адцать  тысяч  футов.  Было  очень  холодно.
Квейль оглянулся кругом. "Савойи"  могли  появиться  в  любую  минуту.  Их
трудно будет заметить на фоне многокрасочных  греческих  гор.  Он  включил
передатчик и спросил:
   - Что-нибудь видно, Тэп?
   Тэп ответил тотчас же:
   - А ты что, не видишь?  Шестерка,  курс  сто  семьдесят,  высота  около
десяти тысяч, без истребителей.
   Квейль взглянул на компас. Звено  шло  курсом  около  ста  восьмидесяти
градусов.  Он  сделал  поворот  до  ста  семидесяти  и  стал  высматривать
вражеские самолеты. И вдруг он их увидел, - они шли медленно,  вытягиваясь
черной линией на светлом фоне котловины между двумя горными цепями.
   - Держись ближе, Горелль, ближе!
   Квейль обернулся через плечо, чтобы посмотреть, подтянулся ли Горелль.
   - Мы атакуем их сначала на пикировании, - сказал он в микрофон.
   - С параллельного курса, Джон? - спросил австралиец Вэйн.
   - Да. Не отставать от меня. И не действовать в одиночку. Сосредоточимся
на одном самолете.
   Квейль знал, что на Ричардсона можно положиться.  Это  был  выдержанный
человек и выдержанный летчик, никогда не терявший  голову  в  бою.  Но  за
Гореллем надо было  смотреть  в  оба.  Горелль  только  недавно  прибыл  в
эскадрилью.  Лицо  у  него  было  наивное  и  простодушное,  и  Квейль  не
представлял себе, чтобы он в состоянии был трезво и всесторонне  оценивать
разнообразные комбинации, возникающие в одиночном бою. То же  самое  можно
было сказать и о Тэпе. Тэп бросался на врага очертя голову,  гвоздил  все,
что попадалось ему на пути, а если враг заходил в хвост, он делал  первое,
что ему приходило в голову. Вэйн, австралиец, был парень надежный. Трезвая
голова, как и Ричардсон. На его худощавом смуглом лице всегда была  печать
настороженности, хотя его юношеский вид мог ввести постороннего человека в
заблуждение.
   "Савойи", казалось, были далеко внизу, на расстоянии около  пяти  миль.
Квейль повернул в их сторону, держа нос самолета не совсем по курсу, чтобы
не терять их из виду. Бомбардировщики, по-видимому, заметили "Гладиаторов"
и как будто стали набирать высоту. Они шли к Пирею, но  были  еще  слишком
далеко от него, чтобы "Гладиаторы" могли ринуться на них, как  только  они
выровняются для бомбежки. Звено приближалось  к  "Савойям",  которые  явно
набирали высоту. Они шли прямо на Пирей, который был  расположен  милях  в
двух от Афин; с этой высоты порт и город сливались в одно.
   Когда  бомбардировщики  очутились  над  Пиреем,  Квейль  направил  свой
самолет так, чтобы можно было атаковать  их  с  борта.  Он  бросил  взгляд
назад, убедился, что звено идет за ним вплотную,  затем  качнул  крыльями,
подавая сигнал, и дал ручку на себя. Самолет  "клюнул",  вошел  в  пологое
пике, и Квейль устремился, как стрела, целясь впереди "Савой", которые уже
летели горизонтально и начали сбрасывать бомбы.
   Вниз! Четырнадцать тысяч, показал высотомер, тринадцать тысяч. Скорость
намного превышала триста миль. И вдруг, - казалось, прошло не больше  двух
секунд, - Квейль увидел в зеркале прицела  хвост  "Савойи".  Он  быстро  и
слегка довернул ножное управление, так  что  самолет  скользнул  в  крутом
пике, и как только в прицеле мелькнул  горб  над  крылом  бомбардировщика,
Квейль резко нажал спуск на ручке.
