ее!  Я проглотил слюну  и
рукой смахнул капли пота.
     Богатство!
     Поэтому  она должна была оставить за собой ложный след. Что, если бы он
отправился за нами, посадив двух-трех приятелей... Это реально, она  прижала
его к стене и считала, что он сделает то же. Если в этой стране исчезнут два
человека, никто этого не обнаружит. А у меня этот мешочек  под рукой, только
достать его.
     Я подумал, как она должна бояться меня, как, должно быть, она трясется,
как охотно  вечером  разденется. Перед холодным блеском камней  человеческие
отношения  гаснут. В каждом  пробуждается  хищник.  Сдавить горло  и  минуту
держать...
     Я  загнал своего  хищника  в  клетку и  запер решетку. Он  колотился  о
железные прутья и извивался. Как это  было  бы просто...  Я  устремил  глаза
вдаль и прибавил скорость. Прочь из этой трясины! Меня  ослепляло не солнце,
а алмазы. Змий  -  искуситель тихо настаивал,  терся холодной нежной  кожей:
какое у нее красивое тело, еще раз посмотри - и больше ничего.

     Я смотрел.
     Через прикрытые веки. Я лежал на широкой белоснежной постели на девятом
этаже  лусакского отеля "Африканское единство". Корнелия тихо расхаживала по
комнате.  За  стеклянной   стеной,  заменяющей  окно,  взрывалось  вспышками
неоновое  сияние.  Зарождающаяся   африканская   столица.  Чудо   в   центре
континента.
     Перед полуночью мы доехали.  На улице машина еще  выдыхала накопившуюся
жару и  дикие запахи саванны, а здесь бесшумно работали  кондиционеры,  и  я
чувствовал запах соли  для ванны. Sali per Bagno! Корнелия  начала тщательно
расчесывать волосы перед зеркалом. Вокруг шеи  уже не  было роковой тесемки,
ничто  не  искажало  очертания ее  груди.  Бог знает куда  она спрятала  эту
тяжесть. Я заметил, как она про себя  удовлетворенно  улыбается. Она поймала
мой взгляд.
     - Еще минутку, - сказала она спокойно, - сейчас буду готова.
     Я  закрыл глаза. Усталость  была страшной. Мотор монотонно гудел. Океан
выжженной травы. Едва заметная дорога бежала перед моими  глазами, я  огибал
ухабы и  снова возвращался на нее.  Ладони  жгли мозоли от  рулевого колеса.
Который, собственно, день мы в пути?
     Я пошевелил веками. Глаза мне жгло и резало. Воспаление роговицы.
     Когда  же,  наконец, она погасит свет?  Корнелия  все еще сидела  перед
зеркалом. Однако уже одетая. Мгновение я смотрел  на  нее непонимающе.  Ради
бога,  ведь  не утро еще? Неужели  я спал? Солнце сквозь зеленые занавеси на
стеклянной стене лезло в комнату.
     Она виновато улыбнулась.
     - Я тебя разбудила? Жаль,  можешь еще поспать, - сказала  она тихо. - Я
пока  забегу к  парикмахеру  и  куплю  что-нибудь  из одежды. -  Она встала,
тщательно  поправила на себе простое полотняное платье  и подошла поцеловать
меня в щеку. - К обеду меня не жди, не знаю, когда вернусь...
     Спросонья я потянулся  и прижал  ее  ладони к  губам.  Все  тело у меня
страшно болело; ее ладони благоухали свежестью и чистотой.
     - Ты отдыхай, время есть, достаточно времени.
     Двери тихо затворились. Я снова юркнул  в  сон. Хотя бы ненадолго, хотя
бы  на  минутку.  Снаружи  по  стальной  стене  резервуара  железным  прутом
настойчиво стучал Гут.  Сигнализировал. Что-то  должно случиться,  но  в той
темноте я  не мог  найти лестницу, чтобы выбраться из омута наружу. Я  слепо
блуждал   с  расставленными   руками   около  стен,   обтянутых  нейтральным
материалом. Меня  охватила  тревога  и  страх:  лестница исчезла, я  никогда
отсюда не выберусь. "Гут! - закричал я громко. - Гут!"
     Меня  разбудил звук  собственного  голоса. Я весь был в поту, как будто
только что вышел из бани. Облегченно вздохнул. Этого больше нет, все позади.
     Но  стук продолжался.  Номер отеля, занавеси против солнца,  зеркало, и
перед ним... Нет, я знаю, она ведь ушла к парикмахеру.  Я опомнился. Слишком
долго спал.
     - Войдите!
