уже с месяц. Нагнитесь. Снять повязку, доктор?
   - Пока не надо, - ответил Андерсон.
   Он снял куртку и вымыл руки. Хикки уселся на длинном столе рядом.
   - Ножницы, - сказал Андерсон сестре.
   Он взял у нее из рук ножницы и  удалил  клеенку  и  марлю.  Обнаженной,
выбритой частью черепа Квейль почувствовал холодный воздух комнаты.
   - Посмотрим, Квейль, есть ли у тебя выдержка. Будет немножко больно.
   - Так всегда говорят, - ответил Квейль.
   Он почувствовал, как Андерсон разрезает  швы.  Врач  протянул  руку,  и
сестра  вложила  в  нее   щипцы.   Квейль   почувствовал   их   осторожное
прикосновение, потом подергивание при удалении первого шва. Он подскочил.
   - Потерпи же, черт возьми!
   - Нельзя ли переменить район действия? - спросил Квейль после того, как
были быстро удалены еще четыре шва.
   - О'кэй, - сказал Андерсон сестре.
   Она была полная и толстощекая,  и  Квейль  почувствовал  округлость  ее
руки, когда она охватила его голову, накладывая на нее повязку  и  помогая
снять рубашку. Андерсон выстукал ему  грудную  клетку  и  прощупал  живот,
спрашивая, не болит ли  где.  Квейль  ответил,  что  нигде  не  болит,  но
чувствуется онемение возле колена.  Андерсон  согнул  ему  ногу  и  ощупал
коленную чашку. Закончил он осмотром его руки.
   - Отведите его в ванную, - сказал он сестре.
   - Ну как? - спросил Квейль.
   - Все в порядке, - ответил Андерсон. -  Необходимо  хорошее  питание  и
несколько дней отдыха.
   - Когда мне можно будет побриться?
   - Примерно через месяц, когда сойдут струпья. Только не сдирай их.
   - Я могу принять ванну на аэродроме. Вы ведь теперь там живете?
   - Примешь здесь, - ответил Андерсон.
   - Идемте, - позвала Квейля сестра.
   - Я сбегаю и принесу тебе обмундирование, - сказал Хикки. -  Возьму  из
своего. Твои вещи отосланы в Египет.
   Когда сестра отвела его в просторную ванную и принялась  раздевать,  он
заявил, что разденется и будет мыться сам.
   - Глупости, - возразила она. - Вы не вымоетесь, как надо. Посмотрите, в
каком виде ваша одежда. И сорочка.
   Она растянула перед ним грязную сорочку.
   - Я знаю, - ответил он.
   - Садитесь в ванну.
   Ему было неловко, но он сел в теплую воду, от  которой  пахло  каким-то
антисептическим средством. Сестра нагнула ему голову вперед и обвязала  ее
полотенцем, чтобы вода не попала в рану. Она принялась медленно  мыть  ему
шею и спину, потом подняла одну за другой его ноги и выскребла их.  Квейль
чувствовал   расслабленность   и   физическое    наслаждение    от    этой
расслабленности и от ощущения чистоты.
   Он вытерся и сидел в белом халате, который дал ему Андерсон, пока Хикки
не  вернулся  с  одеждой.  Он  надел  чистую  сорочку,  брюки  и   куртку,
поблагодарил сестру и пошел по шумным, полным суеты коридорам и  комнатам,
которых прежде не заметил.  У  нижней  ступени  лестницы  толпились  легко
раненные и выздоравливающие.
   - Уезжают, - объяснил Андерсон. - На Крит.
   - Много народа эвакуируется?
   - Да. Женщины и некоторые раненые.
   Квейль решил, что надо эвакуировать Елену, и попросил Хикки отвезти его
к ней. Было уже темно, когда он, спотыкаясь, шел по ведущей к дому  Стангу
мощеной дорожке. Хикки и Андерсон ждали его  в  автомобиле.  Он  постучал.
