был другой, одетый
по-европейски, в пиджачную пару и коричневые ботинки.  На  голове  у  него
была серая шляпа.
   - Вы англичане? - спросил новый грек по-английски.
   - Да.
   - Летаете? Сражаетесь? Ого! Добро пожаловать. Вы сражаетесь?
   - Да.
   Он повернулся  к  другим  и  сказал  что-то  по-гречески,  потом  снова
обратился к летчикам:
   - Вы чудесные ребята. Мы видели сегодня,  как  вы  прилетели.  Ах,  как
хорошо!
   Греки что-то наперебой кричали ему, а он прислушивался.
   - Они просят передать вам свое  приветствие.  Они  рады  вас  видеть  в
Ларисе и пьют за ваше здоровье. Все пьют. Да.
   Люди  кивали  головами,  улыбались  и  поднимали  рюмки.  Вэйн   встал,
поклонился и тоже поднял рюмку.  "Эллас",  -  сказал  он,  и,  услышав  от
англичанина первое греческое слово, означавшее "Греция", - Вэйн заучил его
в Аргентине, - греки сгрудились вокруг него,  затопали  ногами  и  осушили
свои рюмки.
   - Моя фамилия - Георгиос. Я из Австралии - вот смотрите!
   Грек  вытащил  из  кармана  паспорт,  на   котором   сверху   значилось
"Британский паспорт", а пониже, под австралийским гербом,  -  "Австралия".
Все повернулись к Вэйну. Грек оказался австралийским подданным. Энтузиазму
не было границ.
   - Вэйн. Смотри - земляк. Австралиец, понимаешь?
   Грек - земляк Вэйна! Это было замечательно,  все  шумно  выражали  свой
восторг.
   - Ваше здоровье! - крикнул Тэп и залпом осушил свою рюмку.
   Вэйн был счастлив. Они тут же  стали  вспоминать  Брисбэн.  Потом  Вэйн
запел "Матильда пляшет", и грек тотчас же подхватил песенку.
   - Эх вы, несчастные томми! - крикнул Вэйн, дерзко вздернув  вверх  свой
смуглый подбородок.
   - Сам ты несчастный австралишка! - крикнул ему Ричардсон.
   - Вы только послушайте, - не унимался Вэйн. Развалившись на  стуле,  он
снова запел "Матильду".
   - Тише! - крикнул Тэп.
   Но Вэйн продолжал петь, а Георгиос, наклонившись к нему, подтягивал. Он
тоже был счастлив, потому что Вэйн искал у него поддержки в этом  шуточном
национальном споре.
   - Куда вы годитесь! - орал Вэйн. - Вот смотрите - нас двое. Выходите на
нас всей компанией. Всех уложим. А нас только двое - понимаете?
   Он повернулся к Георгиосу: тот широко улыбался.
   Квейль рассмеялся, когда Вэйн встал и принял угрожающую позу.
   - Когда мы налетаем на итальянцев, - шумел Вэйн, - они удирают от  нас,
как полоумные. Разве не правда?
   Он посмотрел вокруг.
   - И великолепно, - сказал Ричардсон. Куда делась его уравновешенность.
   - Задайте хорошенько этим мерзавцам! - воскликнул Георгиос.
   - Мы им покажем, - обещал ему Вэйн.
   Греки опять, перебивая друг друга, кричали что-то.
   Георгиос перевел:
   - Они говорят, что вы спасаете Грецию. Мы на земле, а вы в воздухе. Они
еще хотят сказать, что мы ненавидим фашистов больше, чем вы, потому что  у
нас тоже есть фашисты. Вот почему мы так  бьем  их.  Вы  уничтожаете  всех
итальянцев в воздухе, а мы - на земле.
   - Передайте им, что они самые храбрые воины на земле, и мы  будем  рады
очистить для них воздух, - сказал Вэйн. Каждое слово он подтверждал ударом
кулака по плечу священника, и удары посыпались особенно щедро,  когда  он,
кивая   головой,   слушал   речь   Георгиоса,   который   пространно,    с
многочисленными жестами, передавал его слова по-гречески.