     Черная горничная в таком  же  зеленом, как занавеси  на  окне,  платье,
улыбаясь, вошла в номер.
     - Добрый день, господин. Почти полдень, можно, я начну уборку? До обеда
вы должны освободить номер.
     Я равнодушно махнул  рукой,  завернулся в  простыню и потопал в ванную.
Полностью открыл душ и, затаив дыхание, погрузился в водопад  холодной воды.
Мосиатунга!
     Рядом послышались тихие напевы. Что она, собственно, мне говорила? Я ее
толком не понял. До  обеда вы должны освободить номер... Почему я его должен
освобождать?
     Мгновение  я еще неподвижно  стоял  под душем,  но потом  не  выдержал,
закрыл воду и приоткрыл двери.
     - Что вы мне говорили, мисс?
     Она оскалила прекрасные белые зубы.
     - Номер  вы должны освободить до двенадцати часов,  господин,  леди уже
заплатила.
     Я стоял между дверей голый и не мог произнести ни слова.
     - Госпожа заплатила?
     -  Еще  утром. У меня распоряжение бюро обслуживания обо  всех номерах,
которые я должна убрать.
     Она опустилась на колени и  продолжала тереть  мокрой тряпкой мраморные
плитки. "На  обед меня не жди, не знаю, когда вернусь", - шепнула Корнелия и
поцеловала меня в щеку.
     Я прислонился  к стене. Это невозможно, это не может, быть правдой... Я
набросил на себя рубашку и брюки и полетел к лифту в бюро обслуживания.
     - Сожалею, господин, - сказала вежливо  черная дама в белом костюмчике.
- Госпожа  Шиппер уехала на аэродром, сегодня прямой  рейс "Алиталии" в Рим.
Один рейс в неделю, я сама заказывала ей билет.
     Я  опустился  на  кресло. Нокдаун. Этого  я не  ждал. Мне  подобное  не
приснилось бы и  во сне.  Корнелия бросила меня, сбежала! Предоставила  меня
судьбе  без  слова  прощания,  без денег... У  меня нет ни доллара, почти ни
одного доллара - расходы в мотелях оплачивал, разумеется, я, я ведь был муж.
А  где мое  жалованье,  где  мои  пятьдесят долларов  ежедневно?  Я встал  и
потащился к лифту.  Может быть, Корнелия оставила их в  номере  под подушкой
или на туалетном столике? Но в номере я ничего не нашел, даже ее чемоданчика
с дорожными  принадлежностями. Она  уехала! Десять тысяч метров  над  черным
континентом, направление - Италия!
     Удрученный, я вышел из  отеля  в ослепляющее сияние полуденного солнца.
Сверкающая    белизной    африканская     архитектура,     воздушный    сон,
правительственные  здания  на  окрестных  холмах,  море  зелени...   Дряхлый
автофургон одиноко стоял на стоянке отеля.
     Эта девка! Эта обманщица!
     Я  отпер дверь  и рухнул  на сиденье.  Я не чувствовал жара раскаленной
печи,  не замечал  красоты  Каирского бульвара. Я  лежал на полу в  стальном
омуте, а Гут сигнализировал: "Жду тебя, жду тебя, жду тебя..."
     Но, возможно, это стучала кровь в  висках.  Улицы  обезлюдели,  сиеста.
Город впал в неподвижный покой. Только я сидел, обхватив голову руками, и не
знал, с  чего начать. Слишком быстро я забыл, что "Гильдеборг" не была сном,
что  я все еще затравленный  человек  и у меня это написано на лбу. Корнелия
избавилась  от меня быстро  и без колебаний, как Гофманов корпус. Чего я еще
ожидал,  чем себя обнадеживал? Я тупо посмотрел на ее сиденье. Пусто, она не
дремала  в  углу.  Тут,  прикрыв веками глаза,  она  все  обдумала.  Или  на
раскладушке, рядом со мной.
     Я вспомнил пустоту жестяного остова грузовика у края дороги, который мы
миновали  в  центре  саванны. Бог  знает  кто его  там  оставил,  что  могло
случиться и  спаслись  ли люди. Но  он уже был  ни  на что не годен,  только
поржавевшее железо и кучи пыли, как наш грузовик. Что теперь с ним делать?
     Эта вечная  обыденная мысль вернула меня на землю. Надо бы мне  продать
его, разумеется, я его продам... Я разозлился. Продам немедленно! Я повернул
ключ зажигания: чего мне ждать - пока не проголодаюсь?
