айся  уйти  без
потерь...

***

   Тимофей позвонил из Женевы,  когда  Катерина  засыпала  на  очередном
собрании предвыборного штаба.
   Летом противостояние немножко улеглось -  обе  стороны  готовились  к
решительным  осенним  наступлениям.  Поток  компроматов  друг  на  друга
временно приостановился.
   Солнце палило Москву нещадно, влажная жара давила на голову,  отекали
руки, телефонные трубки казались мокрыми и скользкими. Вялые  перебранки
выжимали остатки сил. Хотелось сесть под кондиционером и забыть  о  том,
что существует улица  с  горячими  автомобильными  выхлопами  и  запахом
раскаленного асфальта.
   Приходченко все дела переложил на  Катерину  и  Скворцова,  устраивая
новую жизнь для себя и Кирюхи, в которой  была  Диана  и  не  было  двух
религиозных фанатичек, чуть не натворивших настоящих бед.
   До конца жизни он будет благодарен Тимофею Кольцову  и,  может  быть,
даже сумеет когда-нибудь ему об этом сказать...
   Тимофей на неделю улетел по делам в Швейцарию. Катерина нервничала  и
злилась, пилила сотрудников и чувствовала себя стервой.
   В Женеве была Юлия Духова, умница и красавица, сосланная туда усилиям
и самой Катерины.
   Поняв, что ревнует, она возненавидела себя окончательно - сколько раз
она уговаривала себя, что личная жизнь Тимофея не должна ее касаться!
   Но она касалась, да еще как!
   Все это было не правильно, противно, и хотелось, чтобы Тимофей скорее
вернулся.
   Он позвонил и сообщил замученным голосом, что вечером будет в Москве.
   -  Ты  поезжай  прямо  ко  мне,  чтобы  я  тебя  нигде  не  искал,  -
распорядился  он,  нисколько  не  заботясь  о   том,   что   это   могло
противоречить каким-нибудь Катерининым планам.
   - Ладно, - согласилась она холодно, понимая, что вступать в дискуссию
по телефону нет никакого смысла. Кроме того, она ужасно  соскучилась.  И
все же его наплевательское отношение к жизни  раздражало  и  беспокоило.
Так не могло продолжаться до бесконечности.
   - Ты чего злая? - спросил он, помедлив.
   - Я не злая, - отрезала она, и они кое-как попрощались.
   Тимофей приехал в десятом часу - очень рано.  Катерина  только-только
поставила в духовку мясо. Она была уверена, что из Шереметьева он поедет
в офис и только потом домой, но он в офис почему-то заезжать не стал.
   - Катерина! - заорал он с порога. - Ты дома?
   Швырнув под зеркало чемодан, он стаскивал ботинки.
   - Я здесь, - отозвалась она из кухни. - Я иду, Тимыч!
   Он вздохнул с облегчением - как хорошо, что она дома, никуда не  надо
ехать, искать, звонить... Как он мечтал вернуться и застать ее  в  своей
квартире, в  сарафане  или  майке,  с  волосами,  перевязанными  розовой
ленточкой, и босиком.
   Она выбежала из коридора, ведущего на кухню, и бросилась ему на шею.
   - Как я рада, что ты приехал, -  сказала  она  после  того,  как  они
первый раз поцеловались. Она тут  же  забыла,  что  была  им  за  что-то
недовольна и даже хотела что-то такое  ему  высказать.  -  Господи,  как
здорово, что ты приехал!
   Он еще раз поцеловал ее, чувствуя уже  ставший  привычным  быстрый  и
горячий всплеск желания.
   Как он жил без нее?
   - Там жара такая, в этой Женеве, - пожаловался он. - Даже жарче,  чем
в Москве. Я чуть не умер.
   - Ну, не умер же, - рассудительно заявила  она  и  поцеловала  его  в
ладонь. - Хочешь, я отведу тебя в ванну? А то мясо  еще  не  готово.  Ты
вообще-то голодный?
