А  она  -
идеальная соседка. Никакой разницы, что слепая, хлопот с ней  никаких...
Но постойте... Где же она сама?
   - Я тебя и спросил - могла она уйти в такое время из дому?
   Парень задумался, потом кивнул:
   - Бывало и такое.
   Вмешалась девушка:
   - А вы не насчет размена квартиры пришли?
   - Нет, - успокоил ее Иван. -  Слушайте,  а  в  последние  дни  вы  не
замечали в квартире посторонних?
   Может, тут кто-то жил?
   Они переглянулись:
   - Да вроде нет...
   - А к ней девушка не приходила?
   - Девушка? Нет... Никто не приходил...
   - Откуда вы знаете? - рассердился  Иван,  -  Вы  же  учитесь,  поздно
приходите?
   Девушка тоже рассердилась:
   - По крайней мере, при нас тут никого не было!
   Ладно, у меня там мясо совсем засохло. Хорошо, я его с плиты сняла, а
то бы мы с вашими разговорами остались без ужина.
   Она ушла на кухню, а Иван задумался. Получается, что сразу после  его
побега через черный ход Дана с  тем  неизвестным  (или  с  неизвестными)
прибрала кухню, вкрутила лампочку, устроила  представление  в  ванной  -
включила там воду, свет и  заперла  дверь  на  ключ.  Специально,  чтобы
подольше открывали. Зачем ей все это понадобилось? Ответ был один: чтобы
все думали, что она моется, и ждали, когда  она  выйдет...  Значит,  она
решила выиграть время? Значит, она просто-напросто  сбежала?  Испугалась
Ивана? Милиции? Еще чего-то? Слепая одна далеко не убежит,  если  только
машину не поймает.
   Но она была не одна. Тут маневренность  становилась  куда  выше...  И
догонять ее в любом случае было поздно. Иван поднял с пола топор. Парень
испуганно посмотрел на него.
   - Иди к жене, - мотнул головой Иван. - Я тут еще кое-что осмотрю.
   - А вы.., право  имеете?  -  пробормотал  парень,  увидев,  что  Иван
направился к двери напротив кухни и с силой  врубил  топор  в  щель  над
замком.
   - Имею!
   Дверь с треском распахнулась. Иван включил свет и вошел,  прикрыв  за
собой дверь. Ему не хотелось, чтобы студенты пролезли  за  ним  и  сюда.
Действовать надо быстро - иначе  они,  вконец  перепуганные,  додумаются
вызвать милицию... Девчонка первая предложит, по ней  видно  -  она  уже
что-то подозревает.
   В комнате явно кто-то жил в последнее время.
   Даже обыскивать было не нужно. Иван увидел на  столе  у  окна  пустой
стакан, на дне которого виднелись остатки чая. Чай даже не высох. Тут же
на столе стояла коробка с  рафинадом,  заварной  чайник,  лежал  хлеб  в
целлофановом пакете, вафли в разорванной упаковке. В комнате было  чисто
- ни пыли, ни паутины, пол блестит. Тут недавно прибирались.
   Постели застелены клетчатым красным пледом. Он подошел, отогнул плед.
Свежее белье, белейшее. На подушке - несколько длинных черных волос.  Он
прищурился, поднял подушку. Там лежала сложенная  ночная  рубашка  -  из
желтого шелка с вышивкой, с кружевами.
   Он рванул на себя дверцы шкафа. Пусто. То же зрелище ожидало его и  в
комоде, и в буфете. Везде пусто, и вот  там-то  копилась  пыль.  Значит,
комнату убрали поверхностно, не собираясь в ней  прожить  долгое  время.
Она была похожа на освобожденный гостиничный номер,  постоялец  которого
забыл только одну вещь -  ночную  рубашку...  Больше  в  комнате  ничего
примечательного не  нашлось.  Тогда  Иван  осторожно  снял  наволочку  с
подушки, вывернул се так, чтобы волосы остались  внутри,  как  в  мешке,
вложил в этот мешок рубашку и сделал аккуратный сверточек. Сверточек  он
запихнул под куртку, застегнул ее под горлом и вышел.
