ом, вливали в
себя чашки чая, пихали сандвичи, которые самоотверженно приносил Фред. Потом
он   уселся  против  нас,  и  мы  вместе  ждали   возвращения  Тони  Шефера,
порт-элизабетского уполномоченного Гофмана.
     Солнце склонялось к западу,  и тени  становились  гуще.  Все было ново,
необычно, ошеломляюще. Краски начали меняться, там,  где  при  полном сиянии
солнца  была  однообразная  зелень,  теперь выступали  десятки оттенков; все
дышало   тяжелыми,   дурманящими   ароматами.   Только   наша    кожа   была
желтовато-белой  и  дряблой.  Однорукий  Фред по  сравнению  с  нами казался
здоровяком,
     -  Здорово  вам  досталось,  ребята,  - сказал  он, когда мы,  наконец,
наелись и просто сидели и наблюдали за надвигающимся сумраком.
     Да, досталось нам  порядочно. Я не узнавал сам себя,  мы стали  другими
людьми.  Я еще не  был способен  уяснить,  в  чем  заключается перемена,  но
чувствовал ее. Мир я воспринимал по-иному.
     Мы молчали;  первый день свободы  нас  утомил и вымотал. У нас не  было
никаких желаний, и  мы не думали ни о чем.  У нас будет  достаточно  времени
завтра. На все будет достаточно времени.
     - Мне  кажется,  вам необходимо  немножко прогуляться, -  улыбнулся нам
Фред. - Это вас  обязательно поставит на ноги. Отлет не раньше конца недели.
Тони вам непременно выдаст аванс в  счет первой зарплаты, но вам надо знать,
как вести  себя  здесь,  чтобы  не попасть  в  беду.  Вы  не в  Европе.  Для
иностранца   здесь  опасно.   Главное,  запомните:  ни  в  коем  случае   не
сопротивляйтесь полиции. Пусть вас поколотят, но не защищайтесь, все в конце
концов  уладится. Смотрите, чтобы вам даже  в голову не  пришло  путаться  с
негритянками,  за это здесь строго  наказывают,  это  распространяется  и на
иностранцев.  Ничего подобного здесь не потерпят. С индианками или метисками
не так строго, но  я не рекомендую вам и это - тоже запрещено. Лучше зайдите
в порядочное заведение "Только  для  европейцев!" и  любуйтесь экзотикой.  В
азиатских   и   негритянских  поселениях   постоянно   проводятся  проверки.
Обстановка  здесь напряженная и часто стреляют,  поэтому не покидайте  белые
кварталы. Подлинной Африкой вы  еще  насладитесь вдоволь, жалеть не  будете.
Утром Тони выдаст вам документы, чтобы вы  не имели затруднений. Уверен, что
у вас нет документов.
     - Все осталось на корабле, - сказал я устало.
     Фред усмехнулся.
     -  Это  серьезное  дело,  особенно  здесь,  но  время  от  времени  это
случается. Не ломайте себе над этим голову.
     Солнце утонуло  в море. Исчезло, провалилось. Ночь пришла без перехода,
и мгновенно похолодало. Возможно, так нам показалось. В трюме была постоянно
невыносимая жара, а теперь холодные дуновения ветра с моря вызывали у нас на
руках гусиную кожу.  Но, может,  это было и  от  изнурения  и  усталости.  Я
чувствовал, как меня охватывает внутренняя дрожь.
     - Я  хотел бы  пойти спать, - сказал я. - С меня уже  хватит, а  с Тони
увидимся утром.
     Гут тоже встал, и он был измучен. Фред привел нас в просто обставленную
спальню. Белые, отлично  заправленные постели. Видение из рая. Как  долго мы
не  лежали в  постели.  Я был не в состоянии сосчитать дни. Я сбросил с себя
серо-зеленую одежду, упал на кровать и моментально уснул.
     Проснулся  я  среди  ночи.  Машины   не  работали.  Мгновение  я  лежал
неподвижно.  Тишина. Я  удивленно  поднял  голову.  Рядом громко дышал  Гут.
Влажный аромат садов и  испарений, выделяющихся из  глинистой почвы. Я не на
судне. Это действительность  или  гипнотический сон?  Я сел в изумлении. Это
была правда.  Через  широкий прямоугольник  окна  я увидел  длинные  цепочки
огней. Порт-Элизабет. Я не на  корабле,  это - Африка!  Я в Африке. Издалека
слышался размеренный гул. Океан дышал, бил в побережье.
     Фильм продолжался.