   Он посмотрел на нее.
   За неделю он совсем отвык  от  Катерины.  От  ее  голоса,  интонаций,
смешных словечек и цитат из фильмов. Он забыл ее духи, завитки волос  на
шее и манеру корчить забавные гримаски.
   - Катька, - прошептал он и притянул ее к себе. - Катька...
   Он силился что-то сказать, сердце у него бухало, как паровой молот, и
даже взмокли короткие волосы на виске. Он сам не знал, что именно  хочет
ей сказать. Он не знал таких слов и не понимал, что с ним происходит.
   Она  сжалилась  над  ним.  Над  великим  и  могущественным   Тимофеем
Кольцовым. Сжалилась и,  как  всегда,  увела  разговор  в  безопасное  и
спокойное русло.
   Но почему-то сейчас это его разочаровало.
   - Давай в ванну, Тимыч, - сказала она преувеличенно весело. - Ты весь
мокрый. А я мясо посмотрю и подойду к тебе.
   Он  лежал  в  джакузи,  закинув  голову  на  край  и  чувствуя,   как
расслабляется жаркое напряженное тело.
   - Ты чего улыбаешься? - спросила Катерина, ставя перед ним  стакан  с
соком. - У тебя вид, как у блаженного Августина.
   - Принеси мне портфель, - попросил он и сел прямо.
   - Куда? Сюда? - удивилась она. Он кивнул.
   - Работать будешь? - еще больше удивилась она.
   - Давай неси, - велел Тимофей и отхлебнул сока.
   Наверное, это и есть счастье, глупо подумал он. Вот и ответ на  самый
трудный вопрос человечества. Тимофей Кольцов, кажется, понял, в чем  оно
состоит...
   - Тебе его прямо в воду бросить? - осведомилась  Катерина.  Он  вытер
полотенцем громадную загорелую ручищу и  запустил  ее  в  кожаные  недра
портфеля. Катерина наблюдала с интересом. Он  долго  что-то  искал  и  в
конце концов выудил небольшую голубую  коробочку,  перевязанную  золотой
ленточкой.
   Тиффани.
   - Тимыч, ты ненормальный, - все поняв, прошептала Катерина.
   - Открой, - приказал он.
   Ему очень хотелось  купить  ей  кольцо.  Он  даже  его  выбрал.  И  в
последний момент испугался, что она истолкует это как предложение руки и
сердца, которое он не мог и не хотел делать. Поэтому он купил серьги.
   Таких бриллиантов она вообще никогда не видела, только  на  церемонии
вручения "Оскаров" по телевизору. Они сияли  льдистым  аристократическим
блеском, как будто в их глубине полыхал ледяной огонь. Она боялась к ним
прикоснуться.
   - Давай меряй, - велел Тимофей, встревоженный ее молчанием. - Ты что,
Кать?
   - Как красиво, - завороженно сказала она. - Как удивительно...
   Вскочив с бортика джакузи, она перед зеркалом осторожно вдела  серьги
в маленькие заполыхавшие уши и повернулась к нему.
   - Ну как?
   - Потрясающе, - произнес он с трудом. - Просто потрясающе.
   И, приподнявшись, потянул ее к себе в воду.
   В середине ночи Катерина уснула в полном изнеможении. Тимофей  лежал,
прислушиваясь к тишине и ее дыханию. Она спала у него под боком,  и  это
было замечательно. До ее появления в его жизни он и не знал,  какое  это
удовольствие - обнимать ее, теплую,  сонную,  совершенно  расслабленную.
Его личную, частную, неприкосновенную собственность.
   Ему стало жарко и, нащупав рукой пульт, он переставил кондиционер  на
более низкую температуру, но Катерину не отпустил.
   Она должна быть рядом с ним. Она охраняла его и отгоняла его кошмары.
