вами  товарищ  Макар  пожал  щеголеватому   поручику   руку,
выскользнул за дверь и растворился в быстро сгущающихся сумерках.

***

   На следующее утро генерал-лейтенант Май-Маевский, кавалер ордена  Святого
Георгия 4-й степени, кавалер ордена Британской империи, кавалер целого  ряда
других орденов, английский лорд, сидел на веранде гостиницы "Кист"  и  читал
Диккенса.  В  недавнем  прошлом   победоносный   военачальник,   командующий
Добровольческой армией, после поражения под Орлом он был отстранен Деникиным
от командования и жил в Севастополе, вдалеке  от  театра  военных  действий,
больно переживая свою вынужденную бездеятельность.
   Рядом с ним стоял, ожидая приказа, его адъютант Павел Макаров.
   - Павел Васильевич, присядьте,  -  генерал  указал  адъютанту  на  легкий
плетеный стул, - наливайте коньяк.
   - Простите, Владимир Зенонович, я так рано не пью.
   - А я - пью, - горько усмехнулся  генерал,  подливая  себе  из  довоенной
шустовской бутылки. - Павел Васильевич, вы ведь по-английски не читаете?
   - Нет, Владимир Зенонович, не было возможности научиться.
   - Жаль, жаль. Я иногда думаю, что из всей  мировой  литературы  только  и
стоит читать Диккенса... Но ведь вы, по-моему, вообще к  чтению  не  слишком
склонны?
   - Да, Владимир  Зенонович,  так  сложилась  жизнь,  столько  было  разных
насущных забот, что было не  до  чтения.  Я  думаю,  это  мне  простительно:
сколько уж лет я на фронте, родительское имение разграблено... - Да, ведь вы
мне, помнится, рассказывали, что у вас имение есть под Рязанью  и  что  отец
ваш служил начальником Сызрань-Вяземских железных дорог... - Так точно, ваше
превосходительство. Жаль, что не была взята Рязань, вы лично убедились бы  в
этом. - Голос  Макарова  зазвучал  несколько  напряженно,  вопросы  генерала
показались ему подозрительны.
   - Да-да, я помню. А скажите мне, любезный Павел Васильевич, какая разница
между эсерами и большевиками?
   - Никогда не интересовался этим, ваше превосходительство. Думаю, что  вам
лучше спросить об этом у господ из контрразведки.
   - Вот именно. Мы это у них спросим. А вот как вы можете не знать  разницы
между партиями, если ваш брат состоит в партии большевиков?
   Макаров вскочил, побледнев, и воскликнул:
   -  Никак  нет,  ваше  превосходительство!  Мой  брат   никогда   не   был
коммунистом!

***

   - "Истинно говорю тебе, что ты ныне, в эту же ночь, прежде нежели  дважды
пропоет  петух,  трижды  отречешься  от  меня",  -  задумчиво   процитировал
Май-Маевский.
   - Простите, ваше превосходительство, что вы сказали?
   - Не важно, Павел Васильевич, - генерал поставил стакан  и  посмотрел  на
своего адъютанта тяжелым мрачным взглядом, - вы не могли не знать,  что  ваш
брат, известный под кличкой  товарищ  Макар,  был  председателем  подпольной
организации большевиков, которая готовила в Крыму вооруженное восстание.
   Макаров нервно облизнул губы и огляделся по сторонам. Тут же  на  веранде
появилась группа офицеров с револьверами в руках, отрезав поручику все  пути
к бегству. Один из офицеров подошел к Макарову и сказал:
   - Поручик Макаров, вы арестованы.

