюся - в гостиницах, готовясь к съемкам президентских  выступлений
перед избирателями. Она тогда похудела на  десять  килограммов  и  очень
хорошо  заработала.  Но  начинать  все  заново,   да   еще   когда   вся
ответственность на тебе, а кандидат - то ли бандит экстра-класса, то  ли
наладчик с сумасшедшим честолюбием и  кучей  денег,  Катерине  очень  не
хотелось.
   И еще она понимала, что история получения заказа гораздо сложнее, чем
обрисовал Приходченко - поиграли в теннис с замом, и он полюбил нас, как
родных. Такие клиенты не падают с  неба  и  не  достаются  "по  случаю".
Приходченко явно темнил, и Катерине это совсем не нравилось.
   - Кать, договор-то подписан, так что давай начинай думать, -  прервал
затянувшееся  молчание  Саша  Скворцов.  -  Чем  быстрее  ты  придумаешь
стратегию, тем легче нам будет жить.
   - Нет уж, Сашенька, - сказала Катерина, поднимаясь и  прихватывая  со
стола увесистую папку политического досье Тимофея Ильича Кольцова,  -  я
пока домой поеду. А почему мы все вместе идем ему  представляться?  Я-то
тут при чем? Я нормальная рабочая лошадь, мне знакомиться  с  ним  ни  к
чему, я буду придумывать, как  подать  его  получше,  и,  в  общем,  мне
совершенно наплевать на то, как он выглядит. А больше мы ничего из  этой
встречи не извлечем, я точно вам говорю.
   - И ты должна на него посмотреть. - Приходченко снял ноги с кресла  и
теперь  рассматривал  Катерину  через  канцелярскую  лупу,  невесть  как
попавшую к нему на стол. Его глаз при этом казался раз в  шесть  больше,
чем на самом деле, а сам Приходченко напоминал  персонаж  из  фильма  об
ученых-убийцах. - И он должен  на  тебя  посмотреть,  и  все  мы  должны
посмотреть друг на друга.
   Катерина, усмехнувшись, пошла к двери, но остановилась,  взявшись  за
ручку.
   - Если б не моя чудовищная алчность и жажда наживы, я бы послала  вас
к черту вместе с вашим кандидатом. Но страсть к  деньгам  сильнее  меня.
Поэтому я постараюсь взять себя в руки и начать  работать  на  него.  Но
заметьте, - она смешно подняла палец, цитируя какой-то фильм, - не я это
предложила!
   Дверь за ней закрылась. Приходченко бросил на стол идиотскую  лупу  и
посмотрел на Скворцова.
   - Она узнала о новом клиенте?
   - Полчаса назад.
   - Что-нибудь говорила?
   - Ругалась. Он ей не нравится.
   - Пусть понравится. На нее весь расчет. Она будет держать вас в курсе
всех дел, только если его окружение будет ей доверять. Вы  же  говорили,
что в отношениях с людьми ей нет равных.
   - Так и есть.
   - Так пусть она работает с его окружением  как  можно  больше  и  как
можно  быстрее  начинает.  Если  ее  допустят  непосредственно  к  нему,
считайте, что мы выиграли.
   - Ну, это вряд ли.  Сами  понимаете,  подойти  к  нему  близко  очень
трудно.
   - Мы поможем. Если кто-то будет мешать, мы его спокойненько уберем, а
ее надо по возможности продвинуть поближе. Хорошо бы в  постель  к  нему
пристроить.
   - Я вам говорю, что он ей совсем не нравится! А она не проститутка  и
не нищенка, чтобы внезапно начать спать с деньгами!  Так  что  выбросите
это из головы - спать с ним она не станет.
   - А что это вы так разгорячились? Сами небось не прочь? Или уже?  Или
жалко девочку,  умницу  и  красавицу?  Служенье  муз  не  терпит  суеты,
милейший, а уж тем более служение  политике.  Так  что  действуйте,  как
договаривались, да смотрите, чтобы не мешал никто,  особенно  второй.  И
звоните, звоните чаще, держите нас в курсе! И не суетитесь, поспокойнее,
без нервов, ей-богу!..
   - Ладно, хоть бога-то всуе не поминайте...

***

   В субботу Катерина встала поздно. Родители никогда не  будили  ее  по
выходным, зная, что, разбуженная раньше срока, Катерина будет  все  утро
злиться и ныть, как надоедливая осенняя муха, готовая в любую минуту  то
ли укусить, то ли впасть в спячку. Поэтому когда она спускалась из своей
"светелки", как называла второй этаж Марья Дмитриевна, ее мать,  завтрак
был уже давно съеден и забыт и родители  садились  во  второй  раз  пить
кофе.
