своем  видеопривете  ерунды.  Но  друзья  мои,
особенно друг популярный, меня не услышали... Понял, Петрович?.. Во, во.
Поедем мы, короче, ключик искать там, где его потеряли. А уж как  оттуда
с тобой связь держать - не знаю. Но Степану передай: что смогу - сделаю.
Вот и все, пожалуй... Погода? Отличная, Петрович, погода.  Будь  здоров,
заканчиваю. И  так  уж  на  хрен  знает  сколько  миллиардов  наговорил,
братушка...
   Зимин вышел из почтамта и пешком вернулся в посольство.

***

   Одиноков, подводя итоги, сказал:
   - Ну что ж, основные вопросы мы  обговорили.  В  местную  скупщину  в
Глине я позвоню завтра. Предупрежу о вашем прибытии  и  попрошу  оказать
содействие. Это, конечно, ни к чему их не обязывает. Завтра же  получите
топографическую карту района. Предупреждаю: карта с грифом ДСП.  Попасть
в чужие руки не должна. Ее даже видеть посторонние не  должны.  Получите
под расписку, под расписку сдадите. И не дай бог вам ее потерять.
   Мукусеев, Широков и  Зимин  слушали  первого  секретаря  внимательно.
Одиноков обвел всех взглядом, закурил.
   - И последнее, - сказал он. - Сейчас я познакомлю  вас  с  человеком,
который будет обеспечивать вашу безопасность. Человек  опытный,  неплохо
знает тот район, владеет сербским.
   - МБ? - спросил Широков.
   - Нет, - ответил первый секретарь. - Олег Иванович - сотрудник нашего
консульства.
   Одиноков нажал кнопку селектора, спросил:
   - Ира, Олег Иванович еще не подошел?
   - Пришел, Василий Андреич. Ждет.
   - Пригласи его, Ира, ко мне.
   Через  несколько  секунд  дверь  кабинета  распахнулась.  На   пороге
остановился мужчина лет сорока. В хорошем костюме, в  галстуке.  У  него
были волосы с проседью и азиатчинка в лице.
   - Прошу знакомиться, - сказал Одиноков. - Олег Иванович Фролов.
   Мукусеев замер. Он не верил своим глазам. Он не верил  своим  глазам,
потому что на пороге стоял Джинн.

***

   Утро было свежим, солнце ярким,  а  небо  голубым.  Первого  сентября
девяносто третьего года от посольства России  в  Белграде  отъехали  два
автомобиля с дипломатическими номерами. Часы показывали 9:55. Ровно  два
года назад, с расхождением в н5сколько минут, в свою  последнюю  поездку
двинулись Виктор Ножкин и Геннадий Курнев.
   - Какая-то во всем этом есть мистика, - говорил Мукусеев Джинну.  Они
ехали в первой машине. - Мистика, чертовщина. Я ведь не подгадывал  так,
чтобы именно первого сентября на место выехать, а вот как  получилось...
А, Джинн?
   - Да, - согласился Джинн, - чертовщина. А уж чертей вокруг!..
   - А вчера, когда я тебя увидел, подумал, что  схожу  с  ума.  Я  ведь
слышал от доктора, что ты погиб.
   - От дока? Спился док... Жалко, хороший был мужик.
   - А с тобой, Джинн, что случилось? - спросил Мукусеев.
   - Долго рассказывать, Володя.
   - А все же?
   Джинн посмотрел на него сбоку:
   - Потом как-нибудь. Я ведь тоже не ожидал,  что  когда-нибудь  дороги
наши пересекутся... Я вам очень благодарен за то,  что  вы  тогда  этого
генерала уболтали.
   - Да брось ты.
   - Нет, не брось. Меня бы обязательно в Союз отправили а это  было  не
ко времени, рано.
   - Что так? Выслуга или что-то в этом роде?
   - Нет, - сказал Джинн. - Должок один нужно было отдать.
   Больше он не сказал ничего, но Мукусеев сам догадался, какой "должок"
собирался отдать Джинн. Он вспомнил, как в  далеком  восемьдесят  шестом
военврач Чернышев сказал  про  капитана  Фролова:  "Джинн  с  напарником
своим, Сашкой Сейфуллиным, в банды вдвоем ходили... убили Сашку два  дня
назад... тоскует Джинн".
   - Отдал должок-то? -  спросил  Мукусеев.  Фролов  обернулся  к  нему,
посмотрел внимательно и ответил:
   - Я - офицер. Долги свои всегда отдаю.