   Самолет задрожал от  стрельбы  и  продолжал  идти  прямо  на  "Савойю",
очертания которой все более расплывались в прицеле, но Квейль держал палец
на спуске, пока весь прицел не заполнила только небольшая часть  "Савойи";
тогда он потянул ручку на себя, почувствовал легкую тошноту и  увидел  под
собой черную массу "Савойи" и белые трассирующие пули его пулеметов.
   Он полого взмыл кверху на две тысячи футов и быстро оглянулся  на  свое
звено. Оно нарушило строй, - вечная история. Два "Гладиатора" шли  за  ним
на некотором расстоянии справа.  Он  развернулся,  чтобы  снова  атаковать
"Савойи", как вдруг ему бросилось в глаза белое облако  с  черными  краями
дыма, клубившегося над стремительно падавшим самолетом.  Может  быть,  это
был "Гладиатор". Тем временем "Савойи"  ушли  вперед,  и  он  видел  внизу
разрывы их бомб. У них как будто было все в порядке, по крайней  мере  они
продолжали сбрасывать бомбы. Но строй их рассыпался, и  тут-то  и  таилась
опасность для них.
   Впереди слева, на тысячу футов ниже Квейля, летела одиночная  "Савойя".
Квейль опять дал ручку от себя и повернул ножное  и  ручное  управление  с
таким расчетом, чтобы зайти в хвост "Савойе" в мертвом конусе.
   Он не  полагался  на  инстинкт,  как  делает  большинство  пилотов;  он
рассчитал движения обоих управлений, как ряд  шахматных  ходов,  и  полого
снизился за мертвым конусом "Савойи". Не убавляя скорости, он нажал спуск.
В прицеле показался левый мотор "Савойи". Пулеметы дрогнули. Квейль бросил
взгляд назад, - нет ли гам преследователя, - и снова нажал  спуск.  Четыре
пулемета бешено застрочили, сотрясая самолет. И как раз в ту минуту, когда
справа появилась другая "Савойя", намереваясь перехватить  его,  он  взмыл
кверху  и  дал  крутой  крен.  Он  видел,  как  внизу,  у  самого   хвоста
"Гладиатора", пролетали трассирующие пули.
   Квейль набрал высоту и огляделся кругом, отыскивая свое звено. Один  из
"Гладиаторов"  ринулся  на  бомбардировщик,  от  которого  он  только  что
оторвался. "Это, наверное, Горелль, - подумал Квейль. -  Слишком  круто  и
быстро вошел в пике". Квейль сделал разворот,  наблюдая  за  разыгравшейся
схваткой.  "Гладиатор"  обрушился  на  "Савойю",  и  Квейль   видел,   как
трассирующие пули протянулись за "Савойей" и впиваются в "Гладиатора",  но
тот взмыл вверх и зашел слева. Из левого мотора "Савойи" показался дым,  и
она  стала  терять  высоту.  Она  перевернулась  в  воздухе   и   потеряла
управление. Она падала все быстрее и вошла в плоский штопор. Квейль  делал
полупетли и крены, чтобы не терять "Савойю" из виду, пока она не врезалась
в море.
   Квейль снова огляделся по сторонам. "Савойи", восстановив строй, быстро
уходили  на  запад.  Далеко  внизу  под   собой   Квейль   увидел   одного
"Гладиатора". Он повернул назад и  только  тут  сообразил,  что  находится
милях в десяти от  Афин,  над  морем.  Продолжая  высматривать  своих,  он
крикнул в микрофон:
   - Возвращаемся! Отзовитесь, кто слышит! Отвечайте!
   - Хэлло, Квейль, сколько мы сбили?
   - Это ты спикировал на ту "Савойю", Горелль?
   - Я. Не ушла от нас.
   - Где Тэп и все остальные? Видел ты их?
   - Тэп повернул на базу. Остальные  тоже,  должно  быть,  в  порядке.  Я
только Ричардсона не видел. Вэйна видел. Это он сбил первый  самолет.  Два
бомбардировщика, не плохо, а?
   - Возвращаемся! - ответил Квейль.