Она даже призналась однажды, что любит его, но Тимофей за всю жизнь  так
толком и не понял, что это такое, поэтому особого значения ее  признанию
не придал.
   Пусть любит. Если это означает, что он может захватить ее и  держать,
как работорговец захватывает  в  личную  собственность  раба,  если  это
означает, что она будет с ним, он согласен.
   Так и быть. Пусть любит.
   В конце концов, он ведь не смог поймать ее на фальши. Пожалуй, она не
играет с ним в обычные женские игры, пытаясь использовать его  в  личных
целях, как пытались все его женщины. Он очень внимательно смотрел и вряд
ли просмотрел бы такую игру. Обмануть его трудно.
   Конечно, он слишком ею увлекся, и голова у него не  так  чтоб  совсем
холодная. Но ему это  даже  нравилось.  Он  чувствовал  себя  молодым  и
бесшабашным. И не нужно было принимать никаких  решений.  Их  обоих  все
устраивало в нынешнем положении дел, когда она мчится к нему по  первому
зову и не слишком досаждает своими проблемами.
   Так ему представлялось.
   И в самой тайной, самой темной,  самой  охраняемой  частице  души  он
знал, что все это ложь.
   Он попался. Попался, как волк в капкан.
   Если она  только  почувствует  его  слабость,  его  зависимость,  его
неопытность - он погиб. Она разрушит все стены, которые он создал, и  он
останется на виду у всех, голый, слабый и беззащитный, как тридцать  лет
назад. Только у него уже нет сил строить все заново.
   Ему бы надо бежать, спасаться, а не задремывать в  состоянии  глупого
телячьего счастья, чувствуя под своей ладонью ее горячую гладкую спину.
   Первый раз в жизни Тимофей Кольцов решил махнуть  рукой  на  то,  что
говорил ему его внутренний голос.
   Будь что будет, решил он, засыпая. Я не стану с собой бороться...

***

   Он проснулся в темноте и  сырости  глухого  подвала,  где  их  держал
Михалыч. Он не мог дышать. Из угла скалился дьявол.
   Ты думал, что я не вернусь? Глупый мальчишка! Я  всегда  с  тобой.  Я
буду возвращаться и возвращаться,  пока  ты  не  поймешь,  что  меня  не
осилить.
   Загремел замок, и маленький Тимофей  бросился  в  угол,  где  шуршали
крысы, стараясь спрятаться. Может, пронесет, может, просто  привели  еще
кого-нибудь...
   Не пронесло. Пришли за ним, именно  за  ним,  и  тусклая  лампочка  в
железном наморднике, которую Тимофей ненавидел, не дала ему  спрятаться.
Они увидели его и потащили с собой.
   Он брыкался, кричал и плакал. Он умолял и кусался.  Он  выворачивался
из ненавистных цепких рук, и рыдал, рыдал...
   - ...Тимыч, милый, что с  тобой?!  Тим,  очнись!  Очнись  сейчас  же!
Тимыч!!
   Он продолжал вырываться и плакать. Он  боролся  за  жизнь,  прекрасно
понимая, что однажды не вернется в вонючий подвал - его убьют там,  куда
тащили сейчас ненавистные руки. Он не мог остановиться и  знал,  что  не
справится с ними...
   - ...Тимофей! Да очнись же!!
   Ледяная вода плеснула в лицо. Сдергивая с груди одеяло, он вскочил  и
метнулся куда-то, сокрушая и опрокидывая какие-то вещи.
   Горел свет. Катерина стояла на коленях  в  разгромленной  постели.  В
руках у нее кинжальным блеском вспыхивал стакан.  Вода  из  него  тонкой
струйкой лилась на подушки.
   - Ничего, - выдавил из себя Тимофей. - Не бойся.
   Шатаясь, он прошел мимо нее в ванную. Включил воду. Стал под душ.
   - Не подходи ко мне, - приказал он, увидев, как открывается дверь.  У
него стучали зубы. - Я сейчас.