***

   - Ну что ж, Борис Андреич, голубчик,  -  полковник  Горецкий  зажег  свою
трубку, - боюсь, что не смогу обратиться к вашей помощи в этом деле,  потому
что, как вы верно знаете, матрос Защипа, он же Федор Кипяченко,  при  аресте
оказал сопротивление и погиб, подорвав себя и  трех  юнкеров  гранатой.  Вот
такие они, наши классовые враги...  -  Не  все,  -  неприятно  усмехнувшись,
сказал Борис, - уж поверьте мне на слово, я их лучше знаю, потому что больше
видел.
   - Тем не менее они победят, - грустно вымолвил Горецкий,  -  и  от  этого
никуда не деться. Их победа -  это  только  вопрос  времени.  Россия  станет
полностью красной, а мы... про нас просто забудут. Кто-то из нас эмигрирует,
кто-то останется  и  погибнет  здесь.  Большевики  истребят  нас  потихоньку
всех... а потом скажут - не было никакого дворянского сословия.
   - Простите меня, Аркадий Петрович, - Борис поднялся с места, - если я вам
больше не нужен, то могу  я  идти?  Штабс-капитана  Алымова  хочу  поискать,
как-то мы с ним разминулись... - и добавил не без сарказма:
   - Раз уж так получилось, что на сегодняшний день все враги Белой армии  в
городе Севастополе оказались арестованными или убитыми.
   Горецкий подскочил на стуле.
   - Как вы  сказали  -  все  враги?  Да  знаете  ли  вы,  поручик,  кто  на
сегодняшний день самый главный враг Белой армии? Не на фронте, разумеется, а
здесь, в тылу?
   Не подпольные комитеты большевиков и не забастовки рабочих, а спекуляция!
   Да-да, именно спе-ку-ля-ци-я! - выкрикнул он, сверкая глазами.
   - Кто же не знает спекулянтов? - пожал плечами Борис. - Я вторую неделю в
Севастополе, видел их предостаточно, да и в любом городе они  есть.  В  кафе
"Петлюра" был, видел, что там творится.
   - Вы видели только внешнюю сторону, - возбужденно заговорил  Горецкий,  -
самое  страшное  -  это  последствия,  к  которым  приводит  спекуляция,   -
разложение тыла, нарушение снабжения армии всем  необходимым,  всем,  что  с
армейских  складов  попадает  не  к  воюющим  частям,  а  к  спекулянтам   и
контрабандистам. Кроме того, спекуляция приводит к недовольству гражданского
населения, что тоже косвенно вредит обороноспособности Крыма. Мало того, что
спекулируют все эти греки, евреи,  турки,  нет,  спекулируют  военные  -  от
солдата до генерала  включительно,  спекулируют  герои,  участники  Ледяного
похода, увешанные наградами. Спекулирует весь город:  телефонные  барышни  и
инженеры,  дамы,  занимающиеся  благотворительностью,  и  портовые  рабочие,
гимназисты и полицейские, а также старики, дети и инвалиды.
   - Да, тут такой простой метод, как подложить  хороший  заряд  динамита  и
взорвать кафе "Петлюра" со всеми  его  обитателями,  оказывается  совершенно
недейственным, - заметил Борис.
   - А куда девать иностранных матросов? - вздохнул Горецкий. - Они  продают
фунты и франки, а сами скупают у армян ковры и золото. В городе  не  хватает
жилья, потому что спекулянты  подняли  цены  на  комнаты  и  квартиры.  Даже
мальчишки спекулируют газетами!
   - Аркадий Петрович, - мягко заметил Борис, вставая, - я полностью с  вами
согласен насчет того, что со спекуляцией нужно решительно кончать, но  здесь
я вам не помощник. Так что разрешите откланяться... Горецкий  тоже  встал  с
места и со вздохом протянул руку, и в это  время  на  улице  послышался  шум
подъехавшего автомобиля. Внизу захлопали двери, в здании поднялась суматоха.
Борис  выглянул  в  окно,  но  увидел  у  входа  только  запыленный   черный
автомобиль.
   Тем временем  по  коридору  прогрохотали  шаги  нескольких  людей.  Дверь
распахнулась, и в комнату широкими шагами, обметая ноги полами развевающейся
кавалерийской шинели, ворвался генерал Слащов.
   Борис видел его второй раз, но теперь оказался гораздо ближе и лучше смог
рассмотреть знаменитого защитника Крыма. Его  поразило  лицо  генерала,  это
неестественно-белая длинная  алебастровая  маска  с  припухшим  ярко-красным
ртом, ртом вампира, ожившего мертвеца. Мутные серо-зеленые глаза смотрели на
окружающих с бесконечной злой горечью.
   "Ведь он молод, - подумал Борис, - ему только тридцать пять лет.  Что  же
сделало его таким? Ведь это не лицо живого человека,  это  лицо  выгоревшего
изнутри  ходячего  трупа.  Что  так  выжгло  его?   Непомерное   честолюбие,
наполеоновские  амбиции,  соединившиеся   с   подозрительностью   и   манией
преследования, бессонные ночи или просто кокаин?"
   Рядом с генералом стоял тот же красивый молодой ординарец, которого Борис
заметил еще на вокзале в Симферополе. Лицо ординарца  при  всей  его  нежной
красоте было прихвачено морозом порочной жестокости и бледно, как у Слащова.
   Слащов оглядел находящихся в комнате и, выделив Горецкого  как  главного,
заговорил голосом достаточно тихим, но звенящим от плохо сдерживаемой злобы:
   - Что же, господа контрразведчики, у  вас  нет  других  дел,  как  только
пытаться скомпрометировать единственного генерала, который еще думает о том,
чтобы удержать фронт, а не исключительно о  собственном  обогащении  или  об
интригах? Вам мало всех прежних доносов,  теперь  вы  хотите  объявить  меня
мародером?
   - Позвольте, ваше превосходительство, я не  знаю,  о  чем  выговорите!  -
попробовал остановить генерала Горецкий.
   - Ах, вы не знаете, - голос Слащова повысился,  наполнил  собою  комнату,
запросился наружу, - вы не знаете! Да все вы  заодно,  все  вы  одним  миром
мазаны!