***

   В пятидесяти метрах за "фиатом", в котором ехали Мукусеев с Фроловым,
двигался "фольксваген-пассат". В нем  ехали  Широков  и  Зимин.  Шуршали
шины, едва слышно, сыто, бормотал двигатель. Летело прямое, как  стрела,
почти пустое шоссе.
   - Как думаете, Илья Дмитриевич,  -  спросил  Широков,  -  получим  мы
положительный результат?
   - Трудно сказать, Игорь Георгиевич... А вы как считаете?
   - Ну, я-то кабинетный червь. Чиновник, если хотите.
   - Так ведь и я не розыскник. Я - следак, тоже,  по  сути,  кабинетный
червь.
   - Не скромничайте, вы в пять минут провели  аргументированный  анализ
личности Бороевича. На мой взгляд, весьма убедительно.
   - А я и не скромничаю. Я на  следствии  работаю  двадцать  семь  лет.
Доводилось общаться с  самым  разным  контингентом  -  от  хулиганов  до
маньяков. Сначала ты ничего не понимаешь,  и  тебя  может  обмануть  или
разжалобить любой пацаненок. Потом приходит опыт  и  обмануть  тебя  уже
трудно... А потом, Игорь  Георгиевич,  вырабатывается  интуиция.  И  вот
тогда  обмануть  тебя  уже  невозможно.  Ты  начинаешь  понимать  мотивы
человека глубже, чем он сам. Он может считать, что в его жизни произошла
некая роковая случайность, ошибка. Но ты уже точно знаешь,  что  к  этой
"случайности" он  сам  дорожку  протаптывал,  сам  к  ней  шел...  Я  не
скромничаю, Игорь Георгиевич, но прогнозов давать не хочу.

***

   - Я действительно очень вам обоим благодарен. Когда Виктор пропал,  я
уже здесь работал, в Югославии. Но я не знал, что Ножкин - это тот самый
Виктор. Я  ведь  даже  не  знал  ваших  фамилий.  Это  уж  потом,  когда
фотографии увидел, понял враз - ага, старый  знакомый...  Жалко.  Жалко,
что при жизни не встретились.
   - Жалко... Как думаешь, Джинн, найдем?
   - Вопрос, конечно,  интересный.  В  окопах  зарыли,  говоришь?  А  ты
знаешь, сколько там этих окопов?
   - Нет, не знаю... Много?
   - Как у дурака махорки. Все  изрыто  окопами,  воронками,  траншеями.
Черт ногу сломит.
   - Нам нужен засыпанный окоп.
   - Тем хуже. За два года все заросло. Может  статься  -  и  следов  не
осталось.
   - Что - совсем нет шансов?
   - Не бери в голову, Володя - будем искать. Я живому Витьке спасибо не
смог сказать, так хоть для мертвого  постараюсь  что-то  сделать.  Будем
искать, Володя. А уж там - как выйдет.

***

   -  Вы   считаете,   Илья   Дмитриевич,   что   информация   Бороевича
недостоверна?
   - К сожалению, Игорь Георгиевич. Не  потому,  что  Бороевич  лжец.  А
потому, что он может добросовестно заблуждаться. Он болен, он  озлоблен,
он склонен во всем винить власти... Да и, в конце-то концов, он  сам  не
видел  захоронения.  Он  оперирует  словами  некоего  третьего  лица   -
Титовича, кажется?
   - Да, некоего Драгана  Титовича.  Именно  это  меня  и  настораживает
больше всего.
   - Почему же?
   - Потому, что Бороевича могли использовать втемную.
   - Объясните.
   - Этого Титовича могли сознательно подсадить  к  Бороевичу.  С  целью
сделать из Бороевича информационную бомбу. Если это так,  то  информация
может оказаться достоверной, и тела спрятаны именно в том месте, которое
указал Титович.
   - Довольно сложно, Игорь Георгиевич.
   - Так ведь это не обычная уголовщина,  Илья  Дмитриевич.  В  практике
разведки и контрразведки есть масса гораздо более изощренных примеров.

