баран,  Стево.  Ты
всегда был  бараном.  И  все  в  сраных  Бороевичах  -  бараны.  Чем  ты
недоволен?" Я закричал: "Зачем вы  их  убили?  Это  же  русские!"  А  он
сказал: "Хочешь составить им  компанию?  Хочешь  стать  пассажиром  этой
машинки? А, брат  Стево?  Я  тебе  -  как  земляк  земляку  -  могу  это
устроить..." А я сказал:  сегодня  же  я  подам  рапорт.  Я  потпоручник
югославской армии, на убийство и мародерство глаза закрывать не  буду...
Дальше я не помню.  Видимо,  меня  ударили  по  голове.  Очнулся  уже  в
"форде". На полу. В крови. Мы куда-то ехали,  по  полу  катались  пустые
бутылки... "О! - сказал Ранко, - очухался  землячок.  Ну,  что  будем  с
тобой делать, потпоручник?  Расстрелять  тебя  на  хер?  Ну-ка,  Драган,
останови..." "Форд" остановился, и  меня  выбросили  вон.  Это  было  на
какой-то проселочной дороге.  Лес  кругом,  камни.  И  эти  сволочи  все
высыпали,  встали  вокруг,   смеются:   "Ну   что,   расстрелять   тебя,
потпоручник?" Я думал, что пришел мне конец. Что сейчас  меня  убьют.  И
меня, действительно,  "расстреляли".  Меня  поставили  к  сосне  и  дали
очередь над головой.  Я  помню!  Я  все  помню...  Мне  стыдно  об  этом
говорить, но я должен сказать: от страха я обоссался. Да, я обоссался. Я
встал на колени и умолял их пощадить меня. Я хотел жить. Я  очень  хотел
жить. И просил их о пощаде. И, как видите, я жив. Но я уже совсем не тот
Стеван Бороевич, какой был до...
   - Вы мужественный человек, Стеван, - произнес голос Медведева.
   - Это не так. Но я понял, что  я  должен  рассказать.  Голос  Виктора
Ножкина я слышу каждую ночь.
   - Мы высоко ценим ваше желание помочь, Стеван. Скажите, как сложилась
ваша судьба дальше?
   - Паскудно. Меня запихнули  в  тюрьму.  Меня  запихнули  в  тюрьму  и
держали там. шестнадцать месяцев. Вместе с  уголовниками.  И  никому  не
было до меня дела. Я сидел и не знал, выйду ли когда-нибудь  оттуда  или
так и подохну за решеткой. Миленка искала меня, но  везде  ей  отвечали:
без вести пропал. Пропал без вести при наступлении у Костайницы...  А  я
был жив! Я сидел в тюрьме. Там мне сломали руку, отбили почки. Я  думал,
что не выйду оттуда. Но потом мне удалось переслать  Миленке  записку  с
одним уголовником. Она снова пошла по инстанциям, и перед Новым годом, в
конце декабря девяносто второго, меня вдруг выпустили.  Мне  не  сказали
ничего. Даже не извинились. Сказали: Бороевич, иди отсюда... Вот и все.
   - В своем письме вы упомянули, что вам известно, где  находятся  тела
Виктора Ножкина и Геннадия Курнева. Откуда вам это известно?
   - В тюрьме я встретил одного человека из моего взвода. Его имя Драган
Титович. Он-то мне и рассказал.
   - А что конкретно рассказал вам Титович?
   - Ранко объявил взводу, что я арестован потому, что пытался  помешать
выполнению особого задания спецгруппы... А они  -  все  остальные  бойцы
взвода - должны раз и навсегда забыть, что они здесь видели  и  слышали.
Его уроды подожгли машину с вашими  журналистами.  Приказали  моим:  как
сгорит, убрать ее с дороги. И уехали, прихватив меня. Мои - те немногие,
кто  видел,  как  там  все  происходило  -  были   напуганы   страшно...