***

   - Подожди, Яков, - вмешался молодой ординарец неожиданно высоким  певучим
голосом, - может быть, полковник и вправду ни при чем?
   - Оставь, Лида! - отмахнулся Слащов. - Все они одна шайка!
   - Прошу вас, господин генерал, - воспользовался Горецкий паузой, -  прошу
вас, объясните, в чем дело.
   -  В  чем  дело?  -  издевательски  повторил  Слащов.  -  Дело  в   вашем
замечательном коллеге Шарове.  Мало  того,  что  его,  штатского  чиновника,
прислали в  Крым  заведовать  контрразведкой  и  что  эта  контрразведка  не
подчиняется ни моему начштаба, ни мне. Мало того, что ему поручили секретную
слежку за мной, так этот мерзавец  пытался  взвалить  на  меня  обвинение  в
уголовном преступлении, в мародерстве!
   Горецкий  слушал  генерала  внимательно,  не  прерывая,  и  это,  видимо,
успокаивающе подействовало на Слащова. Он понизил голос и продолжил  гораздо
спокойнее:
   - Несколько дней тому назад Шаров пришел в штаб и предложил купить у него
кольцо - очень дорогое прекрасное кольцо по баснословно дешевой цене,  но  и
такой суммы ни у кого в штабе не нашлось. Тогда  Шаров  еще  сбавил  цену  -
видно было, что он обязательно хочет продать это кольцо. Мне это  показалось
очень подозрительным - точно он краденое продает. Так я об этом и  сказал  в
штабе. По счастью, кольцо так никто и не  купил.  А  сегодня  я  узнал,  что
кольцо это принадлежало казненному полковнику Протопопову. Одна родственница
Протопопова узнала это кольцо.
   - Кольцо того самого полковника Протопопова,  которого...  -  Которого  я
приказал повесить за прямое неподчинение, за неисполнение моего  приказа,  -
твердо сказал Слащов.
   - Хм, интересная история, -  задумчиво  пробормотал  полковник.  -  И  вы
утверждаете, что весь эпизод с кольцом Шаров выдумал нарочно, чтобы насолить
вам?
   Генерал почувствовал сарказм в голосе Горецкого и мгновенно остервенился.
   Яростью полыхнули его глаза, а лицо стало еще бледнее.
   - Полковник! - гаркнул он так, что казалось,  стекла  в  кабинете  сейчас
треснут. - Попрошу вас не забываться! Вы разговариваете со старшим по чину!
   - Я помню, что вы выше меня по чину, - спокойно ответил Горецкий. -  Дело
в том, что хоть вы и  находитесь  в  контрразведке,  но  обращаетесь  не  по
адресу. - Борис отметил про себя, что Аркадий Петрович  произнес  эти  слова
мягко, стараясь сгладить резкость. - Я - не контрразведчик, я  представитель
Военного управления при штабе армии Врангеля.
   - И чем же вы тут занимаетесь? - вскричал Слащов.
   - Вообще-то я не обязан отчитываться, но вам расскажу, - мягким, штатским
голосом ответил Горецкий.
   Пенсне сидело на носу, и перед генералом  Слащовым  стоял  интеллигентный
профессор Аркадий Петрович Горецкий.
   -  Так  вот,  миссия  моя  сложная.  Кроме   всяческих   конфиденциальных
поручений, я некоторым образом помогаю контрразведке. Вот недавно  -  может,
вам докладывали? - мы арестовали  в  Севастополе  большевистский  подпольный
комитет.
   - Знаю, - пробормотал Слащов.
   Голос его стал тише, и сам он как-то поспокойнее, очевидно,  мягкая  речь
полковника Горецкого подействовала на него благотворно.
   - Как раз сейчас до вашего прихода мы с моим коллегой, - Горецкий  указал