   Наверное,  он  сильно  ее  напугал,  потому  что  она  отпрыгнула   в
спасительную глубину квартиры, как заяц.
   - Я сейчас, - шептал он, глядя в закрытую дверь, - сейчас...
   Он вышел не скоро, после того, как сосчитал все прожилки на мраморе и
все дырки в душевой насадке. Он не мог прийти в себя. Он трусил,  ожидая
неизбежных вопросов, и придумывал, как можно ничего не объяснять.  И  не
придумал.
   Она сидела на кухне все с тем же стаканом в руках и смотрела на  него
дикими глазами. Он подошел и вытащил стакан у нее из пальцев.
   - Может, чайку попьем? - сказал он фальшиво, ненавидя ее и себя. Ведь
он знал - знал! - что должен быть один. Он  не  может  разделить  это  с
другим человеком!
   Она смотрела на него как на  чудовище,  вылезшее  из  преисподней.  В
некотором смысле так оно и было, подумал он отстраненно.
   - Наверное, тебе лучше сейчас уехать,  -  предложил  он  спокойно.  -
Прости, что напугал тебя. Или можешь лечь в той спальне. Там все готово.
   Он плюхнул на подставку чайник и боком обошел Катерину,  стараясь  не
коснуться ее.
   Потом он все обдумает. Сейчас главное попытаться от  нее  избавиться.
Он не мог видеть ее напряженное белое лицо.
   - Кать, все в порядке, - повторил он резко. - Я не буйнопомешанный. Я
не опасен. Слышишь?
   Она встала и неестественно, как лунатик, подошла к нему.
   - Что с тобой, Тимофей? - Она взяла его за руку. Он вырвал ее.  -  А?
Что это такое?
   Он неожиданно и сильно разозлился.
   - Это называется кошмар. Кошмарный сон. Ты это хочешь узнать?
   - И часто у тебя такие... сны? - сглотнув, спросила она.
   - Раньше были каждую ночь, - ответил он любезно. -  Потом  пореже.  С
тех пор, как мы стали заниматься сексом, - совсем  редко.  Так  что  это
целиком и полностью твоя заслуга. С тобой я стал спать лучше.
   - Тимочка, - сказала она, и губы у нее скривились. Она изо  всех  сил
удерживалась, чтобы не заплакать. - Тимочка, бедный мой...
   Он смотрел на нее тяжелым мрачным взглядом, бессильно  опустив  руки.
Ему хотелось ее ударить.
   - Не смей рыдать, - проскрежетал он. - Я не хочу этого видеть.  И  не
подходи ко мне. Лучше уезжай. Сейчас же. Ну!
   Плача, она потянулась к нему и  обняла  двумя  руками  мощную  шею  в
вырезе черной майки. Он не мог ее оттолкнуть. Хотел - и не мог. - Тимыч,
- она стискивала его шею, и ее слезы катились и падали ему за  воротник.
Майка сразу промокла. - Господи, Тимыч, хороший мой...
   Она почувствовала, как он медленно стал расслабляться. Как постепенно
уходит напряжение из каменных мышц.
   Он вдруг отступил назад и сел, прикрыв глаза.
   - Где у тебя лекарства? - спросила она.
   - Верхняя полка справа, - ответил он.
   Она нашла валокордин, накапала в чашку и залпом выпила.
   - Налить тебе?
   Усмехнувшись, он покачал  головой.  Он  не  принимал  успокоительное.
Никогда.
   Деликатно щелкнул вскипевший чайник. Катерина  быстро  и  неаккуратно
заварила чай и подвинула Тимофею чашку.
   - Пей.
   - Нас было трое, - сказал Тимофей. - Еще брат и  сестра,  оба  младше
меня. Имен я не помню. Родители, конечно, пили. Мне  было  лет...  пять,
наверное, когда папаша, напившись под Новый год, запер нас  в  квартире.