Большинство из них - совсем зеленые, необстрелянные... Они напугались  и
даже не осмелились возражать. Бог им судья.
   Бороевич закурил. Пепельница перед ним вся  была  наполнена  окурками
дешевых сигарет без фильтра.
   - Больше половины  взвода  погибло  во  время  наступления.  Своя  же
артиллерия накрыла... Бог им судья. А что было с  телами?  Когда  машина
сгорела, ее подцепили к трактору. Живет  там  тракторист  неподалеку,  у
него есть "Беларусь". Машину  подцепили  и  утащили  километра  за  два,
сбросили в реку. Только  там  оказалось  мелко.  Так  мелко,  что  крыша
торчала над водой. А Ранко приказал спрятать надежно.  Вернусь,  сказал,
проверю... Его боялись. Его  очень  сильно  боялись.  Мои  бойцы...  Мои
сраные бойцы сказали трактористу: так не пойдет, надо вырыть яму. Но  он
поступил проще - он стал бить ковшом экскаваторным по крыше.  Он  плющил
машину как консервную банку. Он бил ковшом  до  тех  пор,  пока  она  не
скрылась под водой.
   - Тела наших журналистов остались в машине?
   - Да. Но только на день или два... Мои еще не успели прийти в себя от
шока, как к Милану Спасичу... Милан - мой заместитель, после  того,  как
меня увезли, он возглавил взвод, так вот,  к  Милану  приехали  какие-то
двое в штатском и увезли с  собой.  Вернулся  он  к  вечеру,  пьяный,  и
рассказал, что они перезахоронили останки. А вместо них в машину бросили
чужие кости, сгоревшую радиостанцию и патроны. Тела  ваших  закопали  на
берегу речки. Там  была  наша  предыдущая  позиция.  Даже  яму  рыть  не
пришлось - прямо в окопах и засыпали.
   - Вы, Стеван, можете показать это место?
   - Конечно, я сам эти окопы рыл.
   - А что за люди приезжали к Милану Спасичу?
   - Не знаю. Двое в штатском.
   - Милан Спасич согласится дать показания?
   - Пожалуй, да... Если вы сумеете его оживить.
   - Он погиб?
   -  Все  погибли.  Все.  Больше  половины  под  своими  же  снарядами.
Случайно? Можете не отвечать... Остальных зачищали потом: по одному,  по
двое. Троих ребят расстреляли в бильярдной в Баня Лука.
   - Кто их расстрелял? Хорваты?
   - Какие хорваты в Баня Лука?
   - Понятно. А Драган Титович, с которым вы встретились  в  тюрьме?  Он
жив?
   - Я не знаю. С тех пор я его не видел. Но я не думаю, что они оставят
кого-нибудь  в  живых.  Все,  кто  знает  правду  о  Костайнице,  должны
исчезнуть. Я тоже хочу уехать. Поэтому мне и нужны деньги. Как только  я
получу деньги, мы с Миленкой уедем.
   - Вы должны будете показать нам место захоронения наших  журналистов,
Стеван. И дать официальные показания в прокуратуре. Вы готовы?
   - Да, как только я получу деньги.

***

   После просмотра кассеты Сергей Сергеевич сказал:
   - Предлагаю взять тайм-аут. Не знаю, как  вы,  а  я  устал  безмерно.
Котелок совсем не варит.
   Стояла  глубокая  ночь.  В   комнатушке,   несмотря   на   работающий
кондиционер, стало душно. Но более всего угнетало то, что они увидели на
кассете... Взяли тайм-аут.
   В номере  гостевого  домика  Мукусеев  долго  ворочался,  курил,  пил
минералку... сомнений в гибели ребят больше не осталось. Он понимал, что
обязан позвонить Галине и сказать правду. Но сил на это не было.

***

   В десять утра снова  встретились  в  комнатке  с  глушилками.  Сергей
Сергеевич поинтересовался, как им спалось.  Широков  и  Зимин  ответили:
"Спасибо, хорошо". Мукусеев буркнул: "Нормально".