на Бориса, причем генерал Слащов даже не обернулся, но зато Борис поймал  на
себе заинтересованный взгляд его ординарца, которого генерал называл  Лидой,
- говорили о том, что главным врагом белого движения, который причиняет  ему
едва ли не больше вреда, чем красные, является спекуляция.
   - Вот как? - вскинул брови генерал.
   - Не могу не признать, - продолжал Горецкий  "профессорским"  голосом,  -
что  среди  сотрудников  севастопольской  контрразведки  ростки   спекуляции
расцвели пышным цветом, и среди них особенно выделяется имя упомянутого вами
Шарова. Так что мы с вами, господин  генерал,  весьма  солидарны  во  мнении
насчет этого господина.
   - Если бы они оставили меня в покое и не следили за  мной  -  начальником
обороны Крыма, то я бы не стал связываться  с  этими  мерзавцами,  -  сказал
Слащов.
   - Пускай обделывают свои грязные  делишки  за  моей  спиной,  прикрываясь
заботой о фронте и тыле, - мне все равно... - Вы не правы, господин генерал!
- повысил голос Горецкий. - Да знаете ли  вы,  что  устраивали  эти  подонки
несколько месяцев назад? Пока фронт голодал и замерзал где-нибудь под Орлом,
в  вагонах  вместо  снарядов,  одежды  и  продовольствия  для  армии   везли
мануфактуру, парфюмерию, шелковые чулки и перчатки.  Пользуясь  неслыханными
полномочиями,  выправив  какие   угодно   документы   -   ведь   сотрудникам
контрразведки это не составляет труда, - эти мерзавцы  прицепляли  к  поезду
один какой-нибудь вагон с военным грузом или просто распоряжались  поставить
в вагон ящик со шрапнелью, благодаря чему поезд получал  статус  военного  и
пропускался беспрепятственно! А потом жгли склады в Новороссийске! Это в  то
время, когда солдаты и офицеры отступали чуть ли не босые!
   Горецкий увидел злой взгляд Бориса и остановился  неожиданно,  как  будто
споткнулся.
   - Если вы, господин генерал, не примете срочные и жесткие меры, то здесь,
в Крыму, начнется та же вакханалия.
   - Разумеется, мне докладывали о безобразиях, что творятся в тылу.  Тут  я
разберусь быстро. Меры нужны жесткие и решительные. По-моему, я доказал  уже
всем, что слово мое твердо и что если уж издал приказ, то сам  его  выполняю
строго.
   - Не хочу вам  противоречить,  господин  генерал,  но  думаю,  что  одних
административных мер в  борьбе  со  спекуляцией  недостаточно,  -  осторожно
заметил Горецкий.
   Борис опять поймал на себе внимательный взгляд Лиды. То есть так называть
ее он мог только в мыслях. Кто она такая?  Любовница  генерала  Слащова,  и,
судя по тому, как спокойно и смело остановила она  его  замечанием,  она  не
просто случайная подружка, а человек близкий и влиятельный. Борис переступил
с ноги на ногу, его раздражал этот пристальный оценивающий взгляд. Как будто
вещь в магазине выбирает! Скорей не в магазине, поправил он себя, потому что
там надо платить, нет, чувствовалось, что эта женщина не  привыкла  получать
ни в чем отказа, и всегда брала то, что ей нравится. Но за каким  чертом  ей
понадобился он, Борис?
   Генерал Слащов наклонил голову, пробормотал слова не то извинения, не  то
прощания и вышел. Его ординарец торопливо шагнул за  ним.  Борис  специально
отвернулся, чтобы не встречаться с Лидой глазами.