   Они повернули  назад,  к  Фалерону.  Горелль  приземлился  первым.  Три
"Гладиатора" были на аэродроме,  когда  Квейль,  сделав  бочку  низко  над
аэродромом, пошел на посадку. Немножко глупая вещь эта бочка, но  было  бы
явным снобизмом не сделать ее, после  того  как  они  наверняка  сбили  по
крайней мере один бомбардировщик. Квейль опустил посадочные щитки и сбавил
скорость, идя змейкой.  Он  отрулил  к  углу  аэродрома.  Сборщик  Джок  и
регулировщик Черчилль уже спешили к нему.
   Квейль сдвинул назад верх  фонаря  кабины,  отстегнул  микрофон.  Когда
самолет остановился, он снял перчатки, похлопал  одна  о  другую  озябшими
руками, с трудом поднялся, перелез через борт и  тяжело  ступил  на  землю
закоченевшими от холода ногами.
   - Кого не хватает? - спросил он подбежавшего Джока.
   - Мистера Финли.
   Это был Тэп.
   - Есть у меня пробоины?
   Квейль обошел вокруг самолета.
   - Как будто нет. У мистера Горелля есть.
   - Да. Я видел, как он их получил.
   Квейль отцепил парашют и зашагал к ангарам. Горелль, Ричардсон, Вэйн  и
врач двести одиннадцатой эскадрильи шли ему навстречу.
   - Кто видел Тэпа? - спросил он.
   - Вэйн видел, -  сказал  Горелль.  -  Видел,  как  он  повернул  домой.
Оказывается, Тэп сбил первый бомбардировщик. А я думал, что это Вэйн.
   Квейль поднял голову и обвел небо глазами. Но ничего не было  видно,  и
не слышно было шума мотора.
   - Мы сбили два бомбардировщика. Я проследил за тем, который  сбил  Тэп.
Горелль говорит, что вы с ним тоже сбили  один,  -  сказал  Ричардсон.  Он
говорил очень спокойно, поглаживая свои вьющиеся волосы.
   - Ты видел, как он упал в море, Горелль?
   - Ну конечно. Стой! Что это!
   Он с трудом сдерживал волнение. Летчики уже подходили к ангарам,  когда
вдали  послышался  шум  мотора.  Они  долго  всматривались,  но  не  могли
разглядеть самолета. Квейль прислушался, сказал: "Гладиатор!" - и прошел в
оперативный отдел.
   Он писал донесение, когда в комнату вошел Тэп.
   - Куда ты пропал? - спросил Квейль, не поднимая головы.
   - Я хотел удостовериться, что я его сбил.
   - Да, хорошо ты присматривал за Гореллем! Он шел все время за  мною,  а
ты оторвался!
   - Я был не нужен Гореллю. Я видел, как твоя "Савойя" отстала от  своих,
когда ты ее атаковал. Я набрал высоту, а потом  дал  в  нее  очередь.  Она
штопором пошла вниз. Я хотел догнать  тебя  и  Горелля,  но  вы  были  уже
далеко. Удалось вам сбить ту, вторую машину, за которой вы погнались?
   - Да. Горелль ее сбил. Но ты не должен так отрываться, Тэп.
   - Я видел, что Горелль совсем не нуждается во мне.
   - Дело вовсе не в нем. А вот хорош бы ты был, если бы  вдруг  появились
"Г-50".
   - Мне бы все равно досталось, раз я замыкающий звена!
   Квейль кончил донесение. Он сложил его и сунул  в  карман  комбинезона.
Остальные четверо уже сидели в автобусе эскадрильи. Автобус был перекрашен
в новый защитный цвет: коричнево-зеленый.
   - Мы едем в отель "Король Георг", там есть ванны. Едешь с нами, Джон?
   Квейль поинтересовался, каким  образом  можно  принять  ванну  в  чужом
отеле.
   - Платишь пятьдесят драхм и занимаешь свободный номер.
   - Очень уж шикарно это, - сказал Квейль. - Все  наше  начальство  живет
там.