Кругом царил мрак. Ответа не было. Он постучал еще раз и убедился,  что  в
доме никого нет. Он обошел его кругом и увидел, что черный  ход  закрыт  и
дверь задвинута деревянным засовом. Он понял, что Стангу  уехали,  и  стал
соображать, где может быть Елена, где вся семья.  Он  очень  встревожился,
так как Елена теперь не будет знать, как связаться с ним. Может быть,  она
у родственников? Но нельзя рисковать, расспрашивая соседей. И  куда  могли
они запропаститься? Вся семья... Она, наверно, знала, куда  должна  уехать
семья. Она толковая. Найдет меня. Может быть, Лоусон-в Афинах? Может быть,
он знает, где они? Понять не могу, куда она девалась.
   Он пошел обратно к машине, охваченный  тревогой.  Хикки  повез  его  на
аэродром.
   На аэродроме они  вошли  в  просторную  столовую,  где  сидели  летчики
бомбардировочной эскадрильи. При появлении Квейля Финн вскочил и  поспешил
ему навстречу.
   - Возвращение блудного сына, - сказал Андерсон.
   - Джон! - воскликнул Финн, пожимая Квейлю руку.
   - Дайте место чуду, - продолжал Андерсон.
   Квейлю очистили место. Андерсон и Хикки сели рядом с ним,  и  все  трое
принялись за еду. Со всех концов столовой посыпались вопросы. Некоторых из
присутствующих Квейль видел впервые, но он узнал и ребят, летавших  вместе
с ним на "Бленхеймах" в пустыне, и других, с которыми раньше встречался  в
Афинах. Впрочем, он был  слишком  занят  едой,  чтобы  обращать  особенное
внимание на окружающих.
   - Среди молодых есть, наверно, способные ребята, - сказал он Хикки.
   - Только на это и приходится рассчитывать. Ведь на  всю  компанию  есть
каких-нибудь два самолета. - Среди присутствующих  было  по  крайней  мере
человек тридцать с крылышками. - Большинство завтра уезжает,  -  продолжал
Хикки. - Самолетов нет. Вчера вылетели шесть "Бленхеймов", и  ни  один  не
вернулся. А дня два тому назад мы  потеряли  два  последних  "Харрикейна".
Есть еще один, но он так изрешечен, что  не  скоро  полетит.  Дело  дрянь,
Джон...
   - Да. На моих  глазах  было  сбито  несколько  "Харрикейнов".  Ты  знал
Кросби?
   Квейль думал о том, как разыскать Елену.
   - Знал, - ответил Хикки.
   - Несколько дней тому назад его сбили.
   - Этот "Харрикейн" единственный, оставшийся из тех трех.  Ты,  наверно,
видел, как их сбили при взлете.
   - Да, - ответил Квейль.
   Он все думал, как ему найти Елену, и не переставал тревожиться.
   - Тебе следовало бы написать рапорт.
   - Командир говорил мне, что вы совсем не поднимаетесь в воздух.
   Он подумал, что надо еще раз съездить посмотреть, не вернулась ли Елена
домой.
   - Ну да. Не могу же я брать Финна и Кроутера на такие дела.
   - Послушай, - сказал Квейль. - Я здоров. Могу летать. Андерсон  сказал,
что могу.
   Квейль теперь глубоко чувствовал, как был прав Тэп, когда  сказал,  что
лучше самому участвовать в  деле,  чем  смотреть  со  стороны.  И  чувство
неудовлетворенности, вызванное  бездействием,  было  в  нем  сильней,  чем
нежелание "угробиться под занавес".
   - Что ж, - ответил Хикки, - я поговорю с командиром. Только мы мало что
можем сделать.
   - Если начнется эвакуация, будет жарко.
   Квейль снова отдался мыслям о Елене. Он ломал себе голову, не зная, что
делать, где ее искать. Обратиться  в  управление  Красного  Креста  он  не
решался из боязни подвести ее. Он опять вспомнил о Лоусоне. Может быть, он
знает, где она. Но здесь ли Лоусон? Или, может  быть,  Елена  обратится  в
штаб и сообщит там кому-нибудь о себе?
