зал Гут, запыхавшись.  - Это единственная  надежда; может
быть, нас тут не найдут.
     Батарея   из   соображений   безопасности   была   разделена   на   ряд
самостоятельных   камер.  Каждая  камера   имела   на  вершине   собственный
воздуховыпускной и вентиляционный люк. Гут уже карабкался к одному из них по
железной лестнице. Верхняя часть исчезала  высоко в темноте. Я  и не пытался
определить ни объем, ни высоту.
     - Всюду вода, - хрипло шептал мне Гут, - но эта камера отключена, в нее
невозможно   напустить  воду.  Время   от  времени  мы   немного  занимались
контрабандой...  -  но  не  сказал,  кто были эти "мы",  он  только  глубоко
вздохнул и на животе пополз к вентиляционным люкам. - Если мы изнутри запрем
замок  люка,  то  им надо  будет  разрезать  целую  батарею, -  объяснял  он
торопливо, как будто хотел успокоить себя и меня. - Здесь безопасно, и никто
об этом не знает.  Теперь уж на самом  деле  -  никто, - добавил  он,  и мне
показалось,  что  он пытается что-то прочесть на моем лице  в кромешной тьме
нижнего трюма.
     Замок открылся, и мы приподняли крышку люка.
     - Иди первый, я должен закрыть!
     Я пролез через тесное отверстие, нащупал стальные ступеньки  лестницы и
ощупью, с трясущимися коленями,  шаг за шагом начал спускаться вниз. Матовое
пятно света над головой погасло. Я услышал стук предохранительной защелки.
     Темнота -  глубокая, непроницаемая и абсолютная - окружила нас. Мы были
закупорены  в  бутылке, запаяны  в  консервной банке, погребены в бочке  под
поверхностью моря. А  где-то над нами и вокруг нас разыгралось что-то, о чем
на следующий день все мировые агентства  печати дадут одинаково сенсационное
сообщение:  "СУДНО С  ГРУЗОМ U3О8 НА ПУТИ ИЗ АМСТЕРДАМА  В  ГЕНУЮ  БЕССЛЕДНО
ИСЧЕЗЛО!"
     Но тут я задрожал от страха, и зубы у меня громко застучали. Никогда не
дойду  я до  последней ступеньки  лестницы,  никогда не ступлю на дно  этого
омута! В следующее  мгновение я  просто задохнусь. Но наконец я почувствовал
дно  резервуара, и  на  меня  навалилась безмерная  усталость. Мне  хотелось
залезть еще глубже во тьму, свернуться в клубочек и спать. Я хотел  ни о чем
не  думать, ничего не  слышать.  Ведь это сон,  страшный сон! Через минуту я
встану и пойду  на утреннюю смену.  Мир  прочен и  постоянен,  в  мире  есть
порядочность и свой порядок. Действуют законы и права, конвенции и договоры;
человеческая жизнь  имеет огромную цену. Никто не смеет безнаказанно поднять
на  другого руку.  Добро  и  справедливость,  свобода  и правда  -  ценности
человеческого духа...
     Но Гут сокрушенно сказал:
     - К черту! Найти нас не смогут, но что будем жрать? И что будет дальше?
     Что будем жрать и что будет дальше?
     Они  уничтожили  целую  команду. Нельзя  сказать  - перебили, просто  -
уничтожили, не осталось ничего. Капитан Фаррина стоял на капитанском мостике
и пристально смотрел вниз.
     - Ты  видел капитана? - беззвучно  спросил я. Гут не  ответил.  Молчал.
Возможно,  спал,  или  обдумывал,  или...   Или  что?  Что  делает  человек,
измученный ужасом?
     Остальные были уже мертвы, разорваны залпом, утоплены в морских волнах.
Возврат  в  вечность  или небытие - туда, откуда вышли.  В  конце концов все
вернется  в   первоначальное  состояние,  все  -  будь  то  чудо  бытия  или
самосознание. Не будешь же вечно лежать в безопасности на коленях у женщины,
как ребенок или  как любовник. Жизнь -  это измена  и  обман, случайный дар,
который ты должен вернуть.
     Что это было? Случайность или непонятный мне план?

     - Если бы я о тебе не думала... - сказала Августа.
     У нас было странное супружество.  Я -  в  Гамбурге, она - в Амстердаме,
все у  нас уплывало  сквозь пальцы.  Мир  нас  разделил.  "Ты  спала  с  тем
капитаном?" - вертелось у меня на языке, но я молчал. Я боялся, чтобы у меня
от этого не разорвалось сердце.