     Мотор заработал. Я  еще раз  оглядел  окрестности -  нет ли ее все-таки
где-нибудь поблизости, но ее не было. Крепко сжав губы, я поехал. Один. Один
среди чужого, незнакомого  и  страшно далекого  города.  Это  было  гнетущее
сознание, оно давило на ме- ня  свинцовой тяжестью, которую я не мог унести.
Хочу вернуться домой, я хочу домой!
     По широкой магистрали Кейптаун-Каир, проходящей через город,  наугад  я
направился  к  аэродрому.  Туда она уехала,  туда она  убежала,  а я  спал в
сладком неведении. Я нажал на газ. Проспект по всей длине с запада на восток
был пуст. С одного конца города можно было видеть другой. Светофоры погасли,
на  три  часа  все замерло.  Я гнал по  осевой  линии  на скорости девяносто
километров в час. Тотчас же продам это чертово барахло, а потом будет видно,
потом буду думать, что делать дальше.
     Я  остановился  у  первой  бензоколонки  перед оградой  с  подержанными
машинами  и   протяжно  затрубил.  Когда   появился   замбиец  в  пастелевом
комбинезоне с эмблемой "ВР" на груди, я вышел из машины.
     - Сколько? - спросил я и кивнул головой на то, что у меня осталось.
     Он обошел автофургон и заглянул внутрь.
     -  Четыреста монет, - сказал он  равнодушно, - это образец семидесятого
года, господин.
     - В фунтах или долларах?
     Он изучающе посмотрел на меня.
     - В долларах.
     Я вынул из под сиденья автомат.
     Он оскалился и поднял брови.
     - Пятьдесят!
     Он  даже  не спросил  о документах, здесь  это  не  имело значения. Эту
машину он приобретал задаром, и поэтому его ничего  не интересовало. Я знал,
что родезийский автофургон  дороже нигде не  продам. Хватит  ли этих  денег,
чтобы отсюда  попасть на побережье?  В  голове  у меня начал рождаться новый
план. С продажей  пока  подожду,  фургон - единственное место,  где  я  могу
задаром жить и спать. Прежде всего надо иметь представление о ценах билетов;
необходима въездная  виза, а ее оформление может продлиться  и ряд  дней.  В
отель я идти не могу - у меня не останется денег на дорогу...
     - Подожди, парень, подожди, -  сказал  я. - Пятьдесят сейчас, - я подал
ему автомат, - а машину привезу через два - три дня. У меня еще масса дел.
     - Дам пятьсот, - сказал раздраженно замбиец, и его спокойствие исчезло.
     - Послезавтра получишь его со всем имуществом, только послезавтра.
     - Я хочу его сейчас, сейчас же! Плачу в американских долларах.
     - Не могу - мне нужно на аэродром, в посольство...
     - Нет, сейчас же! - кричал черный и махал деньгами.  Он не мог остаться
равнодушным из-за того, что лишается такого бизнеса.
     Я  оставил ему автомат, взял пятьдесят  долларов и  прыгнул в машину. В
эту  минуту  я  понял,  что  не должен  проклинать  Корнелию.  Я  олух  царя
небесного, а она только  осторожна и знает  мир. Цена  за  машину составляла
точно столько, сколько  она должна была выплатить мне жалованья. И  оставила
мне  паспорт,  который стоил  в сто раз больше.  Это был ключ к возвращению,
ключ  к неизвестному  пока  судну, на  которое я вступлю через пару дней,  и
прощай Африка!
     В канцелярии Zambia Airways Corporation я выяснил, что  денег  мне едва
хватит до  Дар-Эс-Салама в Танзании.  Оформление  въездной визы длилось  три
дня, и  все это время  я  спал в  автофургоне  на  окраине Лусаки. Вечером я
представлял себе Корнелию где-то в Европе, но не знал, где именно. Рассказам
о Голландии я уже не верил. Это, скорее всего, была маскировка следов, чтобы
я не тащился за нею, чтобы не висел у нее на шее.
     Днем  я бродил по  Лусаке и останавливался перед широкими витринами. Но
выставленные товары меня не привлекали. Я смотрел  сам на себя. Каким видела
меня она? Каким я ей казался?
     Уж  давно я  понял,  что лицо ничего не  означает, и она, вероятно, это
знала тоже. И Гофман, и все его парни имели человеческие лица, те два агента
и  капитан  Фаррина  - тоже.  Од- нако каждый  из них  готов был сделать что
угодно. У этих людей форма  и содержание  не  имели  ничего общего. Это были
одинокие  хищники,  обманщики, сбивающиеся на время в  случайные  стан.  Она
мерила меня по ним и по себе, и  иначе  вести себя не  могла. Но в душе я не
осуждал ее.