   Летчики стали подниматься из-за стола.
   - Мы все собираемся на прощанье  к  "Максиму",  -  сказал  Финн.  -  Ты
поедешь, Джон?
   - Да, мне нужно в город.
   - А ты, Хикки?.
   - Поеду. Я довезу тебя, Джон. А где Елена?
   - Из-за этого я и хочу ехать. Ты не знаешь, американец Лоусон здесь?
   - Несколько дней тому назад был здесь.
   - Я еду с вами, - заявил Квейль.



28

   Афины были наводнены австралийскими грузовиками, направлявшимися на юг.
Квейль понял, что эвакуация началась. Он только не мог понять, началась ли
эвакуация из Афин. В пути их застала воздушная тревога;  они  видели,  как
над Пиреем заработали прожекторы и зенитки; до их слуха  донеслись  взрывы
бомб. У гостиницы "Король Георг"  Квейль  вышел,  а  остальные  поехали  в
ночной ресторан к  "Максиму".  В  тускло  освещенном  вестибюле  гостиницы
Квейль справился у швейцара относительно  Лоусона.  Швейцар  был  новый  и
смотрел на Квейля с любопытством.
   - Мистер Лоусон поехал обедать к "Максиму", - объяснил он.
   Квейль  поблагодарил  и  стал  пробираться  между   большими   дорогими
чемоданами и портпледами. Это особы из генерального штаба спешили выехать,
пока не поздно. Он кое-как добрался по темным улицам до ночного ресторана.
Если Лоусон не знает, где  Елена,  надо  будет  опять  поехать  к  Стангу.
Слишком  опасно  потерять  ее  из  вида.  Слишком  опасно.  Спускаясь   по
ступенькам в ресторан, он услыхал шум  за  дверью  и,  открыв  ее,  увидел
множество  синих  и  защитного  цвета  мундиров  и   охваченную   чувством
безнадежности толпу возле стойки. Он  стал  всматриваться  в  посетителей,
отыскивая Лоусона.
   - Хэлло, Квейль! Ах ты, чертов сын! - крикнул ему кто-то.
   Все были в восторге. Он помахал рукой. Лоусона  нигде  не  было  видно.
Квейль увидел Финна и направился к нему. Финн стоял у стойки и пил с Хикки
виски.
   - Ты не видел Лоусона? - спросил Квейль.
   - Выпьем, Джон.
   Он покачал головой. Тогда Хикки указал на один из столиков у эстрады. В
то же мгновенье заиграл оркестр: выскочила отчаянная  девушка,  та  самая,
которую они видели в "Аргентине", и начала свой  неистовый  танец.  Квейль
направился к Лоусону, который был в штатском.
   - Хэлло! - сказал он.
   Лоусон пристально поглядел на него, не узнавая, потом вскочил:
   - Квейль? Я думал, вы погибли. Господи боже! Садитесь.
   - Спасибо, - ответил Квейль, и Лоусон назвал обеих сидевших за столиком
женщин и армейского офицера.
   - Вы не знаете, куда уехали родные Елены Стангу? - тихо спросил Квейль.
   - Стангу?
   - Да.
   - Ах, да. Я знаю, где работает отец... Вы, я вижу, не  теряете  времени
даром.
   - Там теперь можно кого-нибудь найти?
   - Не знаю.
   - Дело в том, что я хочу увезти ее отсюда. Вы эвакуируетесь?
   - Завтра, - понизив голос, ответил Лоусон.
   - Послушайте, - сказал Квейль. - Может быть, вы возьмете ее с собой?
   - Мы, наверно, не поедем дальше Крита.
   - Я хочу только отослать ее отсюда. Она очень скромная  и  не  причинит
вам беспокойства.
   - Дело не в этом.
   - Вы можете мне объяснить, как пройти к нему на службу? Я не  хотел  бы
отрывать вас от компании.