   Почему-то, во сколько бы Катерина  ни  встала,  она  всегда  попадала
именно к этому моменту и радовалась, как маленькая, упоительному  запаху
кофе,  и  зычному  отцовскому  басу,  и  клацанью  собачьих  когтей   по
деревянным полам, и легкому, интеллигентному перезвону чашек, взятых  по
случаю  субботы  и  хорошего  настроения  из  бабушкиного   дрезденского
сервиза.
   Ах, как это было здорово - проснуться субботним сентябрьским утром на
даче и смотреть, как, отражаясь от чего-то за окном, плещется на потолке
жидкое пятно света - напоминание об уходящем лете, и как  прижимается  к
стеклу разноцветная ветка клена, а  за  ней  виден  кусок  неба,  такого
синего и осеннего, что оно кажется ненастоящим, и слушать, как внизу, на
кухне,  родители  негромко  переговариваются  о  чем-то,  и  отец  очень
старается говорить тихо, но все равно гудит гулким басом, как из бочки.
   Когда-то он специально учился так говорить, чтобы было слышно во всей
аудитории, до самого последнего ряда.
   Шлепая босиком в ванную и ежась от радостного и прохладного  ощущения
гладкого деревянного пола под ногами, Катерина продумывала план на день.
   - Есть ли у вас план, мистер Фикс? - спросила она  свое  отражение  в
зеркале, выдавливая на щетку зубную пасту. Катерина любила  мультфильмы.
- Да у меня три плана!
   Нужно будет дочитать до конца  документальную  эпопею  под  названием
"Как я стал  олигархом.  Несколько  эпизодов  из  жизни  Тимофея  Ильича
Кольцова". Еще нужно помыть машину и хитростью и лестью  заставить  отца
прочистить карбюратор - ее  "девятка"  уже  с  неделю  упорно  глохла  в
пробках, и Катеринины подозрения пали именно на  карбюратор.  Еще  нужно
изобразить что-нибудь необыкновенное на обед, к  которому  скорее  всего
приедут сестра Даша, зять Митя и племянница Санька.
   Еще хорошо бы "познать  самое  себя",  как  называла  моменты  долгих
дочкиных  раздумий  Марья  Дмитриевна,  и  выстроить  свое  отношение  к
проблеме Тимофея Кольцова и работы на него.
   Что-то странное было в том,  как  вчера  вели  себя  начальники,  как
переглядывались и темнили. И решение они приняли без нее. Зачем?  Она  -
доверенное лицо, третий человек в бизнесе, глупо думать, что  они  хотят
ее обойти, им без нее не справиться. Тогда что?
   -   Катерина!   -   заорал   снизу    отец,    радуясь    возможности
продемонстрировать свой необыкновенный бас. Очевидно, они услышали,  как
она шлепает по полу. - Кофе готов. Давай!
   - Я даю! - закричала в ответ Катерина. - Умываюсь!
   И совсем близко, у лестницы, раздался звучный голос матери:
   - Почему в этой семье никто не может говорить потише?
   В этой семье действительно никто не мог говорить тихо - все орали.  И
не по злобе душевной, а в силу темперамента и традиций. Митя, Дашин муж,
долго не мог  привыкнуть  -  ему  казалось,  что  все  Солнцевы  вот-вот
подерутся, а они даже не понимали, что его удивляет. Всю жизнь  все  они
громко разговаривали, смеялись от души и от души  же  ругались.  Правда,
справедливости ради  надо  сказать,  что  ругались  они  редко.  Сколько
помнила  себя  Катерина,  столько  помнила  бурные  кухонные  обсуждения
каких-то научных проблем, которые родители вели каждый  вечер.  Бабушка,
нежнейшее, добрейшее, возвышенное создание, время от времени пыталась их
урезонить - пожалейте детей, расскажите им за ужином  про  курочку  Рябу
или Спящую Красавицу.
   А родители продолжали рассказывать о том, почему  никогда  не  упадет
Пизанская  башня,  какое  сечение  у  пирамиды  Хеопса,  куда   девались
сокровища майя, отчего, собственно, отрекся Галилео Галилей и по  какому
принципу расположен каскад фонтанов в Петергофе.
   Первого сентября на первом в своей  жизни  уроке  Катерина  прочитала
букварь от титульного листа до фамилий корректоров  и  редакторов  и  со
скуки затеяла драку с соседом.