     Я все  еще  любил ее -  даже здесь, в глубоком замурованном  склепе.  В
отключенном резервуаре для питьевой воды, в котором мы сейчас лежали.
     А тогда вечером я  одиноко сидел  в "Де-Пайпе" и смотрел на  прекрасную
голую женщину. Она была моей женой - когда-то давно. Мы даже развестись были
не способны, она  боялась этого, и  зачем-то мы  продолжали  делать вид, что
женаты. Но там, в "Де-Пайпе", все кончилось.
     Когда в зале снова загорелся свет и все приобрело обычный вид, появился
официант и повел меня по длинному коридору в ее раздевалку. Какой-то мужчина
с узковатым чужеземным лицом и седеющими волосами сидел в глубоком  кресле и
прикуривал длинную сигару. Преуспевающий мужчина. Ему было уже за пятьдесят,
все повидавшие холодные глаза, очень плотно сжатые губы.
     -  Это  он?  -  спросил мужчина, когда я вошел.  Она  кивнула, даже  не
повернувшись.
     - Инженер-механик? Документы есть?
     - Немецкий паспорт, временный.
     - Когда-нибудь плавали?
     - Я работал в доках.
     - Гм...
     Голос звучал бесстрастно, холодно и сурово. Мне показалось, что он того
же тембра, что  и голос  мужчины из соседнего кабинета. "А что вы мне хотите
дать, что вы мне можете предло- жить?"
     На  курительном  столике  лежал  помятый листок  обычной  белой бумаги.
Вероятно, упаковка от  подарка,  который он  принес ей. Он  отложил  сигару,
подвинул к себе бумагу, оторвал клочок и твердым почерком написал:
     "Помощником в машинное отделение! "Фаррина".
     - Утром доложите о своем прибытии старшему помощнику. В час отплываем!
     И он повернулся ко мне спиной. Это был он, голос из соседнего кабинета,
я не мог ошибиться.
     - Плывем, - сказал из темноты сдавленным голосом Гут.
     Мне пришло в голову, что Августе не надо было даже и спать с капитаном.
Я  был нужен  ему и без этого, им необходимо было пополнить состав отбросами
без  родины,  которые они могли бы послать на дно.  В  ту ночь в  раздевалке
Августы он уже знал, что должно произойти. Ему приставили нож к горлу.
     Он продал нас за пару миллионов и за жизнь своего ребенка!
     Машины работали. Даже сюда доносился гул корабельного вала, наполняющий
трюм.
     - Мы не в Средиземном море, - хрипло зашептал Гут, - мы в Атлантическом
океане. Вспомни, ты  вечно глазел на берег,  видел ты  вчера  вечером  огни,
когда шел на смену?
     Я частенько сиживал на палубе, стараясь  глотнуть немного холодноватого
воздуха. С левого борта  должны были быть берега  Португалии, но я ничего не
видел.  Жаль, я хотел  увидеть конец Старого Света, последний выступ  Европы
так, как его видывали древние мореплаватели. Как я представлял его в детстве
по страницам книг.
     - Огней я точно не видел, ничего не было видно, - сказал я.
     - Они изменили курс, вероятно, еще перед наступлением темноты. И вообще
мы плыли не к Гибралтару, они не отважились бы  проделать нечто подобное под
носом у англичан.  Мы в  Атлантике, плывем, скорее  всего,  в Америку, Южную
Америку, понимаешь?
     Он встал и начал бегать по дну резервуара.
     - Какому-нибудь прохвосту-диктатору потребовался уран  для своей бомбы,
каждый прохвост  хочет  иметь свою  бомбу. Это  ведь был современный военный
корабль, такого в своем распоряжении не имеет ни одна банда. Знаешь, что это
означает? - заорал он на меня в темноту. - Двадцать - тридцать дней на  море
- в  лучшем случае, если нас  не потянут куда-нибудь  в Патагонию или  Тихий
океан. В любом случае сдохнем от голода или нас бросят за борт! Боже  мой...
- собственные слова били его, как молотом, звук своего голоса разбудил в нем
прошлое. Что-то, чего уж нет  и  никогда  не будет. - Боже мой, что  будет с
моей семьей... -  начал он кричать как невменяемый, как безумный. Я не видел
его, я только слышал этот нечеловеческий голос отчаяния. - Мы  мертвецы, нам
надо было  умереть с остальными  на море, это было бы  только  мгновение, но
здесь... Я  не  хочу, я  не хочу,  - стонал Гут  и колотил кулаками  в стену
резервуара.