   - Нет, я с удовольствием, - ответил Лоусон, вставая. - Я скоро вернусь,
- обратился он к остальным.
   Они вместе вышли на улицу.
   - Они выехали из дома, - объяснил Квейль.
   - Да, - подтвердил Лоусон. - Отец боится пятой колонны. Вы знаете,  что
сегодня греки подписали перемирие?
   - Нет, не знаю.
   - Да, да. Пятая колонна с минуты на минуту захватит город.
   - Всюду мертвая тишина.
   - Да. Все ждут этого момента. Эти ублюдки из ЭОН весь день  рыскали  по
городу и срывали  плакаты  с  призывом  к  защите  родины.  И  расклеивали
ангелов, порхающих над головами греческих солдат.
   - Разве все они из пятой колонны?
   - Очень многие. События назревают. Это чувствуется.
   Они шли по темной, безлюдной улице. Было такое ощущение, как в  пустыне
перед дождем. В тишине и безлюдности улиц таилась угроза. Полиции нигде не
было. Лоусон вошел в один подъезд и нажал кнопку лифта, но оказалось,  что
лифт не действует, так что им пришлось  подыматься  по  темной  деревянной
лестнице. На верхнем этаже они прошли две  маленькие  комнаты  и  вошли  в
большую. Там за одним из столов сидел Стангу. Он взглянул на вошедших.
   - Я привел к вам знакомого, - сказал Лоусон.
   - Мистер Квейль! - воскликнул Стангу.  Он  вскочил  и  протянул  Квейлю
руку.
   Квейль поймал себя на том, что пристально смотрит  на  этого  человека,
как на отца Елены, и думает о его судьбе.
   - Елена здорова? - спросил он.
   - Да. Она не застала нас и догадалась, что мы переехали к моему брату.
   - Я пойду, - сказал Лоусон.
   - Благодарю вас, - ответил Квейль. - А как насчет парохода?
   - Скажите ей, чтобы она  зашла  ко  мне  в  гостиницу  завтра  часам  к
двенадцати.
   - Спасибо, Лоусон. До свидания.
   Лоусон вышел.
   - Я к вам по поводу Елены. Можно мне видеть ее? - спросил Квейль.
   Стангу пригласил его сесть, и Квейль сел по другую сторону стола.
   - Елена сказала нам, что вы хотите обвенчаться.
   - Мне очень неприятно, но я хочу, чтобы  она  завтра  уехала  отсюда  с
Лоусоном.
   - Это ее дело.
   - Да. Но что намерены делать вы? Вам здесь придется не сладко.
   - Хотите, пойдем к нам. Мы теперь у брата.
   - Пойдемте, - ответил Квейль.
   Он понимал, что еще не убедил Стангу. Понимал также, что все будет так,
как захочет Елена. Но теперь он не был уверен в самой Елене.  Стангу  взял
шляпу, и они вышли.
   После долгого ожидания они сели в автобус. Стангу спросил  Квейля,  как
ему удалось вернуться,  и  Квейль  рассказал.  Они  нарочно  старались  не
говорить о Елене.  На  одной  из  остановок  на  набережной  они  вышли  и
направились к небольшому каменному дому. Г-жа  Стангу  была  дома;  у  нее
сидели какие-то двое - женщина и мужчина. Она поднялась навстречу Квейлю.
   - Как я  рада,  что  вы  вернулись,  -  сказала  она.  Вид  у  нее  был
подавленный.
   - Благодарю вас, - ответил Квейль. - Я тоже очень рад вас видеть.
   Вошла Елена. Она вымылась, надела блузку, синюю юбку и туфли на  низких
каблуках, причесалась, слегка подкрасила губы, - это он сразу заметил, - и
лицо ее светилось радостью и свежестью.
   - Хэлло, - сказала она Квейлю и пожала его протянутую руку.
   - Вы обедали? - спросила г-жа Стангу.
   Она познакомила его с гостями.
   - Спасибо, обедал, - ответил Квейль.