   - Ну что ж, господа, - сказал Сергей Сергеевич. - Вот я  рассказал  и
показал вам все материалы, которыми мы располагаем. Если есть вопросы, я
готов на них ответить.
   - Как убили Стевана Бороевича? - спросил Мукусеев.
   - Выстрелом в голову двадцать седьмого августа. Милена уехала  к  нам
за деньгами… Когда вернулась,  нашла  Стевана  в  доме  с  простреленной
головой.  Дверь  была  закрыта  изнутри.  В  оконном  стекле  -  пулевое
отверстие. Следствие еще только  началось  и  о  каких-либо  результатах
говорить пока рано...
   - Почему вы так долго тянули с выплатой денег? - спросил Мукусеев.
   - Извините, Владимир Викторович, но пять  тысяч  дойчмарок  -  не  та
сумма, которую так легко найти.
   - Однако ж вы их нашли.
   Секретарь посольства прищурился:
   - А вы знаете, где мы нашли эти деньги?
   - Нет, не знаю.
   - А я вам объясню. Эти деньги мы взяли в сейфе.
   - Я думал: в тумбочке.
   -  Вы  ошиблись  -  в  сейфе.  Деньги,  если  можно  так  выразиться,
бесхозные. - Зимин сказал:
   - Любопытно. Что же за бесхозные деньги хранятся в сейфе посольства?
   - Это, Илья Дмитриевич, партвзносы сотрудников посольства,  собранные
еще в августе девяносто первого...  Собрать-то  мы  их  собрали,  а  вот
отправить в Союз не успели - КПСС почила в бозе. Так они и лежали.
   "Вот оно как, - подумал Мукусеев,  -  премию  потпоручнику  Бороевичу
выплатили из денег КПСС. Очередной парадокс". Вслух он сказал:
   - Если бы вы не затянули с выплатой, то сейчас мы бы имели координаты
захоронения. И даже смерть Бороевича, как  ни  цинично  это  звучит,  не
имела бы принципиального значения.
   - Это упрек, Владимир Викторович?
   - Констатация факта, Сергей Сергеевич.
   - Я доведу до посла вашу точку зрения, - серьезно произнес  секретарь
посольства. - А теперь давайте обсудим  сложившееся  положение.  В  двух
словах оно таково: у нас есть видеозапись  свидетельских  показаний,  но
сам свидетель убит... Что мы предпримем, господа? Предлагаю высказаться.
   Какое-то время все молчали, потом Зимин сказал:
   - Видеокассета, строго говоря, не обладает никакой юридической силой.
   - Почему? - спросил Мукусеев.
   - Во-первых, потому, что товарищ Медведев не является  процессуальным
лицом. Для того, чтобы показания Бороевича стали юридическим фактом, его
допрос  следовало  провести   представителю   югославской   прокуратуры.
Во-вторых,   свидетель   обязательно   должен   быть   предупрежден   об
ответственности за дачу ложных показаний. Но даже если закрыть глаза  на
эти "мелочи", то следует отметить, что товарищ  Медведев  совершил  одну
грубейшую ошибку.
   - Какую? - хором спросили Мукусеев и Широков.
   -  Свидетель  Бороевич  был  нетрезв.  Закон  запрещает   допрашивать
свидетеля в состоянии опьянения.
   - Но по-другому было никак, Илья  Дмитрич.  Вы  же  видели,  в  каком
состоянии находился Бороевич. - Зимин пожал плечами:
   - Факт остается фактом: показания Бороевича  получены  "партизанским"
путем... Кстати, эмоциональное состояние Стевана Бороевича тоже вызывает
опасения. Стоило бы провести психиатрическую экспертизу этого господина.
   - Как прикажете проводить экспертизу трупа? - спросил Мукусеев.
   - Заочно. Эксперты могут дать заключение по кассете.
   - Вы что - не верите Бороевичу?