   Так началась для нее школа и так продолжалась все десять лет.
   Воспитанная в  обстановке  абсолютной  и  безграничной  свободы,  при
которой они с Дарьей всегда имели право на собственное мнение, неизменно
уважавшееся и родителями, и бабушкой, Катерина не могла  понять,  почему
после школы нужно непременно идти собирать макулатуру.  Ведь  все  равно
макулатура сгниет в сарае за школой! Это все знают...  А  времени  нужно
потратить массу.
   Или зачем наизусть заучивать обязанности дневального по  роте,  когда
понятно, что дневальными по роте им с сестрой не быть никогда.
   И зачем читать глупые и плохие книги, да  еще  высасывать  из  пальца
какие-то сверхидеи, когда можно читать  умные  и  хорошие  и  из  пальца
ничего не высасывать?
   Десять лет Катерина провела в легальной оппозиции к системе  среднего
образования. Родители делали все, чтобы поддержать ее с Дашкой и в то же
время не дать их  оппозиции  превратиться  в  конфронтацию.  Как-то  они
ухитрялись примирить и Катерину, и Дарью с действительностью без  ущерба
для их формирующегося "я" и нежных девичьих душ.
   В один прекрасный  день  отец  Дмитрий  Степанович  стал  знаменитым.
Катерина училась  тогда  в  девятом  классе,  Дарья  -  в  седьмом.  Ему
присудили Нобелевскую премию по физике, и  он  стал  "ученым  с  мировым
именем".
   Его признали не только в мировом научном сообществе, но даже в школе,
где учились его дочери. Раньше, до внезапно свалившейся  славы,  он  был
бесперспективный родитель - не директор гастронома и даже не  заведующий
складом стройматериалов. А тут вдруг выяснилось, что  долгие  годы  весь
педагогический  коллектив  про-ст(r)-напросто  подготавливал  базу   для
встречи великого ученого и подрастающей смены. Отца стали  приглашать  в
школу каждую неделю - рассказать о своих достижениях. Отец отговаривался
тем, что косноязычен, и радостно извещал об этом директора или завуча  в
вежливых записках с отказом от очередного выступления.
   - Слава  меня  испортит!  -  сообщал  он  Марье  Дмитриевне,  сочиняя
"отказные" записки.
   - Авось не испортит, - философски отвечала Марья Дмитриевна.
   Теперь они много ездили по миру и вдвоем, и с  барышнями,  как  начал
называть дочерей отец, когда им стали звонить кавалеры.
   К моменту поступления в институт Катерина уже в полной мере  осознала
всю чудовищность  лжи,  в  которой  жила  ее  страна  в  течение  многих
десятилетий.
   И,  как   всегда,   здравомыслие,   логика   и   поддержка   отца   и
эмоциональность, страстность и вера в человеческий разум матери  помогли
Катерине выбраться из  капкана  недоверия  и  неуважения  к  людям,  так
бессовестно лгавшим и готовым верить любой лжи снова и снова, лишь бы ни
к чему не прикладывать усилий.
   "Делай что  должен,  и  будь  что  будет",  -  всегда  повторял  отец
английскую поговорку. К двадцати восьми годам Катерина вполне прониклась
величием этой поговорки и всегда старалась ей следовать.
   Она обожала  своих  родителей  и,  посмеиваясь,  на  равных  с  ними,
баловала, холила и лелеяла бабушку.
   Бабушке стукнуло 84. Лето она проводила на даче и в Карловых Варах, а
зиму в Москве, посещая музыкальные вечера в Пушкинском, консерваторию  и
сауну в компании с "девочками" ее возраста. Она была  изящна,  ухоженна,
носила на левой руке  бриллиантовое  кольцо,  зятя  тридцать  шесть  лет
называла на  "вы",  при  этом  виртуозно  чистила  селедку,  никогда  не
отказывалась от стопки и курила "Мальборо-лайт".
   Спустившись в кухню, Катерина обнаружила,  что  все  давно  перестали
орать и степенно попивают кофе из бабушкиных чашек дрезденского фарфора.
   Веселую деревянную кухню заливал желтый солнечный свет,  и  казалось,
что лето бродит где-то поблизости.
   Кузьма, громадный кавказец ее отца, с надеждой и умилением смотрел на
оладьи, переминаясь за отцовским креслом. Кот Василий спал, свесив  бока
и лапы с бабушкиных колен, облаченных в теплую байковую пижаму.  По  его
подрагивающим ушам  Катерина  поняла,  что  ситуацию  он  тем  не  менее
контролирует полностью.