***

   В Баня Лука увидели бронемашину, выкрашенную в белый цвет, с  буквами
UN на борту.
   - Миротворцы, - процедил сквозь зубы Джинн. - Мать их в дышло!
   - Не любишь "голубые каски"? - спросил Мукусеев.
   - Любишь - не любишь...  пустой  разговор.  Не  надо  было  разжигать
здесь, не пришлось бы вводить эти "каски".
   - Думаешь?
   - Знаю. Я здесь с апреля девяносто первого.  Видел,  как  начиналось,
как стравливали.
   Они проехали мимо "снежной" бронемашины. Вдоль улицы стояли дома  без
стекол, многие - без крыш. Стены - в выбоинах, в выбоинах - асфальт...
   - Ладно, - сказал Джинн. - Вон кафушка. Давайте-ка хлебнем кафу.
   Он свернул  к  домику  под  красной  черепичной  крышей,  с  вывеской
"Кафе-бар "Старт". Следом подкатил "пассат".
   - В чем дело? - спросил Широков.
   - Кофейку попьем, - ответил Мукусеев. Все вышли  из  машин,  сели  за
столики  под  синими  зонтами  среди  зелени  вьющегося  хмеля.  Подошла
официантка - черноволосая, крутобедрая, улыбчивая. Джинн заказал "кафу",
"пепси" и "сладолед" - мороженое.  Когда  официантка  (Как  тебя  зовут,
красавица?.. Улыбка в ответ белозубая: Лиляна.) принесла густой,  черный
кофе по-турецки и сделали по первому глотку обжигающего напитка  убойной
крепости, Джинн сказал:
   - Остановку мы сделали  не  ради  кофе.  Я  хочу  провести  маленький
инструктаж по безопасности. Это необходимо потому, что мы уже  находимся
в зоне конфликта. Здесь стреляют. Зацикливаться на  этом  не  нужно,  но
помнить надо всегда. Основную  опасность  представляют  мины.  Их  здесь
хватает, а вот карт минных полей нет. Их, вероятно,  в  принципе  нет  -
ставили хаотично, кто во что горазд. Поэтому  -  по  полям  не  скакать,
цветочки не собирать. Если в дороге  захотелось  побрызгать  -  брызгать
прямо на обочине. Второе: иногда встречаются  растяжки...  Смотрите  под
ноги. Любая леска, веревка, проволока - знак опасности. Если все-таки вы
ее задели, не впадайте в панику.  Граната  взрывается  через  три-четыре
секунды после выдергивания чеки. За это время можно успеть отскочить  за
какое-то укрытие или, по крайней мере, упасть  на  землю.  Лужа,  грязь,
коровья лепешка - по фигу! Падай, вжимайся в землю, закрывай голову  чем
можешь.
   - Помогает? - с интересом спросил Зимин.
   - Когда как, - ответил Джинн. - Но у лежащего человека больше шансов.
Далее: иногда растяжки ставят на автомобильных дорогах.
   - А как же можно поставить растяжку на машину? - снова  задал  вопрос
Зимин. - Если автомобиль налетит на проволоку, растянутую через  дорогу,
то за три-четыре секунды он успеет уехать от гранаты черт знает куда.
   - Совершенно верно, Илья Дмитриевич. Поэтому проволоку  натягивают  в
виде перевернутой буквы "Г". При этом короткое плечо пересекает  дорогу,
а длинное идет вдоль и вынесено на пятьдесят-сто метров  вперед.  Однако
очень трудно  угадать  скорость  машины  и  даже  направление  движения.
Поэтому такого рода ловушку ставят редко. Как правило, у поворотов,  где
транспорт гарантированно  снижает  скорость...  Методы  противодействия:
смотреть  и  слушать  внимательно.  При  подозрении,  что  наскочили  на
проволоку, действовать по обстоятельствам. Либо резко тормозить, либо  -
наоборот - бить по газам. Но, повторюсь, такие  растяжки  ставят  редко.
Как правило, в темное  время  суток  и  на  конкретный  объект,  маршрут
которого известен...  И  последнее:  довольно  часто  будут  встречаться
посты.  Как  югославские,  так  и   "миротворческие".   Если   приказали
остановиться  -  значит,  беспрекословно  выполняем.  Потому   что   при
невыполнении приказа  запросто  могут  обстрелять,  и  на  дипномера  не
посмотрят.  Если  же  огонь  ведется  не  пойми  кем  из   леса   -   не
останавливаться, пытаться вырваться на максимальной скорости. На  трассе
дистанция  между  машинами  -   сто   метров,   в   населенных   пунктах
произвольная... Вот, собственно, и все. Есть вопросы?
   Вопросов не было. Они выпили  кофе,  съели  сладолед  и,  выкурив  по
сигарете, поехали дальше.