   - На первый взгляд все выглядит в  высшей  степени  натурально.  Хотя
замечу,  что  шизофреники  нередко  излагают  абсолютно  правдоподобные,
детализированные истории.
   Мукусеев чувствовал, что в нем закипает гнев. Сдерживаясь, он сказал:
   - Послушайте, Илья Дмитриевич!  Но  ведь  все  в  рассказе  Бороевича
совпадает с фактами. Пулевые  отверстия  соответствуют  калибру  7,  62.
Автомобиль сожжен, крыша продавлена. В салоне,  в  конце  концов,  лежат
кости и радиостанция. Каждый факт - в десятку. Разве не так?
   - Не так, - спокойно ответил Зимин. - Не так, Владимир Викторович. По
крайней мере два  факта  вызывают  у  меня  сомнения.  Во-первых,  очень
странно, что Бороевич не запомнил точной даты произошедшего.  Событие-то
неординарное даже для военного времени. Да и в судьбе  самого  Бороевича
оно  сыграло  роковую  роль.  А  он  не  может  назвать  точную  дату...
Согласитесь, это  довольно  странно.  Во-вторых,  что  это  за  странный
автомат с самодельным прикладом да  еще  и  с  оптическим  прицелом?  Я,
признаться, никогда о таких "Калашниковых" не слышал. А вы?
   - Я тоже, - неохотно сказал Мукусеев. - Разве это так важно?
   - Все, Владимир Викторович, важно. Любое  сомнение  снижает  ценность
свидетельских  показаний.  А  на  фоне   психоэмоционального   состояния
господина Бороевича вдвойне снижает.  Поймите  меня  правильно  -  я  не
пытаюсь опорочить свидетеля. Я только пытаюсь понять, что в его рассказе
является правдой, а что может оказаться… э-э... игрой воображения.
   - Что же, по-вашему,  может  оказаться  бредом?  -  Зимин  улыбнулся,
ответил:
   - Заметьте, что слово "бред" произнесли вы, а не я. Я  сказал:  "игра
воображения". Проявил деликатность. Но вы очень  точно  меня  поправили.
Итак, давайте посмотрим на  рассказ  Бороевича  здраво.  Был  ли  Стеван
Бороевич в Хорватской  Костайнице  первого  сентября  девяносто  первого
года? Думаю, что был. В этой  части  рассказа  сообщать  заведомую  ложь
вообще бессмысленно, так как это поддается проверке. Видел ли он  своими
глазами расстрел Ножкина и Курнева? Не  знаю,  не  уверен.  Уже  в  этом
эпизоде появляется  некая  литературщина,  некий  загадочный  молчаливый
мужчина со шрамом и полусамодельным "Калашниковым". Этакая,  знаете  ли,
беллетристика а-ля Джеймс Бонд. Но допустим,  что  и  это  соответствует
действительности. Допустим. Что происходит  дальше?  А  дальше  согласно
рассказу самого Бороевича происходит вот что. Бороевич получает удар  по
голове. Удар настолько сильный,  что  Бороевич  на  неопределенное,  но,
очевидно, довольно длительное время, теряет сознание. Это следует  иметь
в виду... Кстати, вы обратили внимание, что свидетель, который умудрился
забыть дату событий, помнит такие мелкие детали, как катающиеся по  полу
"форда" пустые бутылки? Странно, не правда  ли?  Идем,  однако,  дальше.