   Священник поднял рюмку и сказал только одно слово: "Ник!"
   - Победа! - перевел Георгиос.
   Это вызвало новый взрыв энтузиазма. Люди кричали, смеялись и пили, - им
еще не приходилось пить за победу, и греки отнеслись к этому так серьезно,
что летчики не могли удержаться от смеха.
   - Можно здесь достать чего-нибудь поесть?  -  спросил  Вэйн  Георгиоса.
Священник с явным удовольствием смотрел на Вэйна,  который  был  несколько
похож лицом на Байрона.
   - Здесь нет, но я покажу  вам  хорошее  местечко.  Я  знаю,  где  можно
поесть.
   - Спросите их, сколько все это стоит, - сказал  Вэйн,  опуская  руку  в
карман.
   Георгиос обратился  к  официанту,  но  тут  поднялся  страшный  шум,  и
Георгиос сказал:
   - Они говорят, что вы не должны платить. Вы - гости. Мы так  счастливы,
что вы здесь, - вы наши гости.
   - О, нет.
   - Вы их обидите, - сказал Георгиос.
   - Ну так спросите их, можем ли мы в свою очередь угостить  их.  Тут  уж
ничего нет обидного.
   Георгиос перевел слова Вэйна, греки засмеялись и закивали головами.
   - Да, они будут очень рады.
   Рюмки наполнились опять, и летчики выпили за греков, а  греки  с  очень
серьезными лицами подняли свои рюмки и разом опрокинули их.
   - Они просят выпить с ними еще, - сказал Георгиос.
   - Передайте им, что мы ничего не ели, - сказал Квейль.
   Георгиос передал. Греки закивали головами, и летчики встали.
   - Сколько с нас? - спросил Вэйн.
   - Оставьте двадцать драхм. Хватит вполне, - сказал Георгиос. - Я покажу
вам, где можно закусить.
   Греки начали пожимать им руки. Они пожали руки  всем  грекам,  и  греки
хлопали их по спине, пока они надевали шинели.
   У Квейля брюки были заправлены в  сапоги  на  бараньем  меху.  Один  из
крестьян указал на сапоги и кивнул головой. Квейль кивнул ему в ответ.
   - Они просят, чтобы вы завтра опять  зашли  выпить  с  ними,  -  сказал
Георгиос.
   - Скажите, что мы будем очень рады.
   Летчики вышли из кафе под  возгласы  греков:  "Дзито  и  инглизи!"  Они
кричали в  ответ:  "Дзито  и  Эллас!"  Выйдя  на  площадь,  Квейль  понял,
насколько он был пьян. Он плохо соображал, движения его были неуверенны.
   Они легли  спать  рано.  Действие  напитка,  который  Георгиос  называл
"оузо", начинало сказываться во всей своей силе через час. Так  пьяны  они
еще никогда не были. Хикки был недоволен: завтра им предстояло целый  день
патрулировать, - итальянцы уже начали бомбить прибрежные города и  дороги.
Грекам приходилось очень туго, и если эскадрилья не отразит эти  воздушные
атаки, греки, весьма вероятно, вынуждены  будут  отступать,  вместо  того,
чтобы продолжать наступление.
   На другой день они все были очень серьезны и следили за собой, так  как
понимали, что вчера белый напиток греков свалил их с ног. Они  отправились
на аэродром, и Хикки принес карты из бетонного барака,  половину  которого
занимал оперативный отдел греческого  штаба.  Карты  были  слишком  мелки,
масштаба 1:1000000. Но лучших эскадрилья  добыть  не  могла,  так  как  не
хотела пользоваться картами  с  греческими  надписями.  Зона,  которую  им
предстояло прикрывать, простиралась на юго-запад  до  прибрежного  городка
Арта, где был порт. Через порт и тянувшееся от  него  западное  шоссе  шло
снабжение всего прибрежного  фронта.  Им  предстояло  летать  через  Пинд,
горный хребет, который проходит с севера на  юг  и  делит  Грецию  на  две
части, и патрулировать дорогу, идущую от Арты к северу до  Янины  и  между
Яниной и Метсово, который лежал на вершине Пинда.