***

   В городке Новска свернули с трассы и через четверть часа увидели  щит
"Костайница". У Мукусеева сжало сердце. Так, как сжимает его,  когда  ты
приходишь на кладбище, где похоронены близкие тебе люди.  По  сути,  так
оно и было - он приехал на кладбище. Вот только на могиле нет ни креста,
ни таблички. Да и сама могила неизвестно где.
   Костайница  оказалась  маленьким  городком,  таким  же,  как  десяток
других, которые они видели сегодня.  Фактически  она  состояла  из  двух
параллельных улиц, соединенных переулочками. Всюду были  следы  войны...
Мерзкие,  но  уже  привычные  глазу.  На  въезде  в  город  стоял  белый
бронетранспортер. В его тени сидели в шезлонгах два капрала и пили колу.
Машины с дипномерами они проводили скучным взглядом... Проехала  телега,
запряженная  двумя   лошадьми.   Возница   курил   сигарету...   Проехал
велосипедист... Тихо в Костайнице  -  "гробна  тишина".  И  только  стук
копыт, затихающий, затихающий... затихающий.
   - Ну, куда  поедем?  -  спросил  Джинн.  Мукусеев  обернулся  к  нему
удивленно: неужели не понять, куда поедем? Зачем мы  сюда  приехали?  На
капралов любоваться?.. Ничего этого Мукусеев не  сказал,  но  Джинн  все
понял. Он молча включил передачу, и машина тронулась с места.
   - Ты знаешь, где? - спросил Мукусеев.
   - Предполагаю. Там одна  всего  развилка.  -  Они  медленно  проехали
пустынными  улицами.  Мимо  изувеченных  домов,   взорванной   кирхи   и
полуразрушенной православной церкви в уродливых строительных  лесах.  На
лесах сидели два подростка и плевали  вниз.  На  голове  у  одного  была
пилотка защитного цвета.
   Через пять минут дома кончились, открылись невысокие холмы  справа  и
поля слева. Вдали синели горы... В полукилометре от крайних домов  серая
лента шоссе раздваивалась, как змеиный язык  -  развилка...  Видимо,  ТА
САМАЯ.
   - Другой поблизости нет, - сказал Джинн.
   - Притормози, - попросил Мукусеев.  В  ушах  зазвучал  голос  Стевана
Бороевича: "Они подъехали к развилке и притормозили как бы. Как  бы  они
думали: куда им поехать? Направо или прямо? И поехали прямо. Если бы они
поехали направо..."
   - Налево, - сказал Мукусеев. В горле у него  пересохло  и  получилось
хрипло.
   ...Человек со шрамом на щеке лежал, раскинув  ноги  и  крепко  уперев
локти в землю. Он был спокоен. Он ждал, когда в оптике прицела  появится
синий "опель" с белым флагом и  буквами  TV  на  капоте...  Виктор  чуть
повернул руль налево... и прогрохотала очередь. Стрелок вывел ее  ровно,
как строчку... как строчку...
   - Наверное, здесь, - мрачно сказал Джинн. Мукусеев увидел впереди  на
асфальте правильной формы четырехугольное пятно.
   Он не верил своим глазам. Он не  предполагал,  что  ЭТО  ПЯТНО  может
сохраниться. Но  оно  было.  И  именно  на  том  месте,  которое  указал
Бороевич: в ста метрах  от  развилки  на  западной  окраине  Костайницы,
напротив высотки, которую занимали бойцы Стевана Бороевича.
   Четверо русских вышли из машин, встали молча  рядом  с  пятном...  От
него тянуло смертью и ненавистью. Владимир Мукусеев понял вдруг, что это
пятно сохранилось  не  потому,  что  асфальт  спекся  от  жара  горящего
автомобиля. Не потому,  что  в  его  поры  проникла  сажа  от  сгоревших
покрышек, пластмассы и человеческих тел... Пятно сохранилось потому, что
в него навсегда вплавилась ненависть.
   -  Похоже,  здесь,  -  сказал  Зимин.  -  По  размерам  соответствует
габаритам легкового автомобиля.
   Ему никто не ответил. Они стояли молча вокруг черного пятна. Оно было
абсурдней, чем "Черный квадрат" Малевича.
   Они стояли  и  смотрели,  как  смотрят  на  дверь,  которая  ведет  в
преисподнюю... Если, конечно, такая дверь где-нибудь есть.
   Они понятия не имели,  что  на  них  тоже  смотрят  глаза,  усиленные
оптикой шестикратного полевого бинокля "Карл Цейс Йена".