   - Хелло! - поприветствовала всех Катерина на иностранный манер.
   - Хелло! - отозвался отец.
   Катерина подставила бабушке щеку, а мать неожиданно сказала:
   - Как мне  надоел  этот  зверинец  в  доме!  Посмотрев  по  сторонам,
Катерина поняла, к чему это было сказано, - такса Вольфганг, или  просто
Ганя, или же Моня, потому что Вольфганг - Моцарт,  забралась  в  кошачью
миску, перевернула ее и с упоением  вылизывала  образовавшуюся  на  полу
лужицу овсянки.
   - Он всем надоел! - радостно поддержал  жену  Дмитрий  Степанович.  -
Давай их всех завтра же сдадим на живодерню!
   - Вас обоих на живодерню, - подала голос бабушка. - Уедете,  а  мы  с
Катериной корми всю скотину!
   - Продержимся, бабушка! -  успокоила  ее  Катерина,  целуя  мать.  От
гладкой  розовой  щеки  пахло   духами,   кофе,   ванилью   -   любимый,
успокаивающий, очень родной запах. - Кстати, когда вы уезжаете?
   - Через неделю, если  все  сложится,  -  ответила  Марья  Дмитриевна,
наливая кофе. - Омлет поджарить?
   - Омлет не изволю. Изволю йогурт,  сыр  и  ветчину!  -  провозгласила
Катерина.
   Бабушка поморщилась:
   - Хоть ты не ори, - велела она. - Марию уже не  перевоспитаешь,  Дима
давным-давно испортил ее окончательно, a тебе вполне можно последить  за
собой.
   Отец оглушительно захохотал, мать дала ему шутливый  подзатыльник,  в
общем шуме Кузьма ухватил у отца с тарелки оладью и  заглотил  ее  одним
движением. После чего виновато задвинул зад подальше за кресло.
   - Ты чего вчера явилась так поздно? - спросила мать,  когда  улеглась
суматоха. Она боком сидела у стола, в любой момент  готовая  вскочить  и
броситься ухаживать за семейством, - элегантная, высоченная,  лишь  чуть
ниже отца, стильно причесанная, в джинсах и свитере. Всю жизнь  Катерина
гордилась, что у нее такая мать.
   - Ой,  у  нас  новый  клиент.  -  Катерине  хотелось  рассказать  все
родителям. Их мнению она безоговорочно доверяла. - Догадайтесь, кто?
   - Березовский, - предположил отец.
   - Билл Клинтон, - сказала бабушка, любившая американского президента.
   - Сама ты Билл Клинтон, -  разуверила  бабушку  Катерина.  -  Тимофей
Кольцов, вот кто.
   - Весьма солидно, - заявила мать, наливая себе еще  кофе  и  подвигая
бабушке пепельницу. - А что с ним нужно делать?
   - В губернаторы продвигать, а потом в президенты.
   - России? - уточнила мать.
   - Нет, Швейцарской Конфедерации, - разъяснила Катерина.
   - Разве вы умеете это делать? - спросила мать. - По-моему, это полное
безумие. Или твой Приходченко считает, что  под  такое  дело  он  наймет
профессионалов?
   - Мой Приходченко считает, что  самый  лучший  профессионал  -  я,  -
усмехнулась Катерина, прихлебывая из чашки.
   - Но ведь ты не занималась политическим пиаром, - вступил отец. - Или
вам кажется, что это очень просто?
   - Нет, мне лично  кажется,  что  это,  как  выражается  мама,  полное
безумие, но они уже подписали контракт и  горды  собой  невероятно.  Они
считают, что, раз я хорошо придумала стратегию для пивоваренного завода,
значит, мне ничего не стоит придумать стратегию для будущего президента.
   - Объясни им, что ты этого не умеешь,  -  посоветовала  мать,  -  или
попадешь впросак. Не будь, как мои студенты.  Они  для  того,  чтобы  их
взяли работать за границу, придумывают про себя бог весть что, а  потом,
когда их через месяц отовсюду увольняют, звонят и плачут, что им  не  на
что улететь в Москву.
   - А она им отправляет деньги, - доверительно сообщил Катерине отец.
   - Ну и что же? - Марья Дмитриевна  пожала  безупречными  плечами  под
кашемировым английским свитером. - Человеку  всегда  нужно  предоставить
второй  шанс,  особенно  если  человек  молод,  а  у  тебя  есть   такая
возможность.