     А  потом,  наконец,  за  пятнадцать  долларов  я  получил  танзанийскую
въездную  визу  и  в  последний раз  проехал  Лусакой  к  бензоколонке.  Мне
казалось, что я прожил здесь целый год.
     До аэродрома я уже шагал пешком. Это было недостойно, оскорбление белой
расы, но я  не мог позволить себе отдать  даже доллар  на такси, а времени у
меня было достаточно. Замбийский самолет вылетал только на следующий день, в
половине пятого утра. Ночь  я продремал в зале аэропорта. Я был единственным
белым  иностранцем, путешествующим в этом  направлении. Мысленно представлял
себе,  где примерно  я  буду через неделю. Возможно, на палубе какого-нибудь
судна.  Но прежде всего я должен проделать  тысячекилометровый прыжок. Всего
хорошего,  Корнелия,  можешь  спать  спокойно,  мы  только   встретились  на
мгновение, какой-то миг  летели рядом. А  теперь уже  отдаляемся, исчезаем в
бесконечности, наши судьбы никогда не сойдутся.
     Старая американская "Дакота"  тряслась и дрожала, чуть не разваливаясь.
Мало  денег - мало  музыки. Я сидел у круглого  окошечка и смотрел,  как  на
крыльях вибрируют и дрожат заклепки. Временами самолет глубоко  проваливался
- так глубоко, что и черная стюардесса бледнела.
     Из   древнего  мрака   взошло   солнце   и   озарило  эту  удивительную
красно-зеленую землю с  кочующими стадами  и непроходимым  изумрудно-зеленым
руном  вдоль  рек. Затем  я  увидел огромную  зелено-голубую  поверхность  с
тусклым блеском  старого  зеркала. Однако это было не  море,  а танзанийское
озеро, с серебристыми пятнами водорослей и трав.
     Самолет опять тяжело покачнулся и,  задержанный  невидимой рукой, резко
сел на  воздушную  подушку. Я  ударился  головой о  потолок  этого чудесного
транспортного  средства,  потом теплый воздух опять  придавил нас сверху. Мы
поднимались. Для моего  желудка это был неудобоваримый кусок. Я закрыл глаза
и  долго  глубоко дышал. Главное, что мы летим, теперь они  уж  окончательно
потеряли мой  след.  И если - даже  выйдут на "Корпорацию  Кобальт Шиппер" и
проследят весь остальной путь, то увидят, что в Лусаке мой след обрывается.
     Стюардесса, с посеревшим лицом, разносила коньяк. Наспех, не  смакуя, я
проглотил его и попросил еще. Я возвращаюсь, я на пути к дому, так почему не
выпить? Примерно через  полчаса из-за  бесцветной полосы горизонта вынырнуло
побережье.
     Индийский океан!
     Пилот  повел самолет  на посадку, пол  под ногами застонал,  как только
выдвинулось шасси. Все  обошлось, мы спасены, Через несколько минут под нами
появилась бетонная полоса дарэс-саламского аэродрома.
     Автобус высадил нас в центре города у Национального архива. Было девять
часов утра. Голова  кружилась от счастья. Город напоминал скорее Восток, чем
Африку. По узким улочкам я направился прямо в порт.  Душный влажный  воздух,
по сравнению с  сухим  приятным климатом плоскогорий Родезии  и Замбии, меня
ошеломил, я  как будто вошел  в ванную. Меня  охватило беспокойство, я готов
был броситься бежать к самому ближайшему молу. Стоят ли  тут  на якоре суда,
идущие в Европу? Наймет ли меня кто-нибудь?
     Попеременно  мною овладевали то тревога, то восторг,  а вокруг катилось
человеческое половодье. Африка,  Азия и  Восток.  Индийцы в тюрбанах, арабы,
китайцы и черные всех оттенков. Это была  не улица, а сплошной торговый дом;
на тротуаре было больше продавцов, чем покупателей.
     Путаница  красок, ослепляющая зелень океана, отбросы на гребнях волн. Я
стоял и смотрел. Суда далеко от побережья  на рейде, суда  у  дамбы, суда на
якорной стоянке. Флаги незнакомых стран, окно в мир. Ни в Порт-Элизабете, ни
в  Гамбурге я не видел ничего подобного. Сколько  же прошло  времени с  того
дня, когда мы с Гутом  корчились на кучке угля, неслись по порт-элизабетским
улочкам. Только  бы  уйти от моря, попасть как  можно дальше от побережья. Я
прислушался к шуму  людского прибоя.  Нигде не визжали сирены, я слышал лишь
плеск волн да голоса на палубах.