   Все уселись вокруг железной печки, и к Елене на руки  прыгнула  большая
кошка. Все засмеялись, когда Елена сказала ей что-то  по-гречески.  Квейль
осмотрелся: здесь, в тепле, он чувствовал себя менее твердым; ему казалось
странным, что вот он сидит в этом доме, а весь мир за  стеной  содрогается
от громовых ударов. Но так как рано или поздно  надо  было  заговорить  об
истинной цели его посещения, он сказал:
   - Елена, я хотел спросить...
   - Да?
   - Лоусон завтра уезжает. Идет эвакуация. Я хотел спросить,  не  поедете
ли и вы. Он сказал, что если вы завтра  придете  к  нему  в  двенадцать  в
гостиницу, он возьмет вас с собой. Я понимаю, что вам важно  знать  мнение
родителей. Может быть, у них будут какие-нибудь возражения...
   Для него это была длинная речь, но ему хотелось сказать сразу все.
   Наступило молчание.
   - Пойдем пройдемся, - сказала Елена и встала.
   Они  вышли  вдвоем  на  темную  улицу.  Он  чувствовал,  что   совершил
неловкость.
   - Вышло неудачно, - сказал он, когда дверь за ними закрылась.
   - Нисколько, - ответила она.
   - Ты поедешь? По-моему, это единственная возможность.
   - Ты думаешь?
   - Да. Думаю, что так.
   - Я не думаю, что смогу уехать, - начала она нерешительно, но сейчас же
овладела собой.
   - О господи!
   - Не сердись.
   - Я не сержусь. Я только думаю,  что  же  это  за  чертовщина.  Я  хочу
сказать - все, что тут творится...
   - Мне очень трудно уехать. Ты сам понимаешь.
   - Понимаю. Так и так радости мало.
   - Ничего не поделаешь.
   Елена опять заговорила на том чуждо  звучащем,  педантичном  английском
языке, на котором говорила во время их первой встречи.
   - Я понимаю, ты не хочешь расставаться с матерью.  Думаю,  что  и  отцу
будет нелегко. Но ведь твое будущее не в родительской семье.
   - Астариса убили на фронте, - неожиданно сказала она.
   - Какое несчастье! - ответил  Квейль.  -  Но,  боже  мой,  что  же  тут
поделаешь?
   - Да, ты понимаешь, сейчас мой отъезд будет бегством.
   - Война не кончится в Греции, если ты это имеешь в виду, - возразил он.
   - Может быть, и так. Но я живу здесь. И никогда нигде не бывала.
   - Это дело привычки.
   - И не могу оставить мать, - закончила  она.  -  Что,  если  что-нибудь
случится с отцом?
   Они вышли к морю. Квейль взял ее за руку. Он повернул ее  к  себе,  как
делал прежде, и крепко поцеловал в губы, и прижал к себе,  и  почувствовал
ее груди, твердые и упругие под блузкой.
   - Я ничего не знаю, - сказал он. - Только не могу расстаться  с  тобой.
Вот все, что я знаю.
   - Мне самой не хочется оставаться. И я хотела бы ехать с тобой.
   - Как ни печально, но это единственная возможность. По-моему, ты должна
ехать.
   - Не могу.
   Он замолчал, понимая, что спорить бесполезно. Надо положиться  на  силу
обстоятельств.
   - Пора домой, - сказала она.
   Они молча вернулись.
   Войдя, они сразу поняли, что среди присутствующих шел спор  об  отъезде
Елены. Квейль сел, и водворилось молчание.
   - Мы не хотим тебя стеснять, - наконец произнес отец.
   - Не будем об этом говорить, - сказала Елена по-английски.
   - Мы понимаем, что ты остаешься из-за нас. Это глупо.
   - Я уеду, и придут немцы. Я  окажусь  по  ту  сторону,  а  война  будет
продолжаться. Она не скоро кончится.
   - Мы в лучшем положении, чем многие.
   Квейль  понял,  что  им  нужно  потолковать  об  этом  по-гречески,  не
затрудняясь в выборе слов. Он встал.