   - Ну а мне второй шанс никто не предоставит, - заявила  Катерина,  не
давая семейству увести себя от темы. -  Я  понимаю,  что  если  кампания
провалится, то провалю ее именно я, а не Олег и не  Скворцов.  То  есть,
конечно, перед всемогущим Котом Тимофеем не я буду  отвечать,  но  будет
подразумеваться, что грош мне цена.
   - Глупости какие! - громко воскликнул отец, незаметно скармливая  под
столом Кузьме еще одну оладью. - Если ты не знаешь, что делать,  значит,
нужно сразу сказать,  и  соответственно,  или  не  браться,  или  быстро
научиться.
   - Дим, не корми собаку со стола, - заметила мать с досадой, -  они  и
так у нас избаловались до невозможности. Спят где хотят, едят что  хотят
и где хотят. Катька с бабушкой с ними не справятся.
   - А мы Вольфганга с собой возьмем, - предложил отец.
   - Лучше уж тогда возьмем бабушку с Катериной, а  эти  пусть  тут  как
знают, - улыбнулась мать и внезапно поцеловала  отца  в  ухо.  -  Заодно
Катьке не нужно будет стратегий придумывать.
   Они  вдвоем  уезжали  в  Англию,  в  Кембридж,  где  отец   руководил
лабораторией, а мать читала лекции по физике. Обычно  они  отсутствовали
месяца по два, иногда по три. Время от времени  Катерина  летала  к  ним
погостить и однажды свозила бабушку. Страна бабушке понравилась, а кухня
и англичанки - нет. "И то, и другое одинаково убогое", -  заключила  она
тогда.
   - Однажды я его видел, - задумчиво произнес отец.
   - Кого? - не поняла Катерина.
   - Кольцова.
   - Пап, его в этой стране хоть раз в жизни  видел,  наверное,  каждый.
Его каждый день по телевизору показывают.
   - Я имею в виду - живьем, - улыбнулся  отец,  -  в  прошлом  году,  в
Париже. Мы прилетели на  конференцию  и  жили  в  этом  шикарном  отеле,
который почти на площади Конкорд. Я забыл, как он называется...
   - "Георг Пятый", - подсказала мать.
   - Точно! Вот  мы  жили  в  этом  "Георге"  и  однажды  столкнулись  с
Кольцовым в вестибюле. Он вышел откуда-то, из лифта, что ли, а мы  ждали
сопровождающего из Сорбонны. Я даже запомнил, что он  остановился  возле
нас вместе со всей своей охранной сворой, потому что  у  него  мобильный
зазвонил. Он совершенно ужасный, это я точно запомнил. Больше ничего  не
запомнил, а что ужасный - помню.
   - Ты меня просто утешаешь, пап, - пробормотала Катерина.
   - Не знаю, по-моему, пытаться определить его  в  губернаторы  -  дело
гиблое,   -   продолжал   отец   задумчиво.   -   Он    весь    такой...
закомплексованный, что ли. Людей  боится,  в  глаза  не  смотрит.  Да  и
внешность у него, прямо скажем, специфическая.
   - Это его люди боятся, - сказала Катерина, допивая кофе. - А в  глаза
не смотрит, чтоб никто ничего вдруг не попросил. А внешность можно любую
изобразить, ты ж понимаешь.
   - Дима прав, - вступила бабушка. - Вера Владимировна считает,  что  у
всех нынешних политиков физиономии уголовных преступников, а народ таких
не любит.
   Вера Владимировна была  одной  из  бабушкиных  "девочек",  посещавших
сауну. Ее муж когда-то работал в ЦК и лично знал  коменданта  Кремля,  а
потому Вера Владимировна считалась непревзойденным авторитетом в области
политики.
   - И все-таки вы бы прежде подумали, - посоветовала мать, -  может,  и
не стоит связываться...
   -  Мам,  за  меня  уже  подумали  и  связались.  -  Катерина   начала
раздражаться потому,  что  все,  включая  бабушку,  были  правы.  -  Мне
остается только вывернуться наизнанку, а процесс  запустить.  Кстати,  в
понедельник меня везут, представляться.
   - Не злись, Катька, - посоветовал отец. - Просто мы за тебя болеем.
   Катерина улыбнулась:
   - Вы - отличные болельщики! Пап, если тебе нечем  заняться,  посмотри
мой карбюратор, а? А то вы уедете, и я с н