ь конкретно. Теперь тебе, как и мне, терять нечего.
   И Волкоффа понесло! Он понял, что Джинн  прав  -  того,  что  он  уже
сказал, вполне достаточно для "оргвыводов" в Лэнгли... Он понял  это,  и
его понесло. Ослепительно горела красная  точка  светодиода  на  корпусе
"филипса", неслышно крутилась в  нем  кассета  и  записывала  откровения
американца.  "Беспредельщик"  с  зэковским  ножом  в  руках  внимательно
слушал. Он почти не задавал уточняющих вопросов - все это  будет  потом,
когда он  передаст  Волкоффа  в  руки  других  специалистов.  Вот  тогда
американцу зададут сотни, тысячи вопросов,  а  каждый  его  ответ  будет
тщательно анализироваться, сопоставляться с ответами  на  иные  вопросы,
источники, донесения, факты... Он  расскажет  о  своей  жизни  с  самого
детства. Он расскажет обо всех своих контактах по работе в ЦРУ. Обо всех
командировках, встречах,  беседах,  операциях.  Даст  психологические  и
профессиональные оценки своим сотрудникам и шефам,  расскажет  все,  что
знает об их биографиях, семьях, собаках, об  их  увлечениях,  слабостях,
пристрастиях. О манере говорить, шутить, пить виски... Он расскажет все,
что знает.
   Возможно, после этого его вышвырнут, как выжатый лимон. Возможно, что
его поддержат и даже помогут сделать карьеру в ЦРУ. Но  все  это  сейчас
Джинна не волновало. Ему нужно было получить  информацию  по  совершенно
конкретному делу... Он сидел на полу и слушал. А Волкофф рассказывал:
   -  Операцию  с  вашими  журналистами  разрабатывали   без   меня.   Я
подключился к ней позже, всех нюансов  не  знаю.  Дело  курировал  лично
генерал Вуоп... Где-то за  неделю  примерно  до  того,  как  расстреляли
ваших, он  поставил  установку:  обострить  отношения  между  Сербией  и
Россией. Требовался некий инцидент крайне вызывающего  характера  -  это
требование Вашингтона.  Операцию  готовили  в  спешке,  кое-как...  Были
разработаны,  насколько  я  знаю,  несколько  вариантов.  В  том  числе,
например, обстрел здания вашего посольства в Белграде из гранатометов. А
на месте планировалось оставить  труп  боевика  с  документами,  которые
привязывали его к сербским патриотам. Но в  последний  момент  почему-то
все переиграли и решили  запустить  вариант  с  расстрелом  журналистов.
Выбрали для этого -  фак  ю!  -  группу  Ранко  Бороевича,  отморозка  и
наркомана... Какой кретин это придумал?
   - Бороевич действительно сотрудник милиции? - уточнил Джинн.
   - А черт его разберет. Удостоверение у него просроченное, но какая-то
бумажка с печатью была. Собственно, поэтому его и выбрали. Он - серб,  и
в группе у  него  были  только  сербы.  Но  группа  была  уже  полностью
разложившаяся.  Грабили   всех   подряд,   сотрудничали   с   албанскими
наркоторговцами. Как можно ждать от них  качественной  работы?..  Я  был
против, но меня не послушали. Единственное,  чего  я  добился,  так  это
включения в группу Бороевича снайпера.
   - Снайпер - ваш?
   - Нет, - язвительно ответил  Волкофф,  -  снайпер  ваш,  русский.  Из
Псковской дивизии ВДВ. Дикий гусь .
   - Фамилия, имя, отчество?
   - Иванов! Устраивает?
   - Нет.
   - Да и хрен с  тобой.  Русский.  Офицер.  Снайпер.  Раньше  служил  в
Псковской дивизии. Через левую щеку - шрам. Похоже, от ножа. По  сербски
вполне прилично шпарил. Больше я ничего о нем не знаю.
   - Каким оружием он пользовался? - спросил Джинн.
   - Специальный "Калашников" у него был. Со снайперским прицелом.
   - Понятно. Что дальше?
   - Дальше? Дальше ты сам знаешь.
   - Зачем вы убили Ножкина и Куренева? - зло произнес  Джинн.  -  Разве
нельзя было оставить их в живых?
   - Можно, -  не  менее  зло  ответил  Волкофф.  -  Именно  так  все  и
планировалось: обоих или хотя  бы  одного  оставить  в  живых.  А  потом
предъявить всему миру с рассказом о зверствах сербов. Но...
   - Что "но"? - спросил Джинн умолкшего американца.
   - Научи дурака  молиться  -  лоб  расшибет,  -  тихо  сказал  Волкофф
по-русски и снова перешел на английский. - Бороевич - наркоман и убийца.
Разве можно было  ему  доверять  такое  ответственное  дело?  Он  просто
расстрелял русских и ограбил их.
   - Разве это плохо - расстрелять и ограбить русских?
   - Не надо! Не надо, Олег! Мы с  тобой  профессионалы  и  отдаем  себе
отчет, что в нашей работе обычные человеческие стандарты не уместны... В
белых перчатках на войне делать нечего.
   - Что дальше?
   - Дальше? Дальше ты и  сам  знаешь:  машину  сожгли,  тела  закопали.
Частично операция достигла своей цели... Но только частично. Оставь  они
в живых хотя бы одного из ваших, эффект был бы достигнут  больший...  Но
что сделано,  то  сделано...  Сербские  власти  со  своей  стороны  тоже
перепугались,  подсуетились.  Подбросили  в  машину   "улики",   которые
указывают на причастность к  расстрелу  ваших  хорватами.  Но  сработали
топорно, грубо. Всех свидетелей потихоньку перестреляли... Забыли только
про Бороевича. Ну да он казался не опасен. Он  из  тюрьмы  вышел  совсем
сломленный. На него просто махнули  рукой:  пусть  живет.  Однако  этому
мудаку вдруг моча в голову ударила, и он обратился в ваше посольство.
   - Кто убил Стево Бороевича? - спросил Джинн. - Сербы?
   - Нет, хорваты... Иванов его убил.
   - Но почему?
   -  Потому,  что  Иванов  был  уже  засвечен,  уже  известен  сербской
контрразведке как наемник,  воюющий  на  стороне  хорватской.  В  случае
обнародования  интервью  Бороевича,  Иванов  был  бы  опознан.  Шума  не
избежать... Нам рассказ Бороевича был бы  очень  нужен,  но  все  же  мы
решили, что его нужно зачистить. Поручили  Иванову  и  он,  как  всегда,
справился...
   - Логики во всем этом немного, - сказал Джинн. Волкофф пожал плечами.
Попросил: руки развяжи... Джинн подумал несколько секунд и развязал  ему
руки - за "сотрудничество" нужно поощрять.
   - Дернешься - застрелю сразу, Антоша.
   - Не беспокойся, Олег Иваныч. Я себе не враг.
   Задергались, зашевелились оба уголовника.  Тоже  попросили  развязать
руки. Джинн медовым голосом спросил:
   - А может, вам еще по стакану водки налить?
   - Отпусти нас, начальник, - сказал  Шанхай.  -  Мы  в  ваши  игры  не
играем.
   - Я вас сюда не звал - сами пришли. Теперь не вякайте.
   Блатные смолкли. Волкофф с наслаждением  растирал  запястья.  У  него
даже мелькнула мысль: а что, если... Он посмотрел на тускло мерцающий  в
темноте ствол "заставы" и подумал: нет, не стоит. Не стоит  и  пытаться.
"Дружеская беседа" продолжилась.