   Они взлетели тройками. Ведущими шли Хикки, Херси, Квейль и Тэп.  Быстро
поднявшись  примерно  до  тысячи  футов,  они  построились  и  взяли  курс
напрямик.
   Вскоре они перевалили через невысокий горный  кряж  и  набрали  высоту,
следуя по  течению  реки  Пенейос,  орошающей  равнину  между  Кардицей  и
Триккалой. Они рассчитывали достичь Арты приблизительно в то же время дня,
в какое накануне итальянцы ее бомбили.
   На вершинах Пинда лежал снег, и Квейль почувствовал, что ему становится
холодно. Он пожалел, что на нем не было ирвиновских теплых шаровар, но  их
трудно было достать за пределами Англии. Видимо, монополию на  ирвиновское
обмундирование присвоили себе нестроевые офицеры. Сильно болтало, и Квейль
подумал,  что  Тэпа,  должно  быть,  тошнит.  За  Квейлем  шли  Горелль  и
Ричардсон; за Тэпом - Вэйн и юный Финн.
   Когда Пинд будет виден с запада,  тогда  пора  набирать  высоту.  Хикки
предпочитал не пользоваться микрофоном, так как  какой-нибудь  итальянский
самолет, находящийся поблизости, мог их услышать, а их  главным  шансом  в
драке была неожиданность. Необходимо было поэтому  идти  в  тесном  строю.
Впрочем, Хикки с такой легкостью и с таким искусством вел эскадрилью,  что
сохранять строй было нетрудно.
   Эскадрилья была  уже  над  Артой.  Тонкая  пелена  облаков  висела  над
городком, лишь изредка открывая просветы. Облачность была низкая и служить
прикрытием не могла. Солнце светило ярко. Эскадрилья повернула на север от
Арты и пошла  вдоль  реки,  по  берегу  которой  вилось  шоссе,  служившее
объектом бомбежки для итальянцев. Летчики поглядывали  вокруг  в  ожидании
неприятеля. Эскадрилья рассредоточилась для атаки и  держалась  на  высоте
пятнадцати тысяч футов. Квейлю совсем не  улыбалась  перспектива  боя  над
этими высокими горами, вершины которых были предательски окутаны облаками.
Хикки качнул свою машину,  подавая  сигнал,  и  Квейль  быстро  осмотрелся
вокруг. Ниже, прямо на них, шло  такое  большое  соединение,  какого  Джон
Квейль еще никогда не видал. Оно растянулось на добрый десяток  миль.  Тут
было не меньше ста пятидесяти самолетов. Квейль не мог еще рассмотреть,  в
каком соотношении здесь были бомбардировщики и истребители,  но  он  видел
отдельные группы, видимо из истребителей, и выругался вслух:  истребителей
было по меньшей мере полсотни.
   Вскоре итальянцы очутились прямо под ними, и Квейль не знал,  видит  ли
их противник, или нет. Но тут Хикки качнул крылом,  и  Квейль  понял,  что
началось... Вечная история. Сущий ад. Их полсотни.  У  него  засосало  под
ложечкой от чрезмерного напряжения. Звено  развернулось  правым  крылом  и
было теперь позади итальянцев, на высоте трех тысяч футов над ними. И  тут
началось.
   Хикки спикировал, остальные последовали за ним. Квейль видел,  как  они
проваливались под горизонт один за другим. Когда нырнул Ричардсон,  Квейль
тоже спикировал, - вокруг него  были  только  "Савойи"  и  "КР-42",  и  он
подумал: "Вот так чудеса".
   Уже далеко внизу Квейль видел,  что  Хикки,  прорвавшись  сквозь  строй
вражеских истребителей, пошел на бомбардировщиков. За ним  шли  остальные.