Мы просидели одни дней восемь. Об этом потом даже в газетах  писали.  Мы
съели обои, тряпки, вату из матраса... Потом соседи нас как-то выручили,
не знаю как. Несколько раз нас  устраивали  в  детский  сад...  Я  помню
потому, что там кормили. Однажды родители сильно дрались, и  мы  убежали
на улицу. Была зима, сестренка простудилась и потом  быстро  умерла.  Ее
долго не хоронили - она лежала в кухне на полу, это я тоже помню.  Я  не
ходил в школу - сразу понял, что можно не ходить, заставлять меня  никто
не собирался. Я в зоопарк ходил. Там была девушка, Маша,  она  позволяла
мне помогать ей  и  подкармливала.  Это  были  лучшие  дни  моей  жизни,
понимаешь? Потом она уехала. Замуж вышла и уехала. А я остался  один.  У
тебя есть сигареты?
   Катерина встала и принесла ему пачку из портфеля. Он быстро закурил.
   - Потом родители нас с братом продали.
   Он затянулся и продолжал, не глядя на Катерину:
   - Нас продали Михалычу,  который  делал  бизнес  на  таких,  как  мы.
Портовый город, заграница близко, а извращенцев  и  в  те  времена  было
полно. Он предлагал нас мужикам любившим  мальчиков,  и  снимал  это  на
пленку. Конечно, они снимали не только порно. Еще они снимали  убийства.
Убийства - это были самые дорогие кассеты. Ну, знаешь, где все  во  всех
подробностях, где по частям отрезают, отрывают куски тела, море крови  и
куча удовольствия. Нас  держали  в  подвале  несколько  месяцев.  Старых
убивали, новых приводили, и я знал, что скоро моя очередь. Брата однажды
уволокли и обратно не вернули. Я все понял.  Я  очень  боялся  и  всегда
дрался, и поэтому,  наверное,  продержался  дольше  остальных.  Как  раз
сопротивление-то и ценилось, это очень возбуждало  клиентов.  Почти  все
переставали сопротивляться где-то к пятому разу. Становилось все  равно,
что с тобой делают. Лучше умереть. Но смерть была очень уж  мучительной.
Нас спасла случайность. Очередной пьяный сторож  забыл  включить  ток  в
двери. И я выбрался. Меня подобрали какие-то моряки. Далеко я не убежал,
свалился в обморок. Они меня оттащили в ментуру, и к  утру  всех  взяли,
включая Михалыча. Его потом  судили  и  убили  на  зоне.  Там  таких  не
терпят... А я после  этого  года  три  вообще  не  разговаривал,  только
дрался. В детдоме. Потом материться начал. А потом заговорил.
   Он залпом выпил остывший чай, поднялся и ополоснул чашку.
   - Кошмары у меня всю жизнь, сколько себя помню, - он спиной оперся  о
стол, глядя в светлую летнюю ночь за окнами. - Я ненавижу детей. У  меня
их никогда не было и не будет. Я свихнусь от страха, если у  меня  будут
дети. Я даже как следует не знаю, нет ли у меня серьезного  психического
расстройства. Зато у меня есть мой  личный  дьявол.  Он  меня  регулярно
посещает, как сегодня. Ну что?
   Катерина в кровь искусала губы. Но зато не заплакала.  Выдержала.  Ее
сильно трясло, и несколько раз она собиралась заговорить и не могла.
   - Не трясись, - приказал Тимофей, но она продолжала дрожать.
   - Прости меня, - выговорила она наконец. -  Я  не  специально.  Я  не
знала, что это так... ужасно. Прости меня. Я не  хотела  заставить  тебя
вспоминать.
   - Ничего, - вежливо сказал он. - Я жив, как видишь.
   - Вижу, - согласилась она.
   Ей трудно было дышать. Она знала, что  уже  никогда  не  будет  такой
беззаботной и легкой, как прежде. Не желая, он заставил ее пережить  то,
что когда-то пережил сам.