   - Я пойду, - сказал он.
   Он поглядел на г-жу Стангу и увидел большие глаза, и притаившуюся в них
улыбку, слишком слабую для того, чтобы выступить наружу, и седые волосы, и
гладкую кожу, и морщины на лбу.
   - Простите меня, - сказал он. Она  только  улыбнулась  в  ответ.  -  До
свидания, - повернулся он к остальным.
   Хозяин проводил Квейля до выхода.
   - Не волнуйтесь, мы это уладим, - сказал он ему.
   - Спокойной ночи, - ответил Квейль.
   Елена дошла с ним до автобусной остановки.
   - Дай мне подумать. Ведь мне нелегко решиться, - сказала она.
   - Твоя мать, наверно, тоже могла бы уехать. Да и все вы можете уехать.
   - Я их спрашивала. Отец отказывается ехать, а мать не хочет из-за него.
   - Все ясно. Но я не могу оставить тебя здесь.
   - Понимаю. Понимаю. Видит бог, понимаю.
   - Я завтра приду в гостиницу. Ты должна зайти туда.
   - Хорошо, Джон. Хорошо.
   Подошел автобус.
   - До свидания, - сказал Квейль.
   Он крепко и нежно обнял ее и почувствовал все, что тяготило ее, и  все,
что тяготило его, и смирился перед этой тяжестью. Она осторожно поцеловала
его в губы, стараясь не задеть ран на лице, и он вошел в автобус.  Проходя
по автобусу, чтобы сесть на место, он еще раз  увидел,  как  она  стоит  в
темноте. Потом она потонула во мраке, и он сел.



29

   Когда автобус остановился на площади, Квейль решил выйти. Ему  хотелось
еще раз поговорить с Лоусоном насчет Елены. Водитель открыл дверь.  Квейль
был единственный пассажир в этом просторном, выкрашенном в защитный  цвет,
расшатанном автобусе. Когда он выходил, водитель слегка коснулся его плеча
и спросил:
   - Инглизи?
   - Да, - ответил Квейль.
   - К несчастью, мы побиты.
   - К несчастью, да.
   - Потом опять? - продолжал шофер.
   - Что?
   - Потом опять придем, - пояснил он, и Квейль понял его.
   - Да, - сказал он. - Спокойной ночи.
   - Прощайте, инглизи, - сказал водитель, закрывая дверь.
   У "Максима" опять стоял шум, а грохот бомбежки доносился из Пирея более
отчетливо и громко, чем раньше. Бомбежка только что возобновилась.  Сирена
загудела в тот самый момент, когда Квейль переходил площадь, направляясь к
ресторану. Там стоял дым коромыслом. Зал освещали  только  огни  эстрадной
рампы. Высокий малый с крылышками  на  груди  играл  что-то  бравурное  на
рояле. Он спустил клок волос на один глаз и гримасничал, но уверенно делал
свое дело:  пальцы  его  сами  находили  нужные  клавиши,  и  находили  их
безошибочно, потому что он был слишком пьян,  чтобы  следить  за  собой  и
испытывать какие-либо сомнения. Звуки рояля наполняли  все  помещение,  но
никто не обращал на них внимания, и все кричали, а несколько человек среди
общего гама устроили на эстраде свалку, затеяв шуточную игру в регби; двое
наблюдателей лежали по краям эстрады, а девицы из кабаре толпились у рампы
и приветствовали состязающихся громкими криками.
   - Квейль! - воскликнул один из забавлявшихся, когда  он  вошел.  -  Иди
сюда. Присоединяйся.
   - Нет, спасибо, - ответил Квейль и пошел искать Лоусона.
   У стойки сидел Хикки.
   - Нашел? - спросил Хикки.
   - Да, - ответил Квейль.
   Хикки слегка размяк под расслабляющим действием алкоголя.
   - Как ты ее вывезешь?
   - Она не хочет ехать.
   - Знаешь, Джон, всякий раз, как