   " Первое, что он  увидел  в  коридоре,  были  испуганные,  болезненно
бледные лица студентов. Им  явно  было  плохо  от  страха  и  накативших
подозрений. Не пустили ли они в квартиру взломщика или убийцу?!
   Иван небрежно кивнул им:
   - Извинитесь перед хозяйкой комнаты, мне это надо было для дела. Все,
пока. - И вышел на лестницу так быстро,  что  никто  не  успел  и  слова
вымолвить ему вслед.
   Он понял, что  еще  немного  -  и  они  пойдут  в  атаку.  Ну,  не  в
рукопашную, конечно, слишком они напуганы. С  таким  хиляком,  как  этот
студент, он запросто справится. Женушка тоже в  счет  не  идет.  Но  они
поднимут крик, визг, вызовут милицию. А  милиция  ему  сейчас  вовсе  не
нужна. Он быстро дошел до метро, машинально осматриваясь по  сторонам  -
нет ли где Даны? Наконец он понял, что это нелепо.
   Дана давно где-то далеко. Хорошо, если жива. Ему почему-то  нравилась
эта женщина, хотя она так  явно  ему  врала.  Но  зато  не  она  в  него
стреляла. Слепая стрелять не могла. Да еще так метко! Кто-то жил  в  той
комнате. А кто?
   Уже в вагоне метро он вытащил из-под куртки сверток, слегка приоткрыл
его и прижал к лицу, вдыхая запах. Ему показалось,  что  он  этот  запах
узнает. Так пахло тело Алии, ее волосы. Духами она не  пользовалась.  Но
запах мог его  обмануть.  Зато  волосы,  несомненно,  похожи  на  волосы
Алии... Тот же цвет, та же длина...
   Танька даже не вышла ему навстречу - так обиделась. Иван  не  слишком
стремился с ней помириться. Ему было все равно.  Он  прошел  в  комнату,
разделся,  прилег  на  постель.  Танька  только  пересела  подальше   от
изголовья.
   - Скоро полночь, - сказала она.
   - Да ну? Не может быть! - Он посмотрел на часы. Она была права.
   - Нашел ты свою Дану Сулимову? - холодно спросила она.
   - Нашел..
   - Ну и как?
   - Плохо, - ответил он.
   - В смысле - она тебе не дала?
   - Татьяна, не груби, - предупредил он. - Что я всегда в тебе ценил  -
так это вежливость.
   - А я не вежливая!
   - Значит, я в тебе ошибся.
   Танька  сгорбилась,  закрыла  лицо  руками  и   стала   раскачиваться
взад-вперед - сейчас заплачет. Иван украдкой посматривал в  ее  сторону.
Да, кажется, уже плачет.
   - Перестань, - сказал он. - Немедленно перестань. Не выношу я этого!
   - Если ты не любишь меня... - захлебывалась она в слезах. -  Если  ты
меня не любишь... Зачем тогда живешь со мной... Зачем мы тогда сняли эту
проклятую квартиру... Я здесь так несчастна... Я тебя вообще не  вижу...
Ты все время где-то бегаешь... Ты мне ничего не говоришь...
   Он протяжно застонал и отвернулся к стене. Танька еще некоторое время
сопела носом, потом хрипло спросила:
   - Почему ты так себя ведешь?
   -  Слушай,  дай  мне  подумать!  -  взорвался  он.  -  У  меня   куча
неприятностей, мне сейчас только и есть дела, что сопли тебе вытирать!
   Она вскочила:
   - Тогда думай, только думай хорошенько! Потому что я ухожу!
   - Вали!
   - Ах, вот как ты стал разговаривать!
   - На себя бы посмотрела! - Он сел на постели. - Нет, правду  говорят:
если хочешь  узнать  дочку  -  посмотри  на  матушку.  А  ты  еще  хуже!