   Это невозможно, невозможно, монотонно повторял кто-то у  нее  внутри.
Она наклонилась вперед и обхватила колени. И  стала  раскачиваться,  как
неваляшка.  Невозможно,  невозможно...  Я  бы  умерла,  если  бы  такое,
случилось со мной. Я не знаю, как с этим жить. Я не умею...
   - Катя, - позвал он. Она подняла глаза и несколько секунд  пристально
на него смотрела.
   - Катя! - повторил он.
   - Я люблю тебя, Тимыч, - сказала она  и  снова  стала  раскачиваться,
засовывая под халат ледяные руки. - Это единственное,  что  я  могу  для
тебя сделать...
   - Я ничего не прошу делать, - медленно произнес он. - Нужно  ложиться
спать. Завтра работать.
   - Мои ребята, собиравшие о тебе информацию, раскопали какую-то  фирму
"Гранд Эд", - сообщила она, дыша на руки.
   - Что? - спросил он. - Что?
   - Сашка  Андреев  очень  квалифицированно  собирает  информацию.  Ну,
помнишь, тот, которого поймал в Калининграде  твой  Дудников?  Мы  тогда
перепугались ужасно - ему показалось, что ты продаешь за границу  детей.
Я подумала, что Приходченко втянул нас в самый черный криминал. А  потом
оказалось, что ты отправляешь их учиться и платишь бешеные деньги за  их
трудоустройство. Что ты покупаешь их у родителей, алкашей и  наркоманов,
лечишь и отправляешь туда. Я все думала, зачем такие сложности? Зачем за
границу-то? Почему просто не давать деньги детским домам?  Я  не  знала,
что ты платишь свои долги. Что  про  наши  детские  дома  ты  все  давно
знаешь. Что ты их так спасаешь от окружающего мира и от самих себя.
   - Откуда ты знаешь? - перебил Тимофей. - Этого никто не должен знать!
Я не хочу, чтобы это было хоть как-то связано со  мной,  иначе  всплывет
все остальное, кто я и откуда...
   -   Я   провела   частное   расследование.   -   Катерина   перестала
раскачиваться, поднялась со стула и подошла к нему вплотную. - Не  могла
же я не выяснить, что это за фирма. Вдруг ты и вправду Джек-Потрошитель?
   - Какое расследование? - тупо спросил Тимофей. - Я ничего не знаю  об
этом.
   - Ты ничего и не можешь знать, - ответила  Катерина.  -  Я  позвонила
Генеральному прокурору. Он друг моего отца.
   Тимофей закрыл глаза и застонал.
   -  Он  сказал,  что   "Гранд   Эд"   -   никакой   не   криминал,   а
благотворительная структура. Что ты тратишь на нее дикие деньги. Что все
законно,  хотя  и  непонятно.  Что  связать  ее  с  тобой  нет   никакой
возможности - между ней и тобой миллион посредников, и никто  не  знает,
для чего это тебе нужно. Ведь всем хорошо известно, что Тимофей  Кольцов
ничего не делает просто так.
   Катерина стремительно обняла его за необъятные  плечи,  стиснула  изо
всех сил, прижалась крепко-крепко.
   - Я не могу пережить то, что с тобой случилось, - пожаловалась она. -
Наверное, я слабая, Тимыч. Я не могу, не могу этого вынести...
   Тронутый  ее  сочувствием,  он  обнял  ее,  сознавая,  что,  пожалуй,
понимает, как ей трудно. Он привыкал к своей биографии тридцать лет и не
слишком преуспел в этом. По крайней мере ей не противно, а могло быть  и
такое...
   И вдруг что-то как будто взорвалось у него в голове. Желание  ударило
в виски, как молот. Тяжело бухнуло сердце, стало жарко и трудно  дышать.
И уже не нужно  было  угова