   - Да, - улыбнулся Горелль, показывая белые и ровные зубы, слишком белые
и ровные, чтобы быть настоящими, и все же самые настоящие. - Но это сейчас
единственное место, где есть горячая вода.
   Квейль сдал донесение в штаб, и все пятеро отправились в отель. "Король
Георг" находился рядом с "Великобританией", где помещался штаб  греческого
командования. У подъезда "Великобритании" стояли гвардейцы-эвзоны в  белых
юбочках и два грузовика, набитые  молодыми  головорезами  с  винтовками  и
пулеметами. Это были телохранители Метаксаса. Кучки зевак и  молодчики  из
фашистской юношеской  организации  ЭОН  в  голубых  костюмах,  похожих  на
лыжные,  и  белых  гамашах  поджидали  выхода  Метаксаса   или   Палагоса,
главнокомандующего греческой армией. Когда те показались,  люди,  стоявшие
кучками, стали махать руками и кричать, - им было за это заплачено. Каждое
утро на улице Акрополь можно  было  видеть,  как  молодчики  из  ЭОН  дают
наставления, куда идти и кого  приветствовать.  Иногда  югославский  принц
Павел и его жена-баварка  тоже  появлялись  здесь,  но  их  встречали  без
энтузиазма, а юные  фашисты  хранили  полное  молчание.  Зато  когда  сюда
привезли первого героя с  албанского  фронта,  собралась  огромная  толпа,
встретившая его бурными приветствиями.
   У подъезда "Короля Георга" всегда дежурила тайная полиция Метаксаса,  в
которой не было ничего тайного, - это были просто люди  свирепого  вида  в
штатском.
   Квейлю и его спутникам нетрудно было проникнуть в отель,  так  как  они
были в военной форме; но за  ними  следили.  Маленький  черноусый  швейцар
заносил в особую записную книжку имена и  звания  всех  посетителей  и  по
какому делу они приходили.
   Летчики протискались сквозь  строй  агентов  тайной  полиции.  Обширный
вестибюль был переполнен,  все  кресла  заняты:  шикарно  одетые  женщины,
английские офицеры связи, богатые греки, французы  и  немцы.  Германия  не
находилась  в  состоянии  войны  с  Грецией,  и  немцы  свободно  посещали
вестибюль "Короля Георга", чтобы следить за англичанами и вообще за  всем,
что здесь делается. И никто им не мешал, так как греческая тайная  полиция
прошла школу у немецких инструкторов и была настроена прогермански.
   - Нам нужна ванна, - сказал  Тэп,  обратившись  к  швейцару  с  черными
усами.
   Швейцар посмотрел на вошедших и, помедлив, сказал:
   - Никак нельзя. Ни одного свободного номера.
   - Были утром, - сказал Горелль. - Я справлялся по телефону.
   - Мы не можем предоставить вам номера, - ответил швейцар.
   - Почему?
   - Директор сказал - нет. Он сказал - нельзя.
   - Почему? Что мы не заплатим, что ли? - спросил Тэп.
   - Директор сказал, что номера нужны для других джентльменов.
   - Да ну его к чертям!
   - Нет, нет, ничего не выйдет! Он сказал - нельзя.
   - Мистер Лоусон у себя в номере?
   - Не знаю.
   - Черт возьми, так узнайте! - сказал Тэп.
   - Его нет! - не задумываясь, отрезал швейцар.
   - Идем, Тэп. Ты же видишь, мы здесь нежеланные гости.
   - Мы зайдем к Лоусону.
   - Кто он такой?
   - Военный корреспондент.
   Они направились к лифту. Швейцар что-то  крикнул  им  вслед.  Он  хотел
сказать, что посторонним не разрешается подниматься, но  дверь  лифта  уже
захлопнулась.
   Лоусона дома не оказалось. Тэп пошел за горничной и попросил ее открыть
номер. Она явилась, полная, красивая, с  обручальным  кольцом  на  пальце.