Вслед за полученной  сильнейшей  травмой  физической  Бороевич  получает
глубокую психическую травму. Я имею в виду "расстрел". Он  сам  говорит,
что имитация расстрела оказала на  него  сильнейшее  влияние.  Настолько
сильное, что он, извините, обмочился. Это тоже следует запомнить. Дальше
поехали, коллеги. Со слов  Бороевича,  он  был  помещен  в  тюрьму.  Без
предъявления обвинения, без следствия и  без  суда.  То  есть  абсолютно
незаконно. Этот факт вызывает у  меня  сильное  сомнение...  Я  работник
прокуратуры и авторитетно вам заявляю, что незаконное  лишение  человека
свободы - серьезнейшее преступление.  Совершенно  не  понимаю,  как  это
можно  сделать.  Даже  во  времена  приснопамятного  Вышинского   Андрея
Януарьевича,  когда  репрессивная  система  совершенно  не  считалась  с
правами человека... даже тогда лишение  свободы  худо-бедно,  но  как-то
оформлялось.  Но  допустим,  что  и   эта   часть   рассказа   Бороевича
соответствует действительности, и Стеван Бороевич отсидел в тюрьме целых
шестнадцать  месяцев.  Как  вы  думаете:  улучшило  ли  это  психическое
состояние свидетеля Бороевича? Ответ, я думаю, ясен: шестнадцать месяцев
в тюрьме, в условиях полной неопределенности относительно своей  будущей
судьбы,   на   скудном   рационе,   среди   уголовников,   которые   его
систематически избивали, психическое состояние Бороевича  улучшиться  не
могло.  Итак,  резюмирую:  Стеван   Бороевич   -   человек,   получивший
последовательно  сильную  травму  головного  мозга,   затем   сильнейшую
психологическую  травму,  затем   шестнадцатимесячный   мощный   стресс.
Озлобленный  на  власти  и,  видимо,  сильно   пьющий,   с   выраженными
истерическими чертами личности. Вопрос: можно ли всерьез доверять такому
человеку? Ответ, по-моему, очевиден.
   Зимин откинулся  на  спинку  стула,  снял  очки  и  стал  внимательно
разглядывать их на свет. Илья Дмитриевич Зимин отработал  в  прокуратуре
без малого тридцать лет, опыт  следственной  работы  имел  огромный.  Он
мастерски умел как "сшить" любое дело, так и похоронить.  Поэтому  он  и
оказался здесь.
   - Но вы же не будете отрицать, - сказал  Мукусеев,  -  что  Бороевича
убили?
   - Нет, не буду.
   - Убили его после того, как он решился  рассказать  правду  о  гибели
Ножкина и Курнева.
   - О, это несерьезное заявление, Виктор Викторович.  Во-первых,  между
убийством Бороевича и его обращением в посольство временной разрыв почти
три недели. Во-вторых, в  юриспруденции  есть  основополагающий  принцип
"после этого не значит вследствие этого". И, наконец, в-третьих. То, что
вы, не подумавши, сказали,  означает,  что  на  Бороевича  кто-то  навел
убийц. Учитывая, что информацию об этом держали в тайне  и  о  ней  знал
весьма узкий круг людей... давайте, кстати, их перечислим: сам  Бороевич
и его супруга Милене Гороне, товарищ Медведев, оператор  с  Центрального
телевидения, посол и уважаемый Сергей Сергеевич. Это здесь, в Югославии.
В  России  круг  осведомленных  лиц  тоже  весьма  узок.  В  генеральной
прокуратуре всего три  человека,  включая  меня.  В  ведомстве,  которое
представляет Игорь Георгиевич (кивок  в  сторону  Широкова),  тоже...  Я
прав, Игорь Георгиевич?
   - Тоже трое, - сказал Широков.  -  Директор,  его  заместитель  и  я.
Впрочем, еще шифровальщик.
   - Итого, вместе с вами, Владимир Викторович, четырнадцать человек,  -
подытожил Зимин. - Согласен, что это довольно  много,  согласен.  Однако
мне трудно представить, что посол России, Генеральный прокурор, Директор
Службы  внешней  разведки,  их  заместители,  Игорь  Георгиевич,  офицер
Министерства безопасности РФ, Сергей Сергеевич, вы,  уважаемый  Владимир
Викторович, да и я сам... В общем, мне  трудно  даже  предположить,  что
кто-нибудь из нас вступил в контакт  с  преступниками  и  сообщил  им  о
поступке  Бороевича.  В  то  же  время  я  ничего  не   знаю   о   вашем
коллеге-телевизионщике. Я, разумеется, не хочу бросить на него тень.