***

   Пансионат - целый, нетронутый войной - стоял на берегу реки,  посреди
виноградников. В пансионате было двенадцать номеров и все пустые.
   - Раньше, до войны, такого не было никогда, - говорила  хозяйка.  Она
распахивала одну за другой двери незапертых комнат.  -  Нет,  такого  не
было никогда. До войны и жили по-другому... Кому нужна эта война?
   - Мы можем занимать любые комнаты, Мария? - спросил Джинн.
   -  Конечно.  Я  покажу  вам  лучшие.  Они  на  втором  этаже.  Там  и
поселитесь. Четыре лучших комнаты рядом, дверь в дверь.
   - Спасибо, - сказал Джинн. - Рядом нам не нужно. Нам нужно врозь и на
разных этажах.
   Мария посмотрела удивленно, но сказала только: как вам будет  угодно,
господа... Мукусеев тоже удивился, но не сказал ничего.
   - Как вам будет угодно, господа. Выбирайте, что вам понравится.  Пока
вы будете обедать, Сабина наведет порядок. Сабина - моя дочь. Обед будет
через двадцать минут.
   Джинн быстро выбрал четыре комнаты. Одну - наиболее близкую к входу -
"зарезервировал" за собой.  В  противоположном  конце  коридора  поселил
Широкова. Мукусеева  и  Зимина  он  направил  на  второй  этаж.  И  тоже
"разогнал" по разным концам коридора.
   Мукусеев забросил свою  сумку  и  камеру  в  шкаф,  осмотрел  хоромы:
широкая кровать-сексодром, два кресла, шкаф, стол со стулом и  тумбочка.
Видимо, под телевизор, но самого телевизора нет.  Телефон  есть,  но  не
работает. Есть туалет и душ, но нет горячей воды.  На  стене  -  картина
маслом.  В  нижнем  углу   надпись   фломастером:   "Православна   црква
Св.Архангел". Он присмотрелся и  вдруг  узнал  ту  самую  церковь,  мимо
которой они сегодня проехали. Но на картине "црква"  стояла  без  лесов.
Купол ее сиял, сиял крест... "Кому нужна эта война?" - спросила Мария...
Кому-то  нужна.  Кому-то  она  очень  нужна.  Настолько,  что  он  готов
превратить в руины эту прекрасную страну. Разрушить дома, мосты, церкви,
убить многие тысячи людей. Виктор и Геннадий, убитые и  сожженные  возле
Костайницы, - всего лишь один эпизод этой войны. Один из многих...  Кому
нужна эта война?!
   Раздался стук в дверь.
   - Входите, - крикнул Владимир, ожидая, что войдет кто-то из  своих  -
скорее всего Зимин. Но вошла молодая женщина...  Она  была  красива!  Ее
красота бросалась в глаза.
   Яркая, но не "фотомодельная". Пронзительная... Он даже растерялся.
   - Здравствуйте, - сказала она по-русски  с  легким,  милым  акцентом,