Открыв дверь, она улыбнулась и сказала:
   - Инглизи. - Потом по-французски: - Мсье Лоусона нет.
   - Да, - сказал Тэп. - Но нам нужна ванна. Ванна! - Он указал на  ванную
комнату.
   - А... для всех? - спросила горничная по-французски.
   - Да. Конечно. Для нас всех.
   Она сказала еще что-то по-французски.
   - Что она говорит? - осведомился Тэп. Он уже снимал башмаки.
   - Она пошла за полотенцами, - сказал Ричардсон.
   - Отлично. - Тэп пустил воду и начал раздеваться. - Вечером  я  уйду  в
"Аргентину". Чур, я первый, - сказал он.
   Квейль уселся на низкой кровати и окинул взглядом комнату. На зеркале в
одном углу зеленым,  синим  и  черным  карандашом  было  нарисовано  лицо.
Рисунок был сделан мягким карандашом, который хорошо  ложится  на  стекло.
Карандаш был положен густо, чтобы придать рисунку рельефность, но  местами
сквозь рисунок просвечивало стекло, и отраженный свет  делал  нарисованное
лицо еще более рельефным и выразительным. На стенах висели огромные  карты
Греции,  выпущенные  военным  министерством,  а  над   письменным   столом
перспективная карта Албании. На столе стояла портативная пишущая  машинка,
рядом лежало несколько папок. В книжном  шкафу  были  книги  на  немецком,
французском и  английском  языках.  Квейль  вытащил  книгу  под  названием
"Ссыльные на Архипелаге".
   Горничная вошла с охапкой полотенец, подала их Тэпу вместе  с  мылом  и
вышла.
   - Кто он, этот военный корреспондент? - спросил Квейль.
   - Американец, - сказал Горелль. - Состоит при армии.
   - Что за птица?
   - Гм... Вроде тебя. Но ничего парень. И говорит, как ты.
   Тэп уже сидел  в  ванне.  Горелль  и  Вэйн  достали  с  полки  журналы.
Ричардсон, курчавый здоровенный малый со спокойными  движениями,  пробовал
настроить радио. Тэп вылезал из  ванны,  когда  в  комнату  вошел  высокий
белокурый мужчина в военной форме цвета хаки.  Он  на  миг  остановился  в
недоумении, но тут раздался голос Тэпа:
   - Хэлло, Лоусон! Мы арендовали вашу ванну.
   - Пожалуйста, - сказал Лоусон.
   - Это Джон Квейль. Наш командир звена, - представил Тэп.
   - Очень рад, - сказал Лоусон.
   Он увидел худощавого, крепко сложенного  молодого  человека,  стоявшего
перед ним в несколько принужденной позе. Лоусон бросил  беглый  взгляд  на
его лицо, которое  могло  бы  показаться  бесцветным,  если  бы  целое  не
распадалось  на  отдельные  характерные  черты:  резко   очерченный   нос,
правильные линии лба и подбородка. Глаз Квейля почти не было видно, -  так
глубоко они сидели под надбровными дугами. Верхняя губа у него была тонкая
и невыразительная, но  нижняя  полная,  и  подбородок  хорошо  очерчен.  В
заключение Лоусон отметил шелковистые темные волосы, мягкие, но  не  очень
взъерошенные. Все это ему понравилось с  первого  взгляда,  понравилась  и
слабая улыбка, которая появилась на губах Квейля, когда  они  обменивались
рукопожатием. Тэп представил и остальных, и Квейль уселся в низкое кресло.
   - Вы американец? - спросил Квейль Лоусона.
   - Самый настоящий. Вы, вероятно, знали нашего Энсти?
   Квейлю не пришлось напрягать намять. Нетрудно было вспомнить Энсти. Это
был американский летчик, вступивший в  восьмидесятую  эскадрилью:  слишком
пылкий и необузданный для полетов на  "Гладиаторе",  он  кончил  тем,  что
врезался  в   строй   двенадцати   неприятельских   самолетов   и   погиб,
предварительно протаранив одну "Савойю".