   - Это проверенный человек, - сказал секретарь посольства.
   - Вот видите. Значит, остается только сам Бороевич и его супруга.  Но
странно было бы думать, что Бороевич или его  супруга  навели  убийц  на
себя. Впрочем, не зная достаточно хорошо, что они за люди,  какой  образ
жизни ведут, с кем контактируют, я ничего не берусь утверждать.
   Некоторое время все молчали. Затем Широков спросил с интересом:
   -  Какие  же  выводы  следует  сделать  из  сказанного   вами,   Илья
Дмитриевич?
   -  Неужели  не  понятно?  Всю  собранную  нами   информацию   следует
официально передать югославской прокуратуре.
   Широков  посмотрел  на  Мукусеева.  Мукусеев  -  на  Широкова.  Зимин
посмотрел на них обоих. Посмотрел, слегка усмехнулся и сказал:
   - Не собираетесь же вы ехать в Костайницу и искать место  захоронения
там?
   - Именно, - ответил Мукусеев. - Именно это я и собираюсь сделать.

***

   Его пытались  отговорить,  но  он  был  "упертый,  к  танк".  Так  не
дипломатично определил поведение Мукусеева первый  секретарь  посольства
Одиноков. Сам посол был в командировке, и Одиноков его замещал.
   -  Вы,  очевидно,  не  понимаете,  Владимир  Викторович,  -   говорил
Одиноков, - что  там  все  еще  продолжается  партизанская  война.  Там,
конечно, сейчас стоят миротворческие силы ООН, но полностью ситуацию они
не контролируют. Поля засеяны минами.  В  таких  условиях  мы  не  можем
гарантировать вашу безопасность.
   - Василий Андреевич, -  отвечал  Мукусеев,  -  мы  сюда  прибыли  для
проведения расследования. У меня  мандат  Верховного  Совета.  Я  должен
поехать в Костайницу и попытаться  найти  эти  чертовы  окопы  с  телами
ребят.
   - Вы, Владимир Викторович, упертый, извините, как танк.
   - Благодарю вас за комплимент, Василий Андреевич.
   - Не за что... Ну, хорошо, давайте думать, чем я могу вам помочь.

***

   Илья Дмитриевич Зимин вышел прогуляться по Белграду. Он отказался  от
гида, любезно предложенного Сергеем Сергеевичем:
   - Я, Сергей Сергеевич, хочу ощутить атмосферу города, его дух. А  для
этого не нужен гид. Для этого нужно просто бродить по улицам, пить кофе,
смотреть на людей... Согласны?
   - Согласен, - улыбнулся  секретарь  посольства.  -  Но  предупреждаю:
здесь полно карманников.
   Зимин беспечно махнул рукой и ушел. Больше часа он бродил  по  улицам
древнего Белграда, выпил три рюмки ракии в кафе на берегу Савы и  поймал
такси:
   - На почтамт.
   Старенький, но ухоженный "мерс" через  пять  минут  доставил  его  на
почтамт. Отсюда Зимин позвонил в Москву.
   - Петрович, - сказал он, когда абонент в Москве отозвался, - это я...
Слушай внимательно, а то у них здесь такие тарифы на  международку,  что
охренеешь. В общем, так: дядюшка  Стеван  уехал...  Навсегда  уехал.  Ты
понял, Петрович?.. Молодец. Мы его не застали, разминулись  на  пол-дня.
Так вот, в связи с его неожиданным отъездом, ключик мы не получили.  Нет
у  нас  ключа,  понял?  Есть  только  видеопривет  от  дядюшки  Стевана.
Нехороший, СКАНДАЛЬНЫЙ. Я, конечно, попытался объяснить, что дядюшка был
последнее время болен, да и  пил  сильно.  В  общем,  скорбный  стал  на
головушку и наговорил  в