***

   Разведка живет по своим законам. Можно написать:  "по  суровым",  или
"по жестоким". И то, и другое определение имеет право на  жизнь,  но  не
отражает сути  разведки.  Главный  закон  разведки  -  целесообразность.
Разведка не признает сентиментов, но признает компромиссы. В  ней  самым
невероятным  образом  сочетается  самопожертвование   и   торгашество...
Разведка цинична, как старая  проститутка,  и  пропитана  героикой,  как
рыцарская баллада. Она требует  беспредельной  преданности  от  своих  и
поощряет предательство у  чужих.  Она  греховна,  построена  на  обмане.
Шантаже, подслушивании, подглядывании, провокации, компрометации, лжи...
При необходимости - на краже и убийстве. Разведка изначально аморальна и
криминальна. Но поставленный на службу государства криминал  -  это  уже
как бы и  не  криминал,  а  "подвиг  разведчика".  Государство  отпустит
разведчику все грехи и даже  наградит.  За  кражу  со  взломом,  которая
принесла  ценную  информацию  -  орден.  За  сводничество,   позволившее
завербовать  нужного  человека  -  орден.  За  взятку,  данную   важному
чиновнику - благодарность из центра... Нет таких библейских заповедей  и
статей уголовного кодекса, которые не нарушила  бы  разведка,  если  это
ЦЕЛЕСООБРАЗНО. Если отбросить в сторону романтический антураж, то станет
ясно, что работа разведчика не менее грязна, чем  работа  дипломата  или
политика.
   А если отбросить в сторону ханжество и словоблудие, то даже  Иванушке
дураку станет очевидно,  что  работа  разведчика  есть  служение  своему
государству. Невидимое  и  неблагодарное.  Их  имена  мы  узнаем  спустя
десятилетия. И как бы  ни  обгаживали  наше  прошлое  Резуны,  Калугины,
Новодворские и прочая мразь,  мы  будем  смотреть  "Подвиг  разведчика",
"Семнадцать мгновений..." и "Мертвый сезон". Мы  будем  помнить  строчки
Владимира Семеновича Высоцкого из песни о Евпаторийском десанте:
   Мне хочется верить, что грубая наша работа
   Дает вам возможность беспошлинно видеть восход.
   ...После окончания холодной войны между серьезными разведчиками  было
заключено  негласное  соглашение  о  гуманном  отношении  к   "пленным":
арестованного разведчика противника не пытать, не калечить, не  убивать.
Ни о каком гуманизме и речи, конечно, не было. Все дело в том, что  если
сегодня вы изувечите на допросе нашего человека, то завтра мы точно  так
же поступим с вашим. Джинн об этом, разумеется, знал, но колол  Волкоффа
без церемоний. Если бы потребовалось, он без колебаний начал  бы  ломать
штатнику пальцы... Если бы потребовалось, он демонстративно перерезал бы
горло уголовникам. Он был на войне и вел себя согласно правилам войны.
   Джинн совершенно не подозревал, что Волкофф уже попал в  поле  зрения
ГРУ, что на нем камнем висит тяжкое уголовное преступление и деться  ему
все равно некуда.