смещая ударение. - Меня зовут Сабина.
   - Владимир. Очень приятно.
   - Мне нужно убраться здесь, - произнесла она с  улыбкой.  Только  тут
Мукусеев  обратил  внимание,  что  Сабина  прижимает  к   груди   стопку
постельного белья, а в коридоре на полу стоит пылесос.
   - Да, да, конечно, - почему-то засуетился он. - Я сейчас уйду.
   Она улыбнулась. Мукусеев подхватил со стола сигареты и вышел. Проходя
мимо Сабины, ощутил легкий аромат  духов  -  странный,  волнующий...  Он
спускался по лестнице, усмехаясь: что это ты, как мальчик, смутился? Ну,
девка. Ну, красивая. Ну, молодая. Лет восемнадцать-девятнадцать... Может
быть, двадцать. А ты-то  мужик  на  пятом  десятке.  Депутат  Верховного
Совета. Женат. Дочке скоро пятнадцать... Ай-яй-яй!
   - Устроились, Владимир Викторович? - окликнул его сверху Зимин.
   - Спасибо, а вы?
   - Э-э, я, голубчик, по командировкам столько намотался, что  устроюсь
всегда и везде... Пообедать бы, а то что-то мой гастрит притих.
   Они вышли на улицу. На мощеной  камнем  площадке  с  большой  клумбой
стоял стол. За столом  уже  сидели  Джинн  и  Широков.  Клумба  полыхала
цветами. В  маленьком  вольере  прогуливались  два  павлина,  распускали
"глазастые" хвосты.
   - Дочку видели? - спросил Широков.
   - Видели, - ответил Мукусеев.
   - Высший класс, - сказал Широков.
   - Мамаша тоже вполне ничего, - отозвался Зимин. -  Интересно,  муж  у
нашей Маши есть?
   Мукусеев вдруг подумал: а есть ли муж у Сабины? Не может быть,  чтобы
у такой женщины не было мужа или, по крайней мере, парня.
   - Кстати, - сказал Зимин, - а что  ты,  Олег  Иваныч,  по  углам  нас
разогнал, как тараканов?
   - Элементарная мера безопасности, Илья Дмитриевич. Если мы собьемся в
одну  "могучую  кучку",  нас  всех  можно  накрыть  одним  выстрелом  из
гранатомета.
   - Занятные вещи вы говорите.
   - Боитесь? - спросил Джинн, глядя на павлинов.
   - В меня уже дважды стреляли. В Узбекистане, в восемьдесят  пятом.  Я
работал в группе Гдляна.  Так  что  я,  извините,  дядька  обстрелянный.
Поздно уже бояться-то.
   На крыльцо вышла Мария:
   - Обед, господа. Прошу к столу.

***

   Мария захотела поднять тост за русских гостей, но  Владимир  не  дал.
Наверно, это было невежливо, но тостов не хотелось.
   - Извините, Мария, - сказал, - но сегодня не стоит... Сегодня  особый
день, когда здравицы не уместны - годовщина смерти наших товарищей.
   - Господи! - сказала Мария и перекрестилась. - Извините, я