***

   На следующий день с утра пораньше в казарму, где  ночевал  Борис,  явился
Саенко.
   -  Здравия  желаю,  ваше  благородие,  давно   не   видались!   -   бодро
приветствовал он Бориса не по уставу.
   - Здорово, Саенко, никак опять Аркадий Петрович по мою душу?
   - Все верно, и велено явиться вам тотчас же к нему на квартиру, - ответил
довольный Саенко.
   - Отчего ж на квартиру, а не в контрразведку?
   Саенко хитро подмигнул и прошептал, наклонившись:
   - С утра вызывали к самому, - он закатил  глаза  к  небу,  -  к  генералу
Слащову. А как вернулся Аркадий Петрович, так  сразу  мне  кричит,  чтобы  я
немедля бежал к вам, мол, дело важное...  -  Ох,  опять,  значит,  полковник
Горецкий интригует, - вздохнул Борис. - Зачем я ему нужен?
   - Чтобы тебя, дурака, от смерти спасти! -  рассердился  Саенко,  и  Борис
нисколько не обиделся за такие его вольные речи, потому  что  они  с  Саенко
съели вместе не один пуд соли, Саенко не раз спасал ему жизнь.
   - Что ты, ваше благородие, все на фронт рвешься? -  продолжал  Саенко.  -
Все одно, рано или поздно, все кончится.
   - Я за спины товарищей прятаться не буду! - вспыхнул Борис. - Не желаю со
всякой тыловой сволочью тут  оставаться!  Я  не  про  полковника  говорю,  -
опомнился он, - и не про тебя... - Россию не удержали, так неужто Крым  один
долго удержим? - продолжал Саенко, будто не слыша.
   - Это ты верно говоришь, - опомнился Борис, - сам знаю, что надеяться нам
особенно не на что. Ладно, идем к полковнику!
   Полковник Горецкий ждал их у самовара.
   - Был сейчас у Слащова, -  начал  он  после  приветствий,  -  вот,  Борис
Андреич, ознакомьтесь... Приказ 22 марта 1920 года Ст. Джанкой,  ј  4383  На
фронте льется кровь борцов за Русь Святую, а в тылу  происходит  вакханалия.
Лица же офицерского звания пьяными скандалами позорят  имя  добровольцев;  в
особенности отличаются чины дезертировавших с фронта частей.
   Все это подрывает веру в спасение Родины и наш престиж.
   Спекуляция охватила все  слои  общества.  Забывшие  свою  честь,  видимо,
забыли и то, что наступил серьезный момент и накатился девятый  вал.  Борьба
идет за жизнь или смерть России.
   Для поддержки фронта мне необходимо оздоровление тыла. Все  граждане,  не
потерявшие совесть и не забывшие своего долга, должны мне в этом помогать, а
остальным заявляю,  что  не  остановлюсь  перед  крайними  мерами,  так  как
бессознательность и своекорыстие жителей меня не остановят.
   Сейчас приказываю:
   1. Распоряжением  всех  комендантов  крепостей,  начальников  гарнизонов,
комендантов городов и начальников уездов опечатать винные склады и  магазины
и беспощадно карать появившихся в пьяном виде военнослужащих  и  гражданских
лиц.
   Спекулянтов, а также производящих пьяный дебош  немедленно  препровождать
под конвоем на  ст.  Джанкой  для  разбора  их  дела  военно-полевым  судом,
находящимся непосредственно при мне  и  приговор  которого  буду  утверждать
лично.
   2.  На  всей  территории  Крыма   запрещаю   азартную   карточную   игру.
Содержателей подобных притонов буду  карать  не  штрафами,  а  по  приговору
военно-полевого суда в Джанкое как пособников большевизма.
   3. Повторно разъясняю, что мне приказано удержать Крым, и я  это  выполню
во что бы то ни стало, а мешающим этому из-за своих корыстных  целей  говорю
заранее:  упомянутая  бессознательность  и  преступный  эгоизм  к  добру  не
приведут.
   Пока берегитесь, а не послушаетесь  -  не  упрекайте  за  преждевременную
смерть.
   Генерал Слащов - Как вам нравится такой документ?  -  усмехаясь,  спросил
Горецкий.
   - Да уж, просто не приказ, а  какой-то  романтический  опус,  -  удивился
Борис. - Слог у защитника Крыма... не слишком пламенный?
   - Может, и так, но, однако, слово у него не расходится с делом. Я пытался
объяснить генералу, что если он повесит десяток-другой спекулянтов, вряд  ли
это сильно поможет делу, но он плохо меня слушал. Однако мы заключили с  ним
небольшое соглашение. Я  разработаю  операцию,  с  помощью  которой  генерал
сможет избавиться от Шарова.
   - Каким же образом?
   - Шаров - злостный спекулянт, он пользуется преимуществами своей службы в
контрразведке  и  наживается  ужасно.  Если  втянуть  его   в   какую-нибудь
спекуляцию,  а  потом  эта  история  получит   огласку,   то   Шаров   будет
скомпрометирован,  и  тогда   его   деятельностью   наконец   заинтересуется
начальство.
   - Ну а я-то тут при чем? - довольно невежливо прервал Горецкого Борис.
   - Вот как раз вы и поступаете на  время  в  мое  полное  распоряжение!  -
спокойным тоном ответил Горецкий.
   И, видя, что Борис вскочил с негодованием, пресек его возражения:
   - Вы можете мне не верить, но это совершенно не моя инициатива. Пожелание
выразил сам генерал - он сказал, что раз вы все  равно  в  курсе  дела,  то,
чтобы исключить утечку информац