Скандалистка!
   Склочница! Тряпичница!
   - Что?!  -  В  следующий  момент  Танька  уже  носилась  по  комнате,
открывала шкафы, лихорадочно собирая свои вещи и бормоча:
   - Ну, все, ну, это конец...
   Да чтобы я еще с тобой после такого осталась?! Да никогда! Мама  была
права, она же мне сказала  -  с  таким  лучше  не  связываться!  Бандит!
Уголовник!
   - Кто уголовник? С чего ты взяла?
   - Пошел на фиг! - Она кидала тряпки в сумку  и  затаптывала  их  туда
прямо ногами, чтобы меньше места занимали. - Ненавижу тебя! Как  я  тебя
ненавижу! Не смей больше ходить к нам, слышишь?
   А твоего тамагошу я отниму у Дениски и выкину, и сердечко  это  тупое
выкину, чтобы ничего от тебя не осталось! Понял, гад?
   - Тогда выкинь золотые часики, которые я тебе месяц  назад  купил,  -
ехидно сказал он. - Выкинь костюмчик, который ты купила на  мои  деньги.
Выкинь четыреста долларов, которые ты у меня взяла!
   Это будет правильней, чем у ребенка игрушки отнимать! Я  их  не  тебе
дарил!
   Она ехидно подбоченилась:
   - А, так нам уже костюмчик и часики жалко стало, да?
   - Очень жалко, что потратил все это на такую ДУРУ! - отрезал он.
   - А твоя Сулимова - она умная, да?! Ну и катись туда!
   - Сама катись, это мой дом, другого у меня нет.  -  Он  снова  лег  и
отвернулся к стене.
   - Беспризорник! - крикнула она. - Болван набитый! Дурак!  И  я  дура,
что связалась с тобой! Говорила мне мама!
   Когда вещи  были  собраны,  она  немного  поутихла.  Сообразила,  что
уходить придется на самом деле.
   Она нерешительно обратилась к нему:
   - Донеси мне вещи до проспекта, я там поймаю машину.
   Иван простонал:
   - Вызови такси к подъезду! Я устал, никуда не пойду.
   - Гад...
   Она вызвала такси по телефону и села  ждать.  Время  от  времени  она
произносила краткие речи, из которых следовало, что  Иван  -  редкостная
сволочь, на которую она  угрохала  столько  сил  и  нервов.  Иван  лежал
отвернувшись и молча  радовался,  что  не  связался  с  такой  девчонкой
всерьез. А если бы они поженились?  О,  подумать  страшно...  Неожиданно
Танькины речи совпали с его мыслями. Она выпалила:
   - Такие, как ты, никогда не женятся!
   - А такие, как ты, по три раза разводятся, - буркнул он.
   - Ну конечно. Ты же хочешь наговорить мне кучу гадостей на прощанье?
   - Я с радостью помолчу, - отрезал Иван. - И тебе то же самое советую.
   - А если не замолчу - что тогда?
   Он хмыкнул:
   - Спускалась бы ты, матушка, вниз. Ведь такси сейчас приедет.
   Он все-таки донес ей сумки до лифта и сам нажал на кнопку. Когда лифт
поднялся, он молча перегрузил туда сумки и почти втолкнул вслед за  ними
Таньку. Танька стояла  как  неживая,  свесив  руки,  опустив  голову,  и
неподвижно рассматривала пол. На миг ему стало ее жалко. Жалко,  но  что
поделаешь?
   - Ладно, езжай, - сказал он и вернулся  в  квартиру.  За  его  спиной
медленно съехались створки лифта, и он, громыхая, пополз вниз.