***

   Просидев пять часов на полу в нетопленном доме, Волкофф  простудился.
Он чихал, кашлял, сопли текли в два ручья. (Хотелось написать: в три, но
даже у американских разведчиков всего две ноздри.) Он быстро  обсопливил
носовой платок, и Филиппов протянул ему свой.
   - Спасибо, - сказал Антон "в нос", - сохраню на память...  Вставлю  в
рамочку и повешу на стенку в  гостиной  -  первая  награда  от  русского
правительства.
   Филиппов кивнул и очень серьезно произнес:
   - Вы его не стирайте, Антон. Так будет еще выразительней.

***

   Шанхая  с  напарником  обстоятельно   допросили,   зафиксировали   их
показания и накачали  водкой.  После  этого  их  вывезли  в  Одинцово  и
ненавязчиво, по жалобе "случайного прохожего", отдали в руки  ментам.  В
карманах у обоих обнаружились  ножи  и  марихуана...  Пожалуйте  в  ИВС,
господа. Заслужили.

***

   Волкофф подписал соглашение о сотрудничестве. В  общем-то,  это  была
формальность - кассеты  с  записью,  ночного  разговора  на  даче  Ирины
Кольцман привязали его к ГРУ сильнее, чем  бумага  с  коротким  текстом.
Кассеты доказывали предательство Волкоффа.
   Затем Волкоффа отвезли в Москву -  длительное  отсутствие  разведчика
может вызвать нежелательные подозрения. Он выбрал  псевдоним  "Робин"  и
отправился лечить свою простуду.  Во  избежание  недоразумений,  к  нему
приставили "ноги". Работа с Антоном только начиналась.

***

   С конфискованной у американца трубки Джинн позвонил Мукусееву.
   - Олег, -  сказал  Мукусеев  мрачно,  -  я  ведь  твое  поручение  не
выполнил.
   - Я знаю, - ответил Джинн,
   - Откуда?
   - От того урода, который все это замутил... Как самочувствие?
   - Почти нормально. Хочется застрелиться.
   - В гости к тебе можно заскочить?
   - А ты... - озадаченно произнес Владимир и фразу не  закончил.  Джинн
рассмеялся и сказал:
   -  Перехожу  на  легальное  положение.  Думаю,  что  как  раз  сейчас
отцы-командиры решают мою судьбу... Тебе, раненый, водку  пить  медицина
разрешает?
   - А я что - спрашивать у них буду? - возмутился Мукусеев.