   - Да. А вы его знали? - спросил Квейль.
   - Мы вместе учились.
   - Вы, значит, тоже со Среднего Запада?
   - Да.
   -  Энсти  всегда  сердился,  когда  говорили,  что   там   задают   тон
изоляционисты.
   -  Я  тоже  обижаюсь  на  такие  разговоры.  У   нас   есть,   конечно,
изоляционистская прослойка... Ну да черт с ними!
   - Куда вы  собираетесь  вечером,  Лоусон?  -  спросил  Тэп,  застегивая
куртку.
   - Никуда. Вечером мне, вероятно, придется сражаться с цензурой.
   - Присоединяйтесь к нам. Мы все идем к "Максиму".
   - Я могу заглянуть туда попозже, - сказал Лоусон.
   - А ты как, Джон?
   - Я тоже зайду позднее. Вы не ждите меня.
   Лоусон сел за небольшой письменный стол, заложил лист бумаги в  машинку
и начал печатать. Ричардсон уже вышел из ванны - его место занял  Горелль.
Пока они по очереди совершали омовение, а Лоусон стучал на машинке, Квейль
сидел и читал. Когда Вэйн вышел  из  ванной,  Тэп,  Ричардсон  и  Горелль,
занимавшиеся перелистыванием журналов, встали.
   - Спасибо за ванну, Уилл, - сказал Тэп, обращаясь к Лоусону.
   - Не за что. Всегда рад.
   Они еще раз поблагодарили его и вышли.
   - Значит, ждем тебя, Джон, - напомнили они Квейлю.
   Квейль кивнул головой и встал. Он спросил Лоусона, можно  ли  ему  тоже
принять ванну. Лоусон, продолжая писать, рассмеялся и сказал:
   - Валяйте!
   Квейль принял ванну, вытерся последним  сухим  полотенцем,  бросил  все
полотенца в корзину и стал одеваться. Лоусон уже кончил печатать, когда он
вышел из ванной.
   - Сегодня вылетали? - спросил Лоусон.
   - Да.
   - Удачно?
   Квейль запнулся.
   - Не беспокойтесь, - сказал Лоусон, - все равно цензура не пропустит.
   - Мы должны остерегаться неточностей, - сказал Квейль. - Мы  сбили  две
"Савойи".
   Этот белокурый американец понравился Квейлю с первого  взгляда,  как  и
Квейль ему.
   - Много у вас возни с цензурой? - спросил он.
   - Да, она проклятие этой войны.
   Квейль натягивал летные сапоги.
   - Как вы ладите с греками? - спросил его Лоусон.
   - Ничего. Ладим вполне. Нам не приходится иметь с ними много дела.
   - Странный народ, - сказал Лоусон. Он  сложил  лист  бумаги  пополам  и
вставил копирку. - Такой стойкости я еще не видал. Идут  в  бой  с  голыми
руками. Но... боже мой, ни малейшего намека на порядок.
   Квейль улыбнулся.
   - Сейчас они  слушают  Метаксаса.  Думают,  что  он  сумеет  установить
порядок. Им нравится порядок, если они находят его в готовом виде.  Но  по
существу они всей душой ненавидят Метаксаса.
   - А англичане? - спросил Квейль.
   - Ну, это совсем другое дело! - начал Лоусон, но  заметил,  что  Квейль
поддразнивает его, - он не ожидал этого от Квейля, - и рассмеялся.
   - Хотите пройтись со мной? - спросил он.
   - С удовольствием. Куда вы идете?
   - На почтамт.
   - Что вы там будете делать? Сдадите телеграмму?
   - Именно. А потом за нее примется цензура.
   Квейль рассмеялся.
   - Ко мне цензоры относятся довольно снисходительно, - сказал Лоусон.  -
Я иногда приглашаю их в ресторан.
   - Вы явно стакнулись с греками.
   - Не поймите меня ложно. Мне нравятся греки. Я хотел бы познакомить вас
с одним