   Он запер дверь, принял душ, почистил брюки  хозяйской  щеткой.  Щетка
сразу почернела от угольной пыли, а брюки чище не стали. На душе у  него
было тоже черно и погано. Серега мертв,  бабка  его  умерла,  а  в  него
самого дважды стреляли... И между прочим - чуть не попали. Он чувствовал
себя очень одиноко. А позвонить было некому, некого позвать на помощь. С
тех пор как он стал промышлять заказными убийствами, друзей  у  него  не
осталось. Не то чтобы от него все  вдруг  отвернулись  -  он  сам  начал
сторониться лишних людей. А лишними оказались все. Вот только Серега был
вовсе не лишний. Он по нему очень тосковал.
   Иван  погасил  свет  и  лег  в  постель.  Он  вымотался  после   всей
сегодняшней беготни, прыжков с балкона, вышибания  дверей  и  метаний  в
метро. Но ему  не  спалось.  Ноги  гудели,  глаза  щипало,  рот  сводило
судорогой при каждом зевке. Но уснуть никак не удавалось. Его беспокоило
пустое место рядом, в постели. Танька была все-таки живым  человеком.  К
ней можно было прижаться, ощутить  ее  тепло,  вдохнуть  ее  сладковатый
запах, поболтать - хотя бы о пустяках. Он почти пожалел, что позволил ей
уйти.
   Она ведь сломалась - уже возле лифта готова была вернуться и  просить
прощения. Но он ведь знал - завтра повторится  то  же  самое,  только  с
каждым днем все будет хуже и хуже. Ох, как хорошо он все это знал...
   ...В паспорте у него не было никакой соответствующей отметки, но  все
же он был когда-то женат. Давно - когда только вернулся  из  армии.  Это
было в восемьдесят восьмом году, девять лет назад.
   Ее звали Наташа. Он  безумно  ею  гордился  -  ведь  она  была  почти
балерина! Почти -  потому  что  не  закончила  балетного  училища  из-за
серьезной  травмы  колена.  Разрыв  мениска  или  еще  какая-то  чепуха.
Танцевать в балете Наташа больше не могла. Но сохранила все остальное  -
прямую спину, задранный подбородок, легкую походку, мускулистые  руки  и
ноги, выносливость, изящество, силу.  Иван  был  просто  покорен.  Таких
девушек он не встречал  -  он  только  в  кино  их  видел,  в  некоторых
американских фильмах. Ему очень нравилась  Николь  Кидман,  и  он  тогда
мечтал встретить девушку, похожую на нее.
   Потом он увидел фильм "Чужой" и резко сменил  кумира  -  хрупкая,  но
несгибаемая Сигурни  Уивер  покорила  его  еще  больше.  Но  эти  богини
существовали где-то в заэкранном мире, куда вход ему был прочно  закрыт.
А вот Наташка была рядом. Правда, он  считал,  что  даже  несостоявшаяся
карьера балерины поднимает ее над простыми смертными. Ему нравилось  так
считать.
   Встретились они, как ни странно, с помощью матери. Мать  тогда  очень
много хлопотала 6 нем.
   Пыталась устроить его на работу, пыталась контролировать его  приходы
и уходы, его окружение, его  девушек.  Наташа  была  дочерью  ее  старой
подруги - вместе работали. Как-то  мать  пригласила  в  гости  эту  свою
подругу... А с ней пришла и Наташа, которая вряд ли подозревала, что  ее
пытаются с кем-то свести. Подруга тоже не подозревала - а то бы  никогда
не привела свое сокровище.
   Ивану тогда исполнилось двадцать. Он очень  возмужал  после  армии  и
выглядел взрослым сильным мужчиной. Работу нашел себе  сам  -  устроился
охранять шикарный ночной супермаркет - один  из  первых  в  Москве.  Его
взяли охотно - за  него  замолвил  слово  старый  друг,  Косой,  который
работал там же. Косой тоже остепенился. Собирался жениться.  На  пустырь
они больше не ходили...
   В тот день, когда привели Наташу, Иван все порывался сбежать из дому.
Не хотелось ему  сидеть  за  столом  с  чинной  физиономией  и  колупать
ложечкой торт. Правда, от торта бы он не отказался, но  съел  бы  его  в
одиночестве. Он вообще стал с трудом выносить  шумные  компании.  Не  по
душе они ему были. Но мать настаивала:
   - Один раз пойди мне навстречу, а потом делай что хочешь!