***

   Джинн угадал  -  именно  в  это  время  генерал-полковник  Лодыгин  в
сопровождении  полковника  Филиппова  приехал  в  СВР   на   встречу   с
Прямиковым.  На  стол  Директора  легли  материалы,   добытые   Джинном,
Справедливости ради стоит сказать, что они были тщательно отфильтрованы.
Из  них  исчезла,  например,  информация  о  священнике,  работающем  на
штатников - этого "героя" ГРУ оставило себе. Но предателя из  посольства
коллегам подарили.  Подарок,  надо  сказать,  по-царски  щедрый...  Хотя
радости  такие  подарки  не  вызывают.  Прямиков  бегло  ознакомился   с
расшифровкой кассет, помрачнел  и  немедленно  вызвал  одного  из  своих
замов.
   - Надо оперативно проверить информацию, - сказал Директор,  передавая
заместителю бумаги с подчеркнутыми словами о предателе в посольстве. Зам
взял бумаги и ушел.
   - Насколько я понимаю, - произнес Прямиков, - нашелся ваш Фролов?
   - Да, Евгений Максимович, - ответил  Лодыгин,  -  нашелся.  Именно  о
судьбе майора Фролова мы и хотели поговорить.
   - Слушаю внимательно.
   - Фролов числится в федеральном и международном розыске. На нем висит
убийство и нелегальный переход границы, -  сказал  Лодыгин,  а  Филиппов
подумал: кроме этого за ним еще убийство авторитета в Туле и "нападение"
на омоновцев в самой Москве. Но вслух он  этого  не  сказал.  А  Лодыгин
продолжил:
   - В таких условиях легализация Фролова невозможна.
   - Вы полностью доверяете майору Фролову? - спросил Прямиков.
   Лодыгин, повернувшись к Филиппову, сказал:
   - Это к тебе вопрос, Евгений Иваныч.
   - Мы, - ответил Филиппов, - проводим служебную проверку. Она  еще  не
закончена.  Но  лично  я  абсолютно  доверяю  Фролову.  Готов  за   него
поручиться.
   - Чего же вы хотите от меня? - спросил Прямиков. Лодыгин ответил:
   - Если к Генеральному прокурору пойду я, он решит, что я  хлопочу  за
своего человека. А если мы, Евгений Максимыч,  сделаем  это  вместе,  то
картинка будет совсем другой... Правильно?
   Прямиков весьма дорожил своей репутацией. Некоторое время  он  сидел,
обдумывал предложение шефа ГРУ. Потом сказал:
   - Я хотел бы лично поговорить с Фроловым. Это возможно?
   - На данный момент нет.
   - Почему?
   Лодыгин посмотрел на Филиппова: объясняй, Иваныч. Филиппов кашлянул и
сказал:
   - Связь с Фроловым пока что односторонняя... Но мне думается,  что  в
самое ближайшее время он проявится. Он выйдет  либо  на  меня,  либо  на
журналиста Владимира Мукусеева.
   - Любопытно, - поднял бровь Прямиков. -  С  Мукусеевым  я  знаком.  А
ну-ка... - Директор нажал кнопку селектора и сказал:
   - Соедините меня с тележурналистом укусеевым.
   Голос адъютанта отчеканил: есть. Прямиков закурил сигарету  и  сквозь
облачко дыма внимательно посмотрел на Филиппова:
   - Значит, Евгений Иваныч, вы готовы поручиться за Фролова?
   - Так точно, Евгений Максимыч. Джинна... извините, майора  Фролова  я
знаю давно: достойный человек, толковый профессионал, патриот.  Все  его
действия были вынужденными.
   Голос адъютанта произнес:
   - Мукусеев на связи, Евгений Максимович.

***

   Звонок адъютанта Директора СВР застал Мукусеева врасплох.  Он  только
что  впустил  в  квартиру  Джинна  и  сразу  раздался  звонок:  Владимир
Викторович? С вами говорит адъютант Директора Службы внешней разведки...
С вами хочет поговорить Евгений Максимович Прямиков... соединяю.  А  еще
через несколько секунд в трубке раздался голос Прямикова:
   - Здравствуйте, Владимир Викторович... Найдете пять минут для меня?
   - Здравствуйте, Евгений Максимович. Я рад вас слышать.
   - Я тоже рад вас слышать. Владимир Викторович, у  меня  сейчас  сидят
товарищи из дружественной нам организации...  Разговариваем  про  одного
вашего знакомого по Югославии.
   - У  меня  теперь  довольно  много  знакомых  по  Югославии,  Евгений
Максимович, - сказал Мукусеев и посмотрел на Джинна. Джинн  ответил  ему
внимательным взглядом.
   - Его фамилия Фролов... Вы можете охарактеризовать этого человека?
   - Разумеется, Евгений Максимыч, - твердо произнес  Мукусеев.  -  Олег
Иванович Фролов - в высшей степени достойный человек, офицер.
   - Любопытно. А что  же  ваш  достойный  офицер  скрывается,  Владимир
Викторович? Странно это как-то.
   - А он не скрывается, Евгений Максимович, -  сказал  Мукусеев.  Джинн
сверкнул глазами.
   - Простите, не  понял.  По  информации  непосредственного  начальника
майора  Фролова  -  полковника  Филиппова  Евгения  Ивановича  -  Фролов
предпочитает оставаться в тени. Начальник Фролова тоже характеризует его
в превосходной степени. Готов за него поручиться, а вот наладить  с  ним
рабочий контакт не может... Я бы и сам хотел встретиться с Фроловым. Что
скажете на это?
   Мукусеев быстро обдумывал слова Прямикова. Что это: предложение союза
или  капитуляции?  Каким  образом  Директор  СВР  хочет  решить   судьбу
Джинна?.. Одновременно, специально для Олега, он переспросил:
   - Полковник Филиппов характеризует Фролова в превосходной степени?
   -  Именно.  И  не  только  полковник  Филиппов.  Я  бы  сказал   так:
руководство организации принимает живейшее участие в его  судьбе.  А  он
сидит в подполье. Пора ведь, наверное, на свет выходить.
   -  Майор  Фролов  опасается  предвзятого  подхода  и   необоснованных
репрессий, - сказал Мукусеев. Джинн стоял белый, как мел.
   - Э-э, голубчик, куда вас понесло... Предвзятого подхода не будет.  И
уж тем более необоснованных репрессий. У вас, Владимир Викторович,  есть
возможность связаться с Фроловым?
   Мукусеев колебался. Он не знал, что ответить Прямикову.
   - Есть ли у меня возможность  связаться  с  Фроловым?  -  переспросил
он... И тут Джинн протянул руку к трубке.