     Гут размахнулся молотком, и  сирены завыли. Мы летели вверх по стальной
шахте. Трап  под ногами сотрясался. У меня на лбу  выступил пот. Стоп! Это -
прочь! Забыто! Окно в сад и вдалеке - спящий  город. Человек утром не знает,
что будет вечером, через  какие он пройдет испытания. Что  значит его воля в
собственной судьбе,  где скрыт  механизм обстоятельств,  причин и  следствий
наших поступков? Неожиданно мне пришло в голову, что именно теперь наступает
момент, когда  нужно  вырваться  из жестокого потока и  завести  собственный
мотор.  Взять инициативу в  свои руки, ничего  не  ждать.  Такая возможность
второй раз не представится.
     - Гут, - сказал я тихо, - Гут, проснись!
     Он перестал дышать. В полумраке мне показалось, что он открыл глаза.
     - Ты думаешь, нам на самом деле дадут денежки вперед?
     - Может быть, сколько-то дадут.
     - Что будем делать?
     Он повернулся на другой бок и тихонько засмеялся.
     - Именно то, о чем  ты думаешь. Мне  неохота  здесь сдохнуть, даже если
мне предложат, за это в два раза больше!
     Я глубоко вздохнул. Он  мыслил так  же,  как и я.  Правда, Фред и  Тони
отнеслись  к нам как порядочные люди, помогли  нам в самое  тяжелое для  нас
время, но теперь мы вынуждены дать им подножку. Ничего не поделаешь, это наш
единственный шанс выжить.
     - Если  получится, то через пару дней можем  быть дома, - шепнул Гут. -
Мы  должны быть  через пару дней  дома. Обязанность  посольства оказать  нам
помощь, позаботиться  о нас, вернуть  нас  туда, откуда мы пришли. Наплевать
нам на здешних девок, завтра же отправимся в Преторию, даже если туда дорога
в тысячу километров!
     Я  не  мог  представить себе  этот город и  не  имел  понятия,  где он,
собственно  говоря,  расположен. Я знал  только одно: он существует. Так же,
как существовал этот дом, когда мы тряслись от страха на дне стального омута
в самом нижнем трюме "Гильдеборг".
     Гут  уже  снова  дышал спокойно и равномерно.  Я  прикрыл глаза. Сны  и
надежды. Поезд грохотал по опаленным саваннам. Африка! Страна будущего.
     -  Я рад  вам, -  сказал  Тони Шефер, когда мы  утром  ввалились  в его
кабинет. -  Выглядите великолепно, совсем  приличные парни, - и  он медленно
начал отсчитывать банкноты. - Каждый получит двести рандов. Этого достаточно
на  пару  дней отпуска  и на  красивую девку, но  все-таки денег  не слишком
много, чтобы вас из-за них кто-то  укокошил.  Здесь распишитесь...  -  и  он
всунул нам в руки расписку в  том, что мы получили  залог  в счет  месячного
оклада и так далее, и так далее. Мы поспешно подписали и сграбастали деньги.
     -  Минуту, еще минуту,  ничто от  вас не убежит. Я подброшу вас в город
машиной. Только для порядка... - он встал из-за письменного стола, потянулся
и не спеша заправил вылезшую рубаху в брюки.
     На   улице   уже   жгуче  палило  солнце.   В  саду  Фред   регулировал
автоматический  опрыскиватель  газонов.  В   окно   мы  видели   необозримую
поверхность океана.  Она не  была ни голубой, ни зеленой. Терялась в мареве.
Весь залив был  опоясан городом. На  восточной  стороне  горизонт расчленяли
портовые краны. Тони дружески обнял нас за плечи и повел к дверям.
     - Мой совет, ребята, - сказал он с усмешкой. - Если вам в голову пришли
дурные мысли, как  они приходят временами  кому  угодно, то  запомните,  что
бежать отсюда без документов невозможно.  Полиция вас  всегда найдет, и  для
вас это плохо кончится,  не думайте, что я придурковатый,  голубчики! И  еще
получите  удостоверения,  что вы  члены  гофмановской "Анти-Террористической
Унии", иначе вас заберут на первом же перекрестке.
     Он  снова  вернулся к письменному столу и  подал нам документы, где уже
были наши фотокарточки, которые Фред сделал после того, как мы отмыли себя.
     -  Надеюсь, вы меня  понимаете. На пересечение границ удостоверения  не
дают права, но по ним полиция вас всегда найдет. Контроль документов здесь -
это особое искусство. Если негр не имеет паспорта, он едет на принудительные
работы, и никто  с ним не разговаривает. Если документов не имеет белый, его
продержат в местном караульном помещении, пока не установят,  кто он  такой.
Дело  в том, что здесь нужна осторожность: некоторые негры совсем как белые.
Я бы очень не желал вам быть неграми здесь. - Он захлопнул двери кабинета, и
мы вместе направились к машине.
     Нас  поглотило солнце.  Влажность  и  жара,  голоса чужих птиц.  Фред в
приветствии поднял свою единственную руку.
     - Шеф  о своих  служащих заботится  первоклассно, - сказал Тони. -  Кто
из-за  ранения  долго  не  способен нести  боевую  службу,  пристраивается в
какой-нибудь вербовочный пункт. Мне прострелили  желудок,  и я теперь должен
несколько  лет соблюдать  строжайшую диету.  В  подразделении это,  конечно,
невозможно. Он не  выбросил меня, и я служу здесь.  Еще пару лет, и до конца
своей жизни я могу  палец о палец  не ударить. Тогда вернусь  до- мой. Армия
Гофмана  -  самая   лучшая  армия  в  мире,  сами  это  узнаете.  Денежки  и
уверенность. Он к своим людям внимателен, никогда не гонит их на проигрышную
акцию. Люди  для  него  дороже, чем  все деньги и победы. Капитан  в  первую
очередь защищает своего  солдата. Живой лучше,  чем мертвый.  Поэтому  парни
идут за него в огонь.
     Мы   втиснулись  в  раскаленную  машину  и  направились  к  городу.  По
приморской автостраде. Трое из гофмановского антитеррористического корпуса -
наемники.
     Когда мы через полтора часа вошли, испуганные и неуверенные, в экспресс
"Порт-Элизабет-Претория" и поезд почти сразу же тронулся, все превратилось в
чудесное   приключение.   Тони   высадил  нас  в  городе,  снабдив  адресами
соответствующих ночных  заведений,  и потом беззаботно уехал  в  свое бюро в
порту. Никто на нас не обращал внимания, никто за нами не следил. Неожиданно
мы оказались совсем свободны и одиноки в центре большого города.
     С этой минуты мы искали только одно заведение - вокзал.
     Белоснежный, красиво построенный город  покорил нас. Бесконечные потоки
автомашин  и  витрины  храмов  торговли,  полные  великолепных товаров. Лица
женщин. В аэропорт  мы все же сунуться не отважились, нам казалось,  что там
небезопасно. Мы даже не знали  курса  здешней  валюты, но  главное -  списки
пассажиров, которые составляют для каждого рейса. На вокзале никаких списков
не ведут. Нам  необходимо было исчезнуть с  глаз  Тони  и  Фреда  бесследно.
Выиграть время.  Чтобы,  по крайней  мере, в  первые несколько дней  они  не
смогли  предпринять  против  нас  действенные  меры.  А  когда  мы  будем  в
посольстве -  да будет воля  божья. Скорее  всего,  нас посадят в  первый же
самолет, который летит в Европу. В самом худшем случае - во второй, в этом у
нас не было сомнений.
     О "Гильдеборг" мы забыли,  она исчезла, перестала существовать. Никогда
мы не ползли в темноте трюма, не видели черно-желтые полосатые контейнеры  с
окислом урана. Ракетный залп и обломки шлюпок на небосклоне.
     Мы забыли  обо всем.  Только бедняга Тони, который вытянул нас  из этой
неприятной истории, был реальной угрозой.
     Когда  поезд, набрав  скорость,  из  приморской низменности,  по долине
между   горными  массивами   Танойесберг  и   Грил-Винтерберг,  вырвался   к
континентальным плоскогорьям, только тогда мы поверили. Мы живем, мы выжили!
Самое  позднее в воскресенье мы отправимся с Гутом на обед в лучший ресторан
Гамбурга и там как следует отпразднуем возвращение.
     Поезд  был  наполовину  пуст.  На  такие большие расстояния по железной
дороге  мало кто  ездил.  Но  мы  хотели, по  крайней  мере, увидеть кусочек
настоящей  Африки, прежде чем нас отошлют домой.  Гнев,  отчаяние  и  горечь
растаяли. Мы были благодарны миру, который так чудесно устроен, что дает нам
возможность   пожить   еще.  Грудь  у  каждого  вздымалась   от  гордости  и
высокомерия. Мы кое-чего добились,  мы выбрались и теперь увидим мир. Черный
проводник вежливо пригласил нас в вагон-ресторан. Попьем и поедим вдоволь. А
почему - нет?
     ...Машины монотонно работали.
     Я  забился  в  стальной  склеп   и  спускался  на  дно.  Гут  захлопнул
вентиляционный люк и укрепил запор стальным прутом. Темнота, безопасность...
     Поезд громыхал в густой  африканской ночи. Уж никогда мне не избавиться
от  "Гильдеборг",  она останется во мне,  а  я в  ней. Отличное  настроение,
воодушевление  и  восторг  куда-то  улетучились.  Действие алкоголя  прошло.
Широко открытыми глазами я глядел в пустоту.
     Сомнения!
     Хорошо ли  мы сделали, что отправились в Преторию? Не ошибочный ли  это
шаг, неверный расчет, западня в виде проторенной дороги?  Двести тонн  урана
выгружено.  Организаторам  уже ясно, что  они оставили  свидетелей.  Сколько
приблизительно людей занимается теперь нами?  Стараются прощупать наш мозг и
отгадать,  как мы будем  реагировать, как рассуждать. Сколько часов пройдет,
прежде  чем  они  придут  к  правильному  решению, к  единственно возможному
решению. Капитан Фаррина уже описал нас совершенно точно. Смена из машинного
отделения...
     Сердце  у меня дрогнуло. Нам сядет  на пятки не только полиция, а еще и
разведка. Дело  идет  об  успехе  или неудаче их  акции.  Они  не  могут нас
оставить,  не  позволят нам  обо всем рассказать.  Тревога уже объявлена.  Я
попытался  представить   себе,  сколько  было   телефонных   переговоров   и
телетайпных депеш между  Порт-Элизабетом  и  Преторией с того момента, когда
завыли сирены на "Гильдеборг". Не лучше ли нам было сидеть под зонтиком Тони
и Фреда в уютном бунгало и ждать самолет? Как мы могли рассчитывать, что все
кончится  побегом с судна,  что нам позволят  убежать? Ничего  не кончилось,
наоборот,  для  нас  все  только  началось.  Мы  поддались  дурману голубого
небосклона, солнца и призрака свободы.
     Я  вытер  лицо холодной влажной ладонью.  Громоздим ошибку  на  ошибке.
Против  нас  - государственный  аппарат,  секретность  такой акции  никто не
должен  нарушить. Завтра нас  арестуют в Претории на  вокзале, а может,  еще
сегодня ночью, в поезде. В  этой спешке нам даже не пришло в голову изменить
свои имена. С каждым оборотом колес мы приближаемся к своей судьбе.
     Я стал трясти Гута.
     - Проснись!
     - Что случилось? - спросил он недовольно.
     Локомотив  просигналил несколько  раз,  голос его  гудка  был похож  на
пароходную сирену "Гильдеборг"! Океан!
     - Гут, - сказал я,  весь дрожа от вновь  напавшего на меня страха. -  Я
боюсь, что мы делаем ошибку. В Претории нас будут ждать. Им наверняка пришло
в голову,  что мы  будем искать помощь в посольстве. Они не  могут позволить
нам убежать, они сделают все, чтобы нас схватить.
     -  Оставь  меня  хоть сейчас в  покое,  для  беспокойства у  нас  будет
достаточно времени, - вздохнул он раздраженно и снова откинулся на  сиденье.
- Можешь быть спокоен,  до Претории  мы  обязательно  доедем, у меня на  это
хорошее чутье. Этого плавания я боялся с самого начала, не знаю  почему,  но
боялся. А теперь я ничего не чувствую, поэтому спи.
     Мне  показалось, что  он  усмехнулся,  он,  наверное,  принял  меня  за
сумасшедшего.
     -  Я  опасаюсь  кое-чего другого, - добавил он  после  минуты молчания,
когда я уже решил, что он дремлет. - Что, если в посольстве нам не  поверят?
Что, если  нас будут принимать  за аферистов? У  нас нет документов, бог его
знает кто  мы  такие. Это может  выглядеть как  провокация.  Господа наверху
очень осторожны,
     -  Но  ведь  могут же  они  выяснить  у  судовой компании имена  членов
экипажа.
     Он пожал плечами.
     - И могут, и не могут. Если капитан кого-то наймет по пути, компания об
этом узнает не сразу. В любом случае на выяснение  потребуется время, а кто,
по-твоему, будет его тратить в посольстве? Ты ведь даже  не имеешь немецкого
гражданства, так что ты хочешь? Что ты им хочешь сказать?
     - Правду, - выпалил я с отвращением. - Только правду!
     В полумраке он покачал головой:
     - Правду... А если ей не поверят? В любом случае мы не должны упоминать
о  том,  что  завербовались  в корпус  этого проклятого Гофмана.  Мы  должны
держать  язык  за  зубами.  Если  в  посольстве  нам не  поверят, они  могут
проинформировать  соответствующие органы. Не хватало нам  только залететь  в
полицию или местную контрразведку. Тогда уж Гофман будет  единственным нашим
спасением, единственной возможностью побыстрее исчезнуть отсюда.
     Я  молчал. Мое положение было  сложнее вдвойне,  но я надеялся,  что  в
посольстве сидят разумные люди.
     -  Если они хотят  по-настоящему избежать неприятностей, посадят нас  в
самолет и отошлют.
     -  Гм... - сказал неопределенно Гут. Возможно,  будем надеяться. У меня
нет особого доверия к посольству. Знаешь сколько бегает по свету бездомных и
людей без  гражданства?  Ими полны  порты, но на порядочных  кораблях с ними
никто не разговаривает, а  на тех,  других, - махнул он рукой, -  бедняги не
имеют  и представления, что  их там  ждет. Я  не люблю возлагать  надежды на
кого-то  другого. Человек должен  надеяться всегда только на  себя. Так было
тогда,  когда  мы  бежали  с  "Гильдеборг" и  должны  были выбраться  сами и
показать себя. А это мне не нравится.
     Я начинал понимать его. Он был  недоверчив, не верил даже мне,  поэтому
мы и  не сблизились с ним за все это время.  Мы только шли одной дорогой. Но
не делал ли я то же самое, не был ли я таким же, как он? Меня снова охватила
тоска.  Отчего так устроено, что люди даже в самые критические  мгновения не
могут  найти  дорогу  друг к  другу? Неужто мир  состоит  только из  одиноко
блуждающих "я"?


        ГЛАВА IV

     Сумрак и рассвет!
     Потоп!
     Удары волн.
     Побережья  не было видно,  лишь бесконечная, залитая дождем равнина. Не
равнина, нет! У меня перехватило дух. Я почувствовал легкие колебания судна,
оно ускользало из-под ног.
     В двухстах  метрах по правому  борту вздыбился  пятнистый  серо-зеленый
вал. Ракетометы  на  баке, на самой высокой мачте  - вращающийся радар. Стая
белых безмоторных  шлюпок  летела  от  борта  "Гильдеборг". Я  посмотрел  на
капитанский мостик.
     Пусто!
     - Гут! - заорал я испуганно вниз, в стальной шахтный ствол. - Гут!
     Пространство разлетелось в клочья!  Взорвалось!  Рухнуло перед глазами,
сбило  меня  с  ног. Ракетометы  взметнули  огненную  стену.  Фильм ужасов в
четырех измерениях.  Вздыбилось  море,  поднялось  к небосклону  и разорвало
серое полотно рассвета обломками шлюпок. Они беззвучно падали обратно. Я  не
мог ничего понять...
     Сквозь  открытое  настежь  окно  в  кабинет проникал особый  незнакомый
аромат. Мне  казалось, что  все погружено в  лиловую дымку.  Белая роскошная
улица  снаружи за окном  и величественный кабинет секретаря посольства - или
как там  его... Я вытер рукавом рубашки мокрый лоб. Галлюцинации! Никогда от
этого не избавиться.
     Я говорил уже более часа. Рассказывал обо всем с того момента, когда мы
вступили на судно. Однако мне казалось, что весь этот разговор был  пустым и
неубедительным. Поверят ли? Не звучит  ли это как  вымысел? Захотят  ли  они
поверить этому?
     Гут сидел неподвижно и безучастно смотрел перед собой. Почему он ничего
не скажет?  Мой немецкий  не такой  правильный,  как у  него.  Я  вздохнул и
посмотрел в вежливое, ничего не выра- жающее лицо секретаря. Второй мужчина,
удобно усевшийся в плетеное кресло, дружески мне улыбнулся.
     - Вы продолжайте, только продолжайте...
     На обоих  были отлично  сидящие серые вечерние  костюмы  и  превосходно
завязанные галстуки.  Мне  пришло в  голову,  что прозрачная сине-фиолетовая
дымка  может  исходить  только от  цветов  якаранды, которой  были  обсажены
проспекты и  улицы  Претории.  Город лежал в живописной долине реки Апиес, и
отсюда, с первого этажа посольства, можно было видеть почти весь его деловой
центр.
     - Вы продолжайте, продолжайте,  пожалуйста, - повторил  и секретарь.  -
Это  вообще первая информация  о судьбе  судна "Гильдеборг"  и его груза.  Я
считаю ваше сообщение чрезвычайно важным.