   Он пошел навстречу и остался. Наташа  сидела  за  столом  с  каменной
спиной и ничего не ела. Пила только  чай  без  сахара.  Мать  как-то  не
сообразила, что девушка поддерживает фигуру. Подруга  матери  все  время
рассматривала Ивана, как редкостного жучка, заползшего к ней  в  ванную.
Будто решала - убить его  или  оставить,  посмотреть,  что  жучок  будет
делать? "Жучок", то есть Иван, от смущения объелся тортом до  дурноты  и
потом сидел тихо, не произнося ни  слова.  Стоит  ли  говорить,  что  он
влюбился?
   У Наташи были черные короткие кудри, точеный тонкий нос и губы  точно
такие же, как у Сигурни Уивер - их почти и не видно  на  лице.  Конечно,
кому что нравится... Но Ивану нравилось!
   - Ваня, покажи Наташеньке альбом, - Сказала вдруг мать.
   - Что? - не понял он.
   - Наш семейный альбом. Где ты маленький.  -  Тут  мать  обратилась  к
подруге:
   - Знаешь, он был такой смешной! Уши были оттопыренные, потом это само
прошло...
   Этого он уже не смог стерпеть. Встал, да так, что стол  закачался,  и
молча вышел. Уже на лестнице он услышал стук  каблучков.  Обернулся.  За
ним, шла Наташа. Она усмехалась:
   - Пошли, а? Я  тоже  рада  оттуда  вырваться.  И  что  нас  заставили
сидеть?
   Он был ей страшно благодарен. Они  вышли  из  подъезда,  Иван  достал
сигареты, протянул ей:
   - Куришь?
   Девушка  его  мечты  должна  была  курить.  Наташа  взяла   сигарету,
стрельнула кругом глазами:
   - Только отойдем немного. А то мать будет с балкона смотреть.
   - Пошли, тут есть одно место...
   Так он снова попал на пустырь. Давно он тут не  был.  Он  молча  шел,
пиная высокую траву, Наташа поспевала за ним на каблуках.  Вот  знакомые
кусты - тут он потерял невинность в Галкиных объятиях.
   Кусты разрослись - целый лес. А вот место, где они жгли костры. Земля
тут  до  сих  пор  чернее,  чем  вокруг.  Зола  глубоко  впиталась.   Он
остановился, Наташа налетела на него сзади:
   - - Ты куда это бежишь? Нас давно не видно с балкона!..
   Они закурили. Оба молчали - как будто пришли сюда только затем, чтобы
подымить сигаретами. В том году была теплая осень,  удивительно  теплая.
Уже конец сентября, а почти жарко -  градусов  под  двадцать  тепла.  Ни
одного дождя еще не было, и вся  трава  сгорела,  пожухла.  Пустырь  был
рыжий, по нему гулял мягкий теплый ветер,  в  отдалении  шумели  золотые
деревья. Наташа запрокинула голову и вдруг сказала:
   - Ты только погляди! Что там? Орел?
   Иван тоже посмотрел в небо. А какое синее было небо,  какое  далекое,
чистое - как же он  не  заметил,  что  в  этот  день  над  Москвой  было
необыкновенное небо? Он всматривался, но ничего не увидел.
   - Где ты увидела орла? - спросил он.
   - Да вон! - Тонкая рука потянулась в небо. - Над нами!
   - Здесь не может быть орла, - возразил он. - Может, ласточка? Их  тут
много.
   - Не может быть, чтобы ласточка,  -  не  согласилась  она  и  бросила
сигарету. - Как тут хорошо!
   - Да, здесь тихо.
   - А почему мы сюда пришли? - Она стояла так близко от  него,  что  он
спокойно мог ее поцеловать.
   Она бы не возразила - он видел.