***

   - Майор Фролов на  связи,  -  услышал  Прямиков  голос  в  телефонной
трубке. Он усмехнулся и сказал:
   - Здравствуйте, Олег Иванович.
   Лодыгин и Филиппов быстро переглянулись. Лодыгин покрутил головой.
   - Здравствуйте, Евгений Максимович.
   - А я догадался, - произнес Прямиков  весело,  -  что  вы  находитесь
рядом с Мукусеевым. - Джинн промолчал.
   - Ну, что же вы молчите, майор? - сказал Прямиков. -  У  меня  сейчас
сидят ваши начальники: генерал-полковник Лодыгин и  полковник  Филиппов.
Агитируют меня поддержать вас в Генпрокуратуре... А вам что же - сказать
нечего?
   - Мне есть что сказать, - ответил Джинн. Слова Прямикова о том, что в
кабинете сидит сам начальник ГРУ, произвели  на  него  довольно  сильное
впечатление. В военной разведке России служат  около  одиннадцати  тысяч
человек  и  если  генерал-полковник  Лодыгин  приехал  к  Директору  СВР
потолковать о деле обыкновенного майора... что-то это значит.
   - Коли вам есть, что сказать, - произнес Прямиков,  -  приезжайте  ко
мне. Нам есть о чем потолковать... и вашего адвоката прихватите.
   - Адвоката? У меня нет своего адвоката, - растерянно ответил Джинн.
   - Я имел в виду Владимира Викторовича, - усмехнулся Прямиков.

***

   Еще не так давно Служба внешней разведки существовала  под  названием
Первое главное управление КГБ СССР... А КГБ и ГРУ всегда  конкурировали.
Конкуренция была тайной  и  подогревалась  Центральным  Комитетом  КПСС.
Партийные князья не доверяли ни той, ни другой организации и сознательно
вбивали клин между ними... И ГРУ и КГБ за пределами страны часто  решали
одни и те же задачи, пересекались, наступали друг другу на пятки. Иногда
даже сотрудничали. Но это случалось не часто и  вынужденно,  по  приказу
сверху или в силу особых обстоятельств.
   Ситуация, сложившаяся в Костайнице, давала повод каждой  из  разведок
очернить  другую.  Еще  несколько  лет  назад  так  бы  и  произошло   -
руководители ГРУ и КГБ ринулись бы в ЦК обвинять конкурентов  в  кознях,
интерпретируя  факты  в  выгодном  для  себя  свете  и  невыгодном   для
соперников... Всем старым сотрудникам обеих организаций памятен  февраль
семьдесят  первого  года.  Тогда   начальнику   ГРУ   генерал-полковнику
Ивашутину присвоили звание генерала армии. А председатель  КГБ  Андропов
остался "всего" лишь  генерал-полковником.  Девяносто  девять  процентов
населения Советского Союза просто-напросто не заметили этого факта... Но
для Комитета, для корпоративных чувств  чекистов  это  было  откровенным
оскорблением.  Даже  для  человека  неискушенного  очевидно:  нет  таких
объективных показателей, которые могут подтвердить,  достоин  конкретный
Петр  Иванович  Ивашутин  звания  генерала  армии  или  нет.  Вопрос   о
квалификации    токаря