     Я  отправился  наугад вдоль стоянок  судов.  Где  судно,  которое  меня
отвезет?  Всеми  порами  я  воспринимал, как великолепен  день. У  меня было
чудесное  настроение.  Так, видимо,  выглядит счастье, теперь оно  предстало
передо  мной во всей красоте. Я  шел уже  изрядное  время, искал европейский
флаг или  название судна.  Якорная стоянка тянулась далеко между складами  и
перевалочными пунктами, мешками и ящиками, которые путешествовали на канатах
кранов по воздуху.
     Я  остановился перед  современным,  выкрашенным в зеленый цвет грузовым
судном. Вот это корабль!  Желтая полоса на бортах, открытая палуба.  Как раз
шла погрузка.  Это судно... Это судно я знаю! Боже мой! Я посмотрел на мачту
- венесуэльский флаг.
     "Генерал Торрес", - прочитал я на носовой части судна.
     "Генерал Торрес", "Генерал Торрес"... Я оперся о ветхую стену какого-то
склада.  Мне  стало дурно.  Это невозможно,  я не мог поверить своим глазам:
фантастический сон, обманное видение.
     "Гильдеборг"!
     В паре метров  от меня стояла  на якоре "Гильдеборг". Опущенные  трапы,
живые  плечи  кранов. Всюду шла  работа. В ужасе я посмотрел  на капитанский
мостик. В дверях стоял Иоганн Фаррина и смотрел на палубу.
     "Беги, - заорал Гут, - беги!"
     Но я  не мог сдвинуться, не мог разогнуться, это  было  сверх моих сил.
"Гильдеборг" притягивала мой взгляд. Это был не  капитан Фаррина, а какой-то
вахтенный  офицер.  Я  видел  самого себя, несущегося  за Гутом  в  трюм,  в
темноту, и вентиляционные отверстия,  которыми мы пролезали, баки и счетчики
Гейгера - Мюллера.  Они  еще  молча  дремали, не будили сирены, еще не  было
утечки радиоактивного вещества.
     Я с  трудом  повернулся. Обратно! Подальше от  порта. До  тех пор, пока
"Гильдеборг" стоит на якоре у мола, я не смею здесь показываться. Я прибавил
шагу и свернул в первую же улочку между складами. Только потом я побежал.
     "Спокойствие,  сохраняй спокойствие!  -  приказывал разум.  -  Тебе  не
грозит  никакая опасность!"  Но  я  не мог совладать с  собой.  В спину  мне
вцепился  страх,  это  судно пробуждало во  мне ужас.  Я  не ждал встречи  с
"Гильдеборг". Летучий Голландец. Она разрушила мой покой. Я напрасно убеждал
себя, что  это случайность, что такое судно должно плавать - не отправят  же
его на дно. Оно просто  стоит на якоре  у  африканских берегов,  где еще ему
быть? Ко мне это не имеет никакого отношения, капитан даже не узнал бы меня.
     Я замедлил шаг. Поток людей швырял меня из  стороны в сторону  и уносил
по  широкому проспекту  от порта  к  городу.  Я  увидел  свободный  столик в
небольшом уличном кафе и в изнеможении дотащился до него. Обдумать!
     - Двойное бренди!
     Мир до сих  пор  не понял, что тогда  случилось, а само судно ничего не
объяснит.  "Гильдеборг" умерла. Я понемногу отпивал  бренди.  Неповторимая и
непонятная  жизнь пульсировала прямо перед моими  глазами. Каждое  мгновение
она меняла свою  форму. Постепенно ко  мне  начало возвращаться спокойствие.
"Генерал Торрес" -  судно, как всякое другое, только я знаю,  что скрывается
за ним.  Возможно, оно  везет  какао или апельсины, а Фаррина,  конечно,  не
занимается тем, что высматривает бывших матросов. Мне надо вернуться в порт,
у  меня нет  ни времени,  ни  денег,  чтобы  медлить. Без матросской  книжки
непросто  будет  найти  место,  не  на  каждом  корабле требуется  пополнять
команду.
     Я допил бренди. Оно поставило меня на ноги, вернуло хорошее настроение.
С новой  энергией  я погрузился в  переливающийся людской поток. Я знаю, что
здесь  стоит на якоре, и  буду осторожен.  Я ведь  Шиппер, Бернард Шиппер, у
меня есть  подтверждающие это документы. Временами я поглядывал  на  витрины
магазинов,  полные  иностранного  товара.  Японские  транзисторы,  индийский
текстиль и  китайские украшения. Фотографии  голых женщин  всех цветов кожи,
меняльные конторы и филиалы  международных  банков, агентства  авиакомпаний,
все  напихано  и  спрессовано, втиснут