   - Да мы тут пацанами играли, - застенчиво ответил он. -  В  войну,  в
казаки-разбойники, да во все... Теперь той компании уже нет.
   - Ясно. Мне тоже одиноко, - вздохнула она.
   Эта девчонка как-то сразу его поняла.  -  Как-то  не  вижу  смысла  в
жизни. Мать говорит - учись, работай.  А  мне  нужен  только  балет.  Ты
понимаешь?
   Он кивнул. Ему не хотелось, чтобы она говорила  о  балете  -  их  это
слишком отдаляло. И в то же время он уже гордился ею.  Балет!.  Надо  же
такое придумать! Она продолжала:
   - Когда у меня была  эта  травма...  Ах,  да  ты  не  знаешь.  -  Она
наклонилась и коснулась своего правого колена. - Вот тут.  Я  больше  не
могла танцевать.  А  травма  случилась  оттого,  что  я  перезанималась,
потеряла контроль, ну и... Упала с партнера.
   Он меня поднял и не удержал. Я не правильно держалась. И упала...  На
колено. - Она помолчала. - Могло быть и хуже, - вздохнула она. - Если на
спину или головой приложиться об паркет. Там же ковриков  не  постелено.
Мне еще повезло. Знаешь, когда мне сказали, что я  больше  танцевать  не
буду - я решила умереть. Купила димедрол в  аптеке.  Наглоталась  его  с
чаем. Уснула. Ну, меня откачали.
   Мать за мной следила, спохватилась, что я так крепко  сплю...  Сейчас
хочет выдать меня замуж.
   - А мне мать тоже все говорит - женись... - некстати сказал он.
   Наташа рассмеялась:
   - А ты женись!
   - На тебе бы я женился. - Он тоже улыбался,  но  получалось  плохо  -
щека задергалась от волнения, улыбка вышла кривая и глупая.
   Наташа все еще смеялась:
   - Пошли скажем нашим мамам, что мы женимся?! Они же упадут!
   - А может, благословят? - возразил он.  -  Слушай,  а  как  ты  время
проводишь? Может, сходим куда-нибудь вечером?
   - А куда?
   - Ну, в кафе.
   -  На  дискотеку  пойдешь?  -  Она  все  еще   улыбалась,   щурилась,
отворачивалась от пыли - ветер подул ей прямо в глаза.  -  Ух,  как  тут
продувает...
   Насквозь... Пойдем куда-нибудь, потанцуем?
   - Да я не умею.
   - Это же  не  балет,  научишься,  -  сказала  она  внезапно  жестким,
каким-то издевательским тоном.
   Он еще не знал, что настроение у нее меняется три раза в час.
   Они встретились на другой вечер и пошли  на  дискотеку.  Оттуда  Иван
поехал прямо на работу. С тех пор он больше не  высыпался.  Он  провожал
Наташу до дома и крепко прижимал ее в подъезде, расстегивал  ей  джинсы,
поднимал  майку...  Она  не  пыталась  изображать  недотрогу   и   легко
призналась, что у нее уже были мужчины. Он чуть не плакал, так ее хотел.
Пару раз  Наташа  по  собственной  инициативе  устроила  им  свидание  в
квартире ее подруги. Подруга на это время уходила, а  они  забирались  в
двухспальную кровать ее родителей. Они стали встречаться часто,  но  ему
хотелось еще чаще. Ему хотелось ее всегда, всегда спать в одной постели,
есть из одной кастрюли, чтобы они были как сиамские близнецы - так он ее
обожал.
   Их мамы скоро узнали об их "крепкой дружбе", и началась война. К тому
времени обе мамы составили для себя отрицательное мнение о чужом чаде.
   Мать  Ивана  считала  Наташу  "заносчивой  избалованной   девчонкой",
"распущенной неудачницей". Мать Наташи  приняла  его  за  "уголовника  с
темным прошлым и сомнительным будущим". И тогда Иван снял первую в своей
жизни квартиру. Собственно, это была ком