     Несмотря  на  то,  что  разумом я  осознавал  безнадежность  положения,
чувствовал страх как никогда, мне казалось,  что все происходит вне нас, что
меня  это не касается. Абсурдность слу- чившегося была так велика, что я был
просто не способен понять и осмыслить все последствия.
     -  Не  поднимай галдеж,  иначе  нас  найдут,  -  гаркнул  я на Гута.  С
вытянутыми руками я шарил по стенам до тех пор, пока его не нашел. Мы уже не
были механиком  и  его  помощником,  теперь мы  были равны.  Только  он  был
способен  ясно  представить себе,  что нас  ждет,  а  я - еще  нет. Я крепко
схватил его за плечи. - Опомнись, Гут, нам надо все обдумать...
     - О чем ты хочешь думать? Капитан нас видел!
     На мгновение я вернулся  к той минуте,  когда  я смотрел  через  завесу
дождя  в  его глаза. Он видел нас, определенно нас видел. Разве что открытая
дверь с высоты капитанского мостика была видна под другим углом....
     - Почему парни из котельной не остались на своих местах? - спросил я. Я
не мог понять: почему смена котельной села в шлюпки, а мы - нет.
     -  Почему...  Во время войны  под угрозой  смертной  казни  запрещалось
покидать свое место без  категорического  приказа капитана.  Но, несмотря на
это, все сбегали. Из котельной - на палубу и дальше. Если бы корабль получил
прямое попадание, никто бы оттуда не выбрался. Смертная казнь за самовольное
оставление своего поста или свариться от  пара из  разорванных  котлов - это
было бы ведь  одно и то же. Пожалуй, у котлов даже хуже.  Когда судно шло ко
дну, все плевать хотели на смертную казнь.
     - Но мы не шли ко дну...
     - Видимо, они получили приказ...
     - Ты служил во время войны?
     -  Только последний  год, было мне шестнадцать, но  свое я  получил.  А
теперь так прескверно закончить...
     - Капитан не должен  был нас видеть, - громко сказал я. -  Мы его - да,
но он нас - нет.
     -  Он видел нас, -  сказал  Гут.  - Скорее  всего, он понял,  что забыл
передать приказ в машинное отделение. Он не немец  и  не англичанин, бог его
знает, что за парень. Теперь он прикажет осмотреть весь корабль, не может же
он оставить живых свидетелей.
     Я молчал. Это было  ясно.  Он должен идти на все, такие вещи не  делают
наполовину. Именно он загнал за приличную сумму тридцать атомных бомб.
     Это страшное черное вещество,  заполняющее  резервуар, действовало так,
что  слова  превращались в  пустой звук,  едва произнесенные,  они исчезали,
расплывались и теряли смысл. Мы  очутились  вне действительности. Через пару
дней мы перестанем логически мыслить и будем не способны  оценить  ситуацию.
От темноты сойдем с ума.
     - Мы должны выбраться отсюда, - сказал я.
     - Мы должны  попасть на склад продуктов,  -  отрезал  Гут.  -  Это наша
единственная  надежда. Набрать себе в достаточном  количестве жратвы прежде,
чем  они сориентируются,  прежде чем будут тут, у нас. Возможно, нам удастся
взломать двери  или  влезть внутрь  через  вентиляционную шахту. Ключи  были
только  у интенданта и кока. Склад находится  под каютами команды. Мы должны
попытаться сделать это ночью.
     Открыть склад, пережить это путешествие и где-то в порту просочиться на
берег. Как пар, как вода из неуплотненного трубопровода.  Но способны  ли мы
это  совершить?  Может  ли  воля  одного  противостоять  гигантскому  плану,
созданному волей многих других людей и обрекшего его на гибель?
     - Мы должны, Ганс,  превратиться в  крыс.  Только как  крысы  мы сможем
выжить.
     Крысы... Никакая сила  их  не истребит. На судно  они набиваются  еще в
доках, сразу же, как только оно начинает строиться. Я  видел  крыс, ползущих
по стальным балкам. Я не мог себе  объяснить, что их туда гонит, что  это за
инстинкт,  какими  путями пробираются  они из  города на верфи?  Или бегут в
город? Вылезают  из американских,  индийских, бог знает еще каких кораблей и
спешат  на   сушу.  Особый  мир,  огромная  популяция;  мы   даже  не  имеем
представления, как они ухитряются выжить...
     Постепенно во мне начало  развиваться новое познание.  Жизнь совершенно
другая, чем  я  ее  себе представлял. Редко,  когда человеку  дается  полная
острота  зрения, возможность снять  с глаз бельма, не пропускающие свет,  не
дающие видеть  правду.  Правда на  вид двояка  -  как ощущение  шизофреника.
Правда  женщины,  раздевающейся  в  стриптизе,  и правда  женщины,  раздетой
междугородным автобусом. Обе голые  и обе  реально  существуют, как стол для
вскрытия  или сцена. Каждый может выбрать себе  ту, которая его  привлекает.
Ту,  вскрытую железом буфера, или ту, закрытую  железом своей кожи. Но  если
удастся  устранить  бельма, обе женщины перед  глазами сольются  воедино.  В
этом-то и чудо. Видеть внутреннее и внешнее, форму и суть одновременно.
     И  теперь я  видел  свою жизнь, которая раньше  казалась  сложенной  из
отдельных, самостоятельных мгновений,  как одно целое - открывшееся и тут же
навсегда  закрывшееся  передо  мной. Здесь  все  кончится, дальше  не  будет
ничего.  Все  бессмысленно.  Во  всем  я  потерпел  крушение:  в  работе,  в
супружестве и в этой подвернувшейся случайно  авантюре - тоже. Видимо,  я из
тех людей,  которые первыми падают на поле боя, из тех, кого сметают лавины,
или, если они идут по мосту, мост ломается. У них даже  нет времени спросить
- почему? На этот вопрос все равно никто не сможет ответить.
     Мы  дремали тупо,  безвольно. Как  пойманные  в капкан. Звери в капкане
хотят только  освободиться, не понимая, что и капкан может означать укрытие,
а бегство из него - смерть. Однако  для нас из этого  омута  не было дороги,
если мы его покинем - умрем.
     - Ты давно знаешь капитана? - спросил я в темноту  - как будто от этого
что-то зависело.
     - С того времени, как плаваю на "Гильдеборг".
     - А его семью?
     - Однажды я ее видел. В  Ливорно или в Неаполе.  Встречала его в порту.
Жена - итальянка примерно его лет и дочь - красавица.
     Прошлое,  которое ничего не значит. По крайней мере, для нас  не значит
ничего. А мозг  все  продолжает собирать факты.  Если  человека  как следует
прижать,  он  сделает  все. Только надо  выбрать подходящий  момент и нужный
ключ.
     - Что вы здесь провозили  контрабандой? - Мне захотелось узнать кое-что
о происхождении тайника, в котором мы лежим.
     Гут взвешивал: молчать -  рассказать? Имеет ли еще его  тайна  цену или
это незначительные подробности из прошлой жизни?
     - Главным образом оружие, а иногда и наркотики, - сказал он равнодушно.
-  Собственно,  об  этом  не  стоит  и говорить,  мы  хотели  только немного
подзаработать.
     - А капитан?
     -  Он даже  и  не подозревал об  этом,  никто об этом не имел  никакого
представления.
     - Зато на этот раз капитан сам везет контрабанду...
     Гут в темноте нехотя рассмеялся.
     - Гут, - сказал я, потому что мной вдруг овладела потребность говорить,
сопротивляться, противодействовать. - Все это, скорее всего, с самого начала
было   гигантским   мошенничеством!   Когда   решался   вопрос   о   способе
транспортировки,  никто  и не заботился  о безопасности. Скорее  всего,  они
хотели создать такую  ситуацию,  чтобы кто-то мог захватить груз. Обеспечить
благоприятные условия. Одинокое  судно  на море -  вот  самые  благоприятные
условия. Не надо бояться свидетелей.
     -  А  нам-то  какое  дело?  -  прошептал  Гут.  -  Само  собой,  кто-то
планировал. Возможно,  уже в Евроатоме, потому что мы долго ждали разрешения
на продажу урана фирме "Андреотти", которая зафрахтовала судно. Но какое это
имеет значение для нас?
     - Никакого. Ты прав, никакого.
     - Мы  должны проникнуть  в  склад, должны добыть себе  жратву, - хрипло
шептал Гут. У него снова  сдавали нервы. Вновь ожил призрак голодной смерти.
Мы  видели его. Снова  нас  сдавила тем- нота.  Непрерывный гул корабельного
вала и судовых машин был утомителен.  Я  свернулся в клубок и закусил зубами
кулак, чтобы не кричать от ужаса:
     "Я не хочу умирать, я еще не хочу умирать!"


        ГЛАВА II

     Где-то среди ночи - невозможно было различить в темноте стрелки часов -
мы  вышли  из  стального  склепа.  Гут  отпер  замок  крышки вентиляционного
отверстия, и  мы вылезли наружу. Чувствуя, как  колотится сердце, я  сполз с
батареи   следом  за  Гутом,   который   сразу  бросился  к  крану.   Жадно,
захлебываясь, пили мы воду. Ее тут было достаточно.
     Вдали  мерцали  огни   аварийного   освещения,   они  казались  глазами
сказочного существа. Мы различали очертания водяных резервуаров, собственные
силуэты  и  стальные  шпангоуты.   Казалось  невероятным,  что  здесь  можно
кого-нибудь  встретить.  Однако Гут  прихватил  железный прут,  которым  при
чистке  резервуаров открывали  краны.  Затем,  сквозь непрестанный,  ставший
теперь  более  сильным,  шум,  мы  отправились  к  складам,   которые   были
расположены под  каютами команды. С каждым шагом нас покидал страх. Здесь мы
были  в  безопасности.  Все, кроме вахтенных, спят, кому  нужно  шарить  так
глубоко в трюме. В нетерпении мы ускорили шаг.
     Аварийные огни приближались. Они освещали железную лестницу, ведущую на
первый этаж трюма. Там был склад продуктов.  Мы  крались вверх на  цыпочках.
Здесь я уже хорошо ориентировался. Вот и широкие стальные  ворота склада. Не
дыша,  в  полумраке мы  их  обследовали. Железный  прут был слишком толстым,
нигде не удавалось подсунуть его, чтобы взломать замок. Мы беспомощно стояли
перед неприступной стеной. Как попасть внутрь?
     Гут яростно ударил в щель двери.
     - Здесь не пройдем.  Надо попробовать пролезть через канал приводного и
водосточного трубопровода в  вентиляционную шахту и через шахту - в склад! -
Он оперся о ворота и вытер вспотевший лоб. - Разводка воды  к каютам сделана
этажом выше. Попытаемся идти по приводным трубам от резервуаров.
     Гут исчез в противоположном проходе и рассматривал тянувшиеся у потолка
трубопроводы. Там, где не  было возможности вести  трубы на поверхности, они
входили  в  шахты  и поднимались вверх.  Мы должны были  найти нужную трубу,
дойти по  ней  к трюму и через весь  этот лабиринт пролезть к вентиляционной
шахте. Найти ее и спуститься вниз. Но этого нам никогда не суметь, даже если
Гут знает судно хорошо. Я видел, как сложна конструкция судна, сколько в нем
шахт   и  труб,  по  которым  проведены  водяные,  паровые  и  электрические
коммуникации.  В  любую шахту  должен был пролезть человек, чтобы можно было
проводить ремонтные работы. Но найти их, определить правильное направление и
все возможные ответвления - это мне казалось выше наших сил.
     Возле меня  что-то неожиданно и резко вспыхнуло. Я  с ужасом обернулся.
Сияние меня  ослепило. Я  закрыл  ладонями  лицо и через щели между пальцами
увидел...  Какой-то  человек  в  белой  защитной  резиновой  одежде стоял  у
лестницы  и  освещал меня  мощным электрическим фонарем.  Он был в таком  же
ужасе, как и я. Даже не двинулся с места.
     А  потом откуда-то выскользнул Гут  и размахнулся  железным прутом. Это
был страшный удар и жуткий звук. Белая фигура переломилась, рухнула, фонарик
упал и покатился по стальным ступеням лестницы вниз.
     - Не стой! - заорал Гут. - Быстро! Здесь его нельзя оставлять!
     Он схватил тело за резиновые рукава и потащил по лестнице вниз. Я бежал
за ним. По лбу и спине  лились потоки холодного пота. Тело громко стучало по
ступеням.  Гут поднял  фонарь  и  выключил  его.  Сумрак.  Тусклая  лампочка
освещала детектор Гейгера  - Мюллера, расположенный на  стене. Он  спал, все
было нормально. Контейнеры  были  достаточно надежны,  радиации  мы могли не
бояться. Только  тело в белом  антирадиационном  костюме лежало  на железных
плитах под лестницей.
     - А что я должен был сделать? - вздохнул Гут хрипло. - Что я должен был
делать?
     - Надо спрятать его между контейнерами с окислом, там его не найдут!
     - Через  пару  дней  мы будем где-то  на экваторе  - знаешь какая будет
жара? Надо его выбросить, выбросит