Тэп со своим звеном оставался выше, чтобы выручать  эскадрилью,  когда  ей
придется слишком туго. Итак, их было девять, - девять против целой тучи.
   Тут Квейль прошел строй истребителей.
   С молниеносной скоростью проскользнув между двумя "КР-42",  он  увидел,
как оба пилота повернули к нему головы. Он знал, что они погонятся за ним,
и сумасшедшим пике ринулся прямо на один из  бомбардировщиков.  Нет,  этот
ублюдок от него не уйдет. Квейль совсем  оглох  и  ничего  не  слышал.  Он
только смотрел вперед, и когда  "Савойя"  мелькнула  в  его  прицеле,  он,
зверски крича, изо всех сил нажал спуск и  вывел  свой  самолет  из  пике,
царапнув спину бомбардировщика, и все кричал и кричал...
   На вершине свечки Квейль развернулся иммельманом  и  увидел  миновавшие
его трассирующие пули. Один "КР-42" рванулся вверх, вслед за ним.  Квейль,
сделав полубочку, всадил в него пулеметную очередь, - пошел наперерез ему,
затем сделал боевой разворот и снова атаковал "Савойю",  всадив  и  в  нее
очередь, снова набрал высоту и увидел, что на него идет еще один "42" и со
всех сторон еще и еще, и куда ни глянь - трассирующие пули.
   Квейль пошел вверх  на  полном  газу  -  они  подумают,  что  он  хочет
иммельманом уйти от них. Но он резко  нажал  на  правую  педаль,  а  ручку
управления взял на себя. Он потерял скорость, в  то  время  как  два  "42"
прошли прямо над ним. Их пулеметы раскалились, но они продолжали стрелять.
Квейль погнался за одним из  них,  но  итальянец  сделал  отчаянное  пике.
Квейль решил не отставать, в ушах  у  него  опять  заревело,  он  старался
поймать итальянца в прицел, но тот все дальше  уходил  от  него,  так  как
пикировал быстрее.
   Тогда он пустил ему вдогонку пулеметную очередь, рванул ручку на  себя,
и  у  него  на  секунду  потемнело  в  глазах,  когда,  поднявшись   вверх
вертикальной широкой свечкой, он вдруг потерял скорость на ее вершине.
   Но это было ненадолго, и он снова набрал скорость.
   Небо сплошь было усеяно "42", но он нигде не видел  "Гладиаторов".  Два
"42" шли ему наперерез, а третий пикировал ему в хвост. Он метнулся вверх,
- всего в нескольких дюймах под  ним  прошли  два  "42".  Третий  все  еще
держался у него на хвосте. Тогда Квейль круто спикировал  и  в  погоне  за
скоростью открыл дроссель до  отказа,  чтобы  уйти  от  итальянца.  Он  не
смотрел по сторонам. Потянув ручку на себя, он с воющим ревом мотора вошел
в петлю, на вершине ее выровнял самолет и снова спикировал.  Он  нажал  на
рычаг газа, но газ был  и  так  открыт,  и  теперь  Квейль  знал,  что  он
обязательно настигнет "42". Это был рассчитанный прием, которому  их  учил
Хикки, и он вышел как раз в хвост "КР-42". Квейль  выровнял  свой  самолет
всего лишь в полусотне метров от "42",  и  итальянец  не  подозревал,  что
Квейль пристроился ему в хвост. Когда голова  итальянца  мелькнула  в  его
прицеле, Квейль, яростно нажав спуск, почувствовал тряску  и  увидел,  как
его трассирующие пули насквозь прошили итальянца; рука пилота  безжизненно
вывалилась наружу.
   "42" все еще  шныряли  вокруг.  Внезапно  Квейль  увидел  "Гладиатора",
который свечой шел вверх, и "42", стрелявшего в него в упор. Квейль сделал
переворот через крыло и, не оглядываясь назад, кинулся сверху  на  "42"  и
всадил ему в хвост  пулеметную  очередь.  "42"  очень  резко  задрал  нос,
потерял скорость и начал падать. Когда Квейль выровнялся, он увидел справа
раскрывшийся  парашют  и  подумал;  не  из  их  ли  эскадрильи  выбросился
кто-нибудь.
   Но думать было некогда. Бросив взгляд вниз, он увидел, что  идет  почти
крыло к крылу с "КР-42", который держался немного  выше  его,  но  гораздо
ближе, чем летят обычно самолеты в строю. Квейль видел  лицо  итальянца  и
его недоумевающий взгляд. Итальянец видел  лицо  Квейля.  Они  шли  совсем
рядом; оба  инстинктивно  оглянулись  назад,  нет  ли  кого  в  хвосте,  и
продолжали идти прямо, не отрывая взгляда друг от  друга,  и  каждый  ждал
первого жеста противника.
   Время казалось вечностью, а прошло  всего  несколько  секунд...  Квейль
нажал на правую педаль и  прикрыл  дроссель,  пока  его  правое  крыло  не
провалилось. Падающим листом он скользнул под "КР-42".  Затем  дал  полный
газ, взмыл прямо кверху, и когда брюхо вражеского самолета мелькнуло в его
прицеле, он громко выругался и нажал спуск, - он знал наверняка, что попал
в цель. Он чуть не врезался в итальянца, но, сделав крен и боевой разворот
через крыло, уклонился от "42", который вспыхнул и камнем пошел вниз.
   Квейлю казалось, что он остался один.
   Справа все небо было усеяно беспорядочно  летящими  самолетами,  но  он
видел только "42". И вдруг откуда ни возьмись один "Гладиатор" ринулся  на
двух  "42",  сверкнул  желто-красный  язычок  огня,  и  трассирующие  пули
врезались в итальянца. "42" завис, затем перевернулся и  стал  падать,  но
тут Квейль увидел слева  "Гладиатора",  который  начал  терять  высоту,  -
по-видимому, с ним что-то случилось. Квейль осмотрелся  по  сторонам,  ища
остальных, но мог найти еще трех "Гладиаторов", не считая  тех  двух,  что
были поблизости. По серому пятну на правом верхнем крыле он  узнал  машину
Тэпа.
   В  это  самое  мгновенье  подбитый  "Гладиатор",  охваченный  пламенем,
пронесся вниз прямо у него за  хвостом.  Квейль  видел  фигуру  летчика  в
кабине, но не мог разобрать, кто это. Одно он знал наверняка,  что  летчик
погиб. Он бросил взгляд вверх и увидел "42",  который  сбил  "Гладиатора".
"42" уходил. Квейль хотел броситься за ним, но его опередил Тэп, - он  был
ближе. Однако "42" сделал иммельман и совсем было уже зашел в хвост  Тэпу,
как вдруг Тэп сделал самую  крутую,  самую  страшную  петлю,  какую  видел
когда-либо Квейль, очутился выше "42", подошел к  нему  с  борта  и  начал
сажать в него одну пулеметную очередь за другой. "42"  загорелся  и  начал
падать. Тэп опять сделал петлю, вышел из нее сзади Квейля и  поднял  вверх
руку, сигнал, означавший, что он израсходовал боеприпасы.
   Они повернули домой. Их двое -  вот  все,  что  Квейль  знал  пока.  Он
чувствовал страшную усталость  и  не  стал  следить  за  остальными  "42",
которые уходили на север. Его не интересовало, сорвали  они  бомбардировку
или нет. Его не интересовало ничто, он  чувствовал  только  усталость.  От
сильного напряжения у  Квейля  так  разболелся  живот,  что  ему  хотелось
облегчить желудок тут же, в кабине. Но все же он взял  курс  на  Ларису  и
стал набирать высоту, потому что во время боя они с пятнадцати тысяч футов
спустились до трех тысяч. В пылу драки он забыл  о  горах,  а  теперь  они
вставали перед ним, и очень грозно.
   Квейль включил микрофон и крикнул:
   - Тэп, ко мне.
   - Есть, - ответил Тэп. - Вот так переплет, скажу тебе.  Кого  из  наших
сбили?
   - Не знаю.
   - Как будто Хикки? - сказал Тэп.
   - Нет, Хикки так не сбить.
   - А Горелля ты не видел? Не видел, сбили еще кого-нибудь?
   - Я видел только, как кто-то терял высоту, - сказал Квейль.
   - Черт возьми, ну и каша. А на Горелля стоило посмотреть.  Он  был  как
бешеный.
   Разговор прервался, и они стали подгребать  к  Ларисе.  Очутившись  над
городом, они кое-как пошли на посадку. Тэп  приземлился  после  образцовой
медленной бочки на элеронах, и Квейль пошел за ним, сделав двойную  бочку,
хотя чувствовал себя совершенно разбитым и больным. Но он знал, что и  Тэп
чувствует себя не лучше. Квейль приземлился  в  стороне,  встал  и  увидел
большой транспортный самолет "Бомбей". Два человека бежали через аэродром,
и Квейль узнал их: Джок и Рэтгер - сборщик и регулировщик. Пока эскадрилья
дралась, они прибыли сюда на "Бомбее".
   - Кто вернулся? - спросил Квейль.
   - Мистер Херси, мистер Финли, мистер Ричардсон и мистер Стюарт...
   - И это все? Господи боже!..
   Херси, Тэп, Ричардсон, Стюарт и он сам...
   - Да, сэр.  Мистер  Финли  чудом  добрался  назад.  Его  самолет  прямо
разваливается.
   Квейль отцепил парашют. Пока он  расстегивал  лямки,  Джок  обошел  его
самолет со всех сторон.
   - Ни одной пробоины. Но поглядите на растяжки, - сказал Джок.
   Растяжки так ослабли, что болтались на легком ветру. Квейль  глянул  на
них и пошел.
   Только четверо, и даже Хикки не вернулся. Должно быть, Тэп прав, -  это
Хикки загорелся в воздухе, думал Квейль, шагая к бетонному бараку. Нет, не
может быть. Хикки, Горелль, Констэнс, Соут, Брюер, Финн, - никто из них не
вернулся. Брюер и Финн... сразу в такую переделку! Брюер... возможно,  что
то был Брюер... А Соут... тихий Соут... Из двенадцати вернулось  пятеро...
Но ведь "КР-42" было не меньше сотни? Во время боя подошли  еще  несколько
отрядов.  Интересно  все-таки,  как  там  бомбардировщики...   Квейль   не
проследил за ними до конца. Куда! Такая каша.
   - Мог ты представить себе что-нибудь подобное? - этими словами встретил
его Тэп, когда он вошел в оперативный отдел.
   - Ты не знаешь, что с остальными? - спросил Квейль.
   - Нет. И никто не знает.
   В это время послышался шум мотора, и они выбежали наружу.  Все  стояли,
задрав головы. Самолетов было несколько.  Квейль  насчитал  три.  Они  шли
очень низко и сразу приземлились, как будто хотели поскорее соприкоснуться
с землей. Андерсон, врач  эскадрильи,  приехавший  на  "паккарде",  сел  в
автомобиль и поспешил ко всем трем самолетам, потому что они не  отрулили,
как полагается, в разные стороны, а остановились рядом.  Из  одного  вылез
Хикки, из другого - Констэнс. Хикки  и  Констэнс  направились  к  третьему
самолету, и летчики все бросились туда вместе с Андерсоном. Подбежав,  они
увидели, что Хикки и  Констэнс  вытаскивают  из  кабины  Горелля.  Он  был
смертельно бледен и не мог стоять на ногах. Андерсон положил его на землю,
глаза его были закрыты, его тошнило... Все лицо было в крови, кровь была и
на куртке. Когда врач  снял  с  него  ирвиновскую  куртку,  Квейль  увидел
пулевую рану на шее. Андерсон